автор: Майкл Дж. Мазарр, RAND Corporation
перевод: Kreadon
редакция: Анкап-тян
общее руководство: Битарх

Проведение политики сдерживания – политики удерживания государств от совершения нежелательных действий, особенно тех, что сопряжены с прямой вооружённой агрессией – вновь стало ключевой темой в доктрине обороны США. В Европе Соединёнными штатами и их союзниками предпринимаются попытки сдерживать потенциальные авантюры России в Прибалтике, и прочих видах скрытой активности (когда военная активность оказывается ниже порога полноценной войны). На Корейском полуострове США и Республика Корея используют сдерживание для предотвращения не только полномасштабного вторжения, но и всего спектра провокаций со стороны Северной Кореи. В Азии в целом США и их союзники противостоят враждебности Китая и его скрытым посягательствам на спорные территории. По всему миру и в разных концах света США требуется всё больше и больше для эффективного сдерживания – больше, чем когда-либо со времён Холодной Войны. Военный потенциал противника за последнее десятилетие значительно вырос, поэтому риск крупной полноценной войны вырос не менее значительно – делая политику сдерживания конфликта всё более необходимой.

Но большая часть споров вокруг идеи сдерживания по-прежнему наполнена беспочвенными домыслами, утверждениями, противоречащими эмпирике, и игнорированием теории. Тем временем, изменения в сфере международной безопасности отразились и на контексте сдерживания, подрывая устоявшиеся взгляды и обозначив новые вопросы. В основу данной работы легли как классические, так и свежие исследования RAND Corporation, с задачей пересмотреть фундаментальные концепты и принципы доктрины сдерживания.

Самый главный всеобъемлющий вывод всей работы – сдерживание должно пониматься в первую очередь как разубеждение, попытку изменить мышление потенциального агрессора. Политику сдерживания часто рассматривают с позиции сдерживающей страны – в нашем случае это США – и акцентируют внимание на действиях, требуемых для увеличения рисков и масштабов последствий агрессии. Но ценность таких тактик зависит целиком и полностью от того, как их воспринимает сдерживаемый субъект. Любая стратегия по предотвращению агрессии должна начинаться с оценки интересов, мотивов и убеждений потенциального агрессора, включая его представление о сдерживании (учёт того, что для него является самым значимым и почему). Как будет показано далее, история чётко демонстрирует нам сложность и разнообразность мотивов агрессора, часто возникающих как из-за отчаянного ощущения необходимости действия, так и из-за прямого агрессивного оппортунизма. Политика сдерживания же оказывается большим, чем простые угрозы возможным обидчикам: её задача заключается в формировании такого восприятия и положения, когда противник находит альтернативы агрессии более привлекательными, чем эскалацию конфликта.

Определения и классификации

Сдерживание – это практика по отношению к кому-либо – в рамках международной политики это обычно национальные государства – в результате которой предотвращается или ограничивается совершение ими нежелательных действий, например, вооружённого нападения. Сдерживание преследует цель остановить или предотвратить действие, что схоже, но тем не менее отличается от концепта принуждения, когда объект силой склоняют к нужному поведению.

Недопущение и Наказание

Классическая литература по этой тематике разграничивает два фундаментальных подхода к сдерживанию. Стратегия сдерживания через недопущение стремится создать условия, в которых действия и цели противника окажутся невыполнимыми или малоуспешными, сокращая уверенность потенциального агрессора в достижении задач – например, размещение достаточного количества войск для предотвращения вторжения. В самом крайнем случае такая стратегия обеспечивает агрессору катастрофические потери. Сдерживание через недопущение это, по сути, заявление о намерении и возможности защищать свои интересы. Способность к недопущению это возможность защититься; «сдерживание и оборона различны по сути, но на практике идут рука об руку». Самый простой способ измерения возможности сдерживания через недопущение это сравнение объёмов войск на оспариваемой территории – но, как будет впоследствии объяснено, локальный баланс сил не единственный и даже не всегда самый главный фактор. Сдерживание недопущением не следует приравнивать к простому отношению сил оппонентов.

