Дэвид Юм обычно рассматривается в качестве философского оппонента политической теории Локка – частично на основе его критики теории общественного договора и отрицания традиционного естественного права, даже в версии естественных прав человека (Юм, 1985). Как бы то ни было, указание Юма на связь между правами собственности и общественным сотрудничеством – это ключевой момент в развитии классической либеральной и либертарианской мысли. Рассмотрим размышления Юма из Книги 3 (“О морали”) его “Трактата о человеческой природе” (2000 [1740]). В известном отрывке Юм говорит, что по сравнению со всеми другими видами животных люди очень плохо наделены природой средствами удовлетворения своих естественных потребностей и страстей. Есть виды, чьи потребности весьма велики – например, львы, которым для выживания необходимо потреблять большое количество мяса – но у которых есть есть очень изощрённые природные средства для удовлетворения этих потребностей, вроде высокой скорости, острых когтей и мощных челюстей. И есть виды, которые имеют очень скромные природные средства для удовлетворения своих нужд – например, овцы, которые могут только бродить по округе и прижимать рты к земле – но которые имеют и столь же скромные потребности – им довольно щипания травы. Виды в каждой из этих категорий развиваются в чётком соответствии между их природными нуждами и природными средствами для удовлетворения этих нужд. Человечесткие существа – исключение. Мы имеем сложные природные потребности в еде, одежде, убежище и так далее, но у нас мало природных средств для их удовлетворения. Как указывает Юм, “В одном человеке это неестественное соединение немощи и потребности может наблюдаться в своем величайшем совершенстве” (2000: 312). Люди могут преодолеть это неудобство только при помощи кооперативного взаимодействия. “Только одним обществом он способен восполнить свой изъян” (2000: 312).
Под “обществом” Юм имеет в виду сеть кооперативных экономических взаимодействий; и он считает, что существование такого кооперативного взаимодействия зависит от людей, которые в целом соблюдают определенные принципы справедливости и ожидают от других соблюдения этих принципов. Однако Юм отрицает, что существует естественная тяга к соблюдению этих принципов. Наши единственные естественные мотивы – это наш эгоизм и наша ограниченная щедрость. И в их необузданной форме оба они являются барьерами для сотрудничества. Мое естественное желание продвигать свои собственные интересы и мое естественное желание увеличивать благосостояние моей семьи и друзей будут побуждать меня искать возможности захватить имущество других людей, которое удовлетворит мои потребности или потребности моей семьи или друзей. Подобные склонности других людей захватывать мое имущество будут усилены уменьшением их стимулов производить товары для себя. И их усиленное стремление ограбить меня укрепит мою решимость продвигать мои интересы и интересы моей семьи и друзей путем захвата любых благ, которые другим удалось произвести или захватить.
Первый принцип справедливости, который позволяет нам вырваться из этой анти-кооперативной трясины и, по крайней мере, достичь мирного сосуществования – это «стабильность владения», который запрещает захват чужого имущества. Общее соблюдение этого принципа гарантирует людям, что они будут пользоваться плодами своего собственного труда, и что им лучше заниматься производительным трудом, поскольку исключена возможность захвата плодов чужого труда. Ожидание соблюдения этого принципа чрезвычайно увеличивает стимул каждого жить за счет производства, а не хищничества. Тем не менее, мы все можем добиться большего успеха, чем просто самодостаточное сосуществование. Если каждый человек (или домохозяйство, или нация) плодотворно трудится непосредственно при имеющихся материальных ресурсах, «люди и имущество часто должны оказываться очень плохо сопоставимы» (2000: 330). Один человек (или домохозяйство, или нация) будет производить много кукурузы – гораздо больше, чем она (или она) может потребить – в то время как другой человек (или домохозяйство или нация) будет производить много сельди – гораздо больше, чем она (или она) может потребить , Мы можем добиться соответствия имущества и людей посредством добровольной торговли. Тем не менее, наше безграничное самолюбие и ограниченная доброжелательность будут склонять нас к захвату имущества, которое другие приобрели в результате торговли. И наше ожидание таких конфискаций помешает взаимовыгодному обмену. Что спасает нас от этой антикооперативной трясины, так это наше понимание того, что каждому из нас будет лучше, если мы соблюдаем второе правило – правило, которое разрешает передачу имущества по обоюдному согласию и запрещает самовольный захват товаров, приобретенных в результате таких передач. Таким образом, Юм утверждает, что стабильность владения должна быть дополнена «передачей собственности по согласию» (2000: 330).
Тем не менее, правила стабильности владения и передаваемости собственности «недостаточны для того, чтобы сделать [людей] настолько пригодными друг для друга, насколько они по природе своей готовы таковыми стать» (2000: 334). Многие взаимовыгодные обмены не могут происходить в один момент времени, потому что товары или услуги, подлежащие обмену, не будут доступны или необходимы одновременно. Наши неумеренные личные интересы и ограниченная доброжелательность побуждают нас пытаться побудить других сегодня доставлять нам товары или услуги, но уклоняться от платежей, которые мы обещали сделать в следующем году. И перспектива таких нарушений соглашений подрывает возможность продлённых во времени сделок, которые могли бы быть взаимовыгодными. Это последнее антикооперативное препятствие преодолевается добавлением третьего правила «обязательность обещаний», которое требует, чтобы каждый агент выполнял свои обещания или контракты. Я помогу вам собрать урожай в июне, если и только если у меня есть уверенность в том, что вы выполните свое обещание помочь мне с моим урожаем в августе.
