Одним из наиболее эффективных возражений против нерегулируемого рынка является то, что на нём неминуемо возникают монополии. Как выразился Джордж Оруэлл: «Проблема соревнования в том, что кто-то выходит из него победителем». Именно поэтому противники свободного рынка утверждают, что государство должно вмешиваться в рыночный процесс, чтобы не допустить формирования монополий, а если они уже сформированы, то взять их под свой контроль. Это частое оправдание антимонопольных законов и таких органов государственного регулирования, как Комиссия по торговле между штатами (Interstate Commerce Commission) и Совет по гражданской авиации (Civil Aeronautics Board).

Лучшее историческое опровержение этого тезиса описано в двух книгах историка-социалиста Габриэля Колко: The Triumph of Conservatism и Railroads and Regulation. Он утверждает, что в конце 19 века предприниматели полагали, что будущее за крупным бизнесом, с конгломератами и картелями, но оказались неправы. Организации, создаваемые ими для контроля рынка и снижения издержек, неизменно разваливались из-за меньшей окупаемости, чем у их более мелких конкурентов, невозможности фиксирования цен и стремительного сужения контролируемой доли рынка.

Органы государственной регуляции, по общему мнению, были созданы, чтобы ограничить предпринимателей-монополистов. Колко оспаривает этот тезис, утверждая, что они были созданы неудачливыми монополистами, чтобы предотвратить крайне мешающую им конкуренцию.

Тем, кого волнует историческая сторона вопроса, следует ознакомиться с книгами Колко, рассматривающими период прогрессивизма, а также со статьями Макги и Стиглера, упомянутыми в Приложении 2. Макги рассказывает об истории Standard Oil, а Стиглер изучает вопрос исторической тенденции к увеличению концентрации капитала. Он приходит к выводу, что уровень концентрации капитала в экономике был относительно стабилен. Нам всегда кажется, что со временем он растёт, потому что отрасли, в которых он концентрирован, гораздо более заметны, чем те, в которых господствует конкуренция. Нам всем известно, что где-то между 1920-ми и нашим временем компания General Motors заняла лидирующую позицию в автомобильной промышленности. Но лишь немногие в курсе, что в то же время U.S. Steel потеряла своё доминирующее положение в сталелитейной промышленности. По той же причине мы часто преувеличиваем концентрацию капитала в любой момент времени. В отраслях экономики, которые мы считаем важными, обычно можно выделить одну большую компанию. Мы редко вспоминаем о таких отраслях, как ресторанный бизнес, домашнее хозяйство, текстильная и швейная промышленность, в каждой из которых присутствует высокая конкуренция и каждая из которых создаёт больше рабочих мест, чем сталелитейная и автомобильная промышленность вместе взятые.

Но, каково бы ни было фактическое положение дел, убеждение, что конкуренция неизбежно ведёт к монополизации, остаётся широко распространено. Оставшаяся часть этой главы посвящена разбору аргументов в пользу этого убеждения, и почему они ошибочны.

Существует три разных вида монополии: естественная монополия, искусственная монополия и государственная монополия. Только первая имеет какое-то значение в обществе со свободным рынком.

В большинстве отраслей экономики эффективность компании повышается с размером до какого-то оптимального значения, а затем падает. Например, один сталелитейный завод куда эффективнее доменной печи на заднем дворе, но увеличение размера сталелитейного завода больше не принесёт никаких преимуществ — именно поэтому сталелитейные заводы ровно того размера, как сейчас — а два сталелитейных завода имеют не большую удельную эффективность, чем один. Увеличение размера также приводит к увеличению затрат на управляющий аппарат. Те, кто находятся наверху, всё больше и больше отдаляются от тех, кто внизу, и, таким образом, они с большей вероятностью совершат какую-нибудь дорогостоящую ошибку. Так что эффективность обычно начинает падать с увеличением размера после того, как компании достигли точки, в которой они могут воспользоваться преимуществом массового производства. По этой причине некоторые большие компании, такие как General Motors, образуют несколько полуавтономных подразделений, чтобы приблизиться, насколько это возможно, к более эффективному управляющему механизму, свойственному мелким компаниям.

