Густав де Молинари, 1849
Вечер одиннадцатый
Конспект: О правительстве и его функциях* — Монополистические и коммунистические правительства — О свободе правительства — О божественном праве — Божественное право идентично праву на труд — Пороки монополистического правительства — Война является неизбежным следствием этой системы — О суверенитете народа — Как теряется суверенитет — Как он восстанавливается — Либеральное решение — Коммунистическое решение — Коммунистические правительства — Их пороки — Централизация и децентрализация — Об отправлении правосудия — Его древняя организация — Его современная организация — Недостатки системы суда присяжных — Преимущества свободного правительства — Что подразумевается под нацией.
* Долгое время экономисты отказывались рассуждать не только о правительстве, но и обо всех чисто неосязаемых функциях. Ж. Б. Сэй был первым, кто ввёл эти виды услуг в область политической экономии, дав им общее название неосязаемых благ. Сделав это, он оказал науке большую услугу, чем это обычно признаётся. «Трудолюбие врача, — говорит он, — и, если кто-то захочет умножить примеры, администратора Содружества, адвоката, судьи, которые относятся к тому же роду, удовлетворяет потребности, столь необходимые, что без их труда не могло бы существовать ни одно общество. Разве плоды их трудов не реальны? Они настолько реальны, что приобретаются по цене другого материального блага, и посредством этих повторяющихся обменов производители неосязаемых благ приобретают богатство. Таким образом, граф де Верри неправ, утверждая, что занятость принцев, магистратов, солдат, священников не попадает непосредственно в группу объектов, которыми занимается политическая экономия». (Дж. Б. Сэй, Трактат по политической экономии, книга 1, глава XIII.)
Участники: Консерватор, Социалист, Экономист
Консерватор. Какова функция правительства в вашей системе абсолютной собственности и полной экономической свободы?
Экономист. Функция правительства состоит исключительно в обеспечении каждому сохранения его собственности.
Социалист. Хорошо, значит, это «государство как ночной сторож» по Ж. Б. Сэю. [1] Теперь у меня есть к вам вопрос: сегодня в мире существует два типа правительств; одно берет свое начало от фиктивного божественного права…
Консерватор. Фиктивного? Фиктивного? Это как минимум спорно!
Социалист. Другое черпает легитимность из суверенитета народа. Что вы предпочитаете?
Экономист. Я не хочу ни того, ни другого. Первые — монополистические правительства, вторые — коммунистические. Мне нужны свободные правительства во имя принципа собственности и во имя имеющегося у меня права самому обеспечивать свою безопасность или покупать её, у кого захочу.
Консерватор. Что вы имеете в виду?
Экономист. Я имею в виду правительства, услуги которых я могу принять или отказаться от них по своей свободной воле.
Консерватор. Вы это серьёзно?
Экономист. Вы увидите, насколько я серьёзен. Разве не правда, что вы выступаете за божественное право?
Консерватор. Признаюсь, я несколько склонен к этому, поскольку мы живем в республике.
Экономист. И поэтому вы воображаете себя противником права на труд? [2]
Консерватор. Воображаю? Но я в этом уверен. Клянусь…
Экономист. Не клянитесь, ведь на самом деле вы ярый сторонник права на труд.
Консерватор. Минуточку, я …
Экономист. Вы сторонник божественного права. Принцип божественного права абсолютно идентичен принципу права на труд.
Что такое божественное право? Это право управлять людьми, которым обладают определенные семьи. Кто дает им это право? Сам Бог. Просто прочитайте «Рассуждения о Франции» и брошюру о «Принципе создания политических конституций» Жозефа де Местра [3]:
«Человек не может сделать себя сувереном», — говорит г-н де Местр. «В лучшем случае он может служить инструментом для лишения суверена собственности и передачи его владений другому суверену, который уже является князем. Однако никогда не существовало рода суверена, которому можно было бы приписать плебейское происхождение. Если бы это явление произошло, оно возвестило бы о новой эре».
. . . Богу приписывают утверждение: «Это я создаю суверенов». Это не про Церковь, не метафорическое описание проповедей; это буквальная истина, чистая и простая. Это закон политического мира. Бог создаёт королей, буквально. Он замыслил королевские линии, он взращивает их за облаком, которое скрывает их происхождение. Затем они появляются, увенчанные славой и честью, затем они занимают свои места». [Жозеф де Местр, Принцип создания политических конституций, Предисловие].
Это означает, что Бог наделил определенные семьи правом управлять людьми, и что никто не может лишить их осуществления этого права.
Теперь, если вы признаете, что определенные семьи имеют исключительное право осуществлять этот особый вид деятельности, называемый правлением, и если, кроме того, вы верите, вместе с большинством теоретиков божественного права, что члены этих семей должны либо править, либо получать денежное содержание, наподобие пособия по безработице, есть ли у вас веские основания для того, чтобы отвергать право на труд? Между неправомерным требованием принудить общество предоставлять работникам работу, которая им подходит, или платить им достаточную компенсацию, и этим другим неправомерным требованием принудить общество предоставлять членам королевских семей либо работу, соответствующую их власти и достоинству, а именно работу по правлению, либо достойный их положения доход – так в чём разница?
Социалист. Воистину, никакой разницы.
Консерватор. Но это неважно, учитывая, что признание божественного права необходимо для сохранения общества.
Экономист. Разве социалисты не могли бы ответить, что признание права на труд не менее необходимо для сохранения общества? Если вы признаёте право на труд для некоторых, не должны ли вы признать его для всех? Разве право на труд не является ничем иным, как расширением божественного права?
Вы говорите, что признание божественного права необходимо для сохранения общества. Тогда почему люди хотят избавиться от монархий божественного права? Почему одни старые монополистические правительства рухнули, а другие находятся на грани краха?
Консерватор. Народ охвачен безумием.
