Как и Нозик, Хайек отвергает все распределительные доктрины. «Мы выступаем против всех попыток внушить обществу сознательно выбранный образец распределения, будь то порядок равенства или неравенства» (1960: 87). Все доктрины распределения предполагают, что эксперты по институциональному дизайну и разработке политики могут точно проинформировать нас о том, какие наборы конкретных результатов будут получены с помощью альтернативных наборов институтов и политик. Предполагается, будто эксперты могут предсказать, что набор политик P1 даст распределение, близкое к D1; набор P2 даст что-то очень близкое к D2, и так далее. Это (предполагаемое) знание позволяет властям использовать свою предпочтительную формулу распределения, чтобы определить, какое из доступных распределений имеет наивысший рейтинг и ipso facto, какой из доступных наборов политик следует выбрать.
Однако, как мы видели, Хайек считает, что ни один эксперт в области социальных наук не будет располагать достаточной фактической информацией о людях, их склонностях, навыках, интересах, предпочтениях или выборе, чтобы предсказать, какими в результате внедрения этих различных наборов институтов и политик будут наборы конкретных результатов для этих различных индивидуумов.
Также мы не можем выбрать подходящий набор правил путем сопоставления результатов применения каждого альтернативного набора правил с учетом конкретных предсказуемых благоприятных эффектов и конкретных неблагоприятных эффектов, чтобы затем выбрать набор правил, для которого положительный чистый результат является наибольшим [или наиболее соответствует формуле предпочитаемого распределения]; поскольку большинство последствий для отдельных лиц, принимающих один набор правил вместо другого, непредсказуемы.
(1976: 3)
Соответствующие органы не будут знать, какие распределения станут результатом каких наборов институтов и политик, и, следовательно, они не будут знать, какие распределения доступны. Вдобавок Хайек утверждает, что, даже если бы мы знали, какие наборы конкретных результатов будут доступны нам благодаря принятию различных наборов институтов и политик, нам не хватало бы представления о единой шкале ценностей, который позволил бы нам ранжировать эти наборы конкретных результаты между собой.
Понимание нашего фактического незнания конкретных результатов и нашего морального незнания формулы для ранжирования наборов конкретных результатов сочетается с нашим пониманием того, как общее соблюдение правил справедливого поведения может служить всем нашим разнообразным интересам, хотя и не конкретными предсказуемыми способами, для обеспечения веского обоснования соблюдения и даже принуждения[11] к соблюдению этих правил. В итоге мы получаем понимание того, почему жизненно важно рассматривать такие правила как принципы справедливости, «применение которых в конкретных случаях не требует оправдания» (1973: 61, курсив добавлен)[12]. Ключевой механизм, при помощи которого соблюдение в целом правил справедливого поведения помогает людям в достижении их соответствующих целей, заключается в том, что оно позволяет каждому человеку использовать свои собственные детальные знания местной обстановки и информацию, доступную ему в форме рыночных цен, и извлекать выгоду из использования другими их детальных местных знаний и информации, которая доступна им в виде рыночных цен.
Эти правила Юма-Хайека являются ограничивающими нормами. Они требуют, чтобы люди не лишали других людей их законных первоначальных приобретений или их законных приобретений посредством добровольной передачи, и не нарушали корректно оформленные контракты. Правила, защищающие собственность – понимаемой расширенно как жизнь, свобода и имущество – это важное средство, с помощью которого люди могут достигать своих целей, потому что собственность необходима людям, имеющим стимулы к развитию, совершенствованию и действию с учётом своих локальных знаний о собственном потенциале, доступных им ресурсах, а также о своих собственных желаниях и желаниях потенциальных торговых партнеров.
Люди могут использовать свои знания для достижения своих целей, не сталкиваясь друг с другом, только если между их соответствующими областями свободного действия будут проведены четкие границы. … Собственность, в широком смысле, в котором она используется для обозначения не только материальных вещей, но (как определил ее Джон Локк) «жизни, свободы и имущества» каждого человека, является единственным найденным людьми решением проблемы примирения индивидуальной свободы с отсутствием конфликта.[13]
(1973: 107)
Хайек признает, что для возникновения собственности необходимы дополнительные правила, определяющие процедуры, посредством которых вещи становятся собственностью того или иного агента. «Требуются [правила], которые позволяют в каждый момент установить границу защищенной области каждого и, таким образом, различать meum и tuum (мое и твое – лат.)» (1973: 107). Эти правила – подобно сложным истинам Нозика относительно справедливого приобретения – определяют «способ, которым такие защищенные области приобретаются, передаются, теряются и разграничиваются» (1976: 35). Тем не менее Хайек уклоняется от того, чтобы назвать эти способы законного приобретения и передачи правилами справедливого поведения (1976: 35). По словам Хайека, приобретение посредством указанных процедур устанавливает право собственности; но право собственности заслуживает защиты только из-за юмовских правил справедливого поведения, которые предоставляют защиту областям, обозначенным людьми в качестве своих.
