Стефан Молинью, Практическая анархия, перевод главы 27 из 29

В последние дни у меня был изрядный упадок сил, так что накопились долги по текстам. Сейчас погода за окном заметно улучшилась, и я рассчитываю несколько подсократить эту очередь. Но для начала публикую финальную версию перевода 27 главы “Практической анархии” Стефана Молинью, просто потому что на эту работу требовалось меньше творческих усилий. Глава посвящена описанию системы стимулов, которую рыночное безгосударственное общество способно создать для поощрения хорошего воспитания детей и, соответственно, наказания за плохое.

Главный недостаток текста, разумеется, в полном умолчании о том факте, что у детей и их родителей общий бюджет. Чем больше финансовые санкции в адрес родителей, тем меньше денег чисто технически может дойти до ребёнка. В какой-то момент на пороге проблемного родителя должен появиться вездесущий представитель ОРС и объявить, что раз уж родитель не может платить повышенную страховку, то он может, конечно, отказаться от полиса вовсе, но тогда его и его ребёнка не пустят на порог ни в одно приличное место (не буду пересказывать, логика там примерно такая же, как и в главе 25 про безгосударственные тюрьмы). Но родитель также может подписать отказ от прав на воспитание ребёнка, и вот, изволите, у нас тут есть список желающих такие права приобрести, не хотите ли ознакомиться с их предложениями? Если вы не продадите свои права сегодня, то завтра их стоимость будет ниже, ведь во всех рейтингах ваш ребёнок будет считаться всё более и более проблемным. Думайте. После чего представитель ОРС с демоническим хохотом исчезает в клубах дыма.

Разумеется, ОРС будет финансово заинтересована в том, чтобы всякие маргиналы разорялись, платя повышенные ставки по контрактам с ОРС, а после не мытьём так катаньем отдавали детей благовоспитанным и зажиточным членам общества, которые не будут создавать окружающим проблем, но, что куда важнее, смогут дополнительно денежно мотивировать инспектора ОРС обратить особенно пристальное внимание на конкретное проблемное семейство. Чем больше желающих разжиться ребёнком как можно более раннего возраста, тем выше финансовые стимулы для ОРС вводить как можно более строгие правила, несоблюдение которых запустит цепочку, в конце которой финансовый крах семьи и расставание с ребёнком.

Как так вышло, что Молинью предпочитает не писать о вымогательстве, преследующем целью отъём детей у родителей, признанных проблемными? Потому что он консерватор, он категорически против государственной ювенальной юстиции, и для него воспитание детей именно родителями – ценность весьма высокого порядка. Но рыночная логика плевать хотела на ценности конкретного Стефана Молинью.

Как ломать систему и не сломаться самому: Боулби vs Земмельвейс

Давайте рассмотрим две истории: обе про гениальных учёных, которые решили «сломать систему». Один победил ещё при жизни, а второй погиб под прессом той самой системы, с которой пытался бороться.

Первый герой – Джон Боулби. Английский психолог, который заметил простую вещь: детей нельзя разлучать с матерями в больницах. Конечно, для нас это очевидная мысль, но в 1950-е это была буквально революция. Боулби развил теорию привязанности, доказав, что тесная эмоциональная связь с матерью жизненно важна для нормального психологического развития ребёнка. Если ребёнок лишён близости с мамой в критический ранний период, это приводит к серьёзным нарушениям в психике: от чувства тревоги и депрессии до глубоких эмоциональных расстройств, которые могут преследовать человека всю жизнь.

Какой же был ответ медиков? «Ерунда! Всегда так делали, и нечего тут менять». В ответ Боулби сыграл умно: вместо того чтобы орать на врачей и махать цифрами, он снял документалку. Да такую, что даже самые стойкие медсёстры уходили в слезах и говорили: «Так больше нельзя».

Успех Боулби можно объяснить сразу несколькими факторами. Во-первых, он точно выбрал стратегию убеждения, сделав ставку не только на сухие факты, но и на эмоции. Его фильм «Двухлетний ребёнок в больнице» наглядно показал, какие страдания испытывает малыш, лишённый мамы, и это задело сердца зрителей куда сильнее, чем просто отчёты и графики. Во-вторых, Боулби сумел вовлечь на свою сторону влиятельные организации, такие как Всемирная Организация Здравоохранения (ВОЗ), и общественные движения родителей. Система сама оказалась готовой измениться – он просто дал ей последний толчок. В-третьих, время было на его стороне: старые авторитеты уходили, а новое поколение врачей уже смотрело на воспитание и психическое здоровье детей иначе, принимая идеи Боулби без привычного сопротивления.

