На вопрос, имеет ли человек право совершить насилие, у нас есть только один ответ – не имеет! Ни один человек в мире не должен обладать правом инициировать акт насилия по отношению к другому человеку. Но некоторые люди (а чаще всего сторонники авторитарно-консервативных взглядов и силовых методов решения проблем) могут сказать, что это ведь ограничение свободы. Свобода на насилие – это такая же свобода, как и другие свободы, а значит мы сами же себе противоречим и сами же являемся авторитаристами, которые хотят принудительно навязать всем единый сценарий жизни.
Довольно неадекватная по своему сути манипуляция, в которой игнорируется тот факт, что насилие приводит людей к лишению свободы. То есть, когда один человек инициирует акт насилия по отношению к другому человеку, он тем самым лишает его свободы. Соответственно, насилие – это несвобода. Право же на насилие – это право лишать людей свободы. А вот устранение насилия, стремление к его полному искоренению как явления в целом – это устранение фактора, который приводит людей к несвободе. И никакие словесные манипуляции не изменят сути явления насилия!
Недавний случай с захватом власти в Афганистане движением «Талибан» лишь в очередной подтверждает теорию стационарного бандита, исходя из которой государства возникают не за счёт мифического общественного договора, а за счёт того, что кочевые бандиты решают осесть и перейти от нерегулярных грабежей к стабильному обложению данью (или налогообложению) и подчинению людей. Даже наиболее либеральные и демократические государства всё ещё продолжают эту традицию, поскольку и в их случае человек не имеет права не подчиниться установленным сверху порядкам и налоговой ставке – несогласие с этим карается насилием, прямо как в случае бандита, напавшего на невооружённую и беззащитную жертву. И даже предоставление неких общественно-полезных услуг со стороны государства сути никак не меняет – это то же самое, что и так называемое «крышевание», в котором ты либо соглашаешься платить бандитам за некую защиту, либо они на тебя нападут.
Но ещё важно заметить то, что легитимность конкретной группировки на мировой арене, то есть её признание как государства другими государствами, является сугубо вопросом победы и захвата власти. Ещё вчерашних талибов-террористов сегодня уже готовы признать некоторые государства, и даже идут разговоры о сотрудничестве, в том числе со стороны российских госструктур на уровне МИДа. Точно также в своё время были признаны бандиты большевики, после взятия которыми власти, бандитами вдруг стали уже представители предыдущей, царской власти.
Победителя признают и с ним всегда разговаривают, даже если он ещё вчера был сумасшедшим бандитом. И это единственное, а не какой-то «общественный договор», что отличает «легитимную» и признанную политическую силу от «нелегитимного» бандита-террориста. Но сама суть остаётся та же.
Немаловажным вопросом является то, как самозащита вписывается в концепцию механизма Лоренца (МЛ)/механизма ингибирования насилия (VIM). С рациональной точки зрения сдерживание насильственности – вещь хорошая и полезная. Но не будет ли человек, у которого сильно выражен МЛ/VIM, неспособным защитить себя от непосредственной угрозы насилия?
К сожалению я пока что не смог найти конкретных исследований, связывающих самозащиту и концепцию МЛ/VIM. В дальнейшем я постараюсь подробнее изучить нейрофизиологические аспекты самозащиты и совместить их с такими же аспектами ингибирования насилия. Однако я сейчас выдвину предположение о такой взаимосвязи исходя из эволюционных аспектов развития МЛ/VIM, от чего можно будет отталкиваться в её дальнейшем исследовании.
По теории Конрада Лоренца, ингибитор наиболее явно выражен у тех видов, представители которых обладают сильной врождённой вооружённостью и не имеют статистически значимой возможности избежать насилия бегством. Эти два фактора оказывают эволюционное давление на усиление МЛ/VIM, поскольку они создают угрозу выживанию вида. И как же эволюция справилась с этой угрозой? Всё не так уж сложно. Неагрессивные представители популяции сталкиваются со внутривидовым насилием только тогда, когда на них нападают. А вот агрессивные особи сами же инициируют насилие. Из-за этого в насильственные стычки они попадают куда чаще, а значит и чаще других особей погибают, не передавая свой генетический материал следующему поколению. Таким образом насильственность отсеивается, а вот сильный вариант ингибирующего насилие механизма лишь закрепляется.