Хотя Юм называет эти три правила «Законами Природы», он отрицает, что они естественны в том смысле, что вытекают из наших первоочередных позывов. Действия в соответствии с этими Законами Природы проистекают из нашего понимания того, что наши отдельные и частные цели лучше всего будут продвигаться в мире, в котором в целом соблюдаются все три этих правила. Ни моралисты, ни политики «не дают нового направления этим природным позывам»; но они могут «научить нас, что мы можем лучше удовлетворить наши аппетиты окольным и искусственным путём, а не пылким и безудержным наскоком» (2000: 334). Мы все ценим общее соблюдение этих правил, потому что каждый из нас приходит к выводу, что такое соблюдение способствует нашему благу и пользе тех, о ком мы особенно заботимся. Для Юма сотрудничество не требует «исправления эгоизма и неблагодарности людей» (2000: 334). Скорее, принципы справедливости позволяют нам жить в мире и позитивно сотрудничать для взаимной выгоды с огромным кругом людей, которые не разделяют наши личные цели. Отдельные акты правосудия, такие как возвращение кошелька, который другой случайно уронил, или взаимное выполнение контракта, могут казаться противоречащими интересам актора (или общества). Однако это верно только в том случае, если акцент делается на непосредственных эффектах действия.
Этот кратковременный ущерб в достаточной степени компенсируется постоянным насаждением закона, а также миром и порядком, который устанавливает общество. И даже каждый отдельный человек должен найти себя в выигрыше, оплачивая счёт; поскольку без справедливости общество должно немедленно распасться, и каждый должен попасть в то дикое и одинокое состояние, которое бесконечно хуже, чем худшая ситуация, которую можно предположить в обществе.
(2000: 319)
Тем не менее, для Юма наши мотивирующие чувства развиваются определенным образом. Благодаря сочувствию мы приобретаем искусственное чувство справедливости и несправедливости. Это развитие необходимо, потому что сочетания наших естественных стремлений и нашего понимания может оказаться недостаточно для обеспечения соблюдения правил сотрудничества, когда круг людей, с которыми мы взаимодействуем, увеличивается. «Когда общество стало многочисленным и распространилось на племя или нацию, этот интерес [в соблюдении правил] оказывается более отстранённым; при этом люди не так отчётливо, как в более узком и ограниченном обществе, ощущают, что за каждым нарушением этих правил следуют беспорядок и растерянность»(2000: 320). Даже в рамках расширенного социального порядка чьи-то любовь к себе и ограниченная доброжелательность фактически всегда будут лучше всего удовлетворяться взаимным соблюдением принципов справедливости. Однако во многих конкретных случаях ущерб, нанесенный чьим-либо интересам в результате «беспорядка и растерянности», вызванных несоблюдением принципов, не будет легко восприниматься. Таким образом, эти стремления вкупе с нашей близорукостью могут вызывать контрпродуктивные отклонения.
К счастью, эта близорукость уравновешивается сочувствием, благодаря которому мы разделяем «чужое беспокойство» по поводу того, нашего несправедливого поведения (2000: 320-1). Это юмово сочувствие не влечёт переключения наших интересов на продвижение интересов чуждых нам людей. Скорее, оно усиливает наше стремление соблюдать принципы справедливости и поддерживает наши ожидания взаимного соблюдения этих норм в более широких социальных порядках. Сочувствие добавляет дополнительную мотивационную силу нашему стремлению соблюдать нормы, которые способствуют сотрудничеству на взаимовыгодной основе. В конечном счете, именно наше понимание того, что эти правила содействуют сотрудничеству на взаимовыгодной основе, способствует тому, что мы их принимаем.
В книге «Богатство народов» (1776 г.) Адам Смит повторяет мнение Юма о том, что люди особенно нуждаются в помощи друг друга, но вряд ли получат такую помощь от благосклонности незнакомцев (1981: 26). Смит также соглашается с тем, что, когда нормы уважения к собственности, торговле и контрактам хорошо укоренились, любовь каждого человека к себе и ограниченная доброжелательность заставят его служить интересам других.
Мы ожидаем нашего обеда не от благосклонности мясника, пивовара или пекаря, а от их следования собственным интересам. Мы обращаемся не к их человечности, а к их любви к себе и говорим с ними не о наших собственных потребностях, но об их выгоде. [2]
(1981: 27)
Взаимовыгодное сотрудничество не зависит от конечной заботы о чужих целях. Действительно, люди участвуют в обширных сетях сотрудничества, не зная конкретных целей других участников или даже не зная, кем являются другие сотрудничающие стороны (1981: 22). Мы можем мирно координировать свои действия друг с другом и получать взаимную выгоду через «очевидную и простую систему естественной свободы», которая оставляет каждого человека «совершенно свободным в достижении его собственных интересов по своему выбору… до тех пор, пока он не нарушает законы справедливости» (1981: 687).[3] Эти законы справедливости направляют или упорядочивают наше стремление к своим собственным целям и стремление других к достижению своих собственных целей таким образом, чтобы каждый из нас наилучшим образом служил нашим интересам, служа интересам друг друга. Гениальность простой системы естественной свободы заключается в том, что она позволяет нам жить вместе на взаимовыгодных условиях, не отступая от наших частных различающихся целей. Каждый «намеревается получить только свою выгоду, и в этом, как и во многих других случаях, его направляет невидимая рука для достижения цели, которая не была частью его намерения» (1981: 456).
[2] Смит добавляет: «Никто, кроме нищего, не любит полагаться главным образом на благосклонность его сограждан » (1981 [1776]: 27).
[3] Смит в большей мере, чем Юм, желает ссылаться на естественные права. Например, «Собственность, которая есть у каждого человека, благодаря его собственному труду, поскольку это изначальное основание всей прочей собственности, так что она наиболее священна и неприкосновенна» (1981 [1776], 138).