Среди трудов, написанных в Англии семнадцатого века, отстаивающих политический авторитаризм, особенно выделяются два – под авторством Роберта Филмера и Томаса Гоббса. Они увидели свет в эпоху гражданских войн в Англии и были, несмотря на несколько отличающиеся подходы, главными трудами-апологетами абсолютизма в десятилетии, предшествующем Славной Революции 1688 года. Две ключевых работы Локка о политической философии – “Два Трактата о Правлении” и “Письма о Веротерпимости” также были написаны в это бурное десятилетие. “Два Трактата о Правлении” почти полностью были написаны между 1679 и 1683 годами. Они состоят одновременно из критики абсолютизма и поддержки нарастающей нелегальной оппозиции Карлу II, возглавляемой патроном Локка, графом Шетсбери. “Письма” были написаны в 1685 году, когда Локк скрывался в Голландии от королевского правосудия за связи с его участием в революционной деятельности в 1679-1683 годах. Обе работы были опубликованы в Англии в 1689 году, сразу после его возвращения, последовавшего за Славной Революцией 1688. Я начну с концепции “Двух Трактатов” и затем обращусь к “Письмам”.
Первый Трактат Локка, большая часть которого была утеряна, пока Локк был в изгнании, представляла из себя детальную критику Филмера и его аргументов в пользу монархической власти. Свою же же собственную позитивную доктрину Локк представил во “Втором трактате”. Локк нередко использовал традиционный язык “Законов Природы”, но полагал, что их ключевые положения должны выражаться в виде этических прав, распространяемых на всех индивидов. С помощью этих прав Локк определяет ограждённые этикой сферы, в рамках которых люди могут поступать по своему собственному усмотрению. Локк отвергает гоббсовский взгляд на свободу как на нахождение вне рамок моральных ограничений, а значит, как на морально обоснованное право индивида поступать так, как ему вздумается. Если на одного человека не накладываются моральные ограничения, то значит, что они не накладываются и на все остальных, и тогда любой человек может подчинить себе другого. Это вряд ли можно назвать “состоянием свободы”. В действительности же свобода означает, что все мы подчинены нормам, не допускающим “ограничений и насилий со стороны других”, нормам, не допускающим покушения на человеческую “личность, действия, владения и всю его собственность”. Пока эти нормы обеспечивают защиту одного индивида от произвола других, подчинение этим нормам не означает подчинения чьему-либо самовластию. (1980: § 57).
Ключевая мысль “Второго трактата” в том, что каждый человек обладает естественным моральным правом на свободу – естественным правом жить своей собственной жизнью и самостоятельно принимать по ходу неё решения. Это фундаментальное право воплощается через нескольких более узконаправленных прав первого порядка, в их число входит право распоряжаться собственным телом, способностями, трудом, а также право обладать и распоряжаться внеличной собственностью. Естественные права подразумевают и естественные обязанности человека, он “…не должен, кроме как творя правосудие по отношению к преступнику, ни лишать жизни, ни посягать на нее, равно как и на все, что способствует сохранению жизни, свободы, здоровья, членов тела или собственности другого” (1980: §6). Следующим аспектом нашего естественного права на свободу является наше право требовать от других соблюдения заключенных с нами контрактных обязательств. “Обещания и сделки”, что мы сделали в рамках естественного состояния, мы обязаны соблюдать, ибо “правдивость и выполнение обещаний свойственны людям как людям” (1980: §14). В дополнение, все люди обладают естественными правами второго порядка защищать себя от нарушения прав первого порядка и наказывать тех, кто эти права нарушил (1980: §10-§12).