Такие состояния «собственности» [т.е. того, что приобретено законными процедурами порождения собственности] не имеют значения, кроме как посредством относящихся к ним правил справедливого поведения; исключите те правила справедливого поведения, которые относятся к собственности, и от нее ничего не останется.
(1976: 35, курсив добавлен)
Вскоре мы увидим, почему Хайек отказывается включать описание процедур, посредством которых люди устанавливают свою собственность, в число принципов справедливого поведения[14].
В МСС Хайек предлагает смесь аргументов против распределительной или социальной справедливости. Я рассмотрю пять из этих аргументов: аргумент бессмысленности, аргумент неизвестности заслуг, аргумент сигнала, аргумент отсутствия авторитета и аргумент политической динамики. Я также рассмотрю более позитивное предложение из КС, предложение учитывать заслуги согласно пользе.
Аргумент бессмысленности
Это любимый аргумент Хайека против распределения. Согласно этому аргументу, бессмысленно приписывать несправедливость распределению доходов, возникающему в рамках экономического порядка, который, по крайней мере, в значительной степени основан на частной собственности и взаимодействиях на свободном рынке. «[В] обществе свободных людей (в отличие от любой принудительной организации) концепция социальной справедливости абсолютно пуста и бессмысленна» (1976: 68). Утверждения о несправедливости распределения доходов в рамках такого экономического порядка даже не достигают уровня содержательной лжи. Согласно Хайеку, есть категориальная ошибка, связанная с утверждением, что распределительный результат действия (более или менее) рыночного порядка несправедлив; поскольку несправедливость не является характеристикой, применимой к такому порядку. Приписывать несправедливость совокупности доходов, возникающих в рамках рыночного порядка, все равно, что приписывать экологичность квадратному уравнению. Хайек признает, что существует параллельный аргумент в пользу вывода о бессмысленности утверждения о справедливости любого распределения доходов, возникающего в рамках рыночного порядка. Он готов нести интеллектуальную цену того, что утверждения о справедливости рыночных результатов будут исключены из числа осмысленных, ради получения интеллектуального вознаграждения в виде исключения из числа осмысленных любых утверждений сторонников распределения о несправедливости рыночных результатов.
Хайек выражает ключевую предпосылку аргумента о бессмысленности двумя разными способами. Первое выражение состоит в том, что ни один исход не может быть несправедливым, если за него не стоит порицать какое-либо действующее лицо.
Строго говоря, справедливым или несправедливым можно назвать только человеческое поведение [или, скажем, поведение Бога]. Если мы применяем эти термины к положению дел, они имеют значение только постольку, поскольку мы считаем кого-то ответственным за его возникновение или допущение … Применять термин «справедливый» [или «несправедливый»] к обстоятельствам, отличным от человеческих действий или регулирующих их правил – это категориальная ошибка.
(1976: 31)
Только если мы хотим обвинить лично Создателя, имеет смысл называть несправедливым то, что кто-то родился с физическим дефектом, или был поражен болезнью, или потерял любимого человека. Природа не может быть ни справедливой, ни несправедливой.
(1976: 31-2)
Когда мы видим, что нет конкретного лица, которое виновно в этом дефекте, заболевании или потере, мы отказываемся от нашего суждения о том, что этот дефект, заболевание или потеря несправедливы. Точно так же, когда мы преодолеваем нашу привычку думать «анимистически или антропоморфно» (1976: 32) о некоей картине доходов, возникающей в рамках рыночного порядка, мы отказываемся от всякого суждения о том, что эта картина несправедлива. Мы уже видим здесь вторую посылку аргумента о бессмысленности, а именно:
В рамках спонтанного порядка положение каждого человека является результатом действий многих других людей, и никто не несет ответственности или не имеет полномочий гарантировать, что эти отдельные действия многих приведут к конкретному результату для определенного человека.