Сдерживание через наказание, с другой стороны, заключается в угрозе тяжёлыми последствиями, вроде эскалации ядерных бомбардировок или суровых экономических санкций, если совершается нападение. Возмездие может относиться как к локальному конфликту, так и к воздействию на глобальном уровне. Фокус сдерживания через наказание направлен не на прямую защиту оспариваемых интересов, а на угрозу применения более значимого наказания, которое серьёзно поднимет цену агрессии.

Большинство классических исследований по данной тематике представляет стратегию недопущения более надёжной, чем стратегию наказания. Шаги по недопущению атаки, вроде размещения значительно больших военных сил прямо перед целями противника, говорят сами за себя – громко и понятно. Между тем готовность к обещанному наказанию всегда может быть поставлена агрессором под сомнение. Агрессор может убедить себя в том, что защищающийся будет колебаться с исполнением своих обещаний по наказанию из-за сопряженных с этим рисков, вроде ещё большей эскалации, и что сдерживающая сторона попросту ничего не предпримет, когда наступит время действовать. Как отметил Томас Шеллинг, последствия многих угроз со стороны государства являются нежелательными для него самого, и слабость в сдерживании может проявиться, когда агрессор решит, что защищающийся принципиально не способен отомстить, как обещал.

Прямое и Расширенное

Сдерживание может использоваться в двух разных ситуациях. Прямое сдерживание – это попытка государства предотвратить атаки на своей территории – для с США это означает внутри непосредственных территориальных границ. Расширенное сдерживание включает предотвращение атак по третьим лицам, таким как партнёры и союзники. Во время Холодной Войны прямое сдерживание включало предотвращение ядерной атаки Советского Союза по территории США; расширенное проявлялось в удерживании СССР от атак по членам Северо-Атлантического Альянса (НАТО).

По очевидным причинам расширенное сдерживание сложнее, чем прямое. Отчасти это связано с издержками военной логистики: намного сложнее предотвратить атаку вдали от дома, когда миссия порой подразумевает использование силы за тысячи миль и в непосредственной близости к государству-агрессору. Однако сложность также связана и с убедительностью обещаний. Агрессор почти всегда уверен, что государство станет защищать себя, но может сомневаться в том, что защитник исполнит своё обещание по поддержке третьей стороны. Во время Холодной Войны, к примеру, постоянно проходили дискуссии касательно правдоподобия обещания США «пожертвовать Нью-Йорком ради Парижа».

Поддержание расширенного сдерживания подразумевает совершение действий по убеждению потенциального агрессора в том, что удалённый защитник действительно ответит на атаку, по крайней мере настолько, насколько это позволят национальные законы. К таким действиям относится размещение крупных контингентов войск государства-сдерживателя на территории государства, находящегося под угрозой, что США много раз предпринимало. Защитник должен создать впечатление, что, по сути, у него нет выбора, кроме как ответить на агрессию в отношении его союзника.

Однако это весьма нелёгкая для осуществления задача, во многом потому что государство вряд ли станет всецело стараться соблюдать свои обещания, когда на кону не стоят национальные интересы – и зачастую, даже в обратном случае. Самые известные случаи провала расширенного сдерживания применительно к Соединённым Штатам – Корея в 1950 и Ирак-Кувейт в 1990 – во многом могут объясняться тем, что США не желало демонстрировать автоматический отклик до самого нападения. Даже самые жёсткие договорённости всегда содержат возможность для промедления. Статья 5 договора Северо-Атлантического Альянса, пожалуй, самого главного проекта США по расширенному сдерживанию, не требует от сторон автоматического ответа при агрессии в адрес союзника. Она лишь требует от них «немедленного осуществления такого индивидуального или совместного действия, которое они сочтут необходимым, включая применение вооруженной силы с целью восстановления и последующего сохранения безопасности Североатлантического региона». Эта формулировка отражает компромисс между европейскими союзниками США, которые хотели от США автоматической реакции в случае агрессии, и Конгрессом США, желавшим оставить за собой контроль над вооружёнными силами. Подобные же требования содержатся и во всех остальных соглашениях США по взаимной обороне.