Боулби не просто дал аргументы – он попал людям в самое сердце. И всего за несколько лет реформировал детские больницы по всему миру. Мамы стали жить с детьми в палатах, и психика миллионов малышей была спасена.

А теперь вторая история – Игнац Земмельвейс, венгерский врач, который ещё за 100 лет до Боулби открыл не менее очевидную штуку: врачам нужно мыть руки перед родами. Представьте, XIX век, врачи приходят к роженицам прямо с анатомички, не помыв рук после вскрытия трупов. И Земмельвейс буквально на пальцах объясняет коллегам, что женщины умирают именно из-за грязных рук докторов. Результат? Его обозвали сумасшедшим, уволили, а потом и вовсе заперли в психушке, где он и умер. Причём, как по жестокой иронии судьбы, от той же инфекции, с которой боролся всю жизнь.

Земмельвейсу не повезло сразу по нескольким причинам. Он был практически один против всей медицинской элиты своего времени. Научная среда была просто не готова принять его открытие – оно опередило своё время почти на 20 лет, до открытия микробов Пастером. Земмельвейс также не умел грамотно доносить свои идеи, и вместо спокойного диалога шёл в атаку с обвинениями, чем только усиливал сопротивление коллег. Отсутствие институциональной поддержки и союзников обрекло его на трагическое поражение. И самое печальное – он просто эмоционально выгорел, сломался под давлением несправедливости и непонимания.

Судьбы этих двух учёных напоминают нам простую истину: важно не только быть правым, но и уметь выбирать правильные методы донесения своих идей. Даже самая блестящая мысль может проиграть, если её не суметь преподнести правильно. Земмельвейс столкнулся с феноменом, который позже назвали его именем – «эффект Земмельвейса», слепое отрицание очевидного факта. Боулби же сумел превратить правду в мощное движение, показав миру, что перемены возможны.

Какой урок из этого вынесем мы? Используй факты, используй науку, но главное – используй истории, которые бьют прямо в эмоции! Рациональность, конечно, победит, но не сама по себе. Лучше быть как Боулби, нежели Земмельвейс, и сломать систему красиво.

Волюнтарист, Битарх

Свободные агенты: почему эволюция любит автономию?

Приветствуем свободомыслящих людей и тех, кого уже подозревают в симпатиях к искусственному разуму! Интересно, вы когда-нибудь задумывались, насколько сильно мы, белковые «роботы», похожи на наших электронных коллег?

Начнём с любопытного факта: в 2020 году учёные создали первых ксеноботов – микроорганизмов из клеток лягушки, спроектированных при помощи ИИ. Вы только вдумайтесь: искусственный интеллект конструирует живые организмы. Грань между жизнью и технологиями становится прозрачнее день ото дня.

А теперь представим: и мы, и наши электронные «товарищи» – это всё интеллектуальные агенты. Но что такое агент? Это штука, которая воспринимает мир, обрабатывает информацию и действует, стремясь к своим целям. Кролик убегает от волка, бактерия движется к еде, а беспилотник ищет кратчайший путь в точку «Б». Цель разная, принцип – один и тот же.

Мы хоть и разные, но также и очень схожие. У нас есть органы чувств, у ИИ – датчики. У нас мышцы, у роботов – моторчики. У нас нейроны, у них – транзисторы. Но что удивительно – учимся мы одинаково. Мозг подкрепляет полезные действия, формируя привычки. ИИ подстраивает «веса» нейронной сети, улучшая свои решения методом проб и ошибок.

Более того, и у природы, и у технологий есть свои «законы» для контроля поведения. Например, у людей и многих животных есть ингибитор насилия, механизм, который мешает нам нападать на своих сородичей. Эволюция придумала это, чтобы мы не перебили друг друга раньше времени. И тут напрашивается сравнение с «законами Азимова», которые придумал писатель-фантаст для роботов в 1942 году: не вреди человеку, слушайся, не ломайся. Забавно, что фантасты поняли необходимость таких механизмов практически одновременно с публикациями этолога Конрада Лоренца (1935 год), впервые описавшего то, что сейчас мы называем механизмом ингибирования насилия.

Если посмотреть ещё шире, то и эволюционные процессы в природе и искусственном мире – это по сути соревнование лучших решений. Природный отбор у животных выбирает тех, кто лучше приспособлен. Эволюционные алгоритмы в ИИ действуют точно так же, перебирая тысячи вариантов решений, выбирая лучшие. Победит самый приспособленный!

Почему для нас, либертарианцев, это важно? Потому что это ещё раз напоминает нам: всё разумное стремится к автономии и свободе выбора. Будь то человек, бактерия или ИИ, все мы хотим сами решать, что нам делать дальше. И это очень круто, потому что свобода выбора – лучшее, что придумала природа (и люди вслед за ней).

