Либертарианство – это мировоззрение. То есть, попросту, некий способ описания мира. Оно опирается на немногочисленные принципы, и первый из них – так называемый принцип самопринадлежности.
Либертарианец изначально исходит из уверенности, что каждый человек принадлежит самому себе. Некоторые даже утверждают, что самопринадлежность – аксиома, истина, которую нельзя опровергнуть, не столкнувшись с логическими противоречиями.
Конечно, нет никакого способа доказать, что другой человек не находится под полным внешним контролем, или что весь мир не является наведённой галлюцинацией. Но это не важно. Либертарианец просто будет исходить из предположения, что человек, с которым он взаимодействует, принадлежит самому себе. Если такая предпосылка окажется ошибочной, либертарианские рецепты будут работать немного хуже, только и всего.
Если некто демонстрирует признаки самопринадлежности, либертарианец относится к нему, как к человеку. Поэтому стоит уточнить, в чём же эта самопринадлежность чисто внешне проявляется.
1.1.1.1. Внешние признаки самопринадлежности:
- Субъектность: умение устанавливать себе цели и выбирать средства для их достижения.
- Представление о собственности: проявление интереса к каким-либо объектам, стремление с ними взаимодействовать, стремление ограничить чужое взаимодействие с этими объектами.
- Договороспособность: возможность договориться о взаимных уступках, способность воспринять идею обмена.
Чем в большей мере проявляются эти внешние признаки, чем более абстрактными выглядят мотивации субъекта – тем в большей мере этого субъекта можно считать обладающим самопринадлежностью, иначе говоря, человеком.
По этим признакам, кстати, можно отличить человека от сетевого бота.
1.1.1.2. Представление о правах
Любой субъект как-то использует объекты внешнего мира. У нескольких субъектов могут быть различные претензии на то, как они хотели бы использовать один и тот же объект. Поэтому им приходится каким-то образом определять, чьё мнение возобладает. Когда окружающие перестают активно препятствовать кому-то использовать объект, мы можем заявить, что они признали его право на использование объекта. Иначе говоря, права – это претензии, с которыми смирились.
Таким образом, принцип самопринадлежности – это презумпция того, что каждый вправе распоряжаться самим собой. Это право либертарианцы признают. А вот о праве распоряжаться чем-то ещё у них нет никаких безусловных убеждений.
Более того, право распоряжаться собой тоже оказывается ограниченным. При некоторых условиях либертарианец всё-таки начнёт активно препятствовать тому, как самопринадлежный субъект использует себя.
Так мы подходим к рассмотрению второго базового принципа либертарианства.
>Иначе говоря, права — это претензии, которые терпят.
“Если избили значит было за что.”
Это определение “права” бесполезно и не содержит информацию о “праве”.
Мы по прежнему не знаем:
– Какие претензии терпят люди.
– Почему они терпят претензии.
– Почему люди вынуждены терпеть претензии, даже если хотели бы не терпеть.
Какие претензии должен терпеть либертарианец и почему.
Как поступать с нетерпимыми (правонарушителями).
Я дала рамочное определение правам, а дальше уже рассчитываю конкретизировать, какие претензии либертарианцы более склонны терпеть, а какие менее.
Твоя рамочка охватывает любое поведение, нет деления на право и не-право (произвол, самоуправство, правонарушение). Такое определение ничего не определяет.
А, поняла, в чём непонимание. Я говорю не о праве, которое law, а о правах, которые rights.
Самоуправство – это претензия, которую будут терпеть лишь до тех пор, пока она энфорсится. Я дальше собираюсь развить тему в сторону появления уже права (law), как порядка появления прав (rights), если угодно.
Чем хорошо такое определение, это обьективностью. Права оказываются наблюдаемым феноменом, который может изучать совершенно сторонний наблюдатель, залетный марсианин. В отличие от какого-нибудь “мы считаем самоочевидным, что у каждого человека есть данные богом неотьемлемые права”.
Что касается тейка про “избили”, то “за что” – это столь же бессодержательная конструкция. Если избили, значит, трата ресурсов на избиение в момент избиения представлялась избивающим наиболее ценным приложением ресурсов. Это могло быть довольно слабо связано с поведением объекта избиения.
>это столь же бессодержательная конструкция.
Да.
>представлялась избивающим наиболее ценным приложением ресурсов
У них было право избивать?
Если они не были в курсе насчёт того, имелось ли у них такое право, то выяснят это по факту избиения – станут терпеть такое поведение или нет.
>субъект имеет некоторое представление о собственности: проявляет интерес к каким-либо объектам, стремится с ними взаимодействовать, стремится ограничить чужое взаимодействие с этими объектами.