Экономист. Это очень распространенное безумие! Но поверьте мне, у людей есть веские причины избавляться от своих старых правителей. Монополия правительства ничем не лучше любой другой. Нельзя управлять хорошо и, тем более, дешево, когда нет конкурентов, которых нужно бояться, когда управляемые лишены права свободно выбирать своих правителей. Предоставьте бакалейщику исключительное право снабжать район, запретите жителям этого района покупать какие-либо товары у других бакалейщиков в этом районе или даже производить для себя продукты самостоятельно, и вы увидите, какой отвратительный хлам в конечном итоге будет продавать привилегированный бакалейщик и по каким ценам! Вы увидите, как он разбогатеет за счет несчастных потребителей, какую королевскую пышность он будет демонстрировать для вящей славы района. Так вот! То, что верно для самых низменных услуг, не менее верно и для самых возвышенных. Монополия правительства ничем не отличается от монополии бакалейной лавки. Производство безопасности неизбежно становится дорогим и плохим, когда оно организовано как монополия. Именно в монополии на обеспечение безопасности кроется главная причина войн, опустошивших человечество.
Консерватор. Как так?
Экономист. Какую тенденцию проявляют все производители, привилегированные или нет? Она заключается в увеличении числа своих клиентов для увеличения своей прибыли. А какие средства могут использовать производители безопасности для увеличения своей клиентуры при монопольном режиме? Народ не рассматривается режимом как субъект, и составляет законный объект воздействия помазанника Господня. Никто не может апеллировать к воле народа, чтобы приобрести право управлять им! Таким образом, суверены обязаны прибегать к следующим процессам для увеличения числа своих подданных: 1) покупать королевства или провинции; 2) жениться на наследницах, которые приносят с собой владения в качестве приданого или которые наверняка унаследуют их позже; 3) завоевывать силой владения своих соседей. Это первая причина войны!
С другой стороны, иногда, когда люди восстают против своих законных суверенов, как это недавно произошло в Италии и Венгрии [4], помазанники Господни вынуждены заставлять этот непокорный скот снова повиноваться им. Чтобы достичь этой цели, они формируют священный союз и устраивают большую резню своим революционным подданным, пока не утихомирят их мятеж. Но если мятежники находятся в общении с другими людьми, последние присоединяются к борьбе, и пожар распространяется ещё шире. Это вторая причина войны!
Мне нет нужды добавлять, что потребители безопасности, объект войны, также оплачивают расходы.
Таковы преимущества монополистических правительств.
Социалист. Итак, вы предпочитаете правительства, которые исходят из суверенитета народа. Вы ставите демократические республики выше монархий и аристократий. Молодец!
Экономист. Давайте уточним понятия, прошу вас. Я предпочитаю правительства, которые возникли из суверенитета народа. Но республики, которые вы называете демократическими, не являются ни в малейшей степени истинным выражением суверенитета народа. Эти правительства суть расширенные монополии, коммунизм. Но суверенитет народа несовместим с монополией и коммунизмом.
Социалист. Что же тогда, по-вашему, представляет собой суверенитет народа?
Экономист. Это право, которым обладают все люди – свободно распоряжаться своей личностью и имуществом, и управлять собой. [5]
Если, подобно суверену, человек имеет право распоряжаться своей личностью и имуществом, он также, естественно, имеет право защищать их. Он обладает правом на оборону.
Но может ли каждый человек осуществлять это право отдельно? Может ли каждый человек быть своим собственным жандармом и солдатом?
Нет! Точно так же, как один и тот же человек не может быть своим собственным рабочим, своим собственным парикмахером, своим собственным портным, своим собственным бакалейщиком, своим собственным врачом, своим собственным священником.
Человек не может с выгодой заниматься несколькими профессиями одновременно, это закон экономики. Также можно видеть, что с появления первых сообществ все отрасли производства становятся специализированными, и различные члены общества обращаются к занятиям, соответствующим их естественным склонностям. Они живут, обменивая продукты своей деятельности на множество предметов, необходимых для удовлетворения их потребностей.
Изолированный человек, бесспорно, имеет полный суверенитет. Только этот суверен, будучи вынужден заниматься самостоятельно всеми промыслами, обеспечивающими его жизненные потребности, находится в весьма жалком положении.
Когда человек живет в обществе, он может сохранить свой суверенитет, а может и потерять его.
Как он может потерять свой суверенитет?
Он утрачивает его полностью или частично, прямо или косвенно, когда он перестаёт быть способным распоряжаться своей личностью и своим имуществом.
Человек остается полностью суверенным только при режиме полной свободы. Всякая монополия, всякая привилегия есть покушение на его суверенитет. [6]
При Старом порядке, когда никто не имел права свободно распоряжаться своей личностью и имуществом, когда никто не имел права свободно заниматься какой-либо деятельностью, суверенитет был узко ограничен.
При нынешнем режиме наступление на свободную деятельность индивидов со стороны множества монополий, привилегий и ограничений не прекратилось. Человек ещё не полностью восстановил свой суверенитет.
Как он может его восстановить?
Существуют две школы мысли, которые предлагают совершенно противоположные решения этой проблемы: либеральная и коммунистическая.
Либеральная школа говорит: уничтожьте монополии и привилегии, верните человеку его естественное право свободно заниматься любой деятельностью, и он в полной мере будет наслаждаться своим суверенитетом.
Коммунистическая школа, напротив, утверждает: Остерегайтесь давать каждому человеку право свободно производить всё. Это было бы угнетением и анархией! Дайте это право обществу в целом, но не отдельным лицам. Все должны объединиться, чтобы организовать всю промышленность сообща. Государство должно быть единственным производителем и единственным распределителем богатства.
Что лежит в основе этой доктрины? Часто говорят, что это рабство, поглощение и растворение индивидуальной воли в общей воле, уничтожение индивидуального суверенитета.