(1976: 33)
Первое выражение ключевой посылки в сочетании со второй посылкой приводит к выводу, что распределение доходов, возникающее в рыночной экономике, нельзя внятно описать как несправедливое (или справедливое).
Почему бы, однако, не принять точку зрения, которую мы видели у Нозика? Согласно этой точке зрения, конкретные права собственности, возникающие как следствие законных способов приобретения, сами по себе являются справедливыми; и конкретные права собственности, возникающие с помощью других средств, уже сами по себе несправедливы; и некое распределение собственности справедливо постольку и только постольку, поскольку отдельные права собственности в нем справедливы. Хайек считает это предложение «заманчивым». Но он отвергает его на том основании, что общий массив прав собственности, возникающий в рамках спонтанного порядка, не будет «предполагаемой целью отдельных действий» (1976: 33). Выше мы видели, что Хайек отказывается включать правила законного приобретения в число правил справедливого поведения. Я предполагаю, что он делает это потому, что если бы он классифицировал эти правила приобретения как принципы справедливости, ему было бы еще труднее сопротивляться заманчивому выводу, что определенные права собственности, возникающие в соответствии с этими правилами приобретения, сами по себе справедливы (а права собственности, возникающие в результате других процедур, несправедливы).
Второе выражение ключевой первой предпосылки Аргумента о бессмысленности: «Если то, что А должен иметь много, а Б – мало, не является запланированным или предполагаемым результатом чьего-то действия, это нельзя назвать справедливым или несправедливым» (1976: 33). Я считаю, что это второе выражение той же ключевой предпосылки, потому что Хайек, кажется, считает, что человек не несет ответственности за результат своего действия тогда и только тогда, когда этот результат не является ни преднамеренным, ни предвиденным. Мы также можем переформулировать вторую предпосылку как утверждение, что никакой набор прав собственности, возникающий в рыночной экономике, не является запланированным или предполагаемым результатом действий какого-либо одного действующего лица. И если мы объединим эти формулировки, мы снова придем к выводу, что распределение доходов, возникающее в рыночной экономике, не может быть описано как справедливое или несправедливое.
К сожалению, ни одна из формулировок первой ключевой предпосылки аргумента о бессмысленности не является корректным. Рассмотрим ситуацию: Джерри вполне законно приобретает скалку, а затем она совершенно случайно вылетает со своего места на кухне Джерри и катится на кухню Боба, прямо в то место, где обычно лежит идентичная скалка Боба; поэтому Боб считает ее своей скалкой. В данном случае никто не виноват в том, что Боб завладел скалкой Джерри. Тем не менее, Боб владеет ей несправедливо, даже если он этого не осознает. Когда становятся известны обстоятельства дела, все понимают, что справедливость требует, чтобы Боб вернул скалку Джерри. Также отметим, что появление скалки у Боба не является запланированным или предполагаемым результатом того, что Боб оставил дверь своей кухни открытой; но тем не менее оно остается несправедливым. Рассмотрим теперь немного более сложный пример. Представьте себе общество из пяти человек, которые в течение многих лет приобретают собственность в размерах, указанных в приведенной ниже матрице, как распределение D8, и делают это исключительно на основе правил приобретения, которые Хайек счел бы законными (хотя и не справедливыми). Но затем субъекты K и L уходят от своих честных экономических начинаний, и каждый, не зная друг друга, решает накопить себе на пенсию при помощи успешных (то есть незамеченных) карманных краж. Каждый отдается своему новому призванию какое-то время, и результатом становится распределение D9.
| H | I | J | K | L | |
| Распределение D8 | 18 | 27 | 13 | 16 | 14 |
| Распределение D9 | 15 | 19 | 11 | 22 | 19 |
Ни один субъект или группа скоординированных субъектов не заслуживают порицания за D9 (хотя K и L виновны в определенных потерях, понесенных H, I и J). И ни один субъект или группа скоординированных субъектов не создает D9 намеренно или хотя бы предполагает его появление. Тем не менее, кажется вполне разумным сказать, что по сравнению с D8, D9 является полностью, если не абсолютно, несправедливым распределением. Кажется вполне разумным сказать, что благодаря действиям K и L в это общество из пяти человек вошла значительная несправедливость. Когда I, H и J выясняют, что происходит, они требуют, чтобы K и L вернули как минимум несправедливые компоненты своих накоплений. Таким образом, каждый из этих примеров показывает, что ключевая предпосылка аргумента о бессмысленности ошибочна.