Но для закрепления ненасильственности необходимо чтобы жертвы насилия могли защитить себя при непосредственном нападении используя свою вооружённость. Иначе жизни агрессора ничего не будет угрожать, а погибать уже будут менее агрессивные особи, что приведёт к обратному эффекту, а в конечном итоге и вовсе к вымиранию вида (если только его представители в качестве альтернативы не выберут бегство, как это например делают хомяки, разбегаясь совершив лишь несколько взаимных укусов). Но раз мы всё ещё наблюдаем в природе сильно вооружённые виды, представителям которых несвойственно бегство от внутривидовой агрессии, а также мы наблюдаем у них сильно выраженный МЛ/VIM, то значит жертвы насилия всё же могут использовать свою вооружённость для самозащиты от агрессоров.
Как это может работать? Непосредственная угроза насилия приводит к защитной реакции со стороны жертвы, что может ослабить у неё работу ингибитора насилия на небольшой промежуток времени. Как только непосредственная угроза минует – всё возвращается в норму. При этом исключается возможность ослабления ингибитора до того состояния, чтобы пострадавшая особь стала способной на инициацию насилия уже со своей стороны. В ином случае продолжала бы существовать угроза выживанию многих видов, поскольку количество насильственных особей в их популяциях в результате совершаемых актов насилия не сокращалась, а то и возрастала бы, ведь жертвы становились бы новыми насильниками.
Самозащита является допустимой и эволюционно-оптимальной стратегией в искоренении насильственности в популяции. И человека это не обходит стороной. Если всё вышесказанное выше верно, то и человек должен быть способен на самозащиту при непосредственном нападении, когда существует угроза его жизни, даже в случае наличия у него сильного варианта ингибитора МЛ/VIM. При этом он не будет способен на инициацию насилия вне ситуаций, непосредственно угрожающих жизни, поскольку это уже будет относиться к другим, успешно ингибируемым видам насильственного поведения. Также добавлю, что всё это указывает на реалистичность эволюционных стратегий борьбы с насилием и его искоренения, основанных на вооружённой самозащите при непосредственном нападении разного рода агрессоров.
Довольно часто против идеи свободного общества выдвигается аргумент «худшего сценария». Он состоит в том, что мы не можем отказываться от государства, поскольку нам есть что терять, пусть государство во многом плохое решение наших проблем, но без него может стать ещё намного хуже, а значит не стоит рисковать. Данный аргумент не может называться состоятельным, поскольку он не рассматривает возможность противоположного положения дел, то есть «лучшего сценария», кроме того, в нём полностью игнорируется худший сценарий, который может наступить, если государственная власть будет сохранена.
Абсолютно любая человеческая деятельность и любые стремления несут в себе как возможность получить положительный результат, так и столкнуться с разнообразными рисками. Это касается даже повседневных действий, например, прогулки в магазин или на работу. И в такой элементарной деятельности кроется пусть и небольшой, но всё же риск зацепиться за что-то по пути, упасть и сильно травмироваться, или же быть сбитым автомобилем на пешеходном переходе. А что уж говорить о чём-то посложнее прогулки?
Однако вероятность наступления худшего сценария не отворачивает людей от деятельности и стремлений, если те могут привести и к лучшему сценарию, а особенно когда существует худший сценарий, связанный с отказом от этого. Думаю, очевидно, какой худший сценарий вас ждёт, если вы откажетесь выходить на улицу. Многие инициативы нашли свою реализацию в попытке избежать худшего сценария бездействия, даже несмотря на то, что действие тоже приносило определённые риски. Если бы каждая инициатива отбрасывалась лишь на основании наличия в ней рисков, без рассмотрения рисков бездействия, то мы бы сейчас жили в более отсталом мире без множества привычных нам явлений и технологий.