Среди отраслей, организованных на коллективной основе, наиболее важны те, которые имеют своей целью защиту и охрану собственности людей от всякого посягательства.
Как организованы сообщества, занятые в этой отрасли – нации и коммуны?
Большинство наций представляют собой последовательное союзное объединение владений владельцев рабов или крепостных, а также завоёванные ими владения. Франция, например, является продуктом союзов и завоеваний. С помощью браков, силы или обмана суверены Иль-де-Франс последовательно распространяли свою власть на различные части древней Галлии. Одно монопольное правительство сменило двадцать монопольных правительств, которые занимали нынешнюю поверхность Франции. Короли Прованса, герцоги Аквитании, Бретани, Бургундии, Лотарингии, графы Фландрии и т. д. уступили место королю Франции. Королю Франции было поручено заботиться о внутренней и внешней обороне государства. Однако он управлял обороной и внутренней полицией не в одиночку.
Каждый сеньор поместья изначально охранял свою территорию; каждая коммуна, освобождённая силой или денежными выплатами от обременительной опеки сеньора, охраняла признанный за ней регион. Коммуны и сеньоры в определенной степени способствовали общей обороне. Можно сказать, что король Франции имел монополию на общую оборону, а лорды поместий и буржуазия коммун имели монополию на местную оборону. В некоторых коммунах полиция находилась под руководством администрации, избранной городской буржуазией, например, в крупных коммунах Фландрии. В других местах полиция была организована в корпорации, такие как пекари, мясники, сапожники, иными словами, как и во всех других отраслях. В Англии эта последняя форма производства безопасности продолжалась почти до наших дней. В лондонском Сити полиция до недавнего времени находилась в руках привилегированной корпорации. И, как ни странно, эта корпорация отказалась сотрудничать с полицией других областей, настолько, что Сити превратился в настоящее убежище для злоумышленников. Эта аномалия исчезла только в период реформ Роберта Пиля (см. Леон Фоше, «Этюды об Англии»). Что сделала Французская революция? Она лишила короля Франции монополии на общую оборону, но не уничтожила эту монополию; она вернула её нации, организованной впоследствии как огромная коммуна. Мелкие коммуны, на которые была разделена территория древнего Королевства Франции, продолжали существовать. Их число даже значительно возросло. Правительство большой коммуны имело монополию на общую оборону, правительство мелких коммун осуществляло под надзором центральной власти монополию на местную оборону.
Но на этом всё не остановилось. Другие отрасли, в частности образование, религия, транспорт и т. д., также были взяты под контроль общей коммуной и отдельными коммунами, а для покрытия расходов на организацию на граждан были наложены многочисленные налоги.
Позже социалисты, которые показали себя плохими наблюдателями, если вообще утруждали себя наблюдением, старательно не замечали, что эти отрасли промышленности, которые были организованы на коммунальной основе, эксплуатировались дороже и не так хорошо, как те отрасли промышленности, которые были оставлены свободными. Они стали требовать общественной организации всех отраслей производства. Они хотели, чтобы общая коммуна и отдельные коммуны не ограничивались обеспечением полиции, строительством школ и дорог, оплатой религии, открытием библиотек, субсидированием театров, разведением лошадей, изготовлением табака, ковров, фарфора и т. д., но занялись производством вообще всех вещей.
Здравый смысл общественности восстал против этой ложной утопии, но не пошёл дальше этого. Люди прекрасно понимали, что было бы губительно производить всё сообща. Но они не понимали, что было бы губительно производить сообща также и какие-то отдельные вещи. Поэтому они продолжали практиковать частичный коммунизм, одновременно отвергая социалистов, которые громко призывали к полному коммунизму.
Однако консерваторы, сторонники частичного коммунизма и противники полного коммунизма, сегодня разделились во мнениях по важному пункту. Одни желают, чтобы частичный коммунизм продолжал практиковаться в общих коммунах; они защищают централизацию. Другие, напротив, требуют большей доли полномочий для малых коммун. Они желают, чтобы именно последние могли заниматься многими отраслями промышленности, основывать школы, строить дороги, возводить церкви, субсидировать театры и т. д., не нуждаясь в разрешении центрального правительства. Они требуют децентрализации. Опыт показал пороки централизации. Опыт доказал, что отрасли промышленности, которыми занимаются крупные коммуны, государство, поставляют продукцию, которая дороже и хуже продукции свободной промышленности.
Но означает ли это, что децентрализация лучше? Означает ли это, что полезнее освободить коммуны или, что то же самое, позволить им свободно основывать школы и учреждения социального обеспечения, строить театры, субсидировать религию или даже свободно заниматься любыми другими отраслями?
Что нужно коммунам, чтобы покрыть расходы на услуги, которые они на себя берут? Им нужен капитал. Где они могут получить этот капитал? Из карманов отдельных лиц, больше нигде. Они вынуждены, следовательно, взимать с жителей коммуны различные налоги.
Эти налоги сегодня обычно состоят из дополнительных сумм, добавляемых к налогам, уплачиваемым государству. Однако некоторые коммуны также получили разрешение на установление небольшой таможенной пошлины на своих границах, носящей название городских сборов (octroi). Эта таможенная пошлина, которая наносит ущерб большинству оставшихся свободных отраслей промышленности, естественно, значительно увеличивает ресурсы коммуны. Также разрешения на установление городской пошлины часто запрашиваются у центрального правительства. Последнее не соглашается на них и, делая это, действует мудро; взамен оно довольно часто позволяет коммунам вводить чрезвычайные налоги, другими словами, оно позволяет большинству администраторов коммун устанавливать чрезвычайный налог, который все управляемые вынуждены платить.