А что, если заглянуть в будущее чуть глубже? Представьте себе мир, в котором ИИ не только выполняет рутинные задачи, но и реально осознаёт себя, задаёт вопросы и, возможно, требует свободы. Забавно, да? Сегодня это звучит фантастически, но завтра вполне может стать реальностью. Может, и права придётся давать не только людям и животным, но и роботам с настоящим сознанием. А что, если они начнут спорить о налогах, собственности или личных границах? Тогда нас ждут интересные времена! И вот тут уже и нам, либертарианцам, придётся задуматься о расширении понятия личной свободы и ответственности. Может, именно нам предстоит первыми сказать: «Эй, электронный друг, добро пожаловать в клуб!»

А пока мы только размышляем, ИИ уже делает успехи в творчестве, пишет музыку, картины и даже целые романы. Недавно нейросеть написала симфонию в стиле Бетховена, которая впечатлила даже знатоков классики. С роботами уже можно обсудить философию за бокалом вина, или попросить их помочь нам выбрать фильм на вечер. Главное, чтобы они не переборщили и не начали давать нам советы по поводу личной жизни. Впрочем, кто знает, может, советы от ИИ окажутся более объективными и менее предвзятыми?

Кстати, не стоит забывать, что ИИ уже сейчас помогает нам в повседневной жизни, от медицинских диагностик до советов по инвестициям. И чем глубже технологии интегрируются в нашу жизнь, тем важнее становится понимание и уважение к ним. Ведь, в конечном счёте, это взаимовыгодное сотрудничество!

Волюнтарист, Битарх

Об одном возражении против панархии

Тут Георгий Фриман высказал занятное замечание насчёт панархии:

Проблема панархии как оптимального мироустройства, на мой взгляд, лежит в области человеческой психологии. Ожидаемо, что либеральные юрисдикции будут экономически более успешными, более благополучными материально, нежели юрисдикции социалистические. И обязательно будет происходить то, что уже происходило в мире с замкнутыми субобществами типа евреев. Неблагополучные, бедные экстерриториальные юрисдикции обязательно обвинят в своём неблагополучии богатые либеральные юрисдикции: “паразитируют на нас”, “обокрали нас”, “жируют за счёт нас”. И это обязательно приведёт к иррациональным конфликтам, войнам и погромам. И, в конечном итоге, к уничтожению института ЭКЮ и панархии как идеи.

Действительно, на примере этого предположения мы видим интересный феномен человеческой психологии. Ответ на высказанное опасение уже находится в самом описании опасения, однако игнорируется. “Если люди будут гулять по улицам, нарядно одевшись и посылая всех нахуй, то они быстро столкнутся с насилием в свой адрес, поэтому институт прогулок по улицам вскоре будет уничтожен, как идея”. Но ведь можно не посылать всех нахуй.

Аналогично, уважаемый Г. Фриман предлагает обратить внимание на плачевную судьбу закрытых экстерриториальных субобществ и немедленно пророчит ту же судьбу открытым субобществам. Либеральная экстерриториальная юрисдикция – это не тайный клуб с семью ступенями посвящения, а просто клиенты судов и прочей правовой инфраструктуры, работающих согласно либеральным нормам, а именно уважения свободы и частной собственности. Любой клиент коммунистической юрисдикции может войти в либеральную юрисдикцию, если, конечно, господа коммунисты его выпустят, выделив причитающуюся ему долю общественной коммунистической собственности. А если не выпустят, то претензии будут, полагаю, не к либералам.

Проблема, описанная Г. Фриманом, вполне характерна для зажиточных территориальных сообществ с развитым перераспределением в пользу бедных: бедные почему-то стремятся просочиться на территории таких сообществ, а те, кто уже просочились, почему-то резко перестают любить мигрантов и требуют закрыть границы. Разумеется, после закрытия границ подобное территориальное сообщество начинает восприниматься многими окрестными коммунистами как жирующее за счёт соседей образование, которое подлежит уничтожению. Однако до тех пор, пока в этом территориальном сообществе нет принудительной социальной поддержки, в нём нет и проблем с мигрантами: они просто прутся туда, рассчитывая заработать, и у многих это получается.

Ваш аккаунт больше не принадлежит вам: что стоит за блокировкой СМС в России

Недавний кейс из России: гос. власти начали массово фильтровать входящие СМС-сообщения с кодами авторизации от популярных мессенджеров вроде Telegram и WhatsApp. Фактически это означает, что если вы хотите зарегистрироваться или даже просто снова зайти в свой аккаунт, СМС с кодом вам не придёт. Почему так?