Возможно в стремлении достичь свободного общества, как и в любом другом стремлении, кроются определённые риски. Однако, опять же, не забываем о том, что есть не только худший, но и лучший сценарий, и что есть худший сценарий при сохранении статус-кво. Кстати, история нам показала уже много примеров последнего. Сколько же было государственных режимов, которые погубили миллионы жизней. И неужели кто-то может сказать, что худший сценарий свободного общества будет даже хуже, чем жизнь при очередном Сталине, Гитлере или Пол Поте? А ведь все государства стремятся именно к централизации и усилению своей власти, и мы этот процесс можем наблюдать даже сейчас. Ещё 10-20 лет назад что в западном мире, что на нашем постсоветском пространстве были более свободные порядки, а сейчас можно очень легко получить наказание (вплоть до тюремного заключения) даже за активное отстаивание позиций, или просто высказывания, не совпадающие с государственной повесткой. Так и до уровня авторитарных коммунистических/фашистских режимов прошлого века недалеко идти.
Государства всегда двигались и продолжают двигаться сейчас к своему худшему сценарию. Только это уже говорит, что нам стоит попытаться достичь свободного общества как альтернативы, способной дать лучший сценарий. И тем более это актуально в случае постсоветского пространства. Возможно, людям западного мира есть что терять в экономическом плане, у них накоплено определённое богатство, риск лишиться которого скорее всего не будет оправдывать в их глазах подобное стремление. У нас же нет даже этого. Для нас свободное общество как укол с экспериментальным лекарством безнадёжному больному – либо так, либо не останется ничего, кроме как смириться со стремительно ухудшающимся положением дел.
В связи с недавней годовщиной совершения Андерсом Брейвиком террористических актов в Норвегии, я бы хотел напомнить о важности борьбы с насилием. Подобное трагическое событие хоть и не является катастрофой мирового масштаба, однако страшно представить, что нам могут преподнести будущие Брейвики, особенно учитывая, какие плоды научно-технического прогресса могут оказаться в их руках. Возможно это будет очередной расстрел, что очень плохо, однако лично вас скорее всего никак не коснётся. А возможно такой человек решит воспользоваться каким-то высокотехнологическим средством, чтобы нанести людям как можно больше урона, например соорудит грязную бомбу, выпустит неизвестный ранее штамм очень опасного и смертельного вируса – сценарий, который я описывал в материале «Реальность вирусной угрозы», или воспользуется ещё каким-то неизвестным для нас сейчас крайне разрушительным средством.
Но способность совершить насилие не является нормой для человека. Наоборот – 98% людей испытывают отвращение по крайней мере к жестокому насилию, и совершает всё жестокое насилие как раз не более 2% людей. Это обусловлено тем, что естественной частью человеческой природы является механизм ингибирования насилия (механизм Лоренца (МЛ) по теории Конрада Лоренца или VIM по модели Джеймса Блэра). Человек с сильным вариантом МЛ/VIM никогда не сможет совершить насилие. Совершают его только те, кто страдает патологией ингибитора насилия. Насильственность – патологическое состояние. А значит и бороться с ней нужно соответствующим образом.
Если бы насильственные склонности в достаточной мере замечали ещё в детстве, когда человек вряд ли может принять решение намеренно скрывать их до того времени, когда можно будет устроить теракт, или же если бы в обществе практиковалось массовое тестирование на определение врождённого варианта МЛ/VIM, как в том же детстве, так и при ведении взаимоотношений с людьми во взрослой жизни, а после к тем, у кого была обнаружена патология МЛ/VIM, применялось генотерапевтическое лечение – многих терактов, как и многого насилия в целом, можно было бы избежать.
Возможно, в прошлом мы для этого не имели достаточной научно-технической базы. Но сейчас пришло время, биотехнологии и генотерапия развиваются стремительными темпами. И сейчас ещё не поздно начать бороться с насилием, чтобы избежать катастрофического сценария в будущем и наконец-то полностью избавить человеческое общество от патологической насильственности. Разве кто-то хочет появления нового Брейвика, да и ещё куда более вооружённого?
