Обычно, начиная работать над переводом очередной части Механики свободы Дэвида Фридмана, я долго торможу. Каждую часть он предваряет стихотворным опусом собственного сочинения, где остроумие содержания компенсируется корявостью формы. К счастью, на сей раз со стихами удалось расправиться относительно быстро. В них Дэвид наивно удивляется, как мировой порядок умудряется существовать в такой гармонии, несмотря на правительственное пренебрежение этими вещами, и как собственно правительственные услуги заставляют лишь усмехнуться: мол, это общественное благо какое-то не очень благо.
Что есть анархия? Что есть государство? В этой главе Фридман даёт определение тому, что намерен далее хаять на протяжении всей части, а разъяснение всякой философской мути взваливает на Лисандра Спунера.
Загрязнение. Рассказывается, какие меры сокращения государственного регулирования вредных выбросов могли бы привести к улучшению экологической обстановки и уж точно — к более справедливому порядку ответственности за загрязнение.
Отстреливаемся от друзей социализма. В этой заключительной главе второй части книги Фридман даёт залп несколькими доводами, показывающими более справедливый характер капитализма в противовес социализму. Каждый из них не дотягивает до отдельной главы, потому, видимо, они и были собраны таким образом. Разбирается аргумент о том, какой механизм распределения обеспечивает большее равенство, какое общество менее склонно к коррупции, где лучше условия на производстве, и какой строй менее критически зависим от идеальных людей.
В честь так и не начавшейся войны США с Ираном, которой почему-то прочили статус мировой войны, публикую внеочередной перевод двух глав из Механики свободы Дэвида Фридмана, посвящённых проблеме армии и обороны в безгосударственном обществе.
Национальная оборона: серьезная проблема. В этой главе, написанной вскоре после вторжения советских войск в Чехословакию, национальная оборона рассматривается с точки зрения экономики общественных благ, много внимания уделяется тому, почему в этой отрасли ярко выражен эффект безбилетника, и делается вывод, что хотя есть некоторые предпосылки к тому, чтобы безгосударственное общество могло защитить себя само, но если на поверку выяснится, что без некоего минимального государства, озабоченного исключительно вопросами обороны, это окажется невозможно, ведьмак готов принять это меньшее зло.
Серьёзная проблема, часть II. Спустя сорок лет Фридман вновь обратился к этой теме, и на сей раз он куда более оптимистичен. В главе агитируется за подход «не служил — не мужик» (который должны проявлять девушки) и прочие тоталитарные штучки, ведь тоталитаризм это когда всё делается добровольно, бесплатно и с песнями. Под занавес автор также скептически усмехнулся насчёт военного потенциала Ирана, что формально подвёрстывает тему под повестку начала 2020 года.
Ползучий капитализм. Автор отмечает успешность тактики социалистов, которые похитили хорошо звучащее слово либерализм и сами назвались либералами. Далее он предлагает воспользоваться той же тактикой, прекратить воевать с социализмом и начать его улучшать, вплоть до полной неотличимости от настоящего классического либерализма.
Если вам это нужно, просто купите. Здесь Фридман приводит несложные расчёты, показывающие, что нет никаких причин, по которым рабочие не могли бы в рамках действующих в США порядков обеспечить себе полноценное социалистическое рабочее самоуправление, если бы им это было зачем-то нужно — просто купив свои компании с собственных зарплат. Для этого потребовалось бы куда меньше средств, чем на кровавую социалистическую революцию.
Редкие — значит, исчерпаемые. В этой главе Фридман отмечает, что не следует путать экономический термин «редкие ресурсы» с бытовым пониманием слова «редкие». Детально разбирается, почему в эпоху полной автоматизации предпосылок для исчезновения института собственности тем не менее не возникнет, как бы нашим левоанархистским друзьям ни хотелось обратного.
В наши дни эпического коллапса, когда установленный порядок вещей быстро распадается прямо у нас на глазах, человечество, похоже, разрывается на части и всё больше тяготеет к крайне правым или крайне левым. А почему бы и нет, черт возьми? Бедные люди по всему миру устали от лживых обещаний и наглой лжи так называемых умеренных. Единственное, в чем воюющие лагеря крайних, похоже, сходятся – так это в том, что массовая демократия неолиберального глобализма — грандиозная афера. Жульническая азартная игра, где в выигрыше остаётся только заведение. Но теперь горит само заведение.