Иногда Соединённые Штаты не решались сформулировать более однозначных сдерживающих угроз, как в случае Кореи и Ирака, из-за другой сложности, связанной с расширенной стратегией сдерживания (и использованием сдерживания любых видов): подобные угрозы могут стоить очень дорого. Отчасти это действительно так – если США заявляет о неминуемом ответе на потенциальную атаку, оно должно разработать план действий и подготовиться к его осуществлению. Большая часть военного бюджета США ориентирована на создание сил и возможностей, достаточных для реакции на непредвиденные обстоятельства любых масштабов, что отражает позицию США по глобальному сдерживанию. Но угрозы могут быть затратны и с дипломатической точки зрения, усиливая напряжение в отношениях с противниками и потенциальными агрессорами.

Защитники, таким образом, постоянно заняты поиском тонкого баланса. Они пытаются учесть национальные интересы, которые они ставят на кон в случае потенциальных неприятностей, издержки и риски слишком открытого оглашения своей программы по реагированию, и опасности агрессии, исходящие в случае неосуществления таких предостережений. Сейчас мы видим эту сложную динамику во взаимодействии США и НАТО по предупреждению агрессивных действий России в Прибалтике.

Постоянное и Ситуационное

Наконец, теоретическая литература проводит различие между двумя пересекающимися временными периодами, в течение которых может проводиться политика сдерживания.

Постоянное сдерживание это продолжающиеся постоянные усилия по предотвращению нежелательных действий в долгосрочной перспективе и на регулярной основе.

Ситуационное сдерживание представляет собой более краткосрочную, экстренную попытку предупреждения конкретной надвигающейся атаки, обычно в рамках кризисной ситуации.

Например, США занимались постоянным сдерживанием на протяжении десятилетий, публично обещая защиту стран Восточной Европы и возмездие для СССР в случае его нападения. С другой стороны, США использовало ситуационное сдерживание в период Берлинского кризиса, когда США опасались надвигающейся агрессии СССР против Западного Берлина.

Большинство классических исследований находят постоянное сдерживание более простым, нежели ситуационное. Потенциальный агрессор может обойтись многие годы без мысли о совершении агрессивных действий. Именно в специфичных ситуациях, когда агрессия видится особенно заманчивой или отчаянно необходимой, сдерживание становится особенно рискованным, и такое положение требует крайне резких и безотлагательных действий по усилению ситуационного сдерживания. Успешный выход из таких ситуаций особенно проблематичен, потому что агрессор может быть так уверен в своих начинаниях и настроен не отступать ни при каких обстоятельствах, что любая попытка его удержать станет невозможной. Таким образом, часть цели постоянного сдерживания — это уменьшение риска необходимости сдерживания ситуационного, т.е. использование таких эффектов по сдерживанию и предотвращению, которые превратят неуверенность в агрессивных действиях в привычку.

Узкий и широкий взгляд на сдерживание

Один из важнейших вопросов в дискуссии о сдерживании это объём понятия: следует ли его трактовать широко или узко? Самые узкие определения предполагают сдерживание только использованием военных ресурсов государства – угрозу вооружённой реакции для предотвращения действий другой страны. Более широкое толкование не смещает фокуса с угрозы как средства, но рассматривает и невоенные возможности: государство может использовать угрозы применения экономических санкций, разрыва дипломатических отношений и информационного давления.

Оба подхода согласуются с базовым определением сдерживания как «разубеждения посредством угрозы». Это основывается на «способности защищающихся предотвратить достижение противником поставленных целей» или на «угрозе возмездием и тяжёлыми потерями при эскалации конфликта». В любом случае, это попытка повлиять на просчёт рисков и издержек агрессии, ставя под угрозу возможность успеха или иные интересы агрессора.

Третья, ещё более широкая трактовка сдерживания — это идея по предотвращению нежелательных действий арсеналом большим, чем просто угрозы – рассуждение о сдерживании лишь как о части большего процесса постоянного контроля врага. Цель контроля – убедить потенциального агрессора в том, что анализ выгод и издержек на агрессию выглядит не в его пользу, отчасти с помощью увеличения его издержек, но так же и с помощью предложения выгод, которые делают мирное поведение более привлекательным. Такой подход предполагает представление агрессии не только невыгодной, но и ненужной. «В самом общем смысле», — пишут Александр Джордж и Ричард Смоук, — «сдерживание это попросту убеждение оппонента в том, что издержки и риски действия не оправдают потенциальной выгоды». Данный концепт предполагает, что стратегии по сдерживанию помогают предотвращать действия со стороны противника путём создания таких условий, когда это просто перестаёт быть необходимым, в том числе предлагая ему (оппоненту) уступки и взаимовыгодные предложения.

