Хотя у меня, как и у всех остальных, есть свои взгляды о хорошем и плохом, я не считаю, что могу как-то доказать правильность этих взглядов. Я могу попробовать прояснить структуру своих убеждений с помощью интроспекции. Я могу попытаться выстроить их во внутренне непротиворечивую систему, и точно так же могу поступить с тем, что, как мне видится, составляет взгляды других людей. Но поскольку я не могу привести доказательства истинности своих убеждений, то основанные на этих убеждениях аргументы будут не очень сильными. Для убеждения разумных людей в моих политических взглядах мне кажется уместнее использовать аргументы, основанные на экономическом анализе результатов работы предпочитаемых мной институтов. Так я могу показать, что эти результаты соответствуют не только моим ценностям, но и ценностям людей, которых я желаю убедить.
Но этические аргументы всё ещё представляют для нас интерес. Особенно интересно, могут ли предпочитаемые мной институты быть подтверждены с точки зрения моих собственных нормативных убеждений. В этой главе предлагаются два различных подхода к этому вопросу. Глава основана на моей старой статье, откликающейся на статью Баруха Броуди, философа с окололибертарианскими взглядами. В своей статье он попытался оправдать ограниченное перераспределение доходов с точки зрения либертарианства. Я же сперва переосмыслил его аргумент (это я понял только после его комментария), а затем предложил альтернативу. Я начну с моей интерпретации его аргументов, а затем перейду к своему варианту. Оба рассуждения преследуют одну и ту же цель: привести право частной собственности на землю, в частности, право собственников не пускать других на свою территорию, в соответствие с какой-либо версией либертарианской этической теории. Таким образом, это два возможных ответа на вопрос, поставленный мной во Введении и вновь затронутый в Главе 41, об основаниях права собственности на непроизведённые ресурсы.
Попытка первая: Броуди в интерпретации Фридмана
Как правило, следует уважать права других, но, как я отмечал ранее в Главе 41, не всегда; если выгода, полученная от нарушения прав, достаточно велика, а само нарушение незначительно, то оно оправдано. Ранее мы приводили примеры кражи как единственного способа предотвратить глобальную катастрофу, и использования винтовки против желания её владельца, если это единственный способ предотвратить массовое убийство. Как было кратко упомянуто, такое нарушение прав приводит к возникновению долга – я должен, если это возможно, компенсировать владельцу нарушение его права собственности.
Ни один человек не участвовал в создании поверхности Земли, поэтому ни у кого нет права выгонять любого другого человека с любой части Земли. Из этого следует, что подобное изгнание является нарушением прав. Однако крайне желательно, чтобы люди могли владеть землей и изгонять с неё других, поскольку без частной собственности на землю способы её использования весьма ограничены. В соответствии с умозаключениями из предыдущего абзаца, обращение земли в частную собственность целесообразно, однако держатель обязан выплатить компенсацию лицам, права которых он тем самым нарушает. Согласно версии Баруха Броуди, в далёком прошлом, когда право собственности на землю было впервые заявлено, это и стало таким нарушением прав. В моей улучшенной (надеюсь) версии, нарушение прав происходит и сейчас. Моя лужайка перед домом по своей природе является общей, так как я её не создавал, а значит, не пуская вас на неё, я нарушаю ваши права. И я нарушаю их, когда не пускаю вас в свою гостиную, или, по крайней мере, на землю, на которой находится гостиная.
Если я нарушаю ваши права, я должен вам это компенсировать. По мнению Броуди (к тем же выводам пришёл и Роберт Нозик), компенсация не обязательно должна принимать форму чистого трансферта. Земля в частной собственности куда более производительна, чем в обобществленной форме, в результате чего существует больше благ, при этом доступных по более низкой цене. В выигрыше оказываются даже те, у кого нет никакой земли.[15] Возможно, это обеспечивает справедливую компенсацию почти для всех. Но если есть хоть один человек, положение которого в мире частной собственности оказалось хуже, чем оно было бы в мире, где всё общее, то он должен получить компенсацию от тех, кто выигрывает от существования собственности на землю. Таким образом, этими рассуждениями пытаются оправдать некоторый минимальный уровень перераспределения.
Хотя такая трактовка этических последствий введения частной собственности на землю и допустима, она не очень хорошо согласуется с аргументами в пользу перераспределения, выдвигаемыми утилитаристами и эгалитаристами. Чтобы понять причину, рассмотрим слепого или искалеченного человека. В современном мире ему приходится хуже, чем большинству людей. Но в нём он явно живёт лучше, чем более бедном мире без частной собственности на землю, где он, наверное, умер бы с голоду. Таким образом, следуя логике моей интерпретации аргумента Броуди, этому человеку никто ничего не должен. С другой стороны, дикарю-атлету с навыками выживания и слабым вкусом к благам цивилизации может житься хуже, чем в мире без частной собственности, и если это так, то он должен получить компенсацию, даже если в современном мире дела его идут хорошо.
По смыслу этих рассуждений возникают и другие проблемы. Компенсация, которая лишь нивелирует нарушение прав жертвы до того уровня, будто бы этого нарушения не было, похожа на торг, при котором цена устанавливается на минимальном возможном для продавца уровне, а не на максимально возможном для покупателя. Если я нарушаю ваши права таким образом, я получаю огромную выгоду. Почему вы должны получить только минимальную компенсацию, если я получаю всю разницу между выгодой и издержками?
