Продолжаю поставлять вам контент для неспешного карантинного чтения, на сей раз вернувшись к дедушке Фридману. Глава 44, Частное правоприменение, средневековая Исландия и либертарианство, не сравнится, конечно, с предыдущей по размеру, но тоже немаленькая. Тем не менее, она читается не в пример легче, потому что на сей раз это не теория, а история, да ещё и основанная на беллетристике.

Вообще, век саг в Исландии — это едва ли не самый мой любимый исторический период, после разве что античной Эллады, так что я редактировала текст с большим удовольствием, всегда бы так. Надеюсь, вас тоже порадует чтение, а там с разгона можете скачивать сагу об Эгиле — и вперёд, погружаться в мир протоанкапа!

Я начинаю публиковать перевод четвёртой части Механики свободы Дэвида Фридмана. Эта часть была написана ко второму изданию книги, между 1973 и 1989 годами, и задумывалась в качестве расширенного постскриптума к книге, отчего ровно так и называется. Написание после этой части ещё двух, похоже, автором изначально не предполагалось.

Как обычно, новая часть открывается стихотворным эпиграфом, в котором автор заявляет, что ему скучно разъяснять прописные истины тем, кто уже и так убеждён в истинности учения, а потому полезет-ка он лучше в область нерешённых проблем и пограничных вопросов либертарианства.

Глава 41 так и называется — Проблемы. В ней Дэвид Фридман подробно разбирает, почему бессмысленно пытаться вывести всё либертарианское учение из единого простого в формулировке базового принципа, которому дальше оставалось бы только следовать. Напротив, заявляет он вслед за Макиавелли: нет ничего, что было бы хорошо или плохо само по себе, но всё — смотря по обстоятельствам.

Глава 42, Мои убеждения. Здесь автор продолжает рассуждения предыдущей главы, разбирая вопрос о том, что если мы не можем вывести всё должное из одного базового принципа либертарианства, то не следует ли перейти к утилитаризму и начать требовать банально максимизировать совокупную пользу, неким загадочным образом калькулируя разнородные радости и беды. И хотя эту крайность он также в конечном итоге отвергает, всё же чувствуется, что экономический расчёт милее его сердцу, чем абстрактные моральные нормы. И это возвращает меня к моим собственным возражениям против стратегии убеждения этатистов в прекращении сотрудничества с государством, основанной на моральной аргументации.

Глава 38, Экономика воровства, или отсутствие правящего класса, даёт экономический анализ индустрии воровства, показывает, что конкуренция в этой сфере приводит к обнищанию общества, и что эта индустрия, в сущности, невыгодна даже самим ворам. Схожая система доводов показывает, что и государство, как разновидность воровства, невыгодно даже высшим политикам, поскольку их издержки оказываются выше прибыли. Разумеется, этот довод выглядит парадоксальным, поскольку ему легко противопоставить множество контрпримеров, однако главный вывод главы относится не к отрицанию возможностей индивидуальной наживы через государство, а к указанию на то, что за действиями государства не просматривается никакой единый классовый интерес.

Глава 39, Правая сторона ловушки общественного блага, рассказывает об очень интересном парадоксе, связанном с тем, что общественные блага всегда недопроизводятся относительно спроса на них, в силу неудобств с их монетизацией. При государстве таким общественным благом оказываются хорошие законы, делающие жизнь простой, удобной и необременительной, в противовес плохим, которые распределяют издержки на всех, а прибыль приносят немногим. Однако при анархии всё ровно наоборот: поскольку законы в известном смысле покупаются на рынке, то хорошие законы оказываются частным благом, и производятся до полного удовлетворения спроса, в то время как плохие оказываются общественным злом: тратиться на их производство ради своей прибыли готовы немногие, а саботировать их внедрение смогут все, и притом задёшево. Таким образом, если удастся как-то перейти от государства к анархо-капиталистическому порядку, он окажется вполне устойчив к попыткам вернуть государство.

В Главе 40, Как добраться отсюда туда, Фридман говорит мне, что я молодец и правильно понимаю стратегию построения анкапа, а Михаилу Светову предлагает поумерить пыл в построении вертикали власти в либертарианской партии и сосредоточиться на личных просветительских проектах. Спасибо, Дэвид!

В Постскриптуме для перфекционистов Фридман объясняет, каких предметов он не коснулся в книге и почему.

На этом заканчивается первое издание Механики свободы. Последующие части были написаны ко второму и третьему изданиям книги

Вчера Дэвиду Фридману исполнилось 75 лет. Увы, на то, чтобы подготовить к юбилею весь перевод целиком, меня не хватило, так что публикую очередные три главы.

Глава 35. В чём прогноз сводится к спекуляции. Тут Фридман повинился перед нами в том, что описал только один из множества вариантов анархо-капиталистического общества — агорический, равно чуждый и коммун, и корпораций, но тяготеющий к самозанятости и небольшим агентствам фрилансеров (мимими!). Заодно выяснилось, что слово агоризм придумал не Конкин, а Роберт ле Февр, про которого я, увы, ничего не знаю.

Глава 36. Почему именно анархия? В этой главе Фридману приходится объясняться, чем же его так не устраивает идея ограниченного государства, зачем так упорно отстаивать именно идею анархии. Увы, отвечает автор: ограниченное государство мы уже пробовали: не лезет ни в какие рамки, упорно пересаживается на лицо.

Глава 37. Революция — худший выбор. Здесь Фридман полемизирует не столько с анкапами, сколько с классическими анархистами, уверенными в том, что государство может быть упразднено лишь революционным путём. Аргументация не блещет оригинальностью, но достаточно внятная.