Естественная монополия существует, когда оптимальный размер компании в какой-то отрасли производства настолько велик, что на этом рынке хватит места лишь для одной компании. Более мелкий конкурент не столь эффективен, как компания-монополист и, следовательно, не может с ней конкурировать. За исключением тех случаев, когда рынок действительно очень мал (например, продуктовый магазин в маленьком городке), это довольно необычная ситуация. В сталелитейной промышленности, которая обычно считается очень монополизированной, одновременно работает от двухсот до трёхсот сталелитейных заводов и от ста до двухсот компаний. Самые крупные четыре компании (и нет никаких оснований считать, что они самые прибыльные) производят только половину общего объёма продукции, а следующие четыре только 16 процентов общего объёма.

Даже у естественной монополии возможность завышать цены весьма и весьма ограничена. Если она завысит их достаточно ощутимо, менее крупные и менее эффективные компании вдруг обнаружат, что могут извлечь прибыль из конкуренции. Здесь подразумеваемая Оруэллом аналогия экономической конкуренции и некоего соревнования перестаёт работать. Естественная монополия побеждает в смысле уменьшения издержек производства, получая таким образом больше прибыли с каждой проданной единицы товара. Она может извлекать прибыль, продавая товары по таким низким ценам, что другие компании окажутся нерентабельными, и в результате удерживать весь рынок. Но она удерживает рынок только до тех пор, пока цена остаётся достаточно низкой, чтобы другие компании не могли получать прибыль. Это то, что называется потенциальной конкуренцией.

Известный пример — это Alcoa Aluminum. Одним из обвинений, выдвинутых против Alcoa во время антимонопольного заседания, которое привело к её разделению, было то, что она не давала войти на рынок алюминия конкурентам, удерживая низкими цены и пользуясь всеми технологическими преимуществами, чтобы занижать их ещё больше.

Возможности естественной монополии также ограничены косвенной конкуренцией. Даже если бы сталелитейную промышленность контролировала естественная монополия и даже если бы компания-монополист была на порядок эффективнее потенциальных конкурентов, её цены были бы ограничены существованием заменителей стали. По мере завышения ею цен на сталь люди переходили бы на использование алюминия, пластика и дерева. Точно так же и железной дороге, даже будучи монополией, пришлось бы конкурировать с баржами, грузовиками и самолётами.

По всем указанным причинам естественные монополии, хотя они периодически возникают и в условиях отсутствия регулирования, не могут серьёзно воспрепятствовать рыночному процессу. Методы, которые государство использует для контроля подобных монополий, наносят гораздо больше ущерба, чем сами монополии, о чём я расскажу в следующей главе.

Искусственная монополия — это крупная компания, созданная с целью контролировать рынок, завышать цены, и, таким образом, получать монопольную прибыль в той отрасли, где условия не подходят для формирования естественной монополии. Когда тот же эффект достигается соглашением нескольких компаний, группа таких компаний называется картелем. Так как картель наследует все проблемы, свойственные монополиям, да ещё и получает в придачу свои, сначала я рассмотрю обычные монополии.

Пусть монополия создана, как это произошло с U.S. Steel, капиталистами, которым удалось скупить множество существующих на рынке компаний. Предположим, что о естественной монополии не идёт и речи: компания гораздо меньшего размера, чем новообразованный монстр, может производить товары с той же, если не большей эффективностью. Часто утверждается, что крупная компания несмотря на это сможет получить и поддерживать в дальнейшем полный контроль над рынком. Этот аргумент, как и многие другие, основывается на ложной аналогии между рыночной конкуренцией и битвой, в которой должен победить сильнейший.

Чтобы увидеть, почему это не так, предположим, что монополия начинает с 99% рынка, а оставшийся 1% удерживает единственный конкурент. Чтобы дело было ещё более серьёзным, пусть этим конкурентом буду я. Утверждается, что монополия будет становиться всё больше и могущественнее и сможет легко вытеснить меня с рынка.

Чтобы этого достичь, монополия должна снизить цену до такого уровня, на котором я разорюсь. Но поскольку монополия не более эффективна, чем я, она теряет ровно столько же денег с каждой проданной единицей товара. Её ресурсы могут хоть в 99 раз превышать мои, но и потери будут в 99 раз больше моих.