Не так давно я рассматривал вопрос морали в контексте концепции механизма ингибирования насилия (VIM) – когнитивного механизма, который сдерживает насильственное поведение у человека. Здоровый человек, не страдающий дисфункцией VIM, неспособен на совершение актов насилия по отношению к другим людям. Проявление непосредственного жестокого насилия успешно ингибируется (сдерживается) у более, чем 98% людей. Способность к совершению насилия является отклонением и патологией, а не нормой человеческой природы.
В рамках этой темы особенный интерес вызывает вопрос способности человека к различию проступков морального и социального (обычного) характера (moral/conventional distinction). Моральные проступки состоят в нанесении человеку вреда, тогда как социальные проступки – в нарушении обусловленных норм. Избиение, например, конечно же будет моральным проступком, а вот уход ученика из класса без разрешения учителя – всего лишь проступок обычного характера.
Когда человек сталкивается с опытом, демонстрирующим ему моральные проступки, то сигналы бедствия со стороны их жертв, такие как грустное выражение лица или плач, приводят к активации VIM и возникновению у него реакции отторжения. У человека вырабатывается ассоциация морального проступка с сигналами бедствия и последующим отторжением, в результате чего он становится способным понимать и определять моральные проступки анализируя те или иные действия.
Такая ассоциация не возникает в случае социальных проступков, так как те изначально не приводят к активации VIM у человека. И люди с дисфункцией VIM, например психопаты, не могут понять разницы между моральными и социальными проступками, ведь с нейрофизиологической точки зрения для них её действительно нет – они эти проступки воспринимают одинаково, а точнее моральные проступки воспринимаются ими так же, как и социальные.
То, что психопаты и люди с насильственными склонностями действительно не способны понимать это различие – факт, подтверждённый огромным количеством свидетельств и исследований. Вспомним и тот факт, что насильственность – отклонение от нормы естественного человеческого поведения. Фактически, мораль неагрессии является биологически предопределённой для человека, о чём мы узнали проведя исследование человеческой природы. Таким образом, эту мораль можно отнести к моральному реализму.
Но на этом мы не закончим, поскольку стоит упомянуть ещё об одном – человек с функционирующим VIM (что, как уже говорилось, норма человеческой природы) станет способным распознавать проступки морального характера, а значит у него выработается и соответствующая мораль неагрессии абсолютно независимо от того, знает ли он вообще что-либо о своей собственной природе. Если он не знаком с концепцией VIM и понятием морального проступка – мораль неагрессии будет восприниматься им как нечто интуитивное, понятное само по себе. У подавляющего большинства людей это интуитивное понимание совпадёт и по вопросу насилия они сойдутся к единой позиции о том, что совершать акты насилия недопустимо, не проводя никаких исследований и не пытаясь сформировать какие бы то ни было логические выводы (насильственные взгляды же будут исходить только от насильственного меньшинства). Такое всеобщее интуитивное понимание морали относится к моральному (или этическому) интуиционизму.
Как мы видим, врождённая мораль неагрессии – это одновременно и объективный факт человеческой природы, относящийся к моральному реализму, и интуитивно понятная норма, относящаяся к этическому интуиционизму. Конечно, мы можем видеть, что второе исходит из первого, то есть интуитивное понимание человека исходит от его объективной биологической природы. А значит врождённая мораль неагресии попросту объединяет данные подходы к морали, одновременно соответствуя обоим из них и выводя один из другого.
Исходя из рассматриваемой нами концепции ингибитора внутривидового насилия (механизма Лоренца (МЛ), как мы его называем ввиду соответствующей теории Конрада Лоренца, а также механизма ингибирования насилия (VIM) по модели Джеймса Блэра) мы получаем, что способность человека совершить насилие по отношению к другому человеку является отклонением, состоящим в нарушении работы врождённого МЛ/VIM. Таким образом, насильники являются людьми, страдающими генетической и нейрофизиологической патологией [1]. Этой концепции можно противопоставить аргумент о том, что уровень насилия в человеческом обществе, начиная с самого появления человека и заканчивая современностью, снижался темпами, абсолютно несопоставимыми со скоростью закрепления признаков в популяции в результате естественной биологической эволюции. Также при разных общественных порядках наблюдается разный уровень насилия. Я не буду спорить с верностью таких утверждений, однако приведя два аргумента докажу, что концепцию МЛ/VIM они не опровергают.