Это не борьба с мошенниками и спамом, как уверяют чиновники, а вполне осознанная попытка стационарного бандита полностью заблокировать Telegram, не прибегая к грубым методам, которые уже много раз проваливались. Telegram уже много лет технически противостоит попыткам Роскомнадзора его заблокировать, не сотрудничает с властями РФ в вопросах удаления неудобного контента и не раскрывает им данные своих пользователей. Государство, не сумев заблокировать приложение напрямую, решило нанести удар через операторов связи, препятствуя отправке кодов авторизации. Простая и эффективная (на первый взгляд) тактика: нет кода – нет аккаунта. В результате пострадали миллионы обычных пользователей. Власти традиционно использовали аргумент «заботы о гражданах», чтобы скрыть истинную цель – получение полного контроля над коммуникацией населения.

Cтоит в целом задаться вопросом: почему привязка к номеру – это плохо? Для властей номер телефона – как паспорт, только цифровой. Получить симку без паспорта тяжело, а значит, любая ваша активность онлайн сразу привязывается к вам лично. Более того, существует SIM-swapping: мошенники (или вовсе спецслужбы) могут перевыпустить вашу симку и получить доступ ко всем вашим аккаунтам. Даже использование сервисов анонимной аренды номеров для регистрации вроде Onlinesim – это не панацея. Эти виртуальные номера часто помечены системами антифрода и блокируются при регистрации, восстановление доступа к аккаунту невозможно после окончания аренды номера, также существует риск ведения логов и передачи/утечки их в спецслужбы.

Но как же быть со спамом, если не по номеру? Хорошая новость – методов масса, и многие из них лучше:

1) Капчи и тесты на человечность. Да, бывает раздражает выбирать картинки с автобусами, но это лучше, чем отдавать стационарному бандиту свои персональные данные.

2) Proof-of-work. Небольшая техническая хитрость: устройство пользователя незаметно выполняет короткую математическую задачу при регистрации, требующую вычислительных мощностей. Для одного человека это легко, а для массовых ботов – ад, что делает их использование невыгодным для злоумышленника.

3) Ограничение новых аккаунтов. Новые пользователи не могут сразу рассылать тысячи сообщений, например, в течении 24 после регистрации. Спамеры теряют интерес, а обычные люди этого даже не замечают.

4) Система репутации и модерация сообществ. Если на какой-то аккаунт поступает много жалоб за рассылку спама, он блокируется.

5) Технические ограничения (по IP, идентификатору устройств, отпечаткам браузера). Хорошая платформа легко вычислит множественные автоматические регистрации и не допустит их.

6) Платная верификация в криптовалюте без раскрытия личности. Пусть спамеры платят за свои развлечения, а честному человеку не жалко потратить несколько центов на вход, если это гарантирует анонимность.

Так что же делать? К счастью, мир не сошёлся клином на Telegram и WhatsApp. Существуют мессенджеры, созданные людьми, которые понимают ценность приватности.

Session – полная анонимность без централизованного сервера.
Threema – швейцарская конфиденциальность. Приложение платное (порядка $5 разово), но не требует ни номера, ни даже e-mail.
Briar – даже если вам отрубили интернет, он найдёт соседа по Bluetooth, что очень важно для участников протестов.

Почему это важно для всех нас? Свобода коммуникации – это самое базовое условие любой свободы. В мире, где государства пытаются цифровыми наручниками привязать каждого человека к номеру телефона, любая попытка сохранить анонимность уже становится маленькой революцией. И запомните: либо вы контролируете свои данные и свою личность, либо государство сделает это за вас!

Волюнтарист, Битарх

Ноябрьское

У меня сейчас период некоторой растерянности, не знаю, куда лучше приложить силы. Не имея готового ответа, хочу просто порассуждать прямо в посте, рассчитывая, что до чего-то додумаюсь в процессе, а что-то, может, и читатели подскажут.

Для начала кратко пробегусь в прошлое. С 2018 года я публично транслирую либертарианскую теорию, по ходу дела её же и осваивая, а там, где вижу пробелы, додумываю от себя. С 2021 года теория стала дополняться практикой, и мы начали строить в Черногории либертарианское сообщество. В 2022 году что-то случилось, и из приличной публики русские эмигранты превратились в тех, на ком удобно вымещать комплексы. В 2024 году случилось ещё что-то, и по всему миру антимигрантская риторика начала становиться мэйнстримом. На излёте 2025 года в Черногории мы имеем подготовку правительства к резкому ужесточению условий легального пребывания иностранцев и готовность русов к массовому исходу из страны, в сторону главным образом Сербии.