Часто говорят, что Локк просто заявил, что эти права существуют, или что обладают божественной природой. Это совершенно неправильное прочтение. В течение всей своей жизни Локк считал законы природы законами и обязанностями, поскольку они утверждены божественной волей (1959: 473, 474). Тем не менее, права, соблюдения которых Бог от нас хочет, заложены в нашей природе, а значит, их можно познать, только изучая нашу собственную природу. Как писал Локк в его ранних (1663-4) “Опытах о законе природы”:
Раз уж человек создан именно таким, наделен разумом и другими способностями, рожден для того, чтобы жить в условиях этой жизни, то из его природной конституции неизбежно следуют некоторые определенные его обязанности, которые не могут быть иными. … Он создал человека таким, что эти его обязанности неизбежно следуют из самой природы человека. … И раз уж закон природы существует вместе с данной человеческой природой, то вместе с ней исчезнет.
(1997b: 125,126)
Закон природы это “перманентное господство морали” так как он “твёрдо укоренён в сущности человеческой природы.” Утверждения Локка о правах индивидов, о природе рационально принятых ими институтов, основаниях для сопротивления несправедливому правлению, всё это, по большому счёту, исходит из его теологической концепции. Она же состоит в том, что Бог создал нас и желает, чтоб мы уважали заложенные в нашей природе права.
Почти вся аргументация Локка во “Втором Трактате”, касающаяся отстаивания естественных прав, основывается на двух основополагающих нормативных фактах о нашем врождённом состоянии. Первый из них – каждый индивид стремится к счастью, и это стремление рационально. В “Опыте о человеческом разумении” Локк пишет, что пока счастье всех людей является благом, каждый человек, в согласии со своей природой и разумом, стремится к счастью. “Всякое другое благо, как бы ни было оно велико в действительности или как бы ни казалось оно таковым, не возбуждает желаний в человеке, не считающем его за часть того счастья, которое может удовлетворить его в данный момент в соответствии с имеющимися у него мыслями” (1959:341). Локк ясно даёт понять, что он понимает под стремлением индивида к персональному счастью во фрагменте, написанном незадолго до публикации “Двух Трактатов.”
Искать счастья и избегать несчастья – вот основное занятие человека… Таким образом, я сделаю своим делом поиск удовлетворения и радости, избегание неудобств и беспокойства и как можно большее обладание первым и как можно меньшее обладание вторым. Но я должен быть осторожным, ведь если я предпочту кратковременное удовольствие долгосрочному, то я перечеркну своё собственное счастье.
(1997d:296)
Во “Втором трактате” Локк сосредотачивается на краеугольном, совершенно необходимом условии индивидуального счастья – на самосохранении, и на основополагающем внеличном условии самосохранения – на свободе. Свобода это то, что нам нужно от других людей, если мы стремимся к самосохранению и счастью (1980: §17).
Второй основополагающий нормативный факт о человеческой природе – все мы обладаем одинаковыми моральными качествами. Мы по своей природе находимся в состоянии морального равенства – право властвовать над ближним и судить его есть у каждого – никто не имеет больше другого. Нет ничего более очевидного, чем то, что существа одной и той же породы и вида, при рождении без разбора получившие одинаковые природные преимущества и использующее одни и те же возможности, должны жить в равенстве, не притесняя и не властвуя друг над другом. (1980:§4)
Мы все “равные и независимые” существа, что “имеют в общем владении одну данную на всех природу.” Оба этих утверждения играют роль в различных доказательствах, с помощью которых Локк отстаивает следующий тезис – “разум… учит весь род человеческий… поскольку все люди равны и независимы, постольку ни один из них не должен наносить ущерб жизни, здоровью, свободе или собственности другого” (1980:§6)
Первый аргумент Локка в защиту естественного права на свободу – это обобщающий аргумент. В начале его Локк повторяет: “это есть природное равенство людей” (1980:§5). Затем Локк длинно повествует о Ричарде Хукере, утверждающим, что человек не имеет права на любовь других, покуда он не даёт другим права на свою любовь. Сам же Локк не придерживается такого мнения, он обращается к Хукеру ради иллюстрации принципа обобщения. Когда человек утверждает, что имеет право чего-то требовать от других, он должен давать это право и всем остальным с таким же как у него моральным статусом. Локк считает, что сообразно этой модели каждый человек может на рациональной основе требовать от другого невмешательства в свою жизнь. А значит, покуда каждый человек рационально требует невмешательства, то одновременно с этим каждый человек сам должен не вторгаться в жизнь другого.
