Ни какому-то одному человеку, ни группе людей не под силу спроектировать или предсказать какое-либо общество во всех деталях. Для того, чтобы вы могли извлечь максимум пользы из этой книги, я сделаю несколько предположений, которые могут быть полезны.
Прежде всего, если вы возьметесь за эту книгу, желая отыскать все возможные пробелы в моей аргументации, или осветить все уголки, где может скрываться неопределённость, то чтение будет пустой тратой времени, и вы будете горячиться совершенно понапрасну.
Когда Адам Смит сформулировал аргументы в пользу свободного рынка в конце 18 века, от него не требовалось, чтобы он предсказал цену акций компании IBM в 1961 году. Он выработал ряд наблюдаемых эмпирических принципов и подтвердил их рациональными аргументами и известными примерами.
Корректность принципа «невидимой руки» не зависела от того, предскажет ли и опишет ли Адам Смит в деталях изобретение, скажем, интернета. Методы, которые свободные люди изобретают и используют для решения общественных проблем, не могут быть выведены заранее, и нахождение любой мыслимой ошибки в любом из таких возможных предсказаний – это опровержение всего лишь простой теоретической возможности, что одновременно смешно и бесполезно.
С учётом вышесказанного, всё же стоит рассмотреть некоторые возможные варианты общественной организации, не предполагающей монопольного насилия со стороны государства. Когда мыслители эпохи Просвещения обрушивались с нападками на порабощающие религиозные заблуждения, у них не было возможности заменить моральные заповеди традиционных суеверий корректной этикой, основанной на научном методе. Конечно, опровергать существующие «истины» полезно, но если мы не придумаем хотя бы правдоподобных альтернатив, эти фальшивки неизбежно повторятся в другой форме. Таким образом, смерть религии породила тоталитаризм – всего лишь очередное поклонение абстрактному и иррациональному нравственному абсолюту; «Государству» вместо «Бога». Несправедливые аристократические привилегии меньшинства, против которых так выступали отцы-основатели, просто превращались в несправедливые привилегии большинства в форме демократической «власти толпы», которая затем превратилась обратно в несправедливые аристократические привилегии меньшинства, составляющего политический правящий класс.
Всем людям и сообществам нужны правила, по которым они должны жить, и если существующие правила разрушаются, то если не будет разумной замены, они просто возникнут вновь в другой форме. Если после разоблачения лжи не рассказать правду, то на место разоблачённой придёт новая ложь.
При написании этой книги я поставил перед собой ряд целей, о которых я хотел бы упомянуть заранее, чтобы вы могли понять подход, которым я руководствуюсь – как сильные, так и слабые стороны того, чем я занимаюсь.
Во-первых, я обещаю не испытывать ваше терпение, пытаясь придумать все возможные решения каждой мыслимой задачи. Это не только будет скучно читать, но и укажет на странную форму интеллектуальной неуверенности, о неуважительном нежелании принять то, что вы способны самостоятельно обдумать решение поднимаемых в книге проблем. Моя цель – дать вам основу для размышлений над ними, а не принуждать вас пассивно сидеть, пока я излагаю самые разнообразные решения всех мыслимых задач.
Другими словами, моя цель в этой книге – научить вас математике, а не показать, насколько я сам в ней хорош.
Научить вас решать задачи – куда более уважительно, чем давать решения. Я всегда говорил, что все – гении, и что все – философы. Вам не нужно, чтобы я объяснял во всех деталях, как способно работать безгосударственное общество, а скорее, чтобы я дал вам основу, которую вы можете использовать, чтобы выработать собственные ответы и убедиться, насколько хорошо будет работать по-настоящему свободное общество.
Когда Фрэнсис Бэкон в 16 веке продвигал научный метод, ему не нужно было решать все мыслимые научные задачи, чтобы доказать ценность своей методологии. Конечно, ему было полезно показать, как его методология решала ряд досадных проблем, и что она указывала путь к ответам в ряде других областей, но, конечно, если бы Бэкону удалось решить каждую возможную научную задачу, которая когда-либо могла бы возникнуть, то его научный метод вовсе был бы не нужен, так как мы бы просто консультировались с его трудами всякий раз при возникновении научной задачи, которую мы не можем решить.
Аналогично, как философ я заинтересован в том, чтобы учить людей думать по-новому, а не давать им чёткие ответы на все мыслимые вопросы. Мой подход к рациональной и научной этике – Универсально Предпочтительное Поведение (УПП) – заключается в том, чтобы предоставить людям основу для оценки моральных суждений, а не в том, чтобы дать им окончательно доработанную систему этики. Если такая система этики когда-нибудь будет разработана – что кажется маловероятным, учитывая неизбежно меняющиеся условия жизни, общество и технологии – то никому больше никогда не придётся думать об этике, и философия упадёт в пропасть, зарезервированную для мёртвых религий и непризнанных идеологий, интересных лишь в качестве ещё одного примера временной исторической иллюзии, вроде поклонения Зевсу, Муссолини или Пэрис Хилтон.