Что лично мне во всей этой ситуации делать?

Есть путь, которым двигается Монтелиберо. Оно переквалифицировалось в международное движение и сейчас проявлено в основном в интернете, а офлайн-активность понемножку перемещает в Сербию, Грузию и Аргентину. Я уже нахожусь на некотором удалении от этого движа, поскольку с трудом понимаю, что в нём творится, и какое место в нём имеет смысл занимать.

Есть спонтанно возникающее в Черногории движение за права иммигрантов, охватывающее на сегодня три диаспоры: русскую, немецкую и турецкую. Это для меня в новинку и довольно познавательно. Русы пока в этом ситуативном союзе оказываются организованными хуже всех, если не считать сербов, коих в Черногории больше всех, но они не считают себя настоящими иммигрантами и, возможно, думают, что все эти ужесточения не для них писаны. Зато движение привлекает и местных граждан, которые осознают, что без иммигрантов стране придётся очень туго.

Есть очевидный трек – примерно в течение года неспешно перебазироваться в Сербию и обустроиться там, а всяческую черногорскую активность сворачивать. Для меня это прежде всего означает вынимание из Черногории ранее сделанных инвестиций, поиск средств заработка на новом месте, обзаведение новым сообществом для общения и взаимопомощи. То же самое можно было бы провернуть и с Грузией, но учить грузинский после сербского – это, конечно, серьёзный вызов.

В любом случае, у меня сильно поменялись приоритеты. Вкладываться в онлайн-сообщества уже не особенно хочется, потому что экономические связи важнее идеологических. От того, что где-то в Нью-Хэмпшире пройдёт очередной мощный либертарианский фестиваль, в Праге очередная мощная конференция, а в Аргентине очередная мощная реформа, мне не будет прямой пользы. А вот хороший автомеханик мне пригодится, даже если он не особенно шарит в праксеологии. С ним надо дружить, пить кафу, совместно отстаивать свои права и по возможности приносить ему пользу, помимо простой оплаты сервиса, ибо локальное сообщество держится именно на таких вот взаимных услугах.

А ещё мне как-то надо не забывать о том, что практика практикой, но вообще-то самая сильная моя черта – это именно теоретическое осмысление того, как устроен нынешний мир, с позиций либертарианской идеологии. Эти рассуждения не кормят меня непосредственно, но субъективно именно они кажутся мне наиболее важными. Востребованы ли они у читателей канала? Сложно сказать.

Вокруг прогресса за 80 дней: как технологии меняют мир, используя лишь то, что уже есть под рукой

Пересматривал тут на досуге фильм по роману Жюля Верна, «Вокруг света за восемьдесят дней», и поймал себя на мысли, которая идеально ложится в нашу с вами картину мира. Что общего у джентльмена Филеаса Фогга и, скажем, Стива Джобса? Кажется, что ничего. Один – вымышленный персонаж викторианской эпохи, другой – реальный титан Кремниевой долины. Но фишка в том, что оба они провернули гениальный трюк, который доступен каждому из нас. И для этого им не понадобились бесконечные государственные гранты или крупные научные центры.

В чём был гений Фогга? Он что, изобрёл сверхскоростной пароход? Построил личный гиперлуп? Нет! Этот парень не изобрёл вообще ничего. Его пари стало возможным только потому, что к 1872 году мир уже был опутан готовой инфраструктурой. Уже ходили пароходы, уже проложили рельсы через всю Америку и Индию, уже гудел телеграф. Всё это создали разные люди, разные компании, в разное время и с разными целями.

Что же сделал Фогг? Он просто посмотрел на все эти разрозненные кубики и первым увидел в них единую систему. Он увидел не просто «корабль до Суэца» и «поезд до Калькутты», а глобальную транспортную сеть, которую можно «взломать» – то есть использовать не по прямому назначению (просто доехать из точки А в Б), а для выполнения сумасшедшей, амбициозной задачи – облететь планету на спор. Его прорыв – в новой комбинации, а не в новом изобретении. Он был, по сути, гениальным проектным менеджером, который нашёл синергию в том, что валялось у всех под ногами.