Второй из аргументов Локка – это аргумент о неподчинённости. При отсутствии некоторого специального соглашения или провокации со стороны, человек не имеет права “наносить ущерб жизни, здоровью, свободе или собственности другого” (1980:§6). Это возможно только в том случае, если другой индивид по природе своей подчинён этому человеку. В то же время, утверждение, что один индивид по природе своей подчинён другому – не верно. Люди не существуют “в угоду другим; и, обладая одинаковыми способностями и имея в общем владении одну данную на всех природу, мы не можем предполагать, что среди нас существует такое подчинение, которое дает нам право уничтожать друг друга, как если бы мы были созданы для использования одного другим” (1980:§6). Поскольку каждый человек является “равным и независимым” существом, то за исключением некоторых специальных договоров или провокаций, подчинение одного человека воле другого является недопустимым.
Следующий аргумент Локка заслуживает внимания: аргумент о сохранении человечества. Согласно Локку, каждый из нас “обязан сохранить себя” (1980:§6). Я должен сохранять себя и признавать, что другой человек также должен это делать. Далее Локк пишет: каждый человек “когда его жизни не угрожает опасность, насколько может, сохраняет остальную часть человечества” (1980:§6). Это звучит так, будто бы как только “сохранность” человека оказывается вне опасности, то он обязан посвятить себя сохранению других. Однако, когда Локк начинает разбирать свой призыв к сохранению всего остального человечества, то он же формулирует в таком виде “человек не должен, кроме как творя правосудие по отношению к преступнику, ни лишать жизни, ни посягать на нее, равно как и на все, что способствует сохранению жизни, свободы, здоровья, членов тела или собственности другого” (1980:§6). А в следующем предложении он говорит, что сохранение всего остального человечества значит “удерживать всех людей от посягательства на права других и от нанесения ущерба друг другу” (1980:§7). Таким образом, наиболее верное прочтение “аргумента о сохранении остальной части человечества” звучит так: покуда человек ищет наилучшие способы сохранить себя, он должен не мешать в аналогичных поисках другим. Ради своего счастья человек будет делать всё возможное, и, поскольку все остальные ради своего счастья также будут делать всё возможное, то у человека есть причина ограничивать себя по отношению к ним.
Аргумент Локка в защиту естественного права человека делать то, что он сам посчитает нужным со своей личностью, свободой и собственностью, обходит стороной вопрос о том, каким образом собственность становится законной, то есть включённой в ту самую этически ограждённую сферу . Локк возвращается к этому вопросу в его знаменитой главе “о собственности”, что начинается с отрицания идеи об изначальной принадлежности земли всему человечеству в целом. Если бы земля изначально была в общей собственности, то каждый акт использования отдельным индивидом даже самого маленького кусочка сырья требовал бы единодушного согласия всего человечества. Очевидно, что подобного согласия никогда не было и никогда не будет. “Если бы подобное согласие было необходимо, то человек умер бы с голоду, несмотря на то изобилие, которое дал ему бог” (1980:§28). Поскольку предпосылка об изначальной принадлежности земли человечеству как таковому приводит нас к выводу, что все следующее нормам морали люди должны сидеть смирно и голодать, то эта предпосылка должна являться ложной. Вместо этого, Земля должна быть изначально ничейной. Это позволяет индивидам использовать её сырьё, предварительно не спрашивая на это позволения у оставшегося человечества, и приобретать собственность в виде отдельных частей Земли “без какого-либо чёткого соглашения между всеми членами сообщества” (1980:§25).