Первое, что стоит понимать – человек со слабым или дисфункциональным вариантом МЛ/VIM необязательно должен совершить насилие. Хорошее воспитание, отсутствие провоцирующих насилие обстоятельств, присутствие обстоятельств, сдерживающих его, хоть и не устраняют полностью, но в определённой мере снижают такой риск. Совместим это с фактом того, что насилие совершается меньшинством людей. Военные свидетельства показывают, что лишь до 2% людей не испытывают сопротивления к убийству (а война является сильно провоцирующим на насилие обстоятельством). Анализ преступности в Российской Федерации определил, что при наихудшем возможном раскладе (а в действительности он может быть и лучше) в среднем на 695 человек объявляется лишь один новый насильник в год, совершивший насильственное преступление не слабее нанесения побоев.
Если обстоятельства среды изменятся так, что, например, в год вместо одного человека на 695 людей совершать насилие начнут двое, то и уровень насилия в обществе вырастет минимум в два раза, а скорее всего куда больше, поскольку те, кто ранее уже совершал насилие, могут начать совершать его чаще. Последствия будут значительными. Однако насилие всё ещё будет исходить от подавляющего меньшинства людей, так что наблюдение таких изменений не опровергает концепцию МЛ/VIM.
Перейдём теперь к эволюционному аргументу. В естественных условиях биологическая эволюция действительно очень медленный процесс. Однако её можно ускорить с помощью искусственной селекции. И культурное влияние тоже может приводить к такой селекции, поскольку оно искусственно изменяет социальную и физическую среду, в которой происходит генетический отбор. Это называется двойной наследственностью или генно-культурной коэволюцией.
Классический пример – выработка переносимости лактозы, к которой привело развитие молочного хозяйства, произошедшее всего лишь приблизительно 5000 лет назад. Другой пример: в 800-1700 годах в культуре еврейского этноса ашкеназы практиковалось ограничение занятости теми профессиями, которые требуют высокого уровня интеллекта, что создало селективный отбор в пользу обладающих им людей. Вместе с генетической изоляцией этноса это предположительно привело к высоким показателям IQ, а также и к ряду наследственных генетических заболеваний у его представителей. Кроме того, в результате территориальной экспансии во второй половине прошлого тысячелетия появились смешанные расы. И даже последствия урбанизации и индустриализации, начавшихся 200-300 лет назад, уже приводят к измеряемым генетическим изменениям [2].
Аналогичным образом культурное влияние может приводить к усилению МЛ/VIM. Растущая культурная неприемлемость насилия создаёт селективный отбор в пользу менее насильственных людей, тогда как насильники всё сильнее отсеиваются. Культура действительно оказывает влияние на уровень насилия в обществе, но это не противоречит, а то и вписывается в концепцию МЛ/VIM.
Насилие является большой проблемой, ведущей к множеству отрицательных экстерналий (в том числе и катастрофических), а также к поддержанию насильственной иерархии доминирования в обществе (что лишь ещё больше усугубляет экстерналии насилия). Именно поэтому борьба с насилием в ближайшее время станет одним из ведущих направлений в развитии общества. И тот, кто решит проблему насилия, получит шанс сильно возвысить репутацию и популярность своей культурно-экономической повестки.
Есть те, кто не считает насилие большой проблемой, а если это насилие принимает форму государственного силового принуждения или же в целом служит достижению определённых целей, то оно по их мнению и вовсе становится благим и полезным инструментом. Обычно такая позиция свойственна консерваторам, хотя и не ограничивается ими, а касается в принципе всех сторонников насилия как инструмента достижения целей, в том числе и тех, кто поддерживает существование монопольной государственной власти. Нередко даже классические либералы и сторонники свободной рыночной экономики не имеют ничего против силового инструмента.
