В своем ЛПМС Лорен Ломаски рассчитывает более полно, чем Нозик в АГУ, раскрыть моральные основы приписывания базовых прав отдельным лицам и то, как базовые права вытекают из этих основ. Как и у Локка с Нозиком [10], важнейшей чертой этих моральных основ является рациональность людей, стремящихся к достижению своего личного благополучия. И, по словам Ломаски, благополучие каждой личности в основе своей состоит в том, что она стремится к осуществлению своих жизненно важных проектов. Понимание того, что для каждого человека его стремление к выполнению жизненно важных проектов имеет личную ценность и личные причины, по которым он их продвигает, показывает, почему ошибочно думать, что правильные принципы социального выбора определяют общие, не привязанные к индивидуальностям, цели – или иерархию целей, которой должен служить каждый человек.
По словам Ломаски, базовые права человека – это преимущественно негативные права человека на невмешательство других в его собственные проекты, не мешающие другим. Это моральные ограничения по Нозику, которые нельзя нарушать, даже если их нарушение предотвратит большее количество таких нарушений. Однако Ломаски утверждает, что если мы правильно обоснуем базовые права, мы также получим скромные позитивные права на помощь, которая может потребоваться людям для участия в их собственных жизненно важных проектах. Моральные права людей не подвергаться вмешательству не включают права против тех минимальных и исключительных вмешательств, которые могут быть необходимы для предоставления другим людям их скромных прав на помощь. Однако Ломаски настаивает на том, что одобрение таких позитивных прав на помощь не означает одобрения какой-либо формулы для общего распределения благосостояния, возможностей или дохода в обществе. Более того, Ломаски подходит к моральным правам так, чтобы прийти к утверждению устойчивых прав частной собственности. Право поступать так, как каждый считает нужным, со своей личностью и со своей собственностью основывается одинаково на ценности для каждого агента выполнения его жизненных проектов.
Аргументы Ломаски начинаются с такого же отрицания утилитарных аргументов, которое мы находим у Ролза в ТС и Нозика в АГУ. Благоразумная рациональность – это самая основная и бесспорная форма практической рациональности. «Благоразумие – это максимизация пользы одного человека. … У каждого человека есть причина идти на компромисс в своей жизни между менее ценными и более ценными положениями дел» (1987: 21). До появления Пятницы Робинзону Крузо нужно только проявить благоразумную рациональность. «Но в мире, где много людей, каждый из которых может действовать таким образом, чтобы влиять на благополучие других, нужно учитывать благо более чем одного человека» (1987: 22). По мнению многих теоретиков морали,
Благоразумие в этом случае подсказывает свое собственное расширение. Если рационально максимизировать благо в течение всей жизни, независимо от того, когда возникают конкретные удовлетворения, то не является ли столь же рациональным максимизировать удовлетворение всех людей, независимо от того, кому эти блага достаются? … Каков моральный аналог кривой временного безразличия для благоразумного человека? Это равнодушие или, лучше сказать, беспристрастность в отношении того, чьи цели продвигаются.
(1987: 22, 23)
Чтобы противостоять такому расширению, Ломаски должен найти аргументы в пользу того, что у человека есть причина отвергать беспристрастность и становиться пристрастным. Если удастся подкрепить утверждение, что пристрастность рациональна, это позволит показать, что должное внимание к другим людям в целом должно выглядеть иначе, нежели безразличие между их благом и своим собственным.
В рамках такого убеждения в рациональности пристрастности Ломаски утверждает, что центральными в человеческой жизни являются проекты. Проекты
сохраняются на протяжении значительных отрезков жизни человека и продолжают приводить к действиям, которые выстраиваются в закономерность, соответствующую преследуемым целям. Проекты, бесконечно уходящие в будущее, играют центральную роль в текущих усилиях человека и обеспечивают значительную степень структурной стабильности его жизни. … Когда мы хотим понять или описать человека, объяснить, что в основном характеризует его конкретное предназначение, мы сосредоточимся на его проектах, а не на его более преходящих целях. … Проекты объясняют больше, чем действия; они помогают объяснить жизнь [11].