Таким образом, мы наблюдаем спектакль популизма как слева, так и справа. Рекордное число молодых людей клеит на себя некогда запятнанный ярлык социализма, но в то же время разные виды пещерной ксенофобии, которые некогда приглушённо звучали лишь в заштатных церковных приходах, теперь становятся мэйнстримом, которым размахивают открыто, как Герман Геринг своим револьвером. Именно в такое время мы живём сейчас, но подобное случалось и раньше. Всякий раз, когда империи рушатся, отлаженные рынки государственного капитализма оказываются в опасности. Люди, которые намерены больше всего выиграть от катаклизма, оказываются на противоположных углах ринга. Сталинисты и нацисты. Антифа и альт-райты. Именно в такие моменты голос Сэмюэла Л. Джексона, пророческого диджея из фильма «Делай, как надо» Спайка Ли, классического анализа городских беспорядков, отдаёт звоном в моих ушах. «Можем ли мы жить вместе?! Вместе ли мы можем жить?!!» Я провела всю свою жизнь в поисках ответа на этот экзистенциальный вопрос. Мне кажется, что я приближаюсь к нему.
Я всегда оказывалась в дальнем левом углу, даже когда пролетариат все еще был пьян иллюзиями прогресса, которые пришли с первым черным президентом и товарным фетишизмом Apple Store. В детстве я открыла для себя Маркса, а чуть погодя Хомского. Львиная доля моей юности была потрачена на заигрывание с каруселью либертарных социалистических идеологий, синдикализмом Хомского, коммунизмом рабочих советов Розы Люксембург, сапатизмом субкоманданте Маркоса. И всё это под жесткий саундтрек Билли Брэгга, Джо Страммера и Зака де ла Роша.
В поздней юности я оказалась под влиянием более этатистских видов левачества, это было вызвано неожиданным возрождением боливарианства в Венесуэле Уго Чавеса и Боливии Эво Моралеса. В итоге я пришла в объятия коммунизма третьего мира как оплота демократических социальных экспериментов против атак со стороны Северной Америки. Я пришла к выводу, что суровые недемократические меры Фиделя Кастро по защите Кубинской революции после террористической кампании Кеннеди против неё являются единственным решением проблемы империализма. Но мой вкус к истории не позволил бы мне долго держаться за эту иллюзию. После дальнейших исследований я пришла к тому, что государство само по себе является раковой опухолью, и не имеет большого значения, насколько доброжелательны его руководители. Оно всегда было зловредным приспособлением, предназначенным угнетать других и в итоге пожрать само себя. Я вернулась к анархизму, но противоречия продолжали меня преследовать.
Самая большая проблема почти каждой левой школы — это её почти мессианское предположение, что человечество может быть объединено в интернационалистической гармонии под знаменем единого пути. Как бы сильно я ни верила, что мой собственный постмарксистский синдикализм является идеальной моделью для истинно демократического общества, мне было трудно убедить себя, что когда-нибудь человечество достигнет особого коллективного сознания и сольётся в единый союз. Честно говоря, как антиимпериалистка, я всегда испытывала неловкость от такого рода представлений об интернационализме.
Предположение, что какие-то заводские рабочие 19 века в индустриальной Западной Европе имели все рецепты для моих дружественных соседей-примитивистов из общины амишей, не говоря уже о племенах Борнео или Калахари, просто отвратительно пахнет колониализмом. Когда мир столь прекрасен в своей сложности, как вообще может быть только один путь? Это было похоже на ту же ловушку, из-за которой наши Отцы-основатели проложили путь для неолиберального ада глобального капитализма, только наша ловушка была связана с Манифестом о равенстве. Я очень сильно верила в идеалы Мюррея Букчина и Рудольфа Рокера, но из-за этих противоречий я даже собственный анархизм могла считать не более чем далекой несбыточной мечтой. До тех пор, пока я не открыла для себя философию панархии.