Животные тоже взаимодействуют с объектами, а некоторые животные охраняют свою территорию.
>они признали его право на использование объекта.
Право на использование не тождественно праву собственности.
>Самое очевидное ограничение права на использование себя — это такое использование, которое мешает другому использовать себя
Человек не может использовать себя, не взаимодействуя с другими объектами. Ограничивая взаимодействие другого человека с объектом (собственностью) – собственник ограничивает право другого человека использовать себя.
Да, человек сравнительно легко признаёт права территориальных животных на охраняемую ими территорию. По крайней мере, до тех пор, пока ему это не сильно мешает. Когда начинает мешать, он либо удаляется сам со спорных территорий, либо перестаёт признавать права животных, и тем приходится переместиться или перестать существовать.
Если право можно перестать признавать, если оно мешает – это не право. Человек признает “право” камня лежать на своем месте, пока ему это не сильно мешает. Когда людям очень нужно – они прорубают тоннели в скалах.
Право – это результат борьбы, что-то вроде сложившейся пограничной линии. Это не то, что невозможно нарушить, а то, что дорого нарушить. Границы часто проходят по руслам рек, тогда их дешевле оборонять обеим сторонам. По той же причине право часто основано на самопринадлежности и симметрии. Можно придумать право, при котором ваши руки принадлежат мне, а мои – вам. Нет никаких природных или божьих законов, запрещающих такое право. Его нет только потому, что его куда труднее энфорсить, чем самопринадлежность. Право, как и граница, тяготеет к точке Шеллинга, но не эквивалентно ей. Так же как нет закона, что границы обязаны проходить по руслам рек, нет закона, что право должно быть основано на самопринадлежности. В чем конкретно состоит текущее право, выясняется экспериментально.
Среди способов приобретения собственности не упомянут подарок. Или это просто считается частным случаем обмена?
Да, пожалуй, упомяну в разделе про обмен. Так-то и производство порой считают частным случаем первичного присвоения, хотя тут мне показалось, что между “присвоить ничейное” и “создать из своего” имеет смысл провести более чёткую границу.
В русско-английском словаре помимо слов «law» и «right» существует ещё один замечательный перевод слова «право» — «licence». Дословно: лицензия, разрешение. Это прекрасно иллюстрирует тот факт, что права — это то, что тебе ВЫДАЁТСЯ.
Например, права, которые «law», выдаются тебе т.н. «государством». Права, которые «rights» — т.н. «обществом». А права, которые «ius naturale» (естественные права) — т.н. «богом». Но у меня возникает вопрос: а что же тогда присуще мне ИЗНАЧАЛЬНО? Что мне ИММАНЕНТНО?
Ответ: ВОЛЯ.
Именно ВОЛЯ является тем, что будет существовать даже тогда, когда не будет ни «бога», ни «общества», ни «государства». Даже тогда, когда Я останусь один посреди пустыни.
Соответственно, вместо того, чтобы рассуждать о «правах», необходимо рассуждать о ВОЛЕ, а также о том, как эту ВОЛЮ следует ограничить, если она подавляет (нарушает) волю других людей.
Берём, например, такие понятия как «собственность» и «право собственности». Для чего они вообще нужны? Для того, чтобы ограничивать ВОЛЮ людей таким образом, чтобы как можно большее число людей могло спать спокойно.
И т.д. и т.п.
Как вы можете видеть, я как раз и определяю права через волю. Точнее, через ограничение чужой воли в отношении той или иной претензии. Через неволю, так сказать)))
К сожалению, не увидел в комментируемом мною тексте слова «воля». Возможно, плохо искал…
Но если Вы действительно во главу угла ставите понятие ВОЛИ, то это не может не радовать, ибо ВОЛЯ — первооснова всего, что было и будет создано человеком.
Когда окружающие прекращают активно препятствовать кому-то использовать объект, мы можем заявить, что они признали его право на использование объекта. Иначе говоря, права — это претензии, которые терпят.
Перевожу:
Когда воля человека использовать объект так, как ему угодно, пересиливает волю окружающих, и они не препятствуют ему в этом, даже если бы и хотели, мы можем заявить, что они признали его право на использование объекта. Иначе говоря, права – это воля, признаваемая другими.
Так лучше?
По поводу определения «права — это воля, признаваемая другими», то оно практически идеально! Суть передана безупречно! Это действительно редко где встретишь, чтобы права вот так, в явном виде, выводились из понятия воли. Обычно всё сводится к разговорам о боге, государстве и обществе.