(1987: 26)
Проекты человека предоставляют ему особо важные личные причины для их продвижения. «Центральные и непреходящие цели действующего лица предоставляют ему причины для действий, которые признаются его собственными, в том смысле, что ни один человек, не приверженный этим конкретным целям, не разделяет с другими причину действий ради этих целей. У всех, занимающихся неким проектом, существенно различаются практические причины этого занятия» (1987: 28). У агента есть причины продвигать свои проекты не только потому, что его имя каким-то образом связано с ними, но, скорее, потому, что его жизнь во многом зависит от его приверженности этим проектам и их продвижения. Аналогичным образом другие проекты предоставляют тем, кто их продвигает, личные причины для продвижения проектов, составляющих их жизнь. Каждый из нас может ценить этот факт в отношении личных проектов других людей, при этом их проекты не имеют для нас той ценности, которую они имеют для них. [12]
In an essay that clearly influenced PRMC, Bernard Williams offers this account of decision-making by the impartialist:
В эссе, которое явно повлияло на ЛПМС, Бернард Уильямс предлагает такой взгляд на принятие решений беспристрастным посторонним:
В него входят его собственные существенные проекты и обязательства, но только как один фактор среди прочих – они потенциально обеспечивают один вид удовлетворения из всех, которые он, возможно, сможет получить. Он агент в системе удовлетворения, рассматриваемый в определенном месте в определенное время. … Его собственные решения как утилитарного агента являются функцией всего удовлетворения, на которое он может повлиять, находясь там, где он находится: а это означает, что проекты других в неопределенно большой степени определяют его решение.
(1973: 115)
В то время как отмежеваться от прихоти или мимолетной фантазии в свете более фундаментальных целей вполне разумно, отмежеваться от определяющего жизнь проекта – значит отделиться от самого себя. Вот почему Уильямс считает утилитаризм угрозой целостности личности. Беспристрастно относиться к целям каждого – значит отказаться от самоуправления.
Кроме того, быть готовым пожертвовать своими проектами всякий раз, когда это приведет к максимальному эффекту для проектов в обществе, означает отмежеваться от упорства в достижении цели, которое необходимо для реализации жизненно важных проектов. Если бы мы все взяли на себя обязательство участвовать в проекте второго порядка по беспристрастному продвижению всех основных проектов первого порядка, мы и другие оказались бы лишенными проектов первого порядка, которые нужно продвигать (1973: 110). Иметь хорошо организованную личную жизнь – значит вести жизнь как исполнитель проекта. Поскольку принятие беспристрастия как расширения благоразумия ставит под угрозу успех человека как исполнителя проекта и даже его существование как исполнителя проекта, такое принятие ставит под угрозу успех человека как существа с высокоорганизованной жизнью, и даже его существование. Ломаски, таким образом, отрицает, что
мораль привлекает всех нас как партнеров в общечеловеческом предприятии, которому должны быть посвящены все наши усилия. Такого не бывает; есть только различные личные предприятия, в которые люди вовлекаются и которые обеспечивают им высокоприоритетные личные цели, которые они стремятся реализовать [13].
(1987: 35)
Ломаски использует свою защиту пристрастности, чтобы подтвердить либеральную приверженность «уникальной и незаменимой ценности» каждого человека и подтолкнуть нас к либеральной доктрине прав, потому что «права обеспечивают наиболее строгую с моральной точки зрения защиту ценности, которую каждый человек олицетворяет» ( 1987: 52).
Однако следует отметить, что предпринимаемая Ломаски защита ценности для каждого человека его собственных жизнеутверждающих проектов, похоже, включает идею о том, что проекты каждого человека имеют для него ценность в силу его выбора или приверженности этим проектам. Для каждого человека, осуществляющего проект, ценность «проистекает из его способности создавать ценность посредством своих личных обязательств» (1987: 50).
Каждый осуществляющий проект строит жизнь, имеющую уникальную ценность, потому что он придает ей эту ценность через свою приверженность некоторым целям в качестве директивы для него. Ценность проистекает из приверженности… Ценность, которая возникает, концептуально следует за приверженностью, а не предшествует ей и, следовательно, не обусловливает выбор.
(1987: 54)
Однако мы увидим, что позиция Ломаски в отношении ценностей и основанных на ценностях причин для действий не является настолько субъективистской (т. е. основанной на личном выборе или на приверженности), как кажется.