Если мы приходим к выводу, что справедливым правилом является что-то подобное равномерному распределению выгоды, то мы имеем ещё одну проблему, пытаясь применить мою версию аргумента Броуди. Если бы вы были вольны использовать землю, на которой стоит мой дом, вы могли бы причинить мне очень большие убытки, поэтому, не допуская этого, я остаюсь в большой выгоде. Если вы имеете право на половину этой выгоды, и аналогичным образом на половину выгоды всех остальных, получаемой ими от вашего отказа использовать “их” землю, то вы имеете претензии на гораздо большую долю от мирового производства благ, чем если бы эти блага распределялись равномерно на душу населения. Те же рассуждения справедливы и для всех остальных.
Исследование других проблем, связанных с этой линией аргументации, как в моей, так и в изначальном версии Броуди, я оставлю читателям, заинтересованным в философских рассуждениях, а сам перейду к обоснованию собственности на землю, которое мне кажется если не полностью удовлетворительным, то хотя бы немного более близким к тому.
Попытка вторая: Локк в интерпретации Фридмана
Известно, что Джон Локк оправдывал частную собственность на землю тем, что владелец смешал свой труд с землей. Этот аргумент поднимает по меньшей мере две проблемы. Одна из них заключается в том, почему смешивание труда с землёй даёт вам землю, а не отнимает труд? Как выразился Нозик, если я вылью тарелку супа в океан, то владею ли я теперь океаном, или просто лишился своего супа?
Вторая проблема, которую признавал ещё Локк, заключается в том, что если земля изначально находится в равном владении каждого, то когда я превращаю её в свою, я лишаю вас возможности сделать то же самое. Он пришел к выводу, что вы имеете право превращать общую землю в частную только то того момента, пока существует “в таком же количестве и качестве” земля, доступная для приватизации другими людьми. Это называется оговоркой Локка. Проблема в том, что исключение поглощает правило. Поскольку мы в конце концов собираемся ввести в обращение все “хорошие” земли, каждый, присвоивший землю, лишает рождённых позже возможности присвоить землю по этой же модели.
Эту проблему нельзя избежать с помощью утверждения, будто бы она возникает только тогда, когда человек хочет присвоить себе последний кусок хорошей земли. Этого он сделать не может из-за оговорки Локка. Но это означает, что предпоследний присваиватель лишает последнего присваивателя возможности присваивать, вслед за самим собой, и так далее вплоть до самого первого присваивателя. Математики узнают в этой аргументации применение аппарата математической индукции к моральной философии.
Исправленная мной версия аргумента Локка начинается с замечания, что хотя, с моральной точки зрения, земля может быть общей, я сам являюсь частной собственностью – моей собственностью. Каждый из вас, так же как и я, имеет одинаковое право стоять на каждом отдельном участке земли. Но ваше право стоять со мной на одном участке земли не даёт вам права меня с него вытолкнуть – вы нарушите моё право собственности на самого себя. Таким образом, земля, на которой я стою, временно и ограниченно является моей. Точно так же, если вам посчастливилось владеть винтовкой, вы имеете право использовать её для стрельбы по мишеням на том же основании, но вы не имеете права практиковать стрельбу в моём направлении, поскольку вы не имеете права стрелять в меня.
Развивая далее эту логическую цепочку, представим себе, что я нашёл хороший участок земли, очистил от сорняков, распахал и засадил его пшеницей. Через несколько недель в земле появляются аккуратные ряды из ростков зерна. Я указываю вам на них и объясняю, что, хотя вы всё ещё имеете право ходить по земле, вы не имеете права уничтожать ростки моей пшеницы, поскольку они были произведены моим трудом и поэтому принадлежат мне. Если нет такого способа, которым вы бы могли пройти по земле, не повредив при этом мою собственность, то я de facto устанавливаю право собственности на этот участок земли, по крайней мере, покуда пшеница не будет убрана.
Я хочу сделать своё фактическое владение постоянным, но пшеница это единственное, что я хочу выращивать, а она занимает землю только часть года. Не проблема. Я строю забор вокруг своего пшеничного поля. Забор может быть и недостаточно серьёзным препятствием для предотвращения проникновения на территорию, но он может быть настолько хлипким, что, перелезая через него, вы не сможете его не повредить. Вы имеете право находиться на этой земле, но не имеете права ломать мой забор, а он мой, потому что я создал его своим трудом.
Теперь у нас есть версия присвоения по Локку, применимая для решения повседневных проблем. Смешивая свой труд с землёй, я не приобретаю никакого права на землю, но удерживаю право собственности на свой труд и им произведённое. Вы можете использовать землю любым способом, пока это не наносит урона моей собственности: разрабатывать под ней руду, охотиться с соколом на голубей. Но вполне вероятно, что, в зависимости от того, что я сделал с землёй, у вас будет весьма ограниченное количество вариантов использования земли, так как вам нельзя вредить моей собственности. Не имеет значения, имеется ли в вашем распоряжении столько же хорошей земли, ведь я претендую не на какую-либо землю, а лишь на то, что я с ней смешал.
Такой подход к обоснованию прав собственности имеет свои недостатки. Желая оставаться владельцем своей земли, я должен обращаться с ней так, чтобы другие люди не могли использовать её, не повреждая моего имущества. Я должен быть особенно аккуратен, и не позволять никому делать с ней что-либо, приводящее к тому, что дальнейшее использование мною его земли приведёт к разрушению его собственности. Такая осторожность – это цена, которой бы не существовало, если бы я владел участком земли в более традиционном смысле.
Как экономист, я нахожу правила, основанные на этих аргументах, неэффективными. Но они, как минимум, позволяют оправдать существование частной собственности на землю с точки зрения либертарианства.
[15] Ричард Эпштейн в своей книге Изъятия использует аналогичный аргумент, дабы отличить регуляторные изъятия, за которые, по его мнению, полагается компенсация, от налогообложения для общих целей, для которых компенсацией является выгода от предоставляемых за эти налоги услуг.