В Первом Трактате Локк отмечал (ПТ 1960: §86-§88), что, поскольку каждый человек имеет право стремиться к счастью и самосохранению, а непрерывное и целенаправленное использование сырья является критически важным для этого стремления, то индивиды должны иметь право использовать и присваивать ничейное сырьё; более того, должна иметь место какая-то процедура, при соблюдении которой собственность становится частной. Во Втором Трактате Локк вывел свой знаменитый подход к первоначальному присвоению частной собственности через смешение своего труда с землёй. Поскольку “каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности… Мы можем сказать, что труд его тела и работа его рук по самому строгому счету принадлежат ему” (1980:§27). Человек присваивает право частной собственности, смешивая свой труд с частицами ничейного материала. Локк не говорит, что человек буквально берёт и смешивает кубок или лопату, полные его труда, с акром необработанной земли или десятью килограммами железной руды. Скорее, он говорит об усердной трансформации человеком какого-то количества сырья ради того, чтоб его в дальнейшем непосредственно употребить или же использовать для более крупномасштабного проекта. Целенаправленно смешивая свой труд с неким сырьём, человек инвестирует свои продуктивные возможности и энергию в конечный продукт. Если другой агент, без согласия инвестировавшего труд, после этого присвоит себе этот объект или будет мешать инвестору использовать его, то он лишает инвестора части своих продуктивных возможностей и энергии, и, таким образом, нарушает самопринадлежность инвестора. Так же, как насильственное изъятие человеческого труда в интересах другого является нарушающей права формой порабощения, так формой порабощения является и присвоение или получение контроля над объектом, в который человек вложил свой труд, если он не дал на это согласия. В дополнение, Локк утверждает, что владение законно приобретённой собственностью может передаваться с помощью добровольного согласия предшествующего владельца.
Тем не менее, Локк налагает две оговорки на легитимное присвоение имущества. Первая оговорка: человек не будет обладать законным правом собственности на то, что он присвоил своим трудом или получил в результате свободного обмена, если это имущество будет испорчено его руками. Это ограничение, однако, имеет весьма небольшой эффект, ибо только иррациональные люди будут трудиться или заниматься торговлей ради благ, что они собираются испортить. И, с появлением денег, человек всегда будет иметь возможность обменивать подверженные порче блага на непортящиеся монеты. Вторая, и более важная оговорка: человек не получит законного права собственности на блага, что он однажды присвоил своим трудом или в результате добровольного обмена, если его владение этим благом не оставит другим “достаточное количество и того же самого качества [предмета труда]” (1980:§27) для использования и присвоения. Локк не говорит, что для остальных должно остаться равное количество сырья. В действительности, это означает, что каждый человек имеет право не быть “ограниченным” присвоением других (1980:§36).
Локк полагает, что эта оговорка без особых проблем соблюдалась во времена, предшествующие существованию денег. Если денег не существует, то “правило собственности, согласно которому каждый человек должен иметь столько, сколько он может использовать, могло бы по прежнему сохранять силу в мире, не стесняя кого-либо, поскольку в мире достаточно земли для того, чтобы удовлетворить двойное количество населения” (1980: §36). В то же время начинающие обрабатывать землю и присваивающее её во владение используют куда меньшие её площади, чем когда они были охотниками и собирателями. Таким образом, присвоение земли и обращение её в частную собственность высвобождает дополнительную землю для использования другими (1980: §37). Появление денег, однако, полностью меняет картину. Деньги, будь они в роли средства обмена, или в роли меры ценности, в любом случае стимулируют производство, поскольку его плоды можно реализовывать в ходе прибыльной торговли. Во-вторую очередь деньги являются стимулом для начала более экстенсивного присвоения сырья, используемого в прибыльном производстве. Более же экстенсивное присвоение уже и впрямь может оставить часть людей без той возможности использовать или присваивать сырьё, что была бы у них, если бы вся земля оставалась общей (1980: §48,§ 49).