Но на самом деле всё ещё хуже. Монополия должна быть готова продавать товары всем, кто хочет их купить; поскольку иначе обделённые потребители купят товар у меня по завышенной цене. Поскольку обрадованные новой низкой ценой потребители захотят покупать ещё больше, чем раньше, монополисту придётся расширять производство, теряя ещё больше денег. Если производимый нами товар можно легко хранить долгое время, ожидание повышения цен с окончанием нашей битвы ещё больше увеличит спрос.

В то же время, у меня есть куда более привлекательные варианты. Я могу, если захочу, продолжать производить и продавать товары с полной загрузкой производственных мощностей, теряя один доллар на сотню, теряемую монополией. Или я могу сэкономить, уволив часть своих сотрудников и сократив производство, пока монополия не устанет впустую терять деньги.

Как насчёт ситуации, когда монополия снижает цены только в одном регионе, теряя деньги там, где продаю свою продукцию я, и завышая цены в остальных частях страны? Если меня не на шутку волнует такая перспектива, я могу заранее создать торговые каналы на всех крупных рынках. Даже если я этого не сделаю, высокие цены, установленные монополистом в других частях страны, чтобы компенсировать причинённые мной убытки, привлекут другие новые компании. Когда те начнут работу, монополист больше не сможет компенсировать убытки на этих рынках.

Таким образом, искусственная монополия, использующая размер, чтобы поддерживать своё положение, оказывается в невыгодной ситуации, как и произошло с U.S. Steel, которая при создании контролировала 60 процентов общего объёма производства стали, а сейчас, к своему огорчению, имеет лишь 25 процентов. Часто противники свободного рынка заявляют, что Рокфеллер воспользовался этой стратегией для создания Standard Oil, но нет никаких доказательств, подтверждающих этот тезис. Сотрудники Standard Oil периодически пытались использовать угрозу снижения цен и начала ценовой войны в попытке убедить конкурентов не расширять производство и не снижать цены. Но конкуренты понимали ситуацию куда лучше, чем нынешние историки, что показывает ответ менеджера Cornplanter Refining Company на эту угрозу, который цитирует Макги: «Что ж, я скажу: ‘Мистер Моффетт, я очень рад, что вы так ставите вопрос, потому что, если говорить прямо, то единственный способ вам получить его [бизнес] — это отрезать кусок рынка [снизить цены], а если вы отрежете себе мой рынок, то я на двести миль в округе урежу производство, а вам придётся торговать в убыток,’ — и ещё добавлю, – ‘о более крутом пикнике я бы и мечтать не мог; продавайте, если хотите,’ — пожелаю ему всего хорошего и уйду.»  

Эта угроза так и не была реализована на практике. По утверждению Макги, похоже, что снижение цен действительно чаще начинали мелкие независимые компании, пытаясь переманить часть клиентов Standard Oil, и многие из этих попыток оказывались успешными. Капитализация Cornplanter увеличилась за двадцать лет с $10,000 до $450,000. Как говорит Макги, комментируя свидетельство против Standard Oil на антимонопольном заседании: “Интересно, что большинство бывших сотрудников Standard Oil, которые давали показания против хищнических действий компании, после ухода оттуда сами вошли в нефтяной бизнес, и тоже преуспевали.”

Другой стратегией, которой, вероятно, Рокфеллер пользовался, было поглощение конкурентов. Это обычно дешевле, чем тратить целое состояние в попытке разорить их — по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Проблема в том, что вскоре люди начинают понимать, что они могут построить новый завод, и, угрожая снизить цены, продать его Рокфеллеру с хорошим наваром. Дэвид Рейгард, по всей видимости, сделал значительное состояние, продав Рокфеллеру один за другим три нефтеперерабатывающих завода. Но Рокфеллер не мог покупать заводы бесконечно. Построив свою монополию через эффективную организацию бизнеса в отрасли нефтяной промышленности, Рокфеллер в последующие годы не смог выстоять перед своими достойными подражателями, и в конце концов не смог более удерживать монопольный статус.

Пока я рассматривал ситуацию, в которой существует только одна компания-монополист. Когда монополию образуют несколько компаний, объединившихся в картель, сложностей оказывается ещё больше.

Картель устойчивее всего проявляет себя в отрасли, где он практически является естественной монополией. Предположим, например, что оптимальный размер компании такой, что остаётся место лишь для четырёх компаний, достаточно крупных, чтобы быть эффективными. Эти четыре компании договариваются повысить цены с целью достичь взаимной выгоды. Когда цена завышена, каждая компания, которая теперь извлекает больше прибыли из каждого проданного товара, хотела бы производить и продавать больше товаров. Но поскольку цена завышена, общий спрос на их товар меньше, чем он был раньше. Они должны каким-то образом разделить общую долю бизнеса.

