Внутренние либертарианские дебаты об оправданности государства — образца института принуждения — сами по себе сложны и многогранны. Мы можем, однако, изучить ключевые утверждения и наиболее интересные возражения и ответы, рассмотрев три конкурирующие позиции — анархизм свободного рынка, минимальное государство без налогообложения и минимальное государство с налогообложением. Мы также примем к сведению две версии минимального государства без налогообложения (см. рис. 5.1). Внесшие важный вклад в либертарианскую теорию Хайек и Ломаски, например, в конечном итоге одобряют полуминимальное государство с налогообложением, которое одновременно финансирует свою деятельность за счет налогообложения и расширяет свою деятельность за пределы защиты прав на жизнь, свободу и имущество. Оно может расширять свою деятельность, финансируемую за счет налогов, на финансирование общественных благ, таких как научные исследования или борьба с комарами; и это может обеспечить базовую систему безопасности – возможно, во имя морального права на помощь или на основе более прагматических соображений.[1] Оставив в стороне классическое либеральное полуминимальное государство, мы сосредоточимся здесь на трех альтернативных либертарианских институциональных предложениях.
Мы можем легче всего объяснить позиции, показанные на рис. 5.1, и рассмотреть споры, возражения и ответы, характерные для защитников этих позиций, с точки зрения локковских прав человека первого порядка – на жизнь, свободу и имущество, и соответствующих локковских прав второго порядка – заниматься самообороной, добиваться возмещения ущерба за нарушения прав и налагать наказания за нарушения прав. Либертарианская точка зрения, возникающая из очень серьезного отношения к этим правам, как это делает Нозик в АГУ и его противники, анархисты свободного рынка – состоит в том, что принуждение оправдано тогда и только тогда, когда оно направлено против поведения, нарушающего права. Права каждого человека на жизнь, свободу и имущество влекут за собой его права против принудительного нарушения этих прав.[2] И права каждого человека на защиту, реституцию и возмездие влекут за собой его право использовать и санкционировать принуждение против нарушений его прав первого порядка – на жизнь, свободу и имущество. Никто не имеет права не подвергаться принудительному подавлению или аннулированию последствий принуждения, нарушающего его права. К какому выводу о природе и масштабах оправданных институтов принуждения приводят эти либертарианские заявления о правах личности?
Стандартный и наиболее понятный ответ либертарианцев на этот вопрос — минимальное государство без налогообложения (или «ночной сторож») — МГБН. Неотъемлемая черта любого государства – то, что оно применяет принуждение или готово к нему прибегнуть. Сторонники МГБН в целом утверждают, что оно уникально среди государств в плане соблюдения либертарианских принципов, потому что оно использует принуждение только для обеспечения разумных формулировок базовых прав людей на жизнь, свободу, собственность и договор — и только такими способами, которые сами по себе не нарушают права. Оно ограничивается — или кажется ограничивающимся — в применении им силы или угрозы силой только принудительными защитными действиями, принудительным осуществлением реституции за нарушения прав и принудительным назначением наказания за нарушения прав. Самое поразительное, что МГБН не финансирует свою деятельность за счет принудительного изъятия средств, то есть налогообложения, у тех, чьи права оно призвано защищать. Скорее, МГБН финансирует свои действия за счет продажи своих защитных услуг желающим их купить.
Но тут есть сложность. Как и подобает любому государству, МГБН претендует на монополию на то, что считается законным применением принуждения применительно к территории или к населению, которым оно управляет, и оно должно хотя бы в какой-то мере успешно обеспечивать соблюдение этой монополии. Как государство, МГБН не допускает серьезных попыток оспорить то, что именно оно окончательно санкционирует любое силовое принуждение в пределах своей сферы.[3] Тем не менее, обратите внимание, что обеспечение соблюдения такой монополии само по себе включает принудительное подавление или контроль над потенциальными альтернативными поставщиками законных услуг по защите, реституции и наказанию. Таким образом, как признал Нозик в АГУ, ключевой вопрос для оправдания МГБН состоит в том, является ли принуждение, которое МГБН использует для поддержания своей монополии на услуги по защите, реституции и наказанию, само по себе допустимым принуждением. Тщательно продуманная защита Нозиком МГБН в АГУ – это фундаментальный аргумент в пользу допустимости принуждения, которое МГБН должно использовать для сохранения своего положения в качестве монопольного поставщика (или регулятора) принудительных защитных услуг.