Одно из самых больших заблуждений относительно анархизма состоит в том, что он определяется отсутствием правительства. Такое представление явно абсурдно. Правительства всегда существовали, существуют и будут существовать. Правительство — это любое собрание людей, сошедшихся вместе для принятия коллективных решений. С технической точки зрения, три обдолбанных соседа по комнате, обсуждающие топпинг пиццы — это правительство. Анархия определяется отсутствием государства, постоянного правительства, управляемого классом профессиональных политиков, будь то члены правления корпораций, конгрессмены или монархи. Само существование этого управленческого класса делает простое правительство государством. Анархия во всех своих формах стремится уничтожить эту иерархию и заменить ее полностью гражданским правительством. Панархия же — это признание того, что в нашем мире, в этом разнообразном культурном ландшафте, известном как человечество, нет однозначного ответа на такое бедствие, как государство. Анархия лишь тогда может существовать за пределами манифестов и панк-рок-площадок, когда она вольна свободно принимать любую форму, с любыми прилагательными к слову «анархия», пока это происходит добровольно и без принуждения.
Глобализм не принес ничего, кроме колоссальных сверхдержав. Тирания больших размеров, большое правительство, большой бизнес, большой народ, большая религия. Эта проблема не может быть решена путем захвата этих систем и ребрендинга в ключе интернационализма. Единственное верное противоядие этой тирании масс — локализм, и именно в этом и состоит панархия, идея о том, что правительство должно базироваться только на тех же основаниях, что и любые другие отношения, через добровольные контракты с возможностью расторжения, главной идеей которых являются волюнтаризм и неагрессия в отношении всех остальных. Это могут быть общества взаимопомощи, автономные коммуны, демократические синдикаты, племенной строй, лоскутное одеяло бесконечных утопических экспериментов, мирно конкурирующие за право покровительствовать своим гражданам – с сохранением права индивидуумов отказаться от этих услуг и права новых коллективов в любое время включиться в соревнование. В идеале эти правительства должны были бы существовать как социальные клубы, предоставляющие некие преимущества, полностью не привязанные к географии. Это делает вполне возможным существование шести безгосударственных наций на одной лестничной площадке.
В чем подвох, спросите вы? Подвох есть всегда. Загвоздка в том, что свобода общества существует по тем же принципам, что и свобода слова. Панархия защищает не только те общества, которые вам нравятся, но и те, которые вы ненавидите. В соответствии с главным договором о Конституции Конфедерации, люди будут свободны строить общества, основанные на любой идеологии, пока они остаются мирными и добровольными. Это означает общества, основанные на мютюэлизме, синдикализме, капитализме и коммунизме. Но это также более чем вероятно означает и мирные нации, управляемые такими идеологиями как религиозный фундаментализм, географическое единство и даже расовый сепаратизм. Позволить таким обществам существовать не означает мириться с ними в большей степени, чем свобода слова означает мириться с разжиганием ненависти. Нам придётся смириться с реальностью, что истинная свобода означает уважение решений других, хотя бы и ошибочных, жить добровольно так, как им заблагорассудится, при условии, что они делают это мирно, наподобие моих соседей амишей с их родовым обществом, которые мирно сосуществуют с греховными английскими трансами вроде меня.
Эта философия предает анафеме нынешнюю культуру как крайне левых, так и крайне правых, чья суть, похоже, сводится к громогласному протесту против самого существования всех остальных. Но я рассматриваю описанный выше подвох как решение проблемы пролетариата, который всегда будет раздираться на части культурной повесткой. Когда правым фашистам не хватает изящного щита жертвы преследований, они склонны терять свою привлекательность для масс. Каждый раз, когда кто-то из этих мелких хуесосов огребается от антифа, продажи их книг взлетают к грёбаным небесам. Я верю в кропоткинскую теорию о том, что свободная взаимопомощь эволюционным путём приведёт левых к обществу равенства. В условиях мирной конкуренции основанные на страхе более агрессивные культуры будут сокращаться, в то время как открытые к сотрудничеству будут процветать. Прелесть в том, что ультраправые вольны верить в то же самое насчёт моего племени квир-синдикалистов. Они получают возможность доказать мне, что я ошибаюсь, так же как и я им, но все мы будем слишком малы, чтобы тратить нашу энергию на борьбу. Для микро-наций любая длительная война означает взаимное гарантированное уничтожение. Сосуществование становится единственным устойчивым способом существования.