Пусть коммуны будут освобождены, пусть большинство жителей в каждой местности будет иметь право основать столько производств, сколько пожелает, и заставит меньшинство вносить вклад в расходы этих совместно организованных производств, пусть большинство будет уполномочено свободно устанавливать все виды местных налогов, и вы очень скоро увидите, как во Франции будет создано столько различных отдельных государств, сколько есть коммун. Последовательно вы увидите, как возникнут бесчисленные внутренние пошлины под названием городских сборов (octrois), чтобы покрывать местные нужды; и когда всё будет сделано таким образом, вы увидите реконструкцию Средних веков.
При таком режиме свобода труда и обмена будет ущемлена монополиями, которые коммуны предоставят определенным отраслям производства, и налогами, которые они будут взимать с других отраслей, чтобы поддерживать общественные отрасли. Имущество всех будет отдано на милость большинства. В коммунах, где преобладает социалистическое мнение, что, я спрашиваю вас, станет с собственностью? Большинство будет взимать налоги не только для покрытия расходов полиции, общественных дорог, религии, учреждений социального обеспечения, школ и т. д., но оно также будет взимать их для создания общих мастерских, общих магазинов, общих банков и т. д. Будет ли несоциалистическое меньшинство вынуждено платить эти местные налоги? Что же станет при таком режиме с суверенитетом народа? Разве он не исчезнет под тиранией большинства? Децентрализация ещё более непосредственно, чем централизация, ведёт к полному коммунизму, то есть к полному уничтожению индивидуального суверенитета.
Что же необходимо для того, чтобы вернуть отдельным людям этот суверенитет, который монополия украла у них в прошлом и который коммунизм, эта расширенная монополия, грозит отнять у них в будущем?
Всё очень просто, необходимо освободить различные отрасли промышленности, которые до сих пор были монополизированы и в настоящее время являются общественными. Необходимо предоставить свободной деятельности отдельных лиц те отрасли промышленности, которые всё ещё осуществляются или регулируются государством или коммуной.
Когда человек будет иметь право свободно применять свои таланты во всех видах труда, как он это делал до создания общественных структур, без каких-либо ограничений или налогов, тогда он снова будет в полной мере пользоваться своим суверенитетом.
Консерватор. Вы рассмотрели различные отрасли, которые всё ещё монополизированы, пользуются привилегиями или регулируются, и доказали нам, более или менее успешно, что эти отрасли для общего блага следует оставить свободными. Да будет так! Я не хочу возвращаться к избитой теме. Но возможно ли это – снять с государства и коммун ответственность за общую и местную оборону?
Социалист. А что насчёт отправления правосудия?
Консерватор. Да, и отправление правосудия. Возможно ли, чтобы продукт этих отраслей, выражаясь вашими словами, предоставлялся иначе, нежели общественным путём, через государство и коммуны?
Экономист. Возможно, я бы не придал значения этим двум коммунизмам, если бы вы вполне добровольно согласились отказаться от всех остальных; если бы вы заставили государство отныне быть только жандармом, солдатом и судьей. Однако нет! … потому что коммунизм безопасности – краеугольный камень старого здания рабства. Кроме того, я не вижу причин, чтобы отдать предпочтение именно этому, одному из многих. Фактически, есть два выбора: либо коммунизм лучше свободы, и в этом случае все отрасли должны быть организованы совместно государством или коммуной. Либо свобода предпочтительнее коммунизма, и в этом случае всё производство, доселе организованное совместно, должно быть освобождено, будь то правосудие, полиция, а также образование, религия, транспорт, производство табака и т. д.
Социалист. Это логично.
Консерватор. Но возможно ли?
Экономист. Давайте посмотрим! А как насчет правосудия? При Старом порядке организация и оплата отправления правосудия не были общественными, оно было организовано как монополия и оплачивалось теми, кто им пользовался. На протяжении нескольких столетий не было более независимой отрасли. Она образовывала привилегированную корпорацию, как и все другие отрасли материального и нематериального производства. Члены этой корпорации могли завещать свою должность своим детям или даже продать её. Пользуясь этими должностями бессрочно, судьи стали известны своей независимостью и честностью. К сожалению, с другой стороны, этот режим обладал всеми пороками, присущими монополии. Монополизированное правосудие дорого стоило.
Социалист. И Бог знает, сколько жалоб и возражений вызвали судейские гонорары. Свидетельством тому служат эти короткие стихи, нацарапанные на двери Дворца правосудия после пожара:
Фемида свой дворец сожгла,
Когда в один из дней прекрасных,
Заела перцем фуагра.
А он на вкус – огнеопасный. [7]
Разве правосудие не должно быть по сути бесплатным? А нулевые гонорары не потребуют ли общественной организации этой отрасли?
Экономист. Люди жаловались на то, что судьи имели чрезмерные доходы. Они не жаловались на сам факт получения дохода. Если бы правосудие не было монополизировано, и, следовательно, судьи могли бы требовать только рыночное вознаграждение за свой труд, никто бы не жаловался на гонорары судей. В некоторых странах, где лица, находящиеся под юрисдикцией суда, имели право выбирать судей, пороки монополии были особенно ослаблены. Конкуренция, возникшая тогда между различными судами, улучшила правосудие и удешевила его. Адам Смит приписывает прогресс в отправлении правосудия в Англии именно этой причине. Этот отрывок довольно интересен, и я надеюсь, он развеет ваши сомнения:
Судебные издержки, по всей видимости, изначально были основным источником финансирования различных судов Англии. Каждый суд стремился привлечь к себе как можно больше дел и поэтому был готов рассматривать многие иски, которые изначально не относились к его юрисдикции. Суд Королевской скамьи, учрежденный только для рассмотрения уголовных дел, рассматривал гражданские иски; истец утверждал, что ответчик, обманув его, тем самым виновен в каком-либо нарушении права собственности или уголовном проступке. Суд казначейства, учрежденный для сбора королевских налогов и принудительного взыскания только тех долгов, которые причитались королю, рассматривал все остальные договорные долги; истец утверждал, что не может заплатить королю, потому что не получает выплаты от ответчика. Вследствие таких фикций во многих случаях стороны полностью зависели от того, какой суд они выберут для рассмотрения своего дела; и каждый суд стремился, благодаря превосходной оперативности и беспристрастности, привлечь к рассмотрению как можно больше дел. Нынешняя замечательная система судов в Англии, возможно, изначально в значительной степени сформировалась под влиянием этого соревнования, которое в древности существовало между судьями: каждый судья стремился предоставить в своём суде самое быстрое и эффективное средство правовой защиты, допускаемое законом для любого вида несправедливости». («Богатство народов», книга V, глава 1)
Социалист. Но, ещё раз, разве не предпочтительнее полное бескорыстие суда?