Согласно Ломаски, для того, чтобы B имел право на то, чтобы A оказывал некоторое уважение к B (в форме невмешательства или помощи B), A должен иметь (достаточную) причину, чтобы выказывать такое уважение к B. Более того, чтобы иметь основание выказывать к B такое уважение, это уважение должно быть целью A. [14] Теперь у A могут быть всевозможные причины для уважения к B, основанные на особенностях B или отношений A с B. Здесь, однако, есть связь с общими правами, т. е. правами, которые каждый человек имеет по отношению друг к другу (за исключением тех прав, от которых отказываются или которые утрачиваются). Итак, мы хотим знать, по какой (достаточной) причине A должен уважать B, и каждый индивид должен уважать всех остальных людей. Или, если некоторые люди не могут быть включены в моральное сообщество правообладателей, мы, по крайней мере, хотим найти (достаточную) причину или набор причин, по которым почти все люди должны определенным образом уважать почти всех других людей [15].
В рамках своего «трехстороннего происхождения прав» Ломаски предлагает три соображения для каждого А – или почти каждого А – имеющего рациональную мотивацию проявлять уважение в той или иной степени по отношению к каждому В – или почти каждому В.[16] Первое соображение – это существующая среди нас тенденция «быть побуждаемыми потребностями других, особенно потребностями родственников» – тенденция, имеющая социобиологическое объяснение (1987: 62). Признание этой мотивации помогает объяснить, как появляется возможность уважительного поведения. Оно вытесняет чисто эгоистический взгляд на психологию человека (1987: 63). Второе и несколько удивительное соображение заключается в том, что у каждого из нас есть безличная причина продвигать или, по крайней мере, не подрывать проекты других или способность других действовать в качестве исполнителей своих проектов. Основная причина утверждения Ломаски о том, что у каждого А есть такая безличная причина по отношению к каждому В, заключается в том, что:
- У каждого В есть личные причины продвигать свои проекты.
- На самом деле ни у кого не может быть даже личных причин для продвижения какой-либо цели, если эта цель не имеет безличной ценности – ценности, которая не зависит от приверженности этой цели.
- Если цель имеет безличную ценность, тогда у каждого – а следовательно, и у A – есть какая-то безличная причина добиваться (или не препятствовать) этой цели (1987: 64).
- Следовательно, у A есть некая безличная причина продвигать проекты B.
Важнейшая посылка 2 говорит нам, что существование безличной ценности является предпосылкой существования личной ценности. Личная ценность возникает только из приверженности целям, имеющим безличную ценность – ценность, которая заключена в самой цели до и независимо от каких-либо обязательств в этом направлении. В терминах, которые Ломаски не использует, только если цель имеет объективную ценность, эта цель может приобрести для человека субъективную ценность дать ему личную причину для ее достижения этой цели путем приверженности ей. Субъективная (личная) ценность должна сочетаться с объективной (безличной) ценностью.[17] Однако безличная причина, по которой А должен уважительно относиться к B в силу безличной ценности проектов B, может быть «исчезающе мала». «Даже если у A есть какая-то [безличная] причина предоставить B статус правообладателя, может случиться так, что эта причина обычно поглощается и перевешивается гораздо более сильными причинами, по которым A должен развивать свои проекты за счет B». (1987: 65). Следовательно, второе соображение в рамках трехстороннего вывода прав Ломаски и противоречивые философские утверждения, которые стоят за этим соображением, могут играть только вспомогательную роль в этом выводе.
Третье и центральное соображение в выводе Ломаски основано на двух связанных фактах. Во-первых, у каждого человека, развивающего свой проект, «есть [личная] причина действовать, чтобы создать обстоятельства, в которых он сможет вести последовательную жизнь, отвечающую его собственному представлению о благе» (1987: 65). Во-вторых, поскольку каждый человек знает, что (почти) у всех других людей также есть причина создавать обстоятельства, способствующие их долгосрочному и последовательному продвижению своего представления о благе, каждый знает, что он может побудить (почти) всех остальных быть уважительным по отношению к нему, проявляя к ним такое же уважение. Совместное взаимное уважение возникнет среди рациональных людей, особенно по мере того, как растущее уважение будет способствовать укреплению доверия, которое, в свою очередь, мотивирует дальнейшее уважение (1987: 70–5). В самом деле, вместо сбивающего с толку и дорогостоящего множества двусторонних структур взаимного уважения у рациональных индивидов появится общая структура уважения, к которой присоединятся все (или почти все) индивиды (1987: 75–75). Однако любая подобная история о зарождающейся кооперации к обоюдной выгоде должна противостоять перспективе того, что люди откажутся от сотрудничества, когда их выгода от этого (или их потери из-за того, что они сосуществуют с другими) перевешивает выгоды от поддержания сотрудничества. Именно здесь на помощь приходят соображения биологической мотивации и безличные разумные предположения.