В отличие от сторонников МГБН, некоторые либертарианцы, например экономист Людвиг фон Мизес[4], который был наставником Хайека и более ярко выраженным либертарианцем, выступают за минимальное государство, финансируемое за счет налогов, МГН. Такой подход можно оправдать тем, что если адекватное финансирование служб защиты не будет доступно посредством добровольных взносов, налогообложение для финансирования такой деятельности оказывается неизбежным злом. Или, как вариант, при таких обстоятельствах подобные принудительные изъятия не стоит считать нарушением прав. Эту последнюю возможность мы будем иметь в виду по мере развития рассуждений в этой главе. И МГБН, и МГН избегают использования принуждения для обеспечения соблюдения морали (помимо морали уважения прав других) или для подавления добровольных действий, влекущих причинение вреда самим себе. Принудительное вмешательство на почве морали или патернализма столь же неприемлемо, как и принудительное перераспределение. Порядочные люди будут обеспокоены разного рода аморальными действиями или действиями, причиняющими себе вред, и они могут искать ненасильственные способы отговорить их (Mill 1978 [1859]). Тем не менее, санкционировать принудительное подавление государством порока или членовредительства означает пригласить каждую группу со спорными представлениями о том, что представляет собой порок или членовредительство, к борьбе за государственную власть, чтобы навязать свои спорные идеи или заблокировать осуществление спорных доктрин других групп. Это неизбежно вызовет упадок либерального плюралистического общества. Обратите также внимание на то, что те же самые ограничения на принудительные действия государства применяются к поведению государства по отношению к иностранным агентствам, будь то государства или негосударственные организации. Единственным оправданием минимальных действий государства против таких агентов является защита прав своих граждан или клиентов с помощью мер, которые сами по себе не нарушают права. (Конечно, вопрос о том, какие именно принудительные защитные меры против злоумышленников считаются морально допустимыми -это еще один спорный вопрос в рамках либертарианства)
Самым выдающимся защитником анархизма свободного рынка (далее АСР) в то время, когда Хайек писал свои основные работы по политической теории, а Нозик переходил от демократического социализма к либертарианству, был экономист Мюррей Ротбард. И действительно, Нозик говорит нам, что его интерес к защите МГБН возник из критики минимального государства, основанной на идее естественных прав, с которой он столкнулся в беседах с Ротбардом [5] (1974: xv; Raico 2002). В общем, АСР критикует государство с позиции того, что оно – это величайший в истории человечества институт, ответственный за массовые убийства, порабощение, жестокость, обесценивания и подчинения. Это организованная хищническая сила, которая обычно стремится освятить свою деятельность через утверждение некоего своего особого религиозного или морального авторитета — деятельность, которая была бы немедленно воспринята как преступная в отсутствие какой-либо освящающей теологии или идеологии (Rothbard 1974). Государство — это фундаментальное и хорошо отлаженное устройство, с помощью которого мы, человеческие существа, стремимся удовлетворить наше естественное желание жить за счет других. Как выразился французский экономист середины XIX века Фредерик Бастиа, «государство — это великая фикция, с помощью которой каждый пытается жить за счет всех остальных» (Bastiat 2012 [1848]: 97). На самом деле государство порождает гоббсовскую борьбу, в которой мы (наша группа или коалиция) стремимся захватить принудительные механизмы государства и использовать их против других до того, как они захватят его и используют его силы против нас. Поскольку суть государства состоит в том, чтобы быть инструментом убийства и хищничества, то если возникнет более ограниченное государство — например, МГБН или МГН — оно довольно быстро вернется к более смертоносным и эксплуататорским средствам. Ибо, по мнению анархистов, никаких устойчивых сдержек против сил принуждения любого монопольного государства просто не может быть.