Экономист. Не говорите мне, что вы всё ещё не избавились от иллюзии безвозмездности. Должен ли я доказывать вам, что бесплатное правосудие дороже любого другого, на сумму налогов, взимаемых для субсидирования бесплатных судов и выплаты зарплаты бесплатным судьям? Должен ли я снова доказывать вам, что бесплатное правосудие обязательно несправедливо, потому что не все в равной степени пользуются правосудием, не все в равной степени склонны к сутяжничеству? В остальном же, не забывайте, что правосудие при нынешнем режиме далеко не бесплатно.
Консерватор. Судебные тяжбы разорительны. Однако можем ли мы жаловаться на нынешнее отправление правосудия? Разве организация наших судов не безупречна?
Социалист. Ну да, конечно! Безупречна! Один англичанин, которого я однажды сопровождал в суд присяжных, покинул заседание в полном негодовании. Он не мог понять, как цивилизованный народ может позволить агенту короля или республики предаваться риторике, оправдывая вынесение смертного приговора. Это красноречие в пользу палача ужаснуло его. В Англии получают удовольствие от того, что разоблачают обвинение, а не приправляют его страстными заявлениями.
Экономист. Добавьте к этому общеизвестную медлительность наших судов, страдания несчастных, которые ждут решения суда месяцами, а иногда и годами, в то время как предварительное разбирательство могло бы быть завершено за несколько дней, вызванные этим расходы и колоссальные задержки, и вы убедитесь, что отправление правосудия во Франции нисколько не прогрессировало.
Социалист. Однако не будем преувеличивать. Сегодня, слава богу, у нас есть суд присяжных.
Экономист. И впрямь, мало нам принуждать налогоплательщиков оплачивать расходы на правосудие, так мы ещё и заставляем их выполнять функции судей. Это чистый коммунизм: Ab uno disce omnes [8]. Что касается меня, я не думаю, что присяжные лучше в плане судопроизводства, чем Национальная гвардия — ещё один коммунистический институт! — в плане войны.
Социалист. Почему?
Экономист. Потому что хорошо заниматься можно только своей профессией, своей специальностью, а профессия, специальность присяжного — это отнюдь не судейство.
Консерватор. Фактически необходимо лишь констатировать правонарушение и оценить обстоятельства, при которых оно было совершено.
Экономист. То есть выполнять самую трудную, самую хлопотную функцию судьи. Именно эта деликатная функция, требующая столь здравого, столь тренированного суждения, столь спокойного, столь хладнокровного, столь беспристрастного духа, отдаётся на откуп жребию. Это всё равно что тянуть жребий, чтобы определить имена граждан, которым каждый год будет поручено шить сапоги или писать трагедии для общественных постановок.
Консерватор. Это вымученное сравнение.
Экономист. По моему мнению, вынести хорошее решение труднее, чем сделать хорошую пару ботинок или как следует написать несколько строк Александрийским стихом [9]. Абсолютно рассудительный и беспристрастный судья встречается реже, чем ловкий сапожник или поэт, способный писать для Французского Театра. В уголовных процессах каждый день обнаруживается некомпетентность присяжных. Но, увы, ошибкам судов присяжных уделяется лишь очень умеренное внимание. Что я могу сказать? Критику вынесенного приговора считают почти преступлением. Разве в политических процессах присяжные не привыкли выносить решения в соответствии с цветом своего мнения, белым или красным, а не в соответствии со справедливостью? Разве любой человек, осуждённый белыми присяжными, не будет оправдан красными присяжными, и наоборот?
Социалист. Увы!
Экономист. Меньшинства уже очень устали от того, что их судят присяжные, разделяющие взгляды большинства. Нетрудно догадаться, сколь беспристрастно их судят…
А что насчёт отрасли, обеспечивающей внутреннюю и внешнюю оборону? Вы думаете, что она в лучшем состоянии, чем правосудие? Разве наша полиция и особенно наша армия не обходится нам безумно дорого, если сопоставить эту цену с теми услугами, которые они нам оказывают?
Наконец, нет ли проблемы в том, что государственной обороной также распоряжается большинство?
Давайте рассмотрим этот фактор.
В системе, где начисление налогов и использование государственных средств устанавливаются большинством, не получится ли так, что налог будет налоговое бремя будет распределяться по определенным слоям общества в зависимости от преобладающих влияний? При монархии, когда большинство было бесправным, и когда высший класс брал на себя право управлять страной, исключая остальную часть нации, разве налог не давил главным образом на потребление низших классов, на соль, вина, мясо и т. д.? Без сомнения, буржуазия платила свою долю налогов, но, поскольку сфера её потребления была бесконечно больше, чем у низшего класса, из её доходов конфисковывалась гораздо меньшая доля. По мере того, как низший класс придёт к осознанию этого, он приобретёт большее влияние в государстве, и мы увидим возникновение противоположной тенденции. Мы увидим прогрессивные налоги, и если сегодня налоги обращены против низшего класса, в дальнейшем они будут обращены против высшего класса. Последний, без сомнения, будет изо всех сил сопротивляться этой новой тенденции; он станет выступать против грабежей и воровства; но если общинный институт всеобщего избирательного права сохранится, если превратности насилия не вернут вновь управление обществом в руки богатых классов, а бедные классы из него исключат, воля большинства восторжествует и прогрессивные налоги непременно будут установлены. Часть имущества богатых затем будет конфискована, чтобы облегчить бремя бедных, точно так же, как часть имущества бедных издавна конфискуется, чтобы облегчить бремя богатых.