Наша биологически обоснованная склонность к сопереживанию и помощи другим дает нам дополнительную личную причину придерживаться схемы взаимного уважения. А безличная ценность помощи чужим проектам дает нам дополнительную безличную причину делать то же самое. Однако личные, эмпатические основания, по которой человек должен уважительно относиться к людям, находящимся за пределами его круга друзей и членов клана, будут минимальными. И, как указывает Юм, сочувствие к друзьям и членам клана может быть более сильной мотивацией для обмана незнакомцев, чем сочувствие к незнакомцам для достижения взаимного согласия. Похоже, что безличная ценность выполнения чужих проектов также не прибавит многого к всесторонней разумной причине человека соблюдать эти условия уважения. Ибо, как говорит нам Ломаски, рациональная мотивация, обеспечиваемая безличным благом другого человека, может быть «исчезающе мала». Более того, если мы учитываем безличные ценности, вследствие которых агент уважает бенефициаров своего уважения, нам придется учесть и безличную ценность того, что этот агент предпочтет собственные достойные уважения проекты – или проекты своих близких. Таким образом, далеко не очевидно, что эти дополнительные соображения подтолкнут людей к строгому соблюдению нормы взаимного уважения.
Альтернативный ход, который Ломаски мог бы сделать – и делает – это более кантианский призыв к уважению к людям как к исполнителям ценных проектов – уважению, которое призывает каждого человека избегать обращения с любым другим человеком как с инструментом для достижения чужих целей.
Чтобы потребовать от А отказаться от своей заветной цели E1 и привлечь его в качестве партнера B в достижении цели E2, которой добивается B, нужно фактически сделать A дополнением к проектам B, инструментом, который B может использовать для достижения своих целей. Вот как я истолковываю обращение с кем-то просто как со средством, а не как с самоцелью. … А считает себя жителем Царства Целей, когда он уважает свою уникальную индивидуальность и признает, что все другие, имеющие свои проекты, сами по себе являются уникальными людьми, живущими своей собственной жизнью.
(1987: 54)
Точно так же «требование свободы как права» реагирует на «обособленность людей и их проектов».
Поскольку люди – это отдельные существа, индивидуализированные отчасти в силу конкретных проектов, которым они посвящают себя, они имеют рациональное право настаивать на том, чтобы им было позволено преследовать свои собственные замыслы, а не приписывать их в качестве дополнения к проектам других. [18]
(1987: 99)
Причина предупредительности в поведении по отношению к другим заключается не в том, что это способ вызвать подобную предупредительность у других, и не в том, что уважение к другим – эмпатическое или безличное – ценится. «Невмешательство… предполагает признание других лиц как отдельных индивидов, приверженных своим отдельным проектам, но не предполагает симпатии к человеку или проекту» (1987: 99). Здесь одна из причин быть предупредительными по отношению к другим заключается в том, что их существование как авторов собственных проектов дает им моральный статус – как самоцель.
Несмотря на эту кантианскую черту в изложении Ломаски, основное соображение, на которое он опирается в отношении уважения А к другим, состоит в том, что такое уважение вызывает у других ответное уважение, в котором А нуждается. Поскольку невмешательство – это то, что всем нужно от всех, и, по большей части, обеспечение невмешательства в чужие дела не является дорогостоящим, в первом приближении рациональные люди будут стремиться к взаимному невмешательству. «В первом приближении правдоподобно настаивать на том, чтобы базовые права понимались как негативные права или свободы, запрещающие насильственное посягательство» (1987: 85). Более того, Ломаски считает, что права частной собственности оказываются в значительной степени ключевыми для подобных свобод. Цели того, кто реализует проект, а также реализация его целей редко ограничиваются границами тела. Мы стремимся к достижениям в мире посредством целенаправленного использования средств, находимых в этом мире. «Целенаправленное действие и управление вещами практически неразделимы» (1987: 120). Таким образом, «постулирование базовых прав на собственность не более и не менее оправдано, чем постулирование базовых прав как таковое. Если есть базовые права, то есть и базовые права собственности» (1987: 121).