Моральное обвинение АСР против МГН заключается в том, что оно дважды нарушает права личности. Оно грешит тем, что насильно отбирает у своих мирных подданных средства, которые намеревается направить на защиту их прав. И оно грешит против отдельных лиц и ассоциаций, которые стремятся конкурировать с МГН в предоставлении защитных услуг, запрещая им предлагать такие услуги. Даже МГБН виновно во втором из этих грехов. Экономическое обвинение АСР против обоих видов минимального государства состоит в том, что монопольное предоставление любой услуги обязательно приведет к более некачественным, менее отлаженным, менее инновационным и более дорогим формам этой услуги, чем те, которые были бы предоставлены конкурентным рынком. Только конкурентный рынок ценных услуг, включая услуги по охране, позволит эффективно распределять экономические ресурсы на разнообразные услуги, в которых нуждаются люди. (Вспомните аргументы против централизованного планирования, обсуждавшиеся в Части 3.) Сторонники монопольного минимального государства забывают о своих же собственных аргументах в пользу рыночной экономики. АСР обвиняет оба вида минимального государства с позиций социальной теории, исходя из того, что они полагают, будто подходящий и желательный правовой порядок должен быть преднамеренным продуктом — официальным курсом — государства. Однако правопорядок не обязательно должен возникать из государственного обнародования. Хайек – сам не сторонник рынка охранных услуг – настаивает на том, что правопорядок возникает до и независимо от государства (1973: 72-74).
Нозик соглашается с анархистами свободного рынка в том, что никакая государственная власть никогда не устанавливалась каким-либо реальным общественным договором, и что установление общественного договора, создающего государственную власть, в будущем крайне маловероятно.[6] Он напоминает нам, что «молчаливое согласие», на которое часто ссылаются сторонники теории общественного договора, «не стоит бумаги, на которой он не написан» (1974: 287). Скорее, он пытается оправдать МГБН, указывая, как оно — невидимой рукой — возникнет из естественного состояния посредством допустимых действий отдельных лиц и их ассоциаций. Он стремится показать, как, имея в качестве стартовых условий ситуацию наличия конкурирующих правоохранных агентств, предусмотренных сторонниками АСР, МГБН возникнет в результате вполне допустимых действий и транзакций.[7]
По мнению и анархиста свободного рынка, и Нозика, естественное состояние по Локку — это не такой ужас, как естественное состояние по Гоббсу. Большинство находящихся в локковском естественном состоянии в той или иной степени признают права других как равных и независимых существ и в некоторой степени склонны соблюдать эти права как разумные существа. Мы можем приписать большинству этих людей склонность к взаимному уважению жизни, свободы, имущества и договорных требований друг друга на основе теории Юма-Хайека (а также Ломаски и Шмидца) о восприятии людьми преимуществ такого взаимного уважения и об отборе с течением времени социальных порядков, более подходящих для сохранения и перенимания, поскольку они воплощают и укрепляют такие нормы.[8] Тем не менее, по мнению анархистов свободного рынка и Нозика, такое безгосударственное состояние — не прогулка в парке. По-прежнему будут иметь место преднамеренные нарушения прав, равно как и честные споры между добросовестными сторонами о том, каковы их имущественные и договорные права и обязанности. Лица, выступающие в качестве судей в своих собственных делах, скорее всего, будут предвзятыми в своем понимании соответствующих норм и соответствующих фактов; и они, вероятно, будут считаться предвзятыми. Даже людям, которые апеллируют к соответствующим нормам, и которые правдивы в изложении фактов, вполне может не хватать сил для выполнения защитных, реституционных или карательных действий, на которые они имеют право – отчасти потому, что другие не будут знать, следует ли им доверять. В то время как Локк полагал, что эти неудобства могут быть преодолены только путем преднамеренного создания политического общества и государства, Нозик и анархист свободного рынка утверждают, что необходимо исследовать, есть ли у людей моральные и интеллектуальные ресурсы, чтобы преодолеть эти неудобства без прибегания к помощи — или по крайней мере, без намеренного прибегания к помощи государства (1974: 11).
Рынки обеспечивают то, что требуется людям.[9] Люди доброй воли в естественном состоянии будут искать и находить предприимчивые охранные агентства, которые предложат им услугу надежной защиты прав. Надежная защита прав клиента требует, чтобы его охранное агентство заключило соглашения с другими добросовестными агентствами о том, как именно они будут толковать права своих потенциальных клиентов. Как именно будут определяться границы между различными видами физической собственности? Что именно должно быть в договоре, чтобы поддержать требование данного договорного обязательства? Эти кодификации не будут взяты из воздуха, а, скорее, воплотят в себе развившиеся нормы, формулирующие и защищающие права собственности и договорные права. Посредством таких спецификаций, подлежащих уточнению и расширению, как того требуют меняющиеся обстоятельства и открытия, позитивное право развивается и переформулируется. В той мере, в какой охранные агентства разумно не пытаются урегулировать все возможные споры заранее, они будут стремиться обеспечить надежные и мирные решения, учреждая или подписываясь на арбитражные агентства, то есть судебные предприятия, которые будут выносить решения по вопросам, поставленным перед ними.