Но сколько бы они не отрицали негативные аспекты насилия, было бы глупо не понимать, что случится, если его искоренением займётся кто-то другой. Допустим, сторонники такой идеи вместо того, чтобы сотрудничать с консерваторами или рыночниками, не видящими в этом смысла, пойдут к условному Биллу Гейтсу и смогут убедить его в своей правоте. Профинансировав эту инициативу и искоренив в итоге насилие он получит гигантскую моральную поддержку общества, ведь для большинства людей насилие является величайшим злом. Будучи леволибералом и заполучив огромный авторитет, ему станет достаточно лишь высказать своё мнение, чтобы к нему прислушались. Если он скажет, что нельзя отказывать геям печь торты, или что бизнес должен быть социально ответственным и жертвовать на благо общества значительную часть своих доходов, то так оно и случится, ведь большинство будет готово следовать указанию такого авторитета.
Многим наверняка не нравится подобный сценарий, но он вполне возможен. И если кто-то не хочет, чтобы этот сценарий воплотился в реальности, то ему стоит поддержать идею борьбы с насилием всеми возможными способами. Проблема насилия в любом случае будет решена, с помощью условного консерватора, или же без его участия. Но во втором случае его социально-экономическая повестка потеряет значительную часть своей поддержки в пользу взглядов тех, кто примет участие в решении проблемы насилия. Так что советую поторопиться в этом деле и начать уже сейчас продвигать идеи ненасилия независимо от того, кто и каких взглядов придерживается.
Недавно некоторые американские сайты знакомств пришли к интересной мысли относительно того, как поощрять людей к вакцинации против коронавируса. Они решили добавить возможность указать в своём профиле статус своей вакцинации, при этом выдавая определённые бонусы тем, кто сделает это как можно раньше. Соответственно, теперь при поиске партнёра на таких сайтах можно узнать, вакцинирован ли он, что для многих может служить показателем ответственности и понимания опасности бесконтрольного распространения вируса SARS-CoV-2. Это, собственно, и будет стимулировать пользователей сайтов знакомств вакцинироваться.
Конечно, данная идея может показаться кому-то противоречивой. Во-первых, можно сказать, что это является лишь попыткой контролировать людей, ограничивать их свободу и навешивать рабский ярлык. Но конкретно в случае коронавируса говорить так будет преувеличением – это временная проблема, и когда её решат, а общество начнёт относиться к ковиду точно также как и к сезонному гриппу, подобный статус перестанет быть актуальным и на него не будет спроса. Во-вторых, подвергнуть сомнению можно саму эффективность такой инициативы – нет причин считать, что многие люди серьёзно относятся к вакцинации от коронавируса, то есть им не всё равно. Мало того, некоторые и вовсе относятся к ней негативно.
Но эту идею можно использовать в борьбе с насилием при совмещении её с концепцией полового отбора. Бороться с насилием станет довольно легко, если склонным к нему людям будут отказывать в отношениях, и как следствие этого — в продолжении рода. Если такая идея приобретёт общественную популярность, то уже в следующем поколении количество насильников и уровень насилия сократится кардинальным образом. И вместе с пропагандой искоренения насилия можно использовать статус, обозначающий склонность к насилию.
Так, человек может пройти определённые тесты, которые подтвердят его ненасильственность (если точнее — наличие сильного варианта ингибирующего насилие механизма Лоренца), и использовать результаты для установления соответствующего статуса в своей анкете. А если появится генотерапия против насилия, то и вовсе можно будет сделать такой же по своему смыслу статус, как и статус вакцинации от коронавируса на американских сайтах знакомств. Особенно полезно это будет людям, проявившим насильственность в прошлом, как подтверждение того, что к насилию они уже больше не вернутся никогда.