Если аргумент о бессмысленности и имеет некий смысл, то он разве что в предупреждении нас о тенденции доктрин социальной справедливости персонифицировать общество как «персонифицированного распределяющего субъекта, чья воля или выбор определяет относительное положение различных людей или групп» (1976: 72). ) и чья воля или выбор будут справедливыми только в том случае, если они будут эффективно направлены на преднамеренное создание некоторого якобы лучшего доступного распределения. Тем не менее, Хайек мало что потеряет, отбросив аргумент о бессмысленности, учитывая его глубокие недостатки. Но он многое выиграет. Ибо тогда он сможет принять подход исторического обретения прав, согласно которому справедливые права собственности могут возникать только в результате приобретения отдельными лицами объектов в соответствии со справедливыми процедурами, даже если набор или распределение этих прав собственности никем специально не заданы. Он сможет, как и Нозик, утверждать, что справедливость прав собственности – одно из желанных состояний дел, которые могут возникнуть, не будучи спущенными сверху.
Аргумент неизвестности заслуг
В КС Хайек рассматривает жалобы сторонника социальной справедливости о том, что «различия в вознаграждении не соответствуют каким-либо заметным различиям в заслугах тех, кто их получает» (1960: 93). И это отождествление «социальной справедливости» с требованием, чтобы доход соответствовал моральным заслугам, рассматривается далее в МСС. В этом контексте Хайек считает, что заслуги – это болезненные усилия, направленные на достижение какого-то полезного результата. Однако выбор Хайеком распределения в соответствии с заслугами в качестве парадигмы взгляда на социальную справедливость является странным. Ведь требование, чтобы вознаграждение соответствовало индивидуальным заслугам, обычно предлагается в противоположность требованиям социальной справедливости о нисходящем перераспределении доходов. По крайней мере, к тому времени, когда был опубликован МСС, пропаганда нисходящего перераспределения обычно основывалась на принципах конечного состояния, таких как принцип различия Ролза, а не на модельных принципах, таких как распределение в соответствии с заслугами.[15] Итак, почему Хайек выбирает распределение в соответствии с личными заслугами – а точнее, болезненными усилиями – в качестве главной мишени?
В МСС Хайек утверждает, что старомодные социалисты выступали за централизованное экономическое планирование, потому что считали, что это необходимый путь к их конечной цели, а именно «справедливому распределению богатства». Но новомодные социалисты «обнаружили, что это перераспределение может в значительной степени и при меньшем сопротивлении [чем могло бы столкнуться центральное планирование] проводиться с помощью налогообложения»[16] (1976: 65). Мне кажется, Хайек предполагает, что более прямое достижение распределительной справедливости, одобренной новомодным социалистом, должно включать в себя план распределения доходов, требующий такого же уровня детализации информации, что и план продуктивного распределения экономических ресурсов. Точка зрения распределителя, которая соответствует предположению Хайека о том, что защита справедливости распределения требует такого подробного, информативного плана – это точка зрения, согласно которой справедливое распределение – это распределение пропорционально личным заслугам. Более того, Хайека, должно быть, воодушевил вывод о том, что распределитель добивается распределения в соответствии с личными заслугами. Ведь именно эта распределительная программа наиболее подвержена излюбленной общей критике Хайека о том, что такая программа требует недостижимого знания конкретных фактов.
По словам Хайека, определение степени заслуг любого конкретного человека – понимаемой как количество болезненных усилий, направленных на достижение положительных результатов – чрезвычайно сложно. Это намного сложнее, чем определить степень успеха человека в его начинаниях.
… заслуги проявляются не в объективном результате, а в субъективных усилиях. Попытка достичь ценного результата может быть весьма похвальной, но полностью неудачной, а полный успех может быть целиком результатом случайности и, следовательно, не свидетельствовать о заслугах.