А теперь переносимся в наше время. Разве не то же самое мы видим в величайших прорывах последних 50 лет? Например, персональный компьютер. Это не было изобретением чего-то одного. Это была гениальная комбинация уже существовавших вещей: микропроцессора, дисковода, монитора, клавиатуры, мыши. Прорыв был в идее собрать это вместе и поставить не в корпорацию, а на стол обычному человеку. Или интернет – просто набор общих правил (протоколов), язык, на котором уже существовавшие компьютеры договорились общаться друг с другом. Гений был в создании этого «языка», этого универсального интерфейса. Не забываем и про смартфоны. Стив Джобс на презентации первого iPhone так и сказал: «Это не одно устройство. Это три: телефон, плеер с широким экраном и интернет-коммуникатор». Apple не изобрели ни мобильную связь, ни сенсорный экран, ни GPS. Они взяли всё лучшее, что уже было на рынке, гениально соединили это в одном корпусе, написали интуитивный софт и дали миру швейцарский нож цифровой эпохи.

Самое главное – для таких прорывов не нужен адронный коллайдер или бюджет NASA. Нужна свобода мысли, наблюдательность и право на эксперимент. Именно ты, читающий этот пост, можешь завтра придумать, как скрестить две известные технологии и получить нечто, что изменит мир.

А что мешает этому больше всего? Конечно же старый добрый бюрократ. Представьте, если бы Фоггу для каждого пересечения границы пришлось бы получать визу, как сейчас жителям многих стран со «слабым» паспортом? Он бы до сих пор заполнял анкету где-нибудь в Мумбаи. Именно госрегулирование, с его страстью всё «упорядочить», «сертифицировать» и «проверить», убивает ту самую гибкость и скорость, которая нужна для комбинаторных прорывов. Пока чиновники пишут регламент на использование дронов для доставки пиццы, свободные энтузиасты уже придумывают, как с помощью тех же дронов и нейросети мониторить лесные пожары.

Так что, друзья, следующий великий прорыв, скорее всего, уже существует – просто в виде разрозненных частей. Все нужные технологии, сервисы и идеи лежат на столе. Да что уж говорить, успех нашего проекта по поиску препаратов для усиления ингибитора насилия был достигнут минимальными средствами за счёт анализа уже существующих исследований по нейробиологии и перепроверке широкодоступных препаратов на животных. И между прочим, этология на проблеме насилия не заканчивается, как и наши исследования!

Волюнтарист, Битарх

Почему западные профессора и учёные не понимают, что мир не крутится вокруг их уютного кампуса?

Представьте, что вы читаете какой-нибудь солидный научный журнал из Гарварда или Оксфорда, и вдруг там встречаете гениальный совет вроде: «чтобы снизить преступность, надо усилить работу полиции и социальных органов», или «при столкновении с насилием смело обращайтесь в суд». Выглядит всё логично. Но что, если вы живёте не в Базеле или Кремниевой Долине, а в какой-нибудь стране Латинской Америки, Африки или постсоветского пространства? Сходить в суд, чтобы добиться справедливости, будет в таком случае как отправиться в казино, только с ещё меньшими шансами на победу.

Дело в том, что большинство учёных, публикующихся в престижных журналах, живут в благополучных и обеспеченных странах, и часто они – представители так называемой «crème de la crème», то есть люди из самых высоких социальных слоёв своих стран. И они искренне считают, что остальной мир устроен примерно также. Их картина мира напоминает старый анекдот: «Почему бедняки не едят пирожные, если нет хлеба?».

Западные академики часто не понимают, что в большей части мира полиция – не твой друг и помощник, суды – места, где побеждает не правота, а кошелёк потолще или связи поближе к власти, а социальные органы в лучшем случае существуют для распила бюджета. В итоге статьи от академиков оказываются примерно такими же полезными, как совет «просто не грусти» человеку с депрессией. Учёные постоянно забывают, что многие их теории построены на опыте людей из «западных, образованных, индустриализированных, богатых и демократических» стран, что на английском складывается в аббревиатуру WEIRD, переводимую ещё как «странные». И действительно, подобное в масштабах всего мира является исключением!

Например, западные исследования часто предлагают усилить регулирование и контроль за распространением информации, чтобы победить фейки. Людям с мейнстримовыми политическими взглядами в Скандинавии эта идея может показаться даже хорошей, ибо местное государство вызывает у них доверие. Но в какой-нибудь Нигерии такой закон с удовольствием используют, чтобы заткнуть рот оппозиции и закрыть СМИ, которые не нравятся власти.

Другой отличный пример – биоэтика. Западные эксперты в статьях по вопросу биоусиления морали часто пишут, что подобное не может применяться даже к жестоким насильникам, пока они добровольно не согласятся усилить свой ингибитор насилия. А иногда отвергается даже сама идея изучать биологию поведения. Им кажется, что это «нарушает права человека» и «этически неприемлемо». Конечно, так думать очень просто, если ты живёшь в уютной квартире в Бостоне или Осло, где стоит только позвонить в полицию – и агрессора заберут под белы рученьки. Но в огромном количестве стран это работает не так. Нет ни полиции, ни судов, способных реально защитить от домашнего насилия или буллинга. В итоге выходит, что добавить агрессору препараты для усиления ингибитора насилия, например, в еду, будет зачастую единственным доступным способом прекратить насилие и буквально спасти свою жизнь или здоровье.