Локк открыто, хотя и слабо, аргументирует в пользу такого положения вещей, говоря, что развитие, идущее следом за введением денег, не повредит оговорке о “достаточном и таком же по качеству”, ведь условие будет удовлетворено через всеобщее согласие с существованием денег. Этот аргумент слаб, ведь в действительности деньги не вытекают ни из какого соглашения, и, даже если бы это было так, не каждый проигравший от раздела земли захочет принять участие в этом договоре. Есть, однако, куда лучший и при этом крайне важный аргумент, лежащий прямо под поверхностью недостаточно сильного аргумента Локка. Это аргумент о той причине, которая, согласно Локку, должна побудить абсолютно всех согласиться с существованием денег. Это причина в том, что каждый индивид может хотя бы предполагать, что в итоге он выиграет от масштабного расширения производственной активности, следующей за введением в обращение денег и установлением “законов свободы для защиты и поощрения честного усердия людей” (1980:§42).
Такое подспорье человеческой индустрии, а именно созданию и применению капитала, существенно увеличивает размер и повышает интенсивность экономической жизни. Особенно ярко это выражается во введении новых, более эффективных форм трудовой деятельности, доступных благодаря экономическому благосостоянию. Ведь “труд составляет гораздо большую часть стоимости вещей, которыми мы наслаждаемся в этом мире; а земля, которая дает сырье, вряд ли должна учитываться хоть в какой-то мере или же должна, самое большее, включаться как очень маленькая часть её…” (1980:§42). Поскольку источником богатства является труд, объёмы которого, как и его производительность, можно увеличить, то увеличение богатства одного человека скорее будет способствовать, нежели мешать наращиванию доходов других. Более того, увеличивающийся масштаб и интенсивность производственной активности скорее всего сделают каждого выгодополучателем в экономической перспективе, даже тех, кому осталось меньше сырья для присвоения и использования.
Локк начинает описание оправданной политической власти с изображения человечества находящимся в естественном состоянии, то есть живущим без политических институтов. Ключевой задачей размышления о естественном состоянии является определение проблем (если таковые имеются), существующих при отсутствии политической власти, и демонстрация того, что рационально мыслящие индивиды дадут политикам ровно столько власти, сколько необходимо для решения этих проблем. Изображённое Локком естественное состояние резко отличается от описанного Гоббсом по двум причинам. Во-первых, в противовес Гоббсу, Локк утверждает, что “есть закон природы, управляющий естественным состоянием” (1980:§6); главным образом закон природы есть естественное право на самого себя, свою свободу, свой труд. А через реализацию этих естественных прав индивид получает, в том числе, право обладать собственностью и заключать контракты. Во-вторых, Локк предполагает, что при отсутствии централизованного политического вмешательства в эти права, самоуправство индивида будет в некой степени сдерживаться правами другого человека.
Тем не менее, и при естественном состоянии присутствуют преднамеренное и непреднамеренное попрание прав, и, особенно с появлением более сложных форм собственности и контрактов, начинают подниматься ожесточённые споры о законности того или иного действия или бездействия. В дополнение к этому существует тенденция – люди, вступающие в дискуссии, как правило, предвзяты в своих убеждениях и при этом считают предвзятыми своих оппонентов. Даже если есть человек, способный объективно рассудить, чьи права и кем были нарушены, а также определить сообразные компенсацию и наказание, его объективность не может быть познана другими, а власти для приведения этого решения в силу может и не быть. В результате, в естественном состоянии реализация прав индивида “весьма небезопасна, весьма ненадежна” (1980:§123). Локк говорит нам – люди единодушно сформировывают политическое общество ради “взаимного сохранения своих жизней, свобод и владений, что я называю общим именем собственность”. И, затем, политическое общество формирует политический порядок, у которого есть три основополагающие функции: чёткая формулировка и обнародование законов – “которые справедливы лишь настолько, насколько они основываются на законе природы”(1980:§12); назначение всем известных и непредвзятых судей и обеспечение силы, достаточной для приведения в силу справедливых законов и судебных постановлений.