Система частной собственности требует известных и беспристрастных правил, которые определяют, как отдельные лица могут приобретать, преобразовывать и передавать необработанные или обработанные внеличностные объекты, т. е. как люди могут расширять или изменять контуры морального пространства, в рамках которого их стремление к выбранным ими целям защищено. «Базовое право свободно приобретать и использовать собственность конкретизируется через общественное признание конвенций, определяющих, какие действия составляют присвоение и передачу собственности» (1987: 123). Такое одобрение прав частной собственности исключает все общие формулы распределения. «Не будет такого понятия, как “иметь более одной справедливой доли”, если не будет навязанного обществом стандарта распределения долей» (1987: 125).
Тем не менее, можно отвергнуть все принципы распределения, и все же приписывать отдельным лицам позитивные права на определенную степень помощи. В самом деле, Ломаски подтверждает позитивное право на «то, что необходимо для [чьей-либо] способности жить в качестве исполняющего свой проект» (1987: 126) как часть уважения, которое члены морального сообщества имеют основания оказывать друг другу. Причина включения этого уважения не в том, что кантианское уважение к людям как к исполнителям проектов требует помощи тем, кто в них остро нуждается. Скорее, Ломаски оправдывает это включение как часть условий, которые люди должны предлагать другим, чтобы вызвать ответное уважение с их стороны. Некоторые люди предпочтут выражение уважения, ограниченное взаимным невмешательством. Но другие, которых больше беспокоит перспектива нужды в помощи для продолжения реализации своего проекта, предпочтут достаточно надежные права на помощь. Сделка (не заключаемая напрямую), которая даст почти каждому достаточную долю в формирующемся моральном сообществе, включает широкое право на свободу в сочетании со скромным правом на помощь, если человек не может обеспечить себя самостоятельно (или посредством добровольной помощи других) – условия, необходимые для того, чтобы жить в качестве исполняющего свой проект. Рациональные люди будут склонны сходиться на этих условиях в основном из-за того, что для каждого человека лично ценной будет минимизация числа людей, которые не имеют рациональной заинтересованности в управляющей нормативной структуре и, следовательно, не могут быть привлечены к такому уважению насильно, в рамках этой структуры (1987: 125–7).
[10] И, как мы увидим далее, у Расмуссена и Дена Уйла. [11] Осуществление проектов не свойственно лишь немногим сознательно автономным. «Обязательства человека могут быть не сформулированы, и они могут вовсе не быть результатом сознательных размышлений, завершившихся моментом принятия окончательного решения» (1987: 42). [12] Ломаски добавляет: «То, что цели носят личный характер, конечно, не исключает того, что они могут быть направлены на благополучие других людей» (1987: 35). [13] Напомним, что «не существует общественной сущности, требующей от кого-либо жертв ради ее блага. Есть только отдельные люди, разные индивидуальные люди со своей индивидуальной жизнью »(Nozick 1974: 32–3). [14] «Человек действует для достижения какой-то цели, которую он ценит. … Все действия направлены на достижение той или иной цели» (1987: 20). [15] Мы игнорируем здесь права, которые могут иметь некоторые существа, например младенцы, в силу того, что они имеют отношение к другим существам, у которых есть права (1987: 39–41). [16] Некоторые люди не могут быть включены в сообщество правообладателей, потому что они требуют большего уважения от других, чем другие готовы оказать, или проявляют меньшее уважение к другим, чем другие рассчитывают принять (1987: 79–83). [17] Его аргументы в пользу объективной ценности некоторых из наших целей см. в Lomasky (1987: 229–37). По поводу аналогичных аргументов см. Mack (1989). [18] См. также Lomasky (1987: 99–100, 113).