Мошеннические охранные агентства, которые не соблюдают вердикты выбранных ими судебных арбитров или выбирают только предвзятых судей, не смогут обеспечить своим клиентам надежное и мирное разрешение споров. Ибо деятельность этих агентств не будут уважаться добросовестными агентствами. Решения арбитражей, на которые подписаны добросовестные агентства, дадут дальнейшие уточнения норм, соблюдение которых или принуждение к которым будут рассматриваться конечными клиентами как разумные. Коалиции добросовестных охранных агентств будут подавлять действующие вне закона агентства, которые могут попытаться нарушить все более четко определенные права клиентов этих охранных агентств. В то же время различные агентства будут конкурировать друг с другом за клиентов на основе цены, качества обслуживания и специализированной экспертизы. Одни охранные агентства могут специализироваться на защите от промышленного шпионажа, другие — на защите от нарушений соглашений о роялти за добычу природного газа; одни арбитражные агентства могут специализироваться на спорах, касающихся промышленного шпионажа, другие — на спорах, касающихся соглашений о роялти. Сторонники такой конкурентной системы частного обеспечения права утверждают, что она будет производить более качественные продукты с меньшими затратами, чем любая государственная монополия; система конкурирующих частных поставщиков, скорее всего, будет работать лучше, чем государственная монополия в области защиты прав, а также, скажем, в обеспечении продуктами питания, одеждой и жильем.
Подписка на охранное агентство, по крайней мере, обычно включает в себя соглашение воздерживаться от частных актов защиты, реституции и возмездия. Ибо охранные агентства не захотят быть втянутыми в конфликты — и быть известными как подверженные втягиванию в них — из-за внештатной принудительной деятельности своих клиентов (охранные агентства могут отказаться от сотрудничества с другими агентствами, которые позволяют своим клиентам заниматься частной защитой, реституцией и возмездием). А подписка на охранное агентство, по крайней мере, обычно подразумевает согласие на оплату оказанных услуг. Таким образом, в системе конкурирующих охранных агентств охранные услуги не финансируются за счет недопустимого принудительного изъятия средств у клиентов этих агентств.
Сценарий, предложенный рыночными анархистами, заканчивается этим представлением сети конкурирующих охранных агентств. Тем не менее, Нозик добавляет к этому сценарию два этапа, которые описывают его переход к МГБН через механизм невидимой руки. На первой из этих фаз одно из охранных агентств или кооперативная сеть таких агентств, по-видимому, достигает естественной (непринудительной) монополии в предоставлении охранных услуг. Нозик считает, что естественные монополии редки, потому что создание монополии обычно требует незаконного принудительного подавления конкуренции. Таким образом, он должен спросить: «Почему этот рынок отличается от всех других рынков?» (1974: 17). Его ответ заключается в том, что разрешение конфликта будет самым простым и наименее затратным, если обе стороны в споре подпишутся на одно и то же агентство. Таким образом, для любого конкретного человека урегулирование споров будет самым простым и наименее затратным, если он подпишется на охранное агентство с наибольшим количеством клиентов. Следовательно, чем выше процент населения, который становится клиентом данного агентства, тем большим конкурентным преимуществом обладает это агентство по сравнению со своими конкурентами. «Поскольку ценность меньшего, чем максимально полный пакет услуг, снижается непропорционально числу покупателей максимального пакета, потребители не будут стабильно соглашаться на меньший пакет, и конкурирующие компании попадут в спираль убытков» (1974: 17).
Тем не менее, неясно, насколько решающим будет этот фактор. Тот факт, что урегулирование претензий по автомобильным авариям может быть менее сложным и дорогостоящим, когда обе стороны являются клиентами одной и той же страховой компании, не приводит к тому, что одна компания имеет фактическую монополию в бизнесе автомобильного страхования. Кроме того, аргумент Нозика, похоже, переоценивает однородность услуг, которые могли бы предложить конкурирующие охранные агентства. Как выразился сторонник АСР Рой Чайлдс, «в обществе может развиваться бесконечное множество институтов, занимающихся самыми разными аспектами защиты» (2007: 222). Вполне может быть, что потенциальные клиенты будут больше заботиться о специализированной защите, предлагаемой различными агентствами, чем о том, чтобы быть клиентом агентства с наибольшим количеством клиентов. Более того, как указывает Ротбард (Rothbard 2007: 234), Нозик ужасно быстро переходит от конкурирующих агентств, согласовывающих процедуры разрешения споров между собой, к созданию «единой федеральной судебной системы» (1974: 16). Тем не менее, мы должны отметить гораздо более оригинальный аргумент Тайлера Коэна в пользу непринудительного преобразования кооперативной сети конкурирующих охранных агентств в нечто вроде монопольного государства (или картеля агентств). По мнению Коэна, именно в той мере, в какой конкурирующие охранные агентства создают сложную сетку общих правил, механизмов разрешения споров, судебных процедур и т. д., эти агентства смогут эффективно и без принуждения предотвратить конкуренцию с ними других агентств. Все, что нужно сделать агентствам, уже объединенным в сеть — это запретить прочим агентствам интегрироваться в установленную сеть (Cowen 2007).