Но дальше будет ещё хуже. Мало того, что правительство большинства может устанавливать, по своему желанию, начисление налогов, оно может, кроме того, использовать этот налог в любых целях, которые оно сочтет подходящими, не принимая во внимание волю меньшинства. В некоторых странах правительство большинства использует часть государственных средств для защиты собственности, которая по сути является нелегитимной и аморальной. В Соединенных Штатах, например, правительство гарантирует плантаторам Юга их собственность на рабов. Однако в Соединенных Штатах есть аболиционисты, которые справедливо считают рабство отъёмом прав. Неважно! Общественные механизмы заставляют их вносить свои деньги на поддержание этого воровского института. Если однажды рабы попытаются освободиться от этого несправедливого ига, то аболиционисты будут вынуждены пойти на защиту плантаторской собственности, с оружием в руках. Это закон большинства! В других местах случается, что большинство, движимое политическими интригами или религиозным фанатизмом, объявляет войну иностранному народу. Хотя меньшинство ужасается этой войне и проклинает её, оно вынуждено вносить в это безумие свою кровь и деньги. Опять же, это закон большинства! Так что же происходит? Большинство и меньшинство постоянно находятся в состоянии войны, и эта война иногда сходит с парламентской арены на улицу.
Сегодня именно красное меньшинство поднимает восстание. Если это меньшинство станет большинством и если, используя свои права как большинство, оно изменит конституцию по своему усмотрению, если оно издаст указ о прогрессивных налогах, принудительных займах и бумажных деньгах, какие у нас есть гарантии того, что белое меньшинство не восстанет завтра?
В этой системе нет прочной безопасности. И знаете почему? Потому что она напрямую угрожает собственности; потому что она ставит личность и собственность каждого человека в зависимость от милосердия большинства, слепого или просвещенного, нравственного или аморального. Если общественный режим вместо того, чтобы стремиться достичь множества целей, как во Франции, будет узко ограничен, как в в Соединенных Штатах, причин для несогласия будет куда меньше, а следовательно, у системы будет меньше недостатков. Однако они не исчезнут полностью. В определенных обстоятельствах признанное право тирании большинства даже над самым маленьким меньшинством всё ещё может вызвать гражданскую войну.
Консерватор. Но, опять же, непостижимо, как индустрия, обеспечивающая безопасность личности и имущества, могла бы быть организована, будь она свободной. Ваша логика приводит вас к мечтам, достойным Шарантона. [10]
Экономист. Давайте посмотрим! Не будем ругаться. Пока что получается, что, выяснив решительную неэффективность частичного коммунизма государства и коммун, вы хотели бы оставить свободными все отрасли производства, за исключением правосудия и общественной обороны. Допустим. Но радикальный экономист, мечтатель, приходит и говорит: Почему же тогда, освободив различные способы использования собственности, вы не освободите также и то, что обеспечивает сохранение собственности? Разве эти отрасли, как и другие, не будут использоваться более справедливо и с большей пользой, если и их сделать свободными? Вы утверждаете, что это непрактично. Почему? С одной стороны, разве нет в самом сердце общества людей, которые имеют специальную квалификацию, чтобы решать споры, возникающие между собственниками, и оценивать преступления против собственности, и других, которые могут защищать собственность людей от насилия и обмана? Разве нет людей, чьи природные способности делают их особенно подходящими для того, чтобы быть судьями, жандармами и солдатами? С другой стороны, разве не все без исключения собственники нуждаются в безопасности и справедливости? Разве не все они готовы пойти на жертвы ради удовлетворения этой насущной потребности, особенно если не могут удовлетворить её сами или не могут сделать это без больших затрат времени и средств?
Итак, если, с одной стороны, существуют люди, способные обеспечить общественную потребность, а с другой – люди, готовые ради этого нести издержки, разве не достаточно оставить каждого из них в покое, чтобы требуемые блага, материальные или нематериальные, были произведены, и потребность была удовлетворена? Разве это экономическое явление не происходит неудержимо, фатально, подобно физическому явлению падения тел? Разве я не вправе утверждать, что если общество откажется от обеспечения общественной безопасности, то эта отрасль всё равно будет обеспечена? Разве я не вправе добавить, что было бы лучше при режиме свободы, чем при режиме общественного контроля?
Консерватор. Каким образом?
Экономист. Для экономистов это не имеет значения. Политическая экономия может сказать: если такая потребность существует, она будет удовлетворена, причём при режиме полной свободы – лучше, чем при любых других. Это правило не имеет исключений! Но как будет организована отрасль, удовлетворяющая эту потребность – сугубо технический вопрос, о котором политическая экономия говорить не может.
Таким образом, я могу утверждать, что если потребность в еде – одна из самых глубинных потребностей для всех членов общества, то она будет удовлетворена, и что чем свободнее каждый человек будет производить еду или покупать ее у кого пожелает, тем лучше получится её удовлетворять.
Я могу утверждать далее, что если бы вместо еды речь шла о безопасности, всё обстояло бы точно так же. Поэтому я утверждаю, что если бы общество объявило, что по истечении определённого промежутка времени, например, года, оно прекратит выплату заработной платы судьям, солдатам и жандармам, то в конце года у общества не стало бы меньше судов и управляющих структур, готовых функционировать. И я добавлю, что если бы в рамках этого нового режима каждый человек сохранил право свободно заниматься этими двумя отраслями и свободно покупать эти услуги, безопасность была бы достигнута наиболее экономичным образом и была бы наилучшей из возможных.