(1960: 95)
Для оценки чужих заслуг (или провинностей) требуется информация о желаниях, намерениях, усилиях, убеждениях и затратах на поведение этого человека, которой мы редко, если вообще когда-либо, располагаем и которой сотрудники Департамента оценки заслуг никогда не будут обладать. Более того, получение большей части этой информации потребовало бы весьма навязчивого расследования конкретных деталей жизни граждан. Более того, даже если бы какое-либо агентство обладало всей информацией, которая с полным основанием могла бы рассматриваться как свидетельствующая о тех или иных достоинствах (или недостатках), крайне маловероятно, чтобы это агентство имело доступ к общепризнанному способу оценки этих различных видов заслуг (или провинностей), чтобы вывести общепринятую оценку заслуг для разных людей. Таким образом, крайне маловероятно, что распределение на основе баллов, присвоенных отдельным лицам, будет рассматриваться как соответствующее общим и всеобъемлющим нормам беспристрастности и равного отношения ко всем в соответствии с законом. Скорее, такое распределение будет проводиться в духе раздачи должностными лицами различных льгот определенным лицам на основе своих предвзятых представлений о том, что составляет личные заслуги. Аргумент о неизвестности заслуг представляет собой убедительный эпистемологический аргумент против предложения о том, что какое-то агентство, наделенное полномочиями принуждения, должно стремиться распределять доход (или имущество) между членами общества в соответствии с уровнем их личных заслуг. Аргумент довольно общий, потому что он не зависит от того, понимаются ли заслуги как болезненные усилия, направленные на какой-то благотворный результат. К сожалению, у него есть недостаток в том, что он не является аргументом против доминирующих распределительных принципов, основанных на предпочтительном конечном состоянии.
Предложение учитывать заслуги согласно пользе
В КС Хайек предлагает более позитивную позицию в отношении справедливости прав собственности, чем в МСС. Эта более позитивная позиция направлена на «различие между ценностью и заслугой» (1960: 94). «Ценность, которую способности или услуги человека имеют для нас и за которые он получает вознаграждение, имеет мало отношения к чему-либо, что мы можем назвать моральными добродетелями или заслугами» (1960: 94). В отличие от заслуг, ценность поведения экономического агента – это вопрос того, что другие готовы платить за такое поведение или за товары, произведенные в результате этого поведения. Возможно, справедливость доходов или собственности – это вопрос получения отдельными лицами рыночных платежей за товары или услуги, которые они предоставляют другим. В основе этого предложения лежат две предпосылки. Во-первых, справедливость заключается в получении вознаграждения за товары или услуги пропорционально пользе, которую их приобретатели получили от этих товаров и услуг. Во-вторых, мера пользы товаров или услуг для их получателей – это размер платежей, которые эти получатели добровольно соглашаются произвести в обмен на эти товары или услуги. В целом, платежи на свободном рынке за товары или услуги, которые он предоставляет, справедливы, потому что они соразмерны с пользой, которую человек приносит получателям этих товаров или услуг.
Сущность свободного общества заключается в том, что ценность человека и его вознаграждение зависят не от абстрактных способностей, а от успеха в превращении их в конкретные услуги, полезные для других, способных ответить взаимностью. … В свободном обществе мы получаем вознаграждение не за наши умения, а за их правильное использование.
(1960: 80-1, 82)
Эта точка зрения может быть истолкована как разновидность доктрины заслуг, то есть “заслуги как польза”. Хотя таланты или даже готовность участвовать в болезненных усилиях субъект может иметь незаслуженно, но когда он задействует эти таланты или болезненные (или безболезненные) усилия таким образом, чтобы помочь другим, что измеряется их готовностью оплачивать эту помощь, он вполне заслуживает эти выплаты. Фактически, Нозик считает, что, транслируя эту точку зрения в КС, Хайек непреднамеренно поддерживает модельную доктрину, а именно «распределение в соответствии с предполагаемыми преимуществами, данными другим» (1974: 158). Тем не менее, это в лучшем случае очень нетипичная модель распределения, поскольку в ней отсутствует центральный распределитель, вознаграждающий людей пропорционально той степени, в которой они предоставили (по словам Нозика) «воспринимаемые выгоды, данные другим». Как говорит Хайек в МСС, «вознаграждение, которое люди и группы получают на рынке, таким образом, определяется тем, сколько стоят эти услуги для тех, кто их получает … а не какой-то фиктивной “ценностью для общества”» (1976: 76). Это не социальная мера ценности вкладов разных людей, которая говорит нам, какие вкладчики должны получать вместо реальных фактически полученных ими рыночных вознаграждений.
Аргумент сигнала
И в КС, и в МСС Хайек противопоставляет пагубные последствия попытки вознаградить людей за их боль и усилия выгодам рыночного вознаграждения за ценную экономическую деятельность. Основной пагубный эффект попытки вознаградить людей за их боль и усилия состоит в поощрении болезненных усилий, независимо от ценности товаров или услуг, которые эти усилия приносят. Действительно ли нам нужна система, которая обеспечивает стимулы для участия в дорогостоящих попытках предоставить ценные товары или услуги и наказывает людей за то, что они находят более простые и менее болезненные способы их предоставления? Однако, если основание для рыночного вознаграждения не в том, чтобы вознаградить боль и наказать за избегание боли, то в чем тогда его смысл?