В реальности США зачастую комбинирует стратегии угроз и поощрений именно в таком ключе. Например, когда речь идёт об режиме нераспространения ядерного оружия, Соединённые Штаты используют как угрозы (в основном невоенного характера) государствам, развёртывающим ядерные программы, так и поощрения, предлагая возможность получения выгоды, если государство согласится отказаться от своих ядерных амбиций.

Использование такого широкого понимания «предотвращения» в ходе дискуссии о стратегии сдерживания оказывается особенно важным, когда требуется учитывать потенциальные проблемы стратегий сдерживания-посредством-угроз с их риском создать и спровоцировать тот самый конфликт, который они и пытались предупредить. К примеру, средства, используемые для сдерживания, могут убедить другую сторону в желании сдерживающей стороны атаковать первой, вселяя чувство неминуемости войны. Действия по подготовке возмездия также способны создать отчаянную ситуацию, в которой агрессор начинает верить в то, что война – это единственный выход.

Во многих эпизодах Холодной Войны, к примеру, в Берлинском или Карибском Кризисах, лидеры США были вынуждены предпринимать различные действия по убеждению СССР в том, что он останется в безопасности, если не будет нападать. Это особенно тяжело, когда разбирательство ведётся с самоуверенным противником, верящим в справедливость своих притязаний на международной арене, и когда для его подчинения не хватит простой угрозы. Для успешного сдерживания почти всегда требуется та или иная форма разрядки.

Локальный баланс сил: важный, но не всегда решающий фактор

Хотя наличие сил для предотвращения достижения целей агрессора обычно является основой любой стратегии сдерживания, локальный баланс сил сам по себе не способен чётко объяснять успех или провал сдерживания. Во многих случаях потенциальные агрессоры никогда не пользовались локальной слабостью: Советский Союз мог захватить Норвегию в любой момент Холодной Войны, но не стал этого делать из-за несоразмерно больших последствий. Иногда государства с превосходящей силой не решаются полностью реализовывать её потенциал, как было в случае с США во Вьетнаме. Подавляющее большинство государств, имеющих военное превосходство над соседями, не начинают войн. Но в других ситуациях агрессоры игнорировали явное превосходство обороняющегося и всё равно нападали.

Решение развязать войну — это калейдоскоп страхов, задач, предпочтений, мотивов и прочих факторов. Представления агрессора о соотношении военных сил в момент атаки – лишь один из них. «Войны редко начинаются из-за того, что одна сторона верит в своё военное преимущество», — объясняет учёный Ричард Нед Лебоу, — «Обычно их начинают из-за уверенности в том, что силовой метод – единственный способ достичь важных целей».

Даже если у защищающейся стороны есть преимущество, сдерживание может провалиться, если агрессор начнёт выдавать желаемое за действительное – как произошло с Японией в 1941 году, убеждённой в своей способности победить США в военном столкновении. Такая самоуверенность зачастую лишь подкрепляет заранее принятое, но не оглашенное решение: агрессор заключил, что для достижения геополитических или национальных целей ему необходимо действовать. В таких случаях даже сильное военное превосходство обороняющегося не предотвратит наступление войны.

Обороняющемуся не требуется объективное превосходство для осуществления сдерживания. Зачастую, даже уступая по военной мощи склонному к атаке противнику, он может его сдержать – так НАТО уступало по силе огромным советским армиям в течение почти всей Холодной Войны. Вопрос сдерживания более сложен и многограннен: сколько потребуется военной мощи, особенно в непосредственном месте потенциального конфликта, чтобы отрезать путь противнику к лёгкой победе? И классическая литература по теме сдерживания, и недавний эмпирический анализ подсказывают, что для этого не требуется безусловной возможности «победить» противника. Защищающийся может добиться успеха, разместив необходимое количество войск для увеличения расходов на потенциальную атаку, сделав эскалацию неизбежной, и не давая возможности поставить себя перед свершившимся фактом вторжения. Такая стратегия основана на идее о том, что даже неполный потенциал для отклонения атаки может создать риск эскалации, «расширяя спектр издержек, которые понесёт противник, далеко за пределы потерь непосредственных сил вторжения». Даже если агрессор считает, что его ожидает успех в каком-то случае, затраты на долгую и мучительную войну являются мощным превентивным сдерживающим фактором.