В любом случае, важно понимать, что доводы Нозика в отношении МГБН на самом деле не основаны на утверждении, что такая монополия на защитные услуги может возникнуть в результате непринудительных рыночных процессов. По Нозику, непринудительные процессы дадут только «доминирующую охранную ассоциацию» — ДОА. Помимо клиентов этой ДОА, все равно останутся те, кто готов защищать себя самостоятельно, а также нишевые поставщики охранных услуг, которых нельзя отнести к категории «изгоев». ДОА не может просто подавлять неприсоединившихся, а также нишевые агентства, не находящиеся вне закона. Тем не менее, по словам Нозика, не запрещенная законом защитная деятельность этих лиц и агентств должна контролироваться, регулироваться или направляться ДОА, чтобы это учреждение могло квалифицироваться как государство. Как, однако, ДОА может допустимо заставить конкурентов, не находящихся вне закона, подчиниться его указаниям? Это подводит нас ко второй и решающей фазе, которая завершает описание Нозиком ведомого невидимой рукой процесса допустимого формирования МГБН. На этом этапе ДОА допустимо обретает государственность за счет допустимого принудительного вмешательства в дела оставшихся не находящихся вне закона лиц, предпочитающих самозащиту, и конкурирующих охранных служб.
Неявная предпосылка Нозика здесь заключается в том, что охраняющие себя сами и продавцы охранных услуг, которые отказались подчиняться строгим требованиям ДОА в отношении того, какие процедуры необходимо соблюдать для надежного установления вины или ответственности за нарушения прав и для справедливого участия в реститутивных и карательных ответных мерах – представляют значительный риск нарушения прав клиентов ДОА.[10] Тем не менее, они не являются преступниками. Таким образом, они представляют слишком небольшой риск, чтобы оправдать простой запрет на их деятельность. С другой стороны, они представляют слишком большой риск для клиентов ДОА, чтобы просто терпеть их. К счастью, в соответствии с явной предпосылкой Нозика, существует средний путь между тем, чтобы позволять непреступным, но рискованным частникам или маргинальным охранным агентствам действовать по своему усмотрению, и тем, чтобы просто подавлять их (Nozick 1974: 83). Этот срединный путь заключается в том, чтобы вмешиваться, запрещать или перенаправлять эти рискованные действия, а также должным образом обеспечивать компенсацию для тех, кто подвергается такому вмешательству. Формулировка срединного пути, очерчивающая допустимое вмешательство в действия представляющих риск, но не нарушающих закон, защитных агентов – это «Принцип компенсации» Нозика, согласно которому «те, кто находится в невыгодном положении из-за того, что им запрещено совершать действия, которые всего лишь с некоторой вероятностью могут навредить другим, должны получать компенсацию за эти неудобства, навязанные им, чтобы обеспечить безопасность других» (1974: 82–83). Учитывая этот «Принцип компенсации», ДОА может потребовать, чтобы практикующие частную самозащиту и сторонние охранные агентства согласовывали свою деятельность по защите с установленными ДОА стандартами и практикой, пока ДОА предлагает надлежащую компенсацию за эти регуляции. Осуществление ДОА полномочий по надзору за несколько рискованными внештатными правоприменителями делает ее «ультраминимальным государством», которое финансирует себя за счет продажи своих услуг сторонам, которые могут не покупать эти услуги у нее (или одобренных ею вспомогательных организаций), но в этом случае вынужденных обходиться без ее охранных услуг. Нозик говорит, что надлежащая компенсация для тех, кто находится в невыгодном положении из-за того, что им запрещено выполнять свою несколько рискованную деятельность по защите, скорее всего, будет заключаться в том, что они будут получать государственные услуги по защите бесплатно или по сниженной ставке. По терминологии Нозика, когда ультраминимальное государство, в качестве компенсации, бесплатно или со скидкой предоставляет некоторым лицам защитные услуги, оно становится минимальным государством.