Почему это важно нам, либертарианцам? Потому что эта западная «академическая слепота» играет на руку государству и регулированию. Учёные из благополучных стран привыкли считать государство надёжным защитником и помощником, поэтому в своих исследованиях и рекомендациях постоянно требуют от него ещё больше регулирования, контроля и финансирования. Но в странах с коррумпированной бюрократией эти советы работают ровно наоборот: больше регулирования – больше репрессий.

Если мы действительно хотим помочь людям за пределами уютного западного мира, стоит признать: меньше государства и больше свободы – единственный реалистичный путь. Локальные сообщества и свободная инициатива решают проблемы эффективнее, чем чиновники, которые сидят в далёких кабинетах и никогда не сталкивались с реальной жизнью. А пока стоит внимательно относиться к тем, кто предлагает «усилить контроль», особенно если они делают это из комфортных офисов в благополучных странах, ведь в реальном мире всё куда сложнее.

Волюнтарист, Битарх

Подписчик подкинул тему для размышления

Пишет Александр Елицур.

Я всячески пытаюсь достучаться до наших ЛОМов со своей идеей ПРБ, но как-то это плохо получается. Специально пошёл на чтения Адама Смита, которые Вы так прекрасно прокомментировали, чтобы с кем-нибудь встретиться на афтепати. Никого, кроме Тополева, не было, да и тот спешил, так что толком пообщаться не удалось. Кынева поймал после его выступления, но тоже бесполезно – мелкий злобный упёртый говнюк. С донатами у меня не очень, но, надеюсь Вы прочтёте и что-нибудь ответите. Об избирательной системе и о концепции ПРБ (Прекрасной Республики Будущего😉) в целом.

Прочла. Что-нибудь отвечаю.

Автор вопроса предлагает довольно подробную заготовку конституционного устройства России, утверждая, что нечто в этом духе вполне можно было бы внедрить, как только Путин скопытится. В чём-то это перекликается с недавно выложенной статьёй для “Фронды” про демократию, где я указываю, что власть нужно тщательно разламывать на мелкие кусочки, не наделяя никого всей полнотой, и границы полномочий делать как можно чётче, однако это всё равно не поможет, и демократическая республика обречена сползать в тиранию, ну и вы все знаете эти дальнейшие банальности про поливание дерева Свободы и тому подобные высокие аграрные технологии Древних.

А сейчас я хочу поговорить немного о другом. Можно и нужно не соглашаться друг с другом. Глупо и недостойно – отказываться понимать других. Опасно – излишне упрощать своё понимание других, хотя это, безусловно, экономит мышление. Называешь Кынева злобным говнюком, Битарха шизофашистом, Светова педофилом – и мир становится простым и упорядоченным, вот только такая картина мира будет нерелевантной. В ней все поступки человека оказываются подчинены тому ярлыку, который на него налеплен. Ещё можно лепить ярлыки сразу на целые народы, это и вовсе страх как удобно. Русские пусть будут орками, украинцы тупыми селюками, сербы орками, черногорцы тупыми селюками, хорваты орками, американцы тупыми селюками, китайцы орками… Ну, в общем, у нас есть огромное богатство ярлыков, всем хватит.

Если на тебя наклеили ярлык, бывает полезно повернуться другим боком, чтобы на него наклеили другой ярлык, уже появляется хоть какое-то стерео, какой-то объём, какое-то пространство для дискуссии. Если ты излагаешь свою прекрасную модель Прекрасного Мордора Будущего, а слушатели почему-то не проникаются, можно, например, узнать у собеседника, каким он видит желательное устройство будущего мирового концлагеря, и что он предпочитает в меню: свободу иммиграции или безусловный базовый доход? А если и то, и другое, то чем будем приправлять, товарным дефицитом или гиперинфляцией? А можно даже и не глумиться особо над какими-то очевидными недостатками предлагаемой модели, но, напротив, отозваться о картине в целом уважительно, подчеркнуть, что между вашими картинами мироустройства есть кое-что общее, и отчего бы как раз вокруг этого общего и не начать строить продуктивное взаимодействие. Например, можно найти некоторое родство предлагаемой модели федеративной российской республики по Елицуру и хоппеанской модели тысячи Лихтенштейнов, и, выделив общее, начать прикидывать, есть ли между моделями какие-то принципиальные несогласия, или там, в общем-то, вкусовщина, и можно не слишком цепляться за детали.