Соединённые Штаты с большим успехом использовали эту стратегию в Европе во времена Холодной Войны. Гленн Снайдер, один из ранних послевоенных теоретиков доктрины сдерживания, ещё в 1959 подметил, что на тот момент вооружённые силы США, размещённые в других странах, не были «способны отстоять ни одну территорию, на которую Советы посягнули бы всей своей военной мощью». Это не было основным предназначением размещаемых войск – но, при этом, они и не были простыми «заложниками», служащими лишь спусковым механизмом для вмешательства Штатов. Особая сдерживающая ценность ощутимого присутствия США состояла «в непрямых, дополняющих эффектах – в том смысле, что оно оно укрепляло возможную или очевидную готовность Запада активировать стратегическое сдерживание с воздуха». Эти войска могли использоваться для достижения такого эффекта несколькими путями: выступая классической «наживкой», вынуждающей Кремль пойти на убийство американских солдат в ходе атаки; ставя на кон национальный престиж США; и, наконец, заставляя Советы при нападении идти на более масштабную и затратную атаку, делая блицкриг с последующей постановкой перед фактом менее вероятным. Исполняя эти задачи, заключает Снайдер, «силы, превышающие необходимые в качестве простой наживки, но всё же явно недостаточные для защиты от полномасштабной атаки, тем не менее работают как фактор сдерживания подобных атак».

Ключевой фактор: восприятие

За три последних десятилетия продолжающееся изучение темы сдерживания привело к установлению важнейшего факта: значение имеет воспринимаемое потенциальным агрессором, а не действительные перспективы победы или объективные последствия атаки. Восприятие – ключевой фактор в успехе или провале сдерживания.

Классическая версия теории сдерживания, основанная на теории игр, представляла собой рациональный подсчёт прибылей и издержек. Успешное сдерживание в рамках этой модели модели основывалось на объективном, рациональном подходе к оценке целей, издержек и рисков, которые несёт потенциальный агрессор, требуя единой и понятной системы ценностей с определёнными конкретными целями. Но более современные исследования дают более чёткое представление о том, почему такой подход не верен: когда сдерживание срабатывает, это происходит из-за создания нужного субъективного впечатления в умах лидеров государства-агрессора.

Восприятие агрессора крайне важно, поскольку объясняет, почему сдерживание может провалиться, даже когда у защищающейся стороны более чем достаточно военной мощи для отражения атаки. Как было замечено выше, потенциальные агрессоры зачастую решают, что им просто необходимо действовать, так как им представляется что иначе их ждёт национальный позор (как было в 1941 с Японией), или на кону их геополитическое превосходство (как было с СССР в Афганистане), или что внутренняя обстановка делает агрессию необходимой. Государства, имеющие такие сильные мотивы, могут стать невосприимчивыми к сдерживанию.

История полна примеров государств, чья агрессия, казалось бы, должна была быть сдержана, но тем не менее начинавших войну, потому что у них были веские или кажущиеся вескими причины думать, что выбора просто не осталось. Как предположил Лебоу, «почти во всех без исключения кризисах легко прослеживается наличие внутренних или внешних вызовов, про которые лидеры предполагали, что их можно преодолеть только агрессивной внешней политикой». Лебоу указывает на исследование, наметившее как минимум четыре пути для агрессии, порождённой сугубо восприятием: страх агрессора перед надвигающимся коллапсом в глобальном балансе сил, необходимость перенаправить внимание с внутренней политической нестабильности, слабость определенного набора лидеров в конкретный момент и, наконец, борьба за власть среди элит государства. Сдерживание, как стратегия, будет иметь большие сложности при наличии любого из этих мотивов.

Фактор восприятия, в свою очередь, указывает на критическую роль конкретных лидеров и их предвзятых мнений, убеждений и стилей мышления. Некоторые из них могут не любить риск, что делает их сдерживание относительно простым. Другие, такие как Саддам Хуссейн, могут постоянно тешить своё самолюбие, выдавая желаемое за действительное, в результате чего для их сдерживания приходится прикладывать постоянные усилия.