Один из вариантов обоснования рыночного вознаграждения представлен в предложении учитывать заслуги согласно пользе. Другой – в том, что рыночное вознаграждение действует, чтобы стимулировать создание высоко ценимым товаров и услуг и препятствовать выделению ресурсов на малоценные товары и услуги. Это побудительное обоснование для согласия с рыночной прибылью. Однако Хайека, что неудивительно, особенно привлекает информационное обоснование. Функция рыночного вознаграждения состоит в том, чтобы сигнализировать участникам рынка о том, что они, скорее всего, выиграют от перехода к определенным видам экономической деятельности (и от прекращения иных занятий). Когда люди реагируют на такие сигналы, человеческие и материальные ресурсы перераспределяются от менее ценных к более высоко ценимым.
Функционирование рыночного порядка, выраженного в конкретных ценах или заработной плате и, соответственно, доходах различных групп и индивидов, обусловлено главным образом не воздействием цен на всех, кто о них узнает, а воздействием цен на тех, для кого они действуют как сигналы, побуждающие изменить направление своих усилий. Их функция не столько в том, чтобы вознаграждать людей за то, что они сделали, сколько в том, чтобы указывать им, что им следует делать в своих собственных, а также в общих интересах. [17]
(1976: 71-2)
Тем не менее, экономические агенты будут бдительны к таким сигналам и мотивированы добровольно переключить свои усилия на деятельность, которая обещает лучшую рыночную доходность только в том случае, если «выполнение того, что на самом деле больше всего приносит пользу другим … обеспечит наилучшее вознаграждение» для этих агентов, то есть только если люди будут вознаграждены в соответствии с предполагаемым вкладом. Режим, который вместо этого обеспечивает людям вознаграждение в соответствии с «их индивидуальными заслугами или потребностями», должен будет найти какой-то другой способ побудить людей заниматься деятельностью, которую режим считает наиболее экономически выгодной (1976: 72). ). Также обратите внимание, что в системе, которая вознаграждает людей в соответствии с той ценностью, которую другие придают их вкладу, и в рамках которой вознаграждение предоставляет людям информацию о том, к какой экономической деятельности им следует перейти или от какой отказаться, результирующая картина доходов будет отражать все виды экономической деятельности и не будет соответствовать какому-либо принципу распределения согласно желаемому конечному состоянию или какой-либо модели.
Аргумент отсутствия авторитета
Хайек считает, что институт социальной справедливости требует, чтобы «члены общества организовывались таким образом, чтобы можно было распределять определенные доли продукта общества между разными людьми или группами». По мнению Хайека, это поднимает неудобный вопрос о том, «существует ли моральный долг подчиняться силе, которая может координировать усилия членов общества с целью достижения определенной модели или распределения, считающегося справедливым» (1976: 64). Его предположение, конечно, состоит в том, что нет такой силы, имеющей право требовать нашего подчинения. К сожалению, здесь Хайек, кажется, снова полагается на свое предположение о том, что защищать социальную справедливость – значит защищать распределение пропорционально индивидуальным (субъективным) заслугам. Ибо кажется, что только цель обеспечения такой модели распределения потребует режима, наделенного полномочиями проводить подробное расследование, мониторинг и управление собственности отдельных лиц. По крайней мере, на первый взгляд режим, который вводит общую схему налогов и переводов для выполнения некоторой формулы конечного состояния, не должен подвергать собственность людей такому изучению, мониторингу и подробному администрированию.
Две более обоснованные причины беспокойства Хайека по поводу защиты социальной справедливости, подрывающей спонтанный порядок свободного общества, не опираются на его ошибочное предположение, что защита социальной справедливости означает защиту распределения согласно индивидуальным заслугам. Первая из них упоминалась при обсуждении аргумента сигнала. Действительно серьезные обязательства по распределению в соответствии с заслугами, или потребностями, или ради (довольно строгого) равенства, вероятно, будет связано с таким уровнем налогообложения, что это серьезно уменьшит стимулы людей посвящать себя (и свои экономические ресурсы) высокоценной экономической деятельности и, следовательно, потребует, по крайней мере, частичного перехода к командной экономике, в которой людям приказывают посвятить себя (и свои экономические ресурсы) деятельности, которая считается социально значимой для тех, кто занимает командные высоты.