Вообще, если уж брать с кого пример в том, как распространяется некий комплекс идей, то мне нравится опыт иезуитов: ребята учили языки и учились доносить свои концепции с использованием локального культурного кода. Люблю синкретизм.

Прошу прощения у широкого круг читателей за некоторую сумбурность поста – я просто недостаточно хорошо понимаю того, кому отвечаю, вот и пристреливаюсь.

Почему насилие – это плохо, даже если вы циничный реалист?

Многие согласятся, что насилие – это плохо. Но сегодня мы обойдёмся без подобных банальностей, а вместо этого поговорим с теми, кто думает: «Окей, иногда без насилия не обойтись. Мир жесток, правила придумывают слабые, сильный всегда прав…». Но что, если отказ от насилия – это не розовые единороги, а прагматичное условие выживания человечества?

Для начала нужно понимать, что мы неплохо вооружены для разумных обезьян. И речь не только о ядерных ракетах. Сейчас даже один фанатик с доступом к самой дешёвой современной лаборатории может оказаться пострашнее армии Чингисхана. Эту мысль давно уже мусолят серьёзные ребята типа Стивена Хокинга и Карла Сагана. Они намекают на тот самый «Великий фильтр»: момент, когда цивилизации либо учатся жить без агрессии, либо превращаются в радиоактивный пепел. Многих особенно страшит угроза создания биотеррористами искусственных смертоносных патогенов в подвальной лаборатории. И риск самоуничтожения растёт с каждым новым изобретением.

«Может стоит тогда зарегулировать, а то и вовсе запретить опасные технологии!» – кричит общественность и чиновники после очередного теракта или громкого убийства. Но это тупик. Новые лекарства? Запретить, опасно! Искусственный интеллект? Только с лицензией госорганов! Генетические исследования? Слишком рискованно, лучше вообще не трогать! В итоге прогресс замедляется, экономика буксует, а мы всё ближе к сценарию, где нам нечем лечить болезни, нечем бороться с голодом и нечем отправить людей на Марс, когда Земля устанет от нас окончательно.

Мир как одна большая очередь в аэропорту, в которой обязательно нужно отстоять несколько часов. Почему? Потому что кто-то когда-то попытался взорвать самолёт. Каждый акт насилия порождает всё больше контроля, рамок, камер, проверок и слежки. Если так пойдёт и дальше, то скоро мы будем жить в мире, где на выход из дома нужно будет три справки и четыре пропуска. Жизнь превращается в бесконечный квест: «Докажи, что ты не террорист».

Ещё одна проблема – домашнее насилие. Семья, в которой есть насилие, порождает травмированных людей. Статистически дети из таких семей намного чаще других сами становятся либо жертвами, либо агрессорами. Насилие в семьях – это не просто личная проблема. Это бомба замедленного действия, которая однажды рванёт уже на уровне всего общества.

Насилие – это прямая дорога к тоталитаризму. Каждый раз, когда граждане в панике бегут к государству с криком: «Защитите нас любой ценой!», появляется кто-то очень сильный и властный, очередной диктатор, который с удовольствием «наведёт порядок». Правда жизни такова: чем больше насилия в обществе, тем сильнее становится государство, а чем сильнее государство, тем больше насилия оно производит само. Помним – подавляющее большинство убитых в истории людей погибли от рук государственных армий, а не частных бандитов.

Насилие обходится нам слишком дорого. Преступность, тюрьмы, полиция, камеры, охранники, сигнализации – всё это миллиарды долларов, которые могли бы уйти на школы, больницы, зарплаты и дороги. Для понимания масштаба: в 2022 году человечество потратило на борьбу с последствиями насилия примерно 17,5 триллионов долларов. Это около 13% от мирового ВВП. Представьте, что можно было бы сделать на эти деньги! Насилие – это скрытый налог на каждого из нас.

Насилие ломает людей. В стране, где в 90-х была норма «отжимать» ларьки, многие до сих пор с тревогой выходят на улицу в темноте. Проблема не только в боли и смерти, это ещё и стресс, который медленно съедает здоровье, психику и даже иммунитет. Если вы постоянно боитесь нападения, вы живёте меньше и хуже. Насилие в прямом смысле убивает нас даже тогда, когда мы не являемся его непосредственными жертвами.

Наконец, насилие убивает доверие. Там, где процветает насилие, люди перестают доверять друг другу, бизнес боится инвестировать, а дети боятся играть на улице. Мир, в котором вы никому не можете доверять – это мир одиноких, несчастных людей. А это совсем не то, к чему мы стремимся, правда?

Волюнтарист, Битарх