По поводу фразы «Когда окружающие прекращают активно препятствовать кому-то использовать объект, мы можем заявить, что они признали его право на использование объекта», то, к сожалению, это не так. Это лишь означает, что окружающие признают его право в плане ЛЕГАЛЬНОСТИ, но совершенно необязательно — в плане ЛЕГИТИМНОСТИ. Поэтому когда какое-нибудь государство или кто-то другой будет грабить его где-нибудь в переулке, они могут ему сказать: «Да, ты легален. И богатство твоё нажито легальным путём. Ты не преступник и нам нечего тебе предъявить. Но ты НЕЛЕГИТИМЕН. Мы не считаем тебя ВПРАВЕ владеть всем этим богатством, поэтому мы не станем тебя защищать». И такое уже неоднократно бывало.
По поводу фразы «Когда воля человека использовать объект так, как ему угодно, пересиливает волю окружающих, и они не препятствуют ему в этом, даже если бы и хотели, мы можем заявить, что они признали его право на использование объекта», то здесь я бы не отталкивался от понятия «пересиливания», ибо дело далеко не всегда в СИЛЕ. Дело в ПРИЗНАНИИ. А будет ли это признанием силы, могущества, отваги, ума, доблести, доброты или какого-либо иного качества (добродетели) — второстепенно.
Т.е. ПРАВО — ЭТО ПРИЗНАНИЕ ВОЛИ.
Соответственно, ЛЕГАЛЬНОЕ право — это признание воли по вышеуказанному принципу «да, ты прав, НО…», а ЛЕГИТИМНОЕ право — это безоговорочное признание воли т.н. «всеми».
Но это довольно сложная тема, требующая отдельного изучения.
Т.е. дополнительного раскрытия.
Почему-то захотелось Вам процитировать Николая Бердяева:
«Вы, русские народники всех оттенков, всегда были врагами культуры, это вы всегда противополагали благо народа культуре. Для вас ничто никогда не обладало самоценностью, всё превращалось в утилитарное орудие. …Всё подчинялось благу народа, интересам людей, удовлетворению людей. И всё низвергли вы в тёмную бездну массовых интересов и инстинктов. Вы всегда признавали культуру буржуазной, ибо создана она господствующими классами. Но сами вы — самые низменные, самые тупые, самые убогие мещане, буржуа духа. Вы хотите мир превратить в промышленную ассоциацию, вы хотите всё общество человеческое сделать обществом потребительским. Ваш жизненный идеал — животный идеал. Но к горю нашему нужно признать, что не только народники-революционеры и материалисты, но и народники славянофильского типа, стоявшие на почве религиозной, обнаруживали враждебное отношение к культуре и её ценностям, искали правды не в культурном слое, не в творческих личностях, а в простом народе, в коллективе. Исконный русский коллективизм всегда был враждебен культуре, враждебен личному началу, всегда тянул нас вниз, всегда мешал нам выйти к свету, в мировую ширь. Этот коллективизм парализовал у нас чувство личной ответственности и делал невозможной личную инициативу. Коллективизм этот был не новый, а старой нашей жизни, остатком первобытного натурализма. Но многие у нас смешивали его с духовной соборностью, с высоким типом братства людей. На этой почве идеализировали русскую общину и т.п. явления русской жизни. С русским коллективизмом связано и отрицательное отношение к праву, смешение права с моралью. Но отрицание права, которое у русских шло справа и слева, есть отрицание личности, порабощение её коллективу. Право охраняет личность от посягательства на неё злой воли. Право делает свободу человеческой личности независимой от добродетелей и пороков других людей, от их нравственного уровня, от их произвола. Право делает возможной свободу личности даже при существовании зла, при дурной воле людей. Русские смешивают право с моралью и ставят судьбу личности в зависимость от нравственного сознания людей, от их добродетелей. Но есть свобода, которая должна быть мне гарантирована и при порочности людей, и при склонности их к насилиям. Этого никогда не понимало народническое сознание, и правое, и левое. Такое отрицание права есть знак ослабления личного самосознания, есть недостаток личного достоинства, есть погружённость в безликий коллектив. Это свойство оказалось роковым для России».
— Николай Бердяев, «Философия неравенства»
Так, вспомнил, почему я привёл здесь этот отрывок: из-за фразы «Право делает возможной свободу личности даже при существовании зла, при дурной воле людей». Т.е. Бердяев хоть и не утверждает здесь прямо, что существование прав есть следствие существования воли, но в то же время противопоставляет права чужой воле, т.е. по сути он противопоставляет волю одних людей (тех, которые признают мою волю) воле других людей (тех, которые не признают мою волю).