Научный метод, безусловно, обеспечивал – и обеспечивает – объективную методологию для получения достоверных знаний и понимания физического мира, точно так же, как УПП обеспечивает объективную методологию для отделения истины от лжи, когда речь идёт об оценке моральных суждений, а свободный рынок через механизм цен обеспечивает объективную методологию для определения стоимости при предоставлении товаров и услуг.
Ценность научного метода становится очевидной только тогда, когда мы отказываемся от религиозного или суеверного откровения в качестве достоверного источника «истины». Мы ссылаемся на компас только тогда, когда мы становимся неуверенными в нашем направлении. Мы начинаем развивать науку только тогда, когда начинаем сомневаться в религии. Мы начинаем принимать действительность свободного рынка только тогда, когда сомневаемся в этичности и практичности принудительного централизованного планирования. На более личном уровне мы начинаем менять свой подход к отношениям только тогда, когда наконец начинаем подозревать, что мы сами можем быть источником наших проблем.
Новые протоки у реки возникают лишь тогда, когда основное течение перекрыто. Развитие новых парадигм мышления в целом более спровоцировано, чем задумано, и возникает из растущего недовольства ложью существующих «решений». Этот всплеск эмоций иногда может возникать с необычайной быстротой, от медленного нарастания до внезапного взрыва – и я считаю, что именно здесь мы сейчас находимся, если разбирать использование насилия в решении социальных проблем.
В качестве яркой живой ценности, национальное государство как объект поклонения и источник практических и моральных решений мертво, как фараон Тутанхамон. Никто уже не верит в то, что государство может решить проблемы бедности, неправильного образования, войны, плохого здоровья, безопасности для престарелых и так далее.
Сейчас государства воспринимаются с чрезвычайным подозрением и цинизмом. Правда, многие до сих пор верят, что идею государства можно как-то спасти, но можно наблюдать необычайную степень озлобления, разочарования и тревоги по поводу существующих методов решения общественных проблем. Когда кто-то говорит, что нам нужна ещё одна государственная программа, чтобы «решить» все проблемы, созданные или усугублённые предыдущими государственными программами, большинство людей понимают, что это говорится для отвода глаз.
Конечно, мы до сих пор часто слышим о государственных «решениях» в медиа, академических и культурных кругах, но большинство людей понимают – по крайней мере на уровне эмоций – что это блеяние возникает от заинтересованных групп, находящихся либо под угрозой, либо под защитой государства, и это понимание – автоматическая реакция на «ужесточите регулирование»! Когда возникает проблема, требования больше исходят не от народа, а скорее от тех сторон, которые получат выгоду от усиления регулирования.
Развитие интернета также потревожило доминирующую парадигму «государства как блага». В частности, возглавляемое США вторжение в Ирак способствовало окончательному краху веры в добродетельность государственных решений сложных проблем. Легче поверить в ложь прошлого, поскольку нас не было, когда её произнесли – сложнее поверить в ложь настоящего, поскольку мы видим, как она рассыпается на наших глазах.
Таким образом, наша вера в то, что государство может решать проблемы, рушится по двум направлениям: во-первых, мы теперь понимаем, что государство не может решать проблемы, и во-вторых, что более важно, мы видим, что государство не отказывается от контроля над проблемами, которые оно со всей очевидностью не может решить.
Этот последний пункт стоит развернуть, так как он очень важен и очень часто упускается из виду.
Если, например, государство заявляет о том, что берет наши деньги для решения проблемы бедности, но очевидно не решает проблему бедности, а скорее усугубляет её – то что мы начинаем понимать, когда правительство продолжает забирать наши деньги?
Если я возьму у вас деньги и скажу, что отправлю вам iPod, к какому осознанию вы придёте, когда я не отправлю вам iPod и не верну деньги?
Вы, конечно, поймёте, что я обещал вам iPod только для того, чтобы украсть ваши деньги.
Точно так же государство повышало налоги не для того, чтобы решить проблему бедности, а заявляло о желании решить проблему бедности, чтобы повысить налоги. Это единственный способ объяснить тот факт, что проблема бедности не была решена – а на самом деле даже усугубилась – но правительство продолжает увеличивать налоги.
Мы все начинаем понимать – по крайней мере, на бессознательном уровне – что правительство лжёт нам о помощи другим, чтобы просто забрать наши деньги.