Эти примеры демонстрируют важность сочетания угроз с компромиссами и обещаниями в рамках более широкой стратегии сдерживания. В противном случае, угрозы защитника могут возрасти до такой степени, что потенциальный агрессор убедит себя в необходимости немедленно атаковать, предполагая, что сдерживающая сторона на самом деле стремится к его уничтожению. Стратегия США в отношении Северной Кореи может наткнуться на такой риск, если предпринятые для сдерживания меры в конце концов убедят Пхеньян, что США готовится к нападению.

Важность восприятия также иллюстрирует уместность разработки стратегий сдерживания, специально подобранных под интересы, предпочтения и восприятие конкретного противника. В последние годы понятие индивидуального сдерживания привлекало к себе все больше внимания. Хотя, по сути, это просто призыв к применению классических понятий сдерживания к конкретным случаям, тем не менее, это полезное напоминание о том, что сдерживание не работает повсеместно — оно работает определенным образом против конкретных потенциальных агрессоров. Как гласит публичная версия обзора ядерной политики США в 2018 году,

Для сдерживания не существует единой мерки. Требования к эффективному сдерживанию различаются, когда требуется учитывать специфичные представления, цели, интересы, сильные стороны, стратегии и уязвимости различных потенциальных противников. Стратегия сдерживания, эффективная против одного потенциального противника, может не работать против другого.

Три фундаментальных условия успешного сдерживания

На базе сотен исследований по сдерживанию – полностью теоретических, или основанных на теории игр, или базирующихся на анализе больших массивов статистики, связанной со случаями сдерживания, или, наконец, основанных на детальном изучении конкретных примеров — выделены три принципиальных фактора, в наибольшей степени определяющие успех или провал стратегии сдерживания.

Уровень мотивации агрессора

Как указано выше, факторы восприятия чрезвычайно важны, поэтому намерения потенциального агрессора — это отправная точка для анализа успеха или провала стратегии сдерживания. Если государство видит мало причин для агрессии, его не составит труда сдержать; если у него возникло острое чувство, что только нападение защитит его интересы, остановить его может быть практически невозможно. Патрик Морган приходит к выводу, что «мотивация противника это наиболее важный фактор в успехе или провале сдерживания».

Не все возможные мотивы для атаки проистекают исключительно из оппортунистических представлений. Фактически, то, в какой степени потенциальный агрессор недоволен статус кво, это один из самых мощных стимулов для агрессивных намерений. Государство, которое считает, что оно находится на грани краха режима, как Ирак в 1990 году или Япония в 1941 году, пойдёт на куда большие риски, чем государство, которое считает, что оно может достичь своих национальных целей без войны. Эмпирические данные убедительно показывают, что государства, которые инициируют агрессию, не всегда являются оппортунистическими или агрессивными, но зачастую просто реагируют на ситуации, которые они считают чрезвычайно опасными. Комбинации угроз и уступок в наибольшей степени коррелируют с успехом сдерживания; как заключил один из исследователей: «Сочетание сдерживания и умиротворения это наилучший путь — будь жёстким, но не угрожающим, непреклонным или безжалостным».

В таких решениях обычно отсутствует дихотомичность, их принимают, исходя из сравнения альтернатив. И те, кто их принимает, редко рассматривают вопрос о начале агрессии, как абстракцию; они учитывают относительные преимущества разных альтернативных курсов. Если лидеры полагают, что атака это менее рискованный или затратный способ, чем все прочие, их не получится сдержать. Но такой сравнительный подход при принятии решений также предполагает, согласно доводам Шеллинга, что «боль и страдания», воплощённые в сдерживающих угрозах, «должны казаться зависящими от их (противников) поведения». Если угрозы в рамках сдерживания начнут восприниматься как общая политика враждебности, возможность их применения для сдерживания конкретных действий может быть утрачена.

Ясность в отношении объекта сдерживания и действий защитника

Второй общий критерий успеха сдерживания состоит в том, что защитник должен как можно яснее дать понять, какие действия он пытается сдерживать, и что именно он будет делать, если его угрозы будут проигнорированы. Корея в 1950 году и Ирак в 1990 году — это два убедительных примера опасности такого отсутствия ясности. В обоих случаях Соединенные Штаты отказались четко обозначить сдерживающие агрессию угрозы. Эта ошибка дала двум высоко мотивированным агрессорам достаточно возможностей для самоубеждения в том, что они могут достичь намеченного, не сповоцировав решительного ответа США. По своей природе сдерживание означает требование того, чтобы другое государство воздерживалось от каких-либо действий. Чем более неоднозначен защитник в своём требовании, тем больше шанс провала политики сдерживания.