Рой Чайлдс возражает, что компенсация, которая должна быть предложена лицам, из-за своей принципиальной оппозиции монопольному государству стремящимся самостоятельно обеспечивать соблюдение своих прав, будет заключаться в том, что они попадут под защиту монопольного государства. «Что он готов дать нам в качестве компенсации за такой запрет? О, он слишком щедр. Он даст нам не что иное, как то самое государство» (2007: 223). Однако это возражение не соответствует действительности. По словам Нозика, стороны, которым запрещено защищать себя, могут получить компенсацию в натуральной или денежной форме. «Запрещающий должен полностью предоставить в денежном или натуральном выражении достаточно, чтобы компенсировать возникающее неудобство» (1974: 112). И получатели денежной компенсации «могут, конечно, отказаться платить взносы [за государственные охранные услуги] и продолжить оставаться без всего этого сервиса» (1974: 113). Настоящая проблема заключается в том, правдоподобен ли принцип компенсации. Если считать правдоподобным, что умеренно рискованная защита частных прав подлежит запрету до тех пор, пока подвергшаяся ограничениям сторона получает надлежащую компенсацию, то несостоявшийся сторонник самозащиты, которому предлагается надлежащая компенсация, не может жаловаться на несправедливое обращение с ним на том основании, что, несмотря на рискованность для других, он хочет самостоятельно защищать свои права. Ротбард критикует принцип компенсации, говоря, что, согласно этому принципу, «можно бесцеремонно вторгнуться в чей-то дом и сломать там мебель просто потому, что [вторгшийся] готов впоследствии «компенсировать» это» (2007: 240). Тем не менее, эта критика игнорирует сложное обсуждение Нозиком особых условий, которые должны присутствовать, чтобы человеку было разрешено «вторгаться в чужие границы», даже если он готов выплатить надлежащую компенсацию.[11]
Чайлдс предлагает другую и более мощную критику МГБН Нозика, а именно, что, как только оно появляется, не просматривается никаких сдержек для его власти. В конце концов (см. нижнюю левую часть рис. 5.1) это государство является совершенно неполитическим институтом. Это просто монополистическое предприятие, принадлежащее его акционерам и обычно контролируемое советом директоров и высшим руководством.
Конечно, речь не идет о конституции, а только о договорах с ее клиентами, которые в случае конфликтов она одна может судить и интерпретировать. Голосования нет. Нет разделения властей, нет ни политических сдержек и противовесов, ни рыночных… Что произойдет, если ДОА получит больше власти? Поскольку это монополия, любые споры по поводу ее функций решаются исключительно ею самой.
(2007: 224)
Чайлдс в приятной иронической манере утверждает, что у нас больше оснований для беспокойства по поводу риска достижения ДОА монополистической государственности за счет подчинения обороняющихся самостоятельно и внешних защитных агентств, чем рисков, исходящих от этих подавляемых агентов (2007: 224). Даже если МГБН не прибегает к нарушающему права хищничеству, например, к налогообложению, если члены сети, составляющей МГБН, образуют эффективный картель и, таким образом, могут добиваться долгосрочных монопольных цен на свои все более низкокачественные услуги, предоставление этих услуг больше не будет обладать теми достоинствами, которых ожидают от нее рыночные сторонники МГБН. С другой стороны, если члены сети остаются в достаточной степени конкурирующими друг с другом, так что характерные дефекты монопольного обеспечения не возникают, то далеко не очевидно, что сеть стала государством.
Анархисты свободного рынка утверждают, что единственным достоверным препятствием для деятельности любого охранного агентства является существование конкурирующих агентств, к которым люди могут обратиться, когда это первое агентство выходит из-под контроля. Тем не менее, возможной альтернативой рыночным сдержкам для правоохранных предприятий являются политико-конституционные ограничения на МГБН. ДОА, стремящаяся стать монопольным поставщиком правоохраны, может сама наложить на себя такие ограничения, чтобы показать, что ее переход к статусу монопольного поставщика не так опасен для отдельных лиц, как самооборонщики и нишевые агентства, которых доминирующее агентство собирается подавлять или контролировать. С либертарианской точки зрения, такие конституционные ограничения и процедурные требования должны были бы налагать более четкие, более строгие и более эффективные ограничения на масштаб допустимых действий государства, чем, скажем, устанавливала первоначальная Конституция США. В своем романе «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд, защитница МГБН, описала, как судья Наррагансетт, один из ее второстепенных героев, добавляет в Конституцию США пункт, запрещающий государству ограничивать свободу производства и торговли (1957: 1083). Сам Хайек прошел путь от прославления Конституции США за ее успех в ограничении государственной власти (1960: 17692) до объявления ее провалом (1973: 1) и предложения альтернативной, более устойчивой конституционной структуры, защищающей свободу (1979: 105-27).