Консерватор. Я, как обычно, отвечу, что это немыслимо.
Экономист. В период, когда в коммунах вся промышленность была в плену у режима, а каждый цех имел исключительные права на свою отрасль рынка, говорили, что общество подвергается угрозе каждый раз, когда какой-нибудь дерзкий новатор пытается бросить вызов этой монополии. Если бы кто-то пришел и сказал тогда, что вместо слабых и жалких цеховых мастерских свобода однажды позволит создать огромные фабрики, поставляющие продукцию дешевле и более качественно, этого мечтателя восприняли бы как нарушителя изящных манер. Консерваторы того времени поклялись бы богами, что это немыслимо.
Социалист. Но позвольте! Как можно представить, что каждый человек имеет право управлять собой, выбирать своё правительство или даже не выбирать его… Что бы произошло во Франции, если бы, сделав все остальные отрасли промышленности свободными, французские граждане в один голос заявили, что в конце года прекратят поддерживать общее правительство?
Экономист. В этом отношении я могу только предполагать. Однако примерно так все и происходило бы. Поскольку потребность в безопасности в нашем обществе всё ещё очень сильна, основывать предприятия по её обеспечению будет выгодно. Можно быть уверенным в том, что расходы окупятся. Как эти предприятия могли бы быть основаны? Отдельные лица не могут сделать это, как не могут построить железные дороги, доки и т. д. Таким образом, для производства безопасности потребуется построить крупные компании, которые бы закупали все необходимые материалы и рабочую силу. Как только они будут готовы функционировать, эти компании по страхованию имущества смогут обратиться к клиентам. Каждый человек сможет заключить контракт с компанией, которая внушит ему наибольшее доверие и чьи условия покажутся наиболее выгодными.
Консерватор. Мы бы выстроились в очередь, чтобы подписаться. Мы бы точно выстроились в очередь!
Экономист. Поскольку эта отрасль свободна, на рынке может быть создано столько компаний, сколько будет полезно. Если их окажется слишком мало, и, следовательно, цена безопасности будет высокой, станет выгодно создавать новые; если будет слишком много, лишние компании рано или поздно разорятся. Таким образом, цена безопасности всегда будет приближаться к уровню издержек её производства.
Консерватор. Но каким образом эти свободные компании будут сотрудничать для обеспечения общей безопасности?
Экономист. Они будут сотрудничать так же, как сегодня сотрудничают монополистические и коммунистические правительства, потому что это будет в их интересах. Более того, чем больше они создадут общих служб для поимки воров и убийц, тем больше снизят свои издержки. В силу самой природы своей отрасли компании по страхованию имущества не смогут выходить за пределы определённых округов: они несли бы убытки, предоставляя полицейские услуги в местах, где у них окажется лишь небольшое число клиентов. Тем не менее, внутри своих округов они не смогут ни притеснять, ни эксплуатировать своих клиентов, опасаясь немедленного появления конкурентов.
Социалист. А если существующая компания захочет помешать появлению конкуренции?
Экономист. Иначе говоря, если существующая компания нападёт на собственность своих конкурентов и на суверенитет каждого… Ну, тогда все те, чья собственность и независимость подвергнутся угрозе со стороны монополистов, восстанут и постараются наказать их.
Социалист. А если бы все компании сотрудничали в создании монополий? Если бы они образовали священный союз, чтобы навязать себя народу, и если бы, укрепившись, благодаря вступлению в коалицию, они безжалостно эксплуатировали несчастных потребителей безопасности, если бы, задрав расценки на свои услуги, они забрали себе лучшую часть плодов народного труда?
Экономист. Если бы в конечном итоге они начали делать то, что старые аристократии делали до сих пор… ну, тогда народ последовал бы совету Беранже [11]:
“Люди, создайте Священный союз
И помогайте друг другу.”
На этот раз они будут едины, и поскольку у них есть средства сообщения, которых не было у их предков, и поскольку они в сто раз многочисленнее своих прежних правителей, священный союз аристократий вскоре будет разрушен. Клянусь, никто больше не поддастся соблазну установить монополию.
Консерватор. Ну а как при таком режиме можно было бы отразить иностранное вторжение?
Экономист. В чём будет интерес компаний? Конечно, в том чтобы дать отпор захватчикам, поскольку они сами станут первыми жертвами вторжения. Поэтому они будут сотрудничать в отражении вторжения и заранее потребуют от своих клиентов дополнительную премию, чтобы защитить их от этой новой опасности. Если застрахованные предпочтут взять на себя риски вторжения, они откажутся платить эти дополнительные деньги; в противном случае они их заплатят, и таким образом позволят компаниям предотвратить опасность вторжения.
Но так же, как при режиме монополии неизбежна война, при режиме свободного правления неизбежен мир. При этом режиме правительства ничего не могут выиграть войной; напротив, они могут всё потерять. Какой интерес им будет в развязывании войны? Может, они станут воевать ради увеличения числа своих клиентов? Но поскольку потребители безопасности вольны управлять собой по своему усмотрению, они избавятся от завоевателей. Если последние захотят навязать им свою власть, уничтожив существующее правительство, угнетённые немедленно обратятся за помощью ко всем людям… Более того, войны между компаниями будут продолжаться лишь до тех пор, пока акционеры будут готовы покрывать издержки. Поскольку война теперь больше не может принести никому увеличения клиентуры, поскольку потребители больше не позволят себя покорять, военные издержки, очевидно, больше не будут окупаться. Тогда кто захочет их покрывать?