Сдерживающее государство не только должно быть точным в своих притязаниях, но и объект сдерживания должен чётко их понимать. Главная сложность в формулировании сдерживающих угроз – сделать так, чтобы потенциальный агрессор воспринял сообщение «сквозь шум и гам» мировой политики. Это требует передачи недвусмысленного сообщения как в публичном поле, так и по частным каналам. Также это означает, что действия или заявления, ставящие под сомнение искренность намерений, чрезвычайно опасны.

Однако, как объяснялось ранее, создание безоговорочных сдерживающих угроз может быть дорогостоящим как с точки зрения требований к военным расходам, так и из-за враждебности и напряженности, которые они провоцируют — напряженности, которая может в конечном итоге сделать конфликт более, а не менее вероятным. Государства, пытающиеся удерживать противника от нападения, должны всегда уравновешивать эти важные соображения, пытаясь найти степень ясности, которая сделает их намерения очевидными, но не провоцирующими. Между тем, защитник всегда учитывает, насколько затрагиваются его национальные интересы: он может не одобрять определенную форму агрессии, но если цель этой агрессии не является жизненно важной для сдерживающей стороны, он редко будет способен посылать недвусмысленные сдерживающие угрозы в мирное время.

Агрессор должен быть уверен, что сдерживающее государство способно исполнить свои угрозы и готово к этому

Большая часть классической теории сдерживания может быть сведена к простой установке: потенциальный агрессор должен быть уверен, что защитник имеет возможность и решимость реализовать угрозы. Этот критерий, опять же, зависит от восприятия. Вопрос не в том, действительно ли у защитника есть такие возможности или воля к совершению действий, а в том, верит ли в это агрессор. Сдерживание зависит от создания впечатления «решимости сдерживающей стороны выполнить угрозу в случае необходимости» и, что более важно, от «убежденности потенциального агрессора в том, что угроза будет осуществлена». Сдерживание не удается, заключает Брюс Рассетт, «когда атакующий решает, что угроза защитника вряд ли будет реализована». В этой аксиоме выделяются два различных фактора — возможность и воля. Воспринимаемая слабость в любом из них может подорвать усилия по сдерживанию.

Фактор возможностей объективен. Как объяснялось ранее, непосредственный локальный баланс сил не всегда является ключевым фактором, определяющим успех сдерживания, куда важнее представление атакующего о способности защитника к отпору. Если защитник предположительно достаточно силён, потенциальная атакующая сторона сочтёт, что цена агрессии излишне высока. Воля — гораздо более абстрактная переменная, легко подверженная ошибочному восприятию. На практике, особенно в ситуации расширенного сдерживания, агрессоры постоянно убеждают себя, что у противника не хватит духу дать отпор. Отчасти воля к сопротивлению зависит от того, какие здесь вовлечены национальные интересы. Если представляется, что на кону стоят жизненно важные интересы защитника, потенциальный злоумышленник скорее поверит обещаниям отпора.

Агрессоры могут попытаться подорвать готовность защитника к отпору, используя подход «маленьких шажков» — применяя длительную слабо выраженную агрессию с целью поменять положение дел на местах, но никогда не предпринимая действий, которые бы спровоцировали полноценный ответ. Такие стратегии предназначены для того, чтобы поставить защитника перед дилеммой: он не может бурно реагировать на каждое небольшое нарушение, но если он не начнет наказывать за незначительные посягательства, со временем его стратегическая позиция начнёт ухудшаться. Сегодня Соединенные Штаты сталкиваются с этой проблемой в ходе гибридных кампаний Китая и России.