Как только … награды соответствуют не той ценности, которую соответствующие услуги имели для получателей, а моральным заслугам или заслугам, которые люди, как считается, проявили [или даже некоторому эгалитарному принципу конечного состояния], они утрачивают руководящую функцию, которую они имели при рыночном порядке, и должны быть заменены командами руководящего органа.
(1976: 82)
Если нейрохирурги после трех десятилетий практики не желают мириться со стрессом, который вызывает их работа, за вознаграждение в размере трех средних зарплат, их, возможно, придется рекрутировать в Национальный хирургический корпус. Непредвиденные негативные последствия таких вмешательств – например, меньшее количество людей, обучающихся на нейрохирургов – обычно интерпретируются как свидетельство необходимости дальнейших принудительных вмешательств, например, требующих от людей обучения на нейрохирургов. Вторая важная причина для беспокойства по поводу защиты социальной справедливости – это то, как такая защита политизирует общество. Я называю это аргументом политической динамики.
Аргумент политической динамики
По словам Хайека, основная особенность рыночного порядка – включая вознаграждение на основе ценности, которую одни придают товарам или услугам, которые другие им предоставляют, – заключается в том, что это «игра по созданию богатства (а не то, что теория игр называет игрой с нулевой суммой), то есть игра, которая ведет к увеличению потока товаров и к перспективам всех участников удовлетворить свои потребности» (1976: 115). Установление правил справедливого поведения и правил, по которым люди делают вещи своей собственностью, обеспечивают основу для этого взаимовыгодного порядка. Напротив, принципы распределения, по сути, являются игрой с нулевой суммой в том смысле, что этот институт требует постоянного возложения убытков на одних людей, (которые никогда не действовали вопреки правилам справедливого поведения) чтобы обеспечить выгоду для других людей. Помимо вопроса о том, можно ли теоретически обосновать какой-то определенный принцип распределения, настоящие сторонники социальной справедливости всегда будут расходиться во мнениях между собой о том, что является правильным принципом социальной справедливости и, следовательно, о том, кто должен получать помощь во имя социальной несправедливости и кто должен за нее платить.
Пока люди верят в социальную справедливость, политическая жизнь становится все более и более изменчивой игрой с нулевой суммой, в которой все новые самозваные представители недавно обнаруженных жертв социальной несправедливости постоянно борются за включение в коалицию, имеющую достойные перспективы получения политической власти и возложения затрат за программы социальной справедливости, выдвинутые этой коалицией, на других членов общества[18]. Сила таких коалиций подпитывается той степенью, в которой утверждения о социальной несправедливости побуждают их членов объединяться друг с другом против своих предполагаемых жертв. По мнению Хайека, эта динамика включает возврат к трайбализму – сосредоточению внимания на групповой идентичности, в рамках которой членов группы учат думать об одних группах идентичности как о своих друзьях, а о других – как о своих врагах. Для Хайека рост кампаний за социальную справедливость является признаком и еще одной причиной восстания трайбалистов против либерального индивидуалистического космополитизма (1976: 133-52).
Ключевым эффектом политики социальной справедливости является усиление государственной власти, которая, как считается – ошибочно считает Хайек – служит реальным интересам жертв установленной власти. Чтобы сохранить или расширить свою власть, власть имущие должны, по крайней мере, делать вид, что они удовлетворяют особые интересы тех, кто поставил их у власти. Они должны подтвердить мировоззрение своих сторонников – особенно мнение о том, что единственная надежда для людей, сталкивающихся с трудностями в своей жизни, это усиление государственной власти, которой обладают политические предприниматели, действительно заботящиеся о них.
Существовала уверенность в том, что таким образом может быть достигнуто нечто вроде «социальной справедливости», что люди передали в руки государству власть, и теперь оно не может отказаться потакать удовлетворению требований постоянно увеличивающегося числа лиц с особыми интересами, которые выучили волшебный сезам, открывающий сокровищницу «социальной справедливости».
(1976: 67)
В результате, по словам Хайека,
Соблазн «социальной справедливости» снова грозит отнять у нас наш величайший триумф личной свободы. И совсем скоро обладатели власти по обеспечению «социальной справедливости» укрепят свое положение, предоставив преимущества «социальной справедливости» в качестве вознаграждения за наделение этой властью и для обеспечения себя поддержки преторианской гвардии, которая будет следить, чтобы именно этот взгляд на «социальную справедливость» оставался доминирующим.