Сомневаться в необходимости и полезности такой инициативы уж точно не стоит, ведь это ещё один способ борьбы с насилием, которое приводит к разнообразным отрицательным последствиям, в том числе и катастрофическим. И эффективность этого метода тоже должна быть высокой, ведь большинство людей не захотят иметь дело (а уж тем более близкие отношения) с кем-то, если заранее будут знать, что этот человек точно склонен к насилию или может быть склонен с большой вероятностью, так как он никак не удосужился подтвердить свою ненасильственность в то время, когда другие сделали это. Таким образом у всех, кто хочет завести отношения, семью и детей, появится стимул подтверждать свою ненасильственность или бороться со своими же насильственными склонностями. А те люди, у которых есть такие склонности, но они при этом не считают их проблемой, лишатся такой возможности, и не смогут передать насильственной наследие дальше.
Исходя из теории Конрада Лоренца об ингибиторе (сдерживателе) внутривидового насилия (механизме Лоренца или МЛ), модели механизма ингибирования насилия Джеймса Блэра (VIM), а также множества подтверждающих данные теории свидетельств, включая нейрофизиологические и генетические, можно уверенно говорить о том, что способность некоторых людей совершить насилие по отношению к другим людям является результатом патологического нарушения в работе врождённого ингибитора насилия (МЛ/VIM). А раз это патология, то и бороться с ней необходимо, как и с любой другой патологией, то есть путём её лечения [1].
Поскольку нарушение в работе МЛ/VIM имеет генетическое происхождение, лечение требует генотерапевтического вмешательства. На нейрофизиологическом уровне за функционирование данного механизма отвечают определённые области мозга, а значит, нам необходимо проводить генотерапию над клетками головного мозга. Но возможность проведения такой генотерапии подвергается сомнению. Также существует мнение, что генотерапией нельзя исправить нейрофизиологические нарушения. Однако все эти сомнения очень легко развеять, что я сейчас и сделаю.
В прошлом генотерапия над клетками головного мозга была невозможной ввиду того, что вирусный вектор с генетическим материалом не мог преодолеть гематоэнцефалический барьер – защитный фильтр между кровеносной и нервной системой. Однако в 2003 году группа исследователей смогла найти решение этой проблеме, которое заключается в использовании вектора достаточно малого размера, чтобы тот был способен пройти данный барьер [2]. А позже появилось большое множество инструментов для проведения генотерапии над клетками мозга, использующие разные виды векторов и транспортируемого ими генетического материала [3].
Хорошо, генотерапию можно провести над клетками мозга. Но сможет ли она излечить нейрофизиологические нарушения? Давайте посмотрим на практическом примере. Существует наследуемое генетическое заболевание под названием «Недостаточность декарбоксилазы ароматических аминокислот», симптомами которого являются: умственная отсталость, невозможность полноценно контролировать тело, снижение мышечного тонуса, припадки и множество других. Вызвано оно мутацией гена DDC, ведущей к недостатку ключевых нейротрансмиттеров (дофамина и серотонина).
Однако совсем недавно (соответствующее исследование было опубликовано 12 июля 2021 года) специалисты разработали генотерапию для лечения данного заболевания. Препарат с вирусным вектором, несущим исправленную версию гена, вводится прямо в средний мозг пациента, где он распределяется по тканям, и те со временем становятся способным вырабатывать недостающие белки. Данная генотерапия доказала свою безопасность и эффективность. Семеро пациентов в возрасте от четырёх до девяти лет в течение 18 месяцев после инъекции избавились от припадков, начали пытаться говорить, улыбаться, а двое даже смогли ходить с посторонней помощью, что считалось для такого диагноза принципиально невозможным [4].
Конечно, на данный момент генотерапия является сложной и дорогостоящей технологией, которая нуждается в дальнейшем развитии. Однако нет абсолютно никаких причин считать, что лечение нейрофизиологических нарушений и восстановление функций нервной системы (в том числе головного мозга) – принципиально нерешаемая задача. Текущие исследования наоборот доказывают возможность этого. А значит основывающийся на таком утверждении аргумент о невозможности лечения дисфункции МЛ/VIM является неверным.