Как отмечалось ранее, классическая теория сдерживания говорила не только о том, чтобы угрозы были подкреплены силой, но и том, чтобы по возможности дать понять: ответ последует автоматически. Шеллинг полагал, что как только война замаячит на горизонте, сдерживающее государство вероятно захотело бы отказаться от взятых обязательств, чтобы не быть связанным необходимостю реализовывать свои угрозы. Предвидя это, некоторые агрессоры могут убедить себя в том, что при повышении рисков угрозы не будут исполнены, и поэтому сдерживание может потерпеть неудачу, даже если будет использоваться вся необходимая риторика.

Поддержание уверенности потенциального агрессора в реальности угроз со временем стало главной темой литературы по сдерживанию, и Шеллинг довел это рассуждение до естественно идущего вывода: для сдерживания недостаточно заявить о готовности; защитник должен показать, что у него нет иного выбора, кроме как отвечать на агрессию. В литературе предлагается несколько конкретных механизмов для создания таких нерушимых обязательств: четкие публичные обязательства, в которых на кону будет стоять национальный престиж; установление юридических договорённостей о взаимной защите; развертывание в опасных зонах сил быстрого реагирования; создание основной и логистической инфраструктуры, которая просигнализирует о намерении обороняться в случае войны; а также продажа оружия являющемуся потенциальным объектом атаки государству с целью взаимного укрепления оборонных связей. Тем не менее, как отмечалось выше, создание нерушимых договорённостей влечет за собой очень значительные политические издержки, которые зачастую могут оказаться куда значительнее, чем защитник готов нести в мирное время.

Наконец, идея о том, что общая репутация мощной и решительной страны является принципиальной для сдерживания, долгое время являвшаяся основой нашей уверенности в способности к сдерживанию, в настоящее время во многом дискредитирована. Это утверждение поддерживало стратегию, которая определяла большую часть политики США во время Холодной войны, и предусматривала, что нельзя игнорировать ни одно проявление советской агрессии. Поскольку предполагалось, что репутация формируется по итогам отдельных действий, считалась необходимой твёрдая решимость отстаивать свои границы.

Репутация, национальная или индивидуальная, имеет значение в конкретных случаях. Государства и лидеры иногда действуют частично на основе впечатлений о национальной решимости, граничащих со стереотипами, а отдельные лидеры могут культивировать образы в системе международных отношений. Но последние исследования в основном опровергли идею, что национальная репутация — это одно единое благо, словно банковский счет, совокупная величина которого влияет на расчеты потенциальных агрессоров и является доминирующей переменной в определении результатов сдерживания. Многочисленные исследования показали, что лидеры стран выносят ситуативные, а не общие суждения о решимости — они задаются вопросом, будет ли защищающаяся сторона выполнять взятое обязательство в конкретном случае или контексте, а не выводят общие правила из общего «списка заслуг» защитника. Влияющие на репутацию факторы не являются взаимозависимыми: неспособность государства ответить в одном случае не обязательно сыграет роль в убеждённости противника насчёт готовности государства ответить на другой вызов. Согласно некоторым исследованиям, относительно недавние взаимодействия с одним и тем же потенциальным противником сильнее влияют на рассчитываемый им риск и, следовательно, на вероятность агрессии в целом. Таким образом, единичное потворство конкретному противнику может увеличить шансы, что он решит пренебречь сдерживанием в будущем.

Сдерживание как сложная и деликатная задача

Резюмируем три фактора, которые стоит иметь в виду при рассуждении о значении стратегии сдерживания в политике национальной безопасности США:

1. Предотвращение агрессии сводится не только к угрозам, но также требует предоставления противнику альтернативных предложений. Сдерживание лучше всего достигается с помощью широкомасштабных стратегий с целью убедить потенциального агрессора, что у него нет нужды или нет возможности для нападения.

2. Восприятие — это всё, и Соединенные Штаты должны всегда рассматривать ситуацию через призму убеждений и предубеждений потенциального агрессора.

3. Успех сдерживания обычно включает серьёзную работу над мотивацией агрессора. Защитник чётко обозначает, какое поведение он намерен предотвращать, и что он намерен делать, если угроза окажется оставлена без внимания. Помимо этого, защитник предпринимает усилия, чтобы продемонстрировать как способность, так и готовность автоматически исполнить свою угрозу

В тех эпизодах после Второй мировой войны, когда политика Соединенных Штатов отвечала этим трем критериям – например, в Европе времён Холодной Войны и в Корее с 1953 года – сдерживание в целом было успешным.