И я верю, что именно так мы можем жить вместе: коммунисты и националисты, идеологи плавильного котла и изоляционисты — вместе мы можем жить. За каждым апокалипсисом скрывается возможность для утопии. Панархист спрашивает: а почему не для тысячи? Действительно, почему бы и нет? В конце концов, сейчас самое подходящее время…
Nicky Reid is an agoraphobic anarcho-genderqueer gonzo blogger from Central Pennsylvania
Является ли Уильям Ф. Бакли заразной болезнью? Уильям Бакли — консерватор, который в 1965 году провёл громкую, но неудачную кампанию в мэры Нью-Йорка, написал об этом книгу, а в ней, рассуждая о проблемах города, упомянул про наркоманию в метафоре эпидемии. Полемизируя с этим взглядом, Фридман отстаивает легалайз с этических и утилитарных позиций.
Это моя жизнь. В этой главе Фридман отстаивает дерегуляцию в фармакологии и пищевой промышленности, указывая, что осторожность убивает гораздо больше жизней, чем непроверенное лечение или некачественные продукты.
Права детей. Здесь показывается, что бессмысленно препятствовать досрочной эмансипации ребёнка, и что в условиях, когда родительское воспитание для ребёнка оказалось неприемлемо, свобода может оказаться лучшим воспитателем.
Первый шаг. Рассказывается об оптимальном подходе к децентрализации управления в крупных городах.
Контратака. Глава посвящена частному арбитражу — чем он лучше государственных судов, как работает в текущих условиях, и как мог бы работать без государства.
Как могло бы быть. Увлекательная фантазия о частном космосе, каким он мог бы быть, если бы не дурацкая космическая гонка с СССР.
Поздравляю всех с Рождеством! Если сохраню текущий темп, то к Новому году прикончу всю вторую часть книги, останется сущая малость — ещё четыре части.
Хочу представить вашему вниманию перевод статьи Майка Мазарра, посвящённой современнным подходам к доктрине сдерживания Соединённых Штатов в отношении других государств. Автор работает на RAND Corporation, в прошлом служил в разведке ВМФ.
Статья интересна тем, что отходит от достаточно примитивных представлений о сдерживании, основанных на теории игр, и сосредоточивается на столь ценимом сторонниками австрийской школы методологическом субъективизме. Поэтому либертарианцам содержание статьи должно заходить легко и приятно, а я со своей стороны постаралась сделать чтение ещё более лёгким и приятным, заметно упростив довольно тяжеловесный язык статьи.
Кстати, я собрала все переводы, в довольно разрозненном виде пасущиеся у меня на сайте, в общий раздел, пользуйтесь.
Я что-то подзапустила публикацию перевода Механики свободы, надо навёрстывать. Представляю вашему вниманию пару свежих глав.
Глава 99% готовность имеет скорее исторический интерес. В ней Дэвид Фридман в конце шестидесятых годов изобрёл нечто среднее между блаблакаром и маршруткой для решения специфических проблем с общественным транспортом в американских городах с их мощной маятниковой миграцией из субурба в деловой центр и обратно.
А вот глава Анархистская политика: о Либертарианской партии может показаться достаточно интересной как раз в современной России, поскольку здешняя либертарианская партия также начинает переживать процессы, в миниатюре напоминающие описанное у Фридмана. Извините, что не по порядку: так получилось.
В очередной главе Механики свободы, которую мне хотелось бы вам сегодня представить, Дэвид Фридман высказывает ряд предложений, идущих очевидно вразрез с урбанистическими идеями как своего времени, так и нынешнего, но вполне способных решить многие проблемы городского трафика. Конечно, для России упоминаемые проблемы в 1969 году были совершенно неактуальными ввиду отсутствия частного транспорта в том количестве, которое обеспечивало бы пробки, зато сейчас мы вкушаем их в полной мере, а потому книжка должна прийтись как раз кстати.
