Юма, Милля, Спенсера, Хайека и Шмидца можно отнести к консеквенциалистам. Каждый из этих теоретиков берет какой-то итоговый общественный результат — наивысшее общественное счастье или обильную взаимную выгоду (через совместное взаимодействие) — как высшую социальную меру. Но что особенно объединяет всех этих классических либеральных или либертарианских мыслителей, так это косвенность их консеквенциализма. Каждый считает, что общественное благо должно продвигаться косвенно через неуклонное соблюдение людьми правил, облегчающих и поддерживающих мирное сосуществование и добровольное сотрудничество, например, правила против воровства, против отказа от соглашений и (в более общем плане) против посягательств на безопасность или свободу. Кроме того, сторонники каждого подхода признают, что общее соблюдение этих норм зависит от достаточной взаимной уверенности действующих лиц в том, что эти нормы соблюдают все. Я хочу поднять здесь проблему, с которой сталкиваются все эти формы непрямого консеквенциализма и которую Хайек, похоже, признает в наибольшей степени.
Стойкие сторонники взаимной выгоды часто будут сталкиваться с ситуациями, в которых кажется, что их отказ от соблюдения правил послужит их собственным интересам, не нанося ущерба другим, а стойкие сторонники общей выгоды часто будут сталкиваться с ситуациями, в которых кажется, что их отказ от соблюдения правил послужит к общему благу. В этих случаях и ради еще большей взаимной или совокупной выгоды эти люди могут быть склонны к нарушению норм, которые они, как непрямые консеквенциалисты, провозглашают. Кроме того, подозревая других в возможности подобного отступничества, они тем самым теряют и собственные стимулы соблюдать соответствующие нормы; а когда подобное начинают подозревать остальные, это, в свою очередь, повышает вероятность того, что и они отступят от этих норм. По мере того, как перспективы общего соблюдения норм и, следовательно, перспективы получения желаемого результата этого соблюдения отступают, у людей остается все меньше и меньше причин действовать в соответствии с правилами, одобренными непрямым консеквенциалистом. В конце концов, непрямые консеквенциалисты отрицают поклонение правилам, т. е. соблюдение правил ради них самих, независимо от того вклада, который вносят действия в достижение некоего конечного желаемого результата.
Я предполагаю, что достаточная обоюдная уверенность во взаимном соблюдении правил будет существовать только в том случае, если действующие лица будут видеть друг в друге людей, которые склонны (и имеют основания быть склонными) соблюдать эти нормы ради себя самих. Для того чтобы возникли благоприятные последствия всеобщего соблюдения этих норм, люди должны хотя бы в какой-то мере считать эти нормы моральной силой, которая сама по себе дает нам основания их соблюдать. Такая вера в нормы является необходимым неконсеквенциалистским катализатором соблюдения этих норм, которые являются достаточно строгими, чтобы приносить выгоды, на основе которых косвенные консеквенциалисты пытаются оправдать эти нормы. Неуклонное уважение к свободе, утверждает Хайек, — это политика, которая больше всего способствует взаимовыгодному сотрудничеству; но наше уважение к свободе будет достаточно непоколебимым, только «если к ней относиться как к высшему принципу» (1973: 57). Общее соблюдение правил справедливого поведения, посредством которых создается свобода каждого человека – это многоцелевое средство, облегчающее достижение каждым человеком своих целей. Но, утверждает Хайек, эти многоцелевые средства будут достигать целей и служить им «только в том случае, если [эти правила справедливого поведения] будут рассматриваться не как средства, а как конечные ценности, более того, как единственные ценности, общие для всех и отличные от конкретных целей индивидуумов» (1976: 17).
Еще один подход к обеспечению соцзащиты
Тут уместно будет упомянуть еще один путь к системе социальной защиты, который не основан на заявлении, подобном тому, которое можно найти у Ломаски, что люди имеют базовое право на некоторый минимальный уровень помощи. Либертарианская теория прав начинается с морально-плюралистической предпосылки о том, что благополучие или процветание каждого человека является целью, имеющей высшую ценность — целью, которую каждый человек должным образом стремится продвигать. Уважение к правам других основывается на: (1) признании других как существ, каждое из которых имеет собственные рациональные цели; и (2) признании этих прав, принимающих форму запрета на обращение с другими так, как будто у них нет собственных высших целей, и будто они существуют лишь как средства для достижения чужих целей. Однако фоновое утверждение ценности жизни и благополучия для каждого человека исключает возложение на каждого человека естественной обязанности просто умереть или терпеть тяжелые лишения, а не участвовать в том, что в других обстоятельствах было бы незначительным нарушением прав другого человека. Те, кто (без существенной вины) находится в отчаянном положении и кому необходимо использовать или потреблять какой-либо ресурс, чтобы избежать смерти или тяжелых лишений, использование или потребление которого в противном случае нарушило бы право собственности другого лица, не обязаны отказываться от такого использования или потребления. Если А необходимо стащить яблочный пирог, который остывает на подоконнике Б, чтобы избежать голодной смерти, и он не слишком виноват в том, что оказался в таком отчаянном положении, А морально свободен сделать это. Это более скромное утверждение, чем то, что все находящиеся в отчаянном положении имеют право использовать или потреблять то, что им нужно, чтобы избежать смерти или серьезных лишений. Ибо из того, что А морально свободен стащить яблочный пирог, остывающий на подоконнике Б, чтобы избежать голодной смерти, не следует, что Б обязан обеспечить А пирогом.
Однако существование этой моральной свободы угрожает жизням и проектам, а также общественному порядку, который в значительной степени построен на устоявшихся и надежных правах собственности. Это создает риск непредсказуемого конфликта между теми, кто имеет право захватывать то, что в противном случае является собственностью других, и владельцами этих ресурсов, которые имеют право сопротивляться этому захвату. Общественные условия для мирного и кооперативного взаимодействия находятся под угрозой. Наиболее естественным решением этой угрозы для тех, кто может себе это позволить, является внесение вклада в «фонд отчаянного положения», который предоставляет необходимые ресурсы тем, кто находится в тяжелом положении (в достаточной степени не из-за собственных действий). Если оставить в стороне отдельные экстренные случаи — вроде путешественника, которому нужно проникнуть в хижину посреди дикой местности, чтобы спастись от внезапной метели — существование такого учреждения поддерживает полные, неограниченные права людей на все активы, которые они не вносят в этот фонд. При наличии такого фонда никто, находящийся в отчаянном положении, не может претендовать на моральную свободу конфисковать товары, которые не были внесены в фонд. Следовательно, можно предположить, что в моральных и практических интересах всех тех, чьи активы могут быть конфискованы лицами, находящимися в отчаянном положении, внести свой вклад в этот фонд. Тем не менее, могут возникнуть проблемы с мотивацией добровольных взносов в «фонд отчаянного положения», поскольку люди могут не торопиться вносить свои взносы в надежде получить бесплатную выгоду от взносов других. Это поднимает вопросы о возможной необходимости в принудительном финансировании общественных благ — теме, которую я затрагиваю ближе к концу первой главы пятой части книги.