За одним исключением, люди, формирующие политическое общество, уступают ему только права второго порядка – права на защиту, реституцию и осуществление наказания. И действительно, поскольку каждый индивид обязан защитить самого себя, а значит, свою свободу, никто не может уступить большего. Думать, что люди ищут спасения от опасностей естественного состояния, значит подчинить их абсолютному гоббсовскому суверену – “это все равно что думать, будто люди настолько глупы, что они стараются избежать вреда от хорьков или лис, но довольны и даже считают себя в безопасности, когда их пожирают львы” (1980:§93). Единственным исключением являются налоги; как только человек становится частью политического общества, он начинает их платить, дабы государство имело материальную возможность осуществлять свои функции(1980:§140). И это, на самом деле, и есть ключевой элемент соглашения. Для этого соглашения, заключаемого в государственном состоянии, в результате которого человек подчинается защитной, реституционной или перераспределяющей силе, нет ничего более важного, чем согласие подчиниться такой силе и при нахождении в естественном состоянии. Государственные же налоги, не предусмотренные соглашением, ставятся на одну доску с грабежом, какой он есть в естественном состоянии. “Ведь я действительно не имею никакой собственности, если другой может по праву отнять её у меня, когда ему заблагорассудится, без моего согласия” (1980:§138). Действительной проблемой для Локка, возникающей в связи с попыткой обосновать политическое общество и государство через общественный договор, является тот факт, что в действительности налогоплательщики не давали согласия на обложение себя налогом, а значит, согласно Локку, такое налогообложение является воровством.
Две последние главы Второго Трактата посвящены защите тезиса о том, что индивиды и политическое общество в целом могут оказывать вооружённое сопротивление вышедшей за рамки допустимого государственной власти. Основная идея Локка здесь состоит в том, что все, обладающее политической властью, будь они хоть монархами, хоть парламентариями, подчинены общим моральным ограничениям, установленным законами природы. Они отвечают за их защиту, и не должны покушаться на права своих подданных на жизнь, свободу и собственность. Вдобавок к этому, стоящие у власти обязаны оберегать конституционный порядок, что был создан для реализации этих прав. Индивиды и политическое общество согласны на то, чтобы представители публичной власти делали естественное право ближе, чётко и общедоступно кодифицируя накладываемые им ограничения (1980:§135). Если принятие большего числа законов и их администрирование разумны с точки зрения поддержания этих ограничений, то члены политического общества обязаны согласиться с ними, даже если они не совсем соответствуют предпочитаемым ими законам и моделям администрирования. Тем не менее, когда законодательные или исполнительные меры прямо нарушают либо имеющиеся у подданных права, либо договор, существующий между политическим обществом и его текущим правителем, то вооружённое сопротивление допустимо. То, что действующий правитель перешёл черту, становится очевидным тогда, когда “длинный ряд злоупотреблений, правонарушений и хитростей” (1980:§225) открывает глаза на его деятельность, направленную против существующих прав индивидов, или стремящуюся нарушить существующий с политическим обществом договор.
Вооружённое сопротивление несправедливости “может вызвать беспорядок и кровопролитие”. Но какова альтернатива? “Я бы хотел, чтобы подумали о том, какого рода мир будет тогда в мире, состоящем лишь из насилия и грабежа, и который будет поддерживаться лишь ради выгоды разбойников и угнетателей.” (1980:§228) Поскольку правители остаются подчиненными всеобщим ограничениям, вытекающим из законов природы, Локк без колебаний называет их преступниками в том случае, если они откровенно ступают за их рамки. И действительно, один из самых поразительно либертарианских аспектов мысли Локка кроется в его ненависти к любым двойным стандартам, обеляющим преступление власть предержащих.
Ущерб и несправедливось одинаковы, будь они совершены венценосцем или последним бандитом. Титул агрессора и число его последователей не имеет значения при совершения преступления, но эти факторы могут сделать его более существенным. Различие действительно есть, великие грабители наказывают мелких, в то время как великие награждаются лаврами и триумфами, ведь они слишком велики для слабых рук правосудия этого мира и имеют за собой власть, способную наказать выступающих против них.