Однако мы должны вернуться к вопросу Нозика: «Почему этот рынок [услуг по защите прав] отличается от всех других рынков?» Дело в том, что на этот вопрос существует совершенно иной, общепринятый ответ, который представляет значительную трудность как для сторонников МГБН, так и для АСР. Этот ответ заключается в том, что ожидаемый продукт рынка, а именно защита прав, является (в значительной степени) общественным благом. Для наших ограниченных здесь целей мы можем думать об общественном благе как о благе, которое, если оно производится и используется некоторыми членами данного общества, не может быть легко запрещено к использованию другими членами этого общества. Стандартным и полезным примером общественного блага является оборона в национальном масштабе. Для простоты представьте себе некий щит, который защитит всех в большом регионе от любой агрессивной атаки из-за пределов этого региона. Вообразите далее, что щит действительно хорош; выгоды от него явно превышают затраты. Действительно, каждый потенциальный потребитель этого щита с радостью заплатил бы, чтобы получить выгоду от этого товара, если бы он не мог получить эту выгоду, не заплатив за него. А теперь представьте, что какое-то агентство — может быть, МГБН или, может быть, частная строительная фирма — начинает продавать производство этого щита. И представьте, что это агентство знает цены, которые каждый потенциальный потребитель щита с радостью заплатил бы за защиту щита, если бы он не мог получить эту выгоду, не заплатив за нее.
Не оценив значения этого последнего пункта, выделенного курсивом, а вместо этого ожидая здоровой прибыли, государство или фирма намереваются принимать заказы на обеспечение постройки щита. Общепринятое экономическое мнение (которое может быть ошибочным) состоит в том, что общая сумма заказов, которые получит государство или фирма, будет заметно меньше, чем они наивно ожидают. Действительно, общая сумма заказов легко может оказаться меньше затрат на производство щита. Объяснение, конечно, состоит в том, что каждый потенциальный потребитель может прийти к выводу, что: (i) вероятность производства щита не будет существенно зависеть от того, разместит ли он на него заказ; (ii) если щит будет создан, он получит от него выгоду независимо от того, разместит он заказ или нет; и (iii) он может удержать деньги у себя в том и только в том случае, если она откажется разместить заказ. Исходя из этого, каждый потенциальный потребитель может отказаться размещать заказ на создание щита в надежде на то, что он будет финансироваться за счет заказов других, которые не рассуждали столь умно. Проблема с людьми, рассуждающими таким образом, заключается не в том, что некоторым удастся стать безбилетниками, а скорее в том, что никому не удастся стать не то что безбилетником, но даже и честным заказчиком, потому что схема добровольного финансирования потерпит неудачу из-за большого числа лиц, стремящихся стать безбилетниками.
Урок, который обычно извлекается из таких соображений, заключается в том, что любое общественное благо будет, по крайней мере, значительно недофинансировано, если потенциальные потребители этого блага не будут облагаться налогом для его оплаты. Такое налогообложение не позволяет этим потребителям ради их же блага проявлять чрезмерное хитроумие. Если принять этот вывод в отношении общественного блага общенациональной обороны и распространить его на более сложный случай защиты прав внутри общества[12] — хотя и не следует торопиться с такими суждениями, — сторонники как АСР, так и МГБН окажется в явно неловком положении. Ибо уважение ими прав людей путем отказа от налогообложения потребует от них отказа от эффективной защиты этих прав.