(1976: 99-100)
Обладатели власти, не настолько хорошо умеющие сплотить вокруг себя преторианскую гвардию на выборах, уступят место соперникам, которые еще лучше умеют создавать коалицию потерпевших.
Я хочу завершить эту главу, упомянув еще несколько из множества примечательных утверждений Хайека. Один из способов, которым мировоззрение с нулевой суммой встроено в общие модели речи – это предполагаемая связь между одним человеком, находящимся в «благоприятном» положении, и другим, находящимся в «неблагоприятном положении». Если внезапно А становится более умным, бдительным или физически сильным, чем от B до Z, говорят, что А получил преимущество, и что соответственно от В до Z стали в невыгодное положение. Такой вывод из преимущества А перед группой от В до Z имел бы смысл, если бы эти двадцать шесть человек боролись за единственный приз – то есть, если бы они участвовали в игре с нулевой суммой. Но вывод совершенно неуместен, если все, от A до Z, являются участниками многомерной рыночной экономики.
Приобретение любым членом сообщества дополнительных способностей делать вещи, которые могут быть ценными, должно рассматриваться как выгода для этого сообщества. Верно, что отдельные люди могут оказаться в худшем положении из-за превосходящих способностей какого-нибудь нового конкурента в своей области; но любая такая дополнительная способность в сообществе, вероятно, принесет пользу большинству.
(1960: 88)
Если, скажем, внезапно, пятеро из этой группы в двадцать шесть человек станут более умными, бдительными или физически энергичными, весьма вероятно, что все остальные получат чистую прибыль.
Поразительно, однако, что сразу же после того, как Хайек заявил о том, что улучшенные способности или возможности для одних не являются невыгодными для других, он предлагает нечто вроде оговорки Локка в формулировке Нозика. Тот факт, что все, вполне вероятно, выиграют, когда у некоторых увеличатся способности и возможности,
подразумевает, что желательность увеличения способностей и возможностей любого человека не зависит от того, можно ли то же самое сделать и для других – при условии, конечно, что другие тем самым не лишаются возможности приобрести такие же или другие способности, которые могли бы быть доступны для них, если бы они не были заняты этим человеком.
(1960: 88)
В действительности же Хайек выходит далеко за рамки даже такой оговорки, поддерживая систему социальной защиты, финансируемую за счет налогов. Так, в КС он говорит: «Есть веские причины, по которым мы должны стремиться использовать любые политические организации, которые есть в нашем распоряжении, чтобы обеспечить помощь слабым, или немощным, или жертвам непредвиденной катастрофы» (1960: 101). В МСС он также утверждает, что «нет причин, по которым в свободном обществе правительство не должно гарантировать всем защиту от серьезных лишений в виде гарантированного минимального дохода или уровня, ниже которого никому не нужно опускаться» (1976: 87). ). Однако будет справедливо сказать, что Хайек не разъясняет, каковы эти веские причины для обеспечения гарантированного минимума.
[11] Людей справедливо «заставляют подчиняться» определенным правилам, когда «хотя каждый из них будет заинтересован в их игнорировании, общий порядок, от которого зависит успех их действий, возникнет только в том случае, если эти правила в целом соблюдаются» (Hayek 1973 : 45).
[12] Напомним, что если что-то и является конечной целью для Хайека, так это абстрактный «порядок действий», который возникает (в некоторой конкретной форме) при соблюдении этих правил справедливого поведения (см. Hayek, 1976: 16-17).
[13] Вспомним утверждение Локка о том, что свобода состоит в том, чтобы не нарушать права на жизнь, свободу и имущество (1980 [1689]: §57).
[14] Хайек иногда действительно включает процедуры, устанавливающие право собственности, в число правил справедливого поведения. Например, «правила справедливого поведения, таким образом, разграничивают защищенные области, не путем прямого присвоения определенных вещей определенными лицами, но делая возможным вывод из устанавливаемых фактов, кому принадлежат определенные вещи» (1976: 37, курсив добавлен).
[15] Ролз считает достоинством своего принципа различия (относится к принципам конечного состояния) то, что он спасает нас от «меритократического общества» (1971: 106-7).
[16] Здесь Хайек забывает, в какой степени социалисты поддерживали централизованное планирование просто потому, что оно считалось научным.
[17] См также Hayek (1976: 115-17).
[18] Конечно, люди, ошибочно называющие себя жертвами социальной несправедливости, вполне могут быть и жертвами настоящей несправедливости.