Здесь мы видим нечто большее, чем намёк на тезис радикального либертарианства о том, что поддержание государством своей монополии на использование силы сводится к его монополии на совершение преступлений.
Важно вспомнить, что либертарианство настолько же стоит за “личную” свободу, сколько и за “экономическую”. Прямая связь этих двух позиций была выявлена Локком в двух моментах в его Письмах о веротерпимости. Во-первых, Письма одновременно отстаивают религиозную свободу и как вытекающую из общей аргументации Второго Трактата в защиту частной собственности и свободы договора, и как радикальное этическое ограничение власти государства. Во-вторых, совершенно очевидно, что Локк рассматривал религиозную терпимость, как главный образец человеческой свободы. Свобода начинается с религиозной терпимости и отказа от государственной претензии на власть над индивидуальным стремлением к спасению, и с этих позиций Локк критикует вышедшую за рамки допустимого власть. В Письмах эта критика распространяется на насильственные попытки подавить греховные действия и на патерналистскую защиту людей от своих собственных ошибок.
Сущность терпимости состоит в том, чтобы человек занимался своим делом и давал другим заниматься своими. Терпимость требует децентрализации и ослабления принимающей решения власти. Подобная децентрализация требует признания различных областей, различных сфер деятельности, над которыми различные индивиды (или ассоциации, сформированные ими на добровольной основе) имеют власть. В рамках толерантного социального порядка роль легитимных институтов насилия не состоит в том, чтобы быть силовым агентом коллективного мнения, но в том, чтобы давать людям возможность реализовывать свои права и использовать законно приобретенную собственность так, как они считают нужным. Локк выстраивает эти идеи через своё понимание спора между желающими и не желающими заколоть агнца в угоду Господу. Согласно Локку, не власть должна решить, когда следует, а когда не следует приносить агнца в жертву. Вместо этого, спор должен быть решён с помощью определения того “Чей есть агнец”, что означает определить, какая сторона имеет право распоряжаться этим агнцем по своему усмотрению. Предположим, что этот конкретный агнец принадлежит стороне, полагающей, что принесение его в жертву будет угодно богу. Тогда вторая сторона должна допустить проведение обряда, быть терпимой к жертвоприношению, ведь первая сторона владеет агнцем. Но вторая сторона вовсе не обязана признавать ни это жертвование, ни мнение о том, что оно угодно Богу. Здесь присутствует один аргумент, прекрасно передающий глубоко либертарианскую природу взглядов Локка: социальная дезорганизация и вражда возникают не из-за свободы, но из-за лишения людей свободы. Локк предлагает рассмотреть такой аргумент: религиозные диссиденты считаются угрозой для мира и порядка по той причине, что они всегда собираются тайно и постоянно жалуются на притеснения, а значит, их подавление и искоренение является оправданным. Локк просит своих читателей представить себе черноволосых или сероглазых людей, страдающих от ограничений и несправедливостей, подобных тем, которым подвергаются религиозные диссиденты. Они также будут собираться тайно, жаловаться на своё положение и даже будут готовить заговор с целью свергнуть своих угнетателей. “Эти люди, уставшие от Зла, под властью которого они трудятся, должны, в конце концов, посчитать благом ответить Силе Силой, и защитить свои естественные Права.” (1983:55) Но каков истинный источник опасности? “Существует лишь одна вещь, что приводит людей к вооруженном мятежу, и это притеснение” (1983:52) . “Это не разнообразие мнений (которого нельзя избежать), но отказ в терпимости тем, кто имеет другое мнение (но которая могла бы быть оказана), это и было причиной всех сражений и войн, что случились в христианском мире под знаменами религии.” [1] (1983:55 )
[1] Хотя Локк выступает за расширение религиозной терпимости к мусульманам и евреям, он проводит черту, отделяя католиков и атеистов, потому что (как он утверждает) они ненадежны как граждане.