Чтобы избежать неловкости, поддерживая институты во имя прав, которые, при должном к ним уважении, не будут эффективно защищать их, либертарианцам, возможно, придется проглотить горькую пилюлю МГН, которая, кажется, способна эффективно защищать права, не уважая их, то есть путем принудительного извлечения из отдельных лиц средств, необходимых для защиты людей от принудительных посягательств. Однако, возможно, эта пилюля не столь горька с философской точки зрения. Ибо, возможно, внося некоторую сложность в наше понимание прав людей[13], можно утверждать, что это принудительное изъятие морально допустимо. Права человека указывают, что с ним нельзя делать, или, точнее, что нельзя делать с ним без его согласия. Но как насчет случаев, когда согласие невозможно? Как указывает Нозик после суммирования причин, всегда запрещающих пересечение границы без согласия, «сложность заключается в том, что какой-то фактор может помешать получению этого предварительного согласия или сделать его невозможным» (1974: 71). Право человека на собственное тело подразумевает, что он имеет право не подвергаться вскрытию без его согласия даже опытным хирургом, стремящимся спасти ему жизнь. Однако что если человек, которому для спасения жизни нужна эта операция, уже находится без сознания и, следовательно, не может дать согласие? Если хирургу разрешено провести необходимую операцию на уже находящемся без сознания индивидууме, это кажется верным, потому что требование согласия субъекта на физическое вмешательство на самом деле является требованием, чтобы он дал согласие тогда и только тогда, когда согласие осуществимо. Итак, либертарианцы, выступающие за МГН, могут возразить, что именно из-за невозможности получить согласие отдельных лиц на осуществление платежей в обмен на общественное благо в виде защиты прав, допустимо навязывать эти платежи без фактического согласия. Следовательно, хотя МГН финансирует себя за счет принуждения, оно не делает этого за счет недопустимого, нарушающего права принуждения. Напомним, однако, что эта защита МГН основывается на поразительном допущении об информации. Она предполагает, что налоговые инспекторы штата будут знать для каждой оцениваемой стороны, какой размер налогообложения принесет этой стороне чистую выгоду в свете ценности для этой стороны получения ею финансируемого за счет налогов общественного блага в виде защитных услуг. [14]
[1] См. в бонусном разделе подтверждение Ломаски права на базовую помощь (стр. 20–21) и обсуждение «Другого пути к системе социальной защиты» (стр. 38–39).
[2] Является ли карательное наказание оправданным, само по себе является спорным вопросом среди либертарианцев.
[3] См. у Хайека (1960: 425, примечание 30) ссылки на утверждение, что монополия на применение силы является существенной чертой государства.
[4] Я благодарю Дэвида Гордона и Стива Хорвица за этот пример.
[5] По-видимому, сам Ротбард ранее был обращен от утилитаризма к естественно-правовому подходу самым выдающимся неакадемическим защитником МГБН того времени, Айн Рэнд (1964a: 1964b). Об этом преображении см. Чайлдс (1994: 271).
[6] Классическую индивидуалистически-анархистскую критику такого общественного договора см. в Spooner (1973 [1870]).
[7] Почему Нозик считает, что если продемонстрировать возможность возникновения МГБН, если бы люди действовали рационально и допустимыми средствами, то это подтверждает легитимность любой реальной МГБН, которое может возникнуть? Лучшее обсуждение этого вопроса можно найти у Бадера (2017).
[8] Экономисты-экспериментаторы и специалисты в теории игр всегда обнаруживали, что люди в большей мере соблюдают правила, чем простые максимизаторы индивидуальной полезности. См. Axelrod (1 985) и Bicchieri (2005).
[9] Нижеследующее описание см. у Таннехилл и Таннехилла (1972), Фридмана (1973) и Ротбарда (1973, 1978).
[10] Таким образом, по крайней мере один из способов получить доказательства того, что самооборонщик или нестандартное защитное агентство представляет слишком большой риск, чтобы его можно было терпеть — это посмотреть, откажется ли эта сторона принять членство в сети. Сравните это с историей Коэна о том, как сеть может стать государством, отказывая в членстве потенциальным конкурентам!
[11] См. Mack (2014: раздел 2.4).
[12] И сетевая ассоциация, и безналоговое минимальное государство могут отказаться послать свою полицию для защиты не-клиента и могут исключить не-клиента из своей судебной системы. Однако предоставление защитных и юридических услуг своим клиентам может иметь менее прямые огромные выгоды — огромные положительные внешние эффекты — для не-клиента. Отсюда общественное благо от защиты прав внутри сообщества.
[13] В Mack (2011) рассматриваются гораздо более сложные версии этих мыслей.
[14] Сторонник МГН должен будет объяснить, почему государство не имеет права взимать налоги для финансирования других видов общественных благ.