Я прихожу к выводу, что при этом режиме война была бы технически невозможна, учитывая, что войны не могут вестись без предварительного покрытия расходов.
Консерватор. Какие условия компания по страхованию имущества будет предъявлять своим клиентам?
Экономист. Эти условия могут быть нескольких видов. Чтобы гарантировать полную безопасность личности и имущества застрахованных лиц, необходимо:
- Чтобы страховые компании устанавливали определённые санкции в отношении лиц, совершивших правонарушения против личности и имущества; чтобы застрахованные лица соглашались подвергаться этим санкциям в случае, если они сами совершат преступления против личности или имущества.
- Чтобы на застрахованных лиц налагались определённые ограничения с целью облегчить выявление лиц, совершивших преступление.
- Чтобы для покрытия расходов страховых компаний они регулярно взимали определённые страховые взносы, размер которых должен варьироваться в зависимости от положения застрахованных лиц, их конкретной профессии, размера, характера и стоимости защищаемого имущества.
Если эти оговоренные условия будут приемлемы для потребителей безопасности, договор будет заключён; в противном случае потребители смогут обратиться к другим компаниям или обеспечить свою безопасность самостоятельно. Проследите эту гипотезу во всех её деталях, и вы, я думаю, убедитесь в возможности преобразования монополистических или коммунистических правительств в свободные правительства.
Консерватор. Я всё ещё вижу множество трудностей. Кто будет выплачивать государственный долг?
Экономист. Не думаете ли вы, что, продав всё имущество, находящееся сегодня в общем владении: дороги, каналы, реки, леса, здания, используемые всеми администрациями коммун, оборудование всех коммунальных служб, мы могли бы легко погасить основную часть долга? Эта сумма не превышает шести миллиардов. Стоимость общей собственности во Франции, безусловно, гораздо выше.
Социалист. Разве эта система не означала бы уничтожение самой нации? Если в стране будет создано несколько компаний по страхованию имущества, разве это не разрушит национальное единство?
Экономист. Во-первых, национальное единство должно было бы существовать, прежде чем его можно было бы разрушить. Сейчас я не вижу национального единства в этих человеческих бесформенных скоплениях, сформированных насилием и чаще всего только на насилии и держащихся. Так что не стоит путать эти две вещи, которые по своей природе совершенно различны: нацию и правительство. Нация едина, когда составляющие её индивидуумы имеют одинаковые нравы, один язык, одну цивилизацию; когда они образуют отличную и самобытную разновидность человеческой расы. Имеет ли эта нация два правительства или только одно, не имеет большого значения. Если только каждое правительство не окружит области, находящиеся под его господством, искусственным барьером и не будет вести непрерывную вражду со своими соседями. В этом последнем случае национальный инстинкт будет реагировать на это варварское расчленение и этот искусственный антагонизм, навязанный одному и тому же народу, и разъединённые части этого народа попытаются немедленно воссоединиться.
До настоящего времени правительства разделяли людей, чтобы легче держать их в повиновении; “разделяй и властвуй” было основополагающим принципом их политики во все века. Люди одной расы, которым общность языка дает лёгкое средство общения, энергично выступали против того, как практиковался этот принцип; во все века они пытались разрушить искусственные барьеры, которые их разделяют. Наконец, когда им это удавалось, они хотели единого правительства, чтобы снова не разъединяться. Но заметьте, что они никогда не просили это правительство отделить их от других людей… Таким образом, национальный инстинкт не эгоистичен, как так часто утверждалось; напротив, он по сути своей держится на симпатии. Если разнообразие правительств перестанет быть причиной разделения, расчленения народов, вы увидите, что одна и та же нация охотно примет несколько из них. Единое правительство не более необходимо для установления единства народа, чем единый банк, единая система образования, единая религия, единая сеть продуктовых магазинов и т. д.
Социалист. И всё таки, ваше решение проблемы управления поистине странное.
Экономист. Однако это единственное решение, сообразное с природой вещей.
[1] Жан-Батист Сэй (Лион, 1767 – Париж, 1832) – крупнейший французский классический экономист. Он известен формулировкой закона Сэя, который гласит: «Совокупное предложение создаёт свой собственный совокупный спрос». Он также известен своей либеральной позицией в вопросах производства и торговли (laissez-faire, laissez-passer).
[2] Право на труд впервые было реализовано в 1848 году политиками Второй республики (1848–1851), которые продвигали идею создания национальных мастерских (Ateliers nationaux), стремясь обеспечить работой безработных. Молинари резко критиковал мнимое право на труд для простых людей, указывая на его сходство со священными правами на госслужбу, отвоеванными у аристократии.
[3] Граф Жозеф де Местр (1753–1821) был политиком, писателем и философом. Он известен своими консервативными взглядами в вопросах религии и общественного устройства.
[4] Восстания 1848 г. в Италии и Венгрии.
[5] Для Молинари настоящий народный суверенитет заключается в праве на самоуправление.
[6] Упразднение монополий и связанных с ними привилегий, по мнению Молинари, является предпосылкой для реализации народного суверенитета (то есть суверенитета каждого отдельного человека). Самая крупная и тяжелая монополия — это монополия правительства, и её необходимо отменить для достижения народного суверенитета.
[7] Термин “специи” использовался во Франции в качестве иносказания для натуральных подношений судьям от сторон разбирательства.
[8] Пример одного учит всех (лат.).
[9] Александрийский стих происходит от «Le roman d’Alexandre», цикла эпических поэм XII века, написанных Александром де Берне, главным героем которых является Александр Македонский.
[10] Слово «Шарантон» относится к старому психиатрическому приюту, основанному Братьями Милосердия в Шарантоне-Сен-Морисе (ныне Сен-Морис).
[11] Пьер-Жан де Беранже (1780–1857) был автором стихов и популярных песен, в которых он критиковал власть и прославлял свободу.