Компания, которая производит больше, чем было оговорено, значительно увеличивает свои доходы. У каждой компании появляется искушение кинуть своих подельников, предложив клиентам купить товары по более низкой цене и не оповещая об этом других членов картеля. Когда такие нарушения становятся достаточно частыми, картельное соглашение фактически перестаёт работать; похоже, именно это и произошло со многими краткосрочными картелями, созданными в начале 20-го века. “Кидалами”, разумеется, называют друг друга члены картеля; с точки зрения нас, потребителей, такое поведение — большая любезность с их стороны.

Если картелю и удастся предотвратить нарушение соглашения, то у него, как у монополии, всё ещё остаётся проблема недопущения в отрасль новых компаний, привлечённых высокими ценами, что обещает высокую прибыль. Даже в такой отрасли, где картель является практически естественной монополией, то есть любой новоявленный конкурент должен обладать большим размером, нашему монополисту придётся нелегко.  

Очевидная стратегия для членов картеля — предупредить всех потенциальных конкурентов, что как только те вложат свой капитал в создание новой компании, они разорвут картельный договор и вернутся к конкуренции. Тогда новая компания вдруг обнаружит, что является пятой на рынке, вмещающем лишь четыре. Либо одна из компаний разорится, либо дела пойдут плохо у всех. В любом случае, вход на рынок тут выглядит не слишком привлекательной авантюрой.

Эта стратегия будет работать только пока картель не завышает цены относительно рыночных достаточно сильно. Когда он начинает это делать, становится возможной выгодная стратегия противодействия. Потенциальный конкурент, прежде чем инвестировать капитал в создание новой компании, приходит к главным клиентам картеля. Он указывает на то, что если у него не получится создать новую компанию, картельная монополия продолжит отбирать у них деньги через завышение цен, но он не может рисковать инвестированием денег, пока у него не будет гарантированного рынка. Поэтому он предлагает следующее: он создаёт новую компанию при условии, что заказчики согласятся в течение определённого срока покупать у него продукт по той цене, которая принесёт ему прибыль, но которая, конечно, ниже, чем та, которую установил картель. Очевидно, что клиентура будет такому предложению только рада. Как только он договаривается с четвертью рынка, он начинает строить свои заводы. Либо картель продолжает ограничивать производство, завышать цены, и смиряется с потерей четверти рынка, что может привести и к ещё большему расширению новоявленного конкурента, либо он начинает конкурировать за потребителей, ещё не связанных договором. Так как на этом участке рынка могут уместиться лишь три компании, один из четырёх бывших членов картеля разоряется.

Хотя искусственная монополия или картель может как-то повлиять на цены и хотя она может некоторое время получать дополнительную прибыль ценой появления новых конкурентов, любая попытка слишком сильно завысить цены по отношению к естественному рыночному уровню должна привести к неминуемому уничтожению монополии.

К сожалению, в случае с третьим видом монополии, государственной монополией, это так не работает. Государственная монополия появляется тогда, когда государство тем или иным образом предотвращает рыночную конкуренцию. Это, бесспорно, самая частая разновидность монополий, как исторически, так и на сегодняшний день. Вызывает иронию то, что одной из самых частых причин — или, по крайней мере, оправданий — появления госмонополий является попытка предотвращать или контролировать монополии первых двух видов.

Почтовая служба США — государственная монополия, управляемая непосредственно правительством. Конкуренция в сфере доставки посылок первого класса преследуется по закону. Вопреки частому заблуждению, как в истории Англии, так и Америки существовало множество частных почтовых служб; именно благодаря им стали возможны многие, если не большинство инноваций в сфере доставки почты. Некогда в девятнадцатом веке незаконные частные почтовые службы, работавшие на чёрном рынке при широкой поддержке публики, доставляли приблизительно треть всей почты в США. United Parcel Service и сейчас предоставляет услуги по доставке посылок куда качественнее, а бизнес в сфере приватной доставки почтовых отправлений третьего класса быстро растёт.

Почтовая служба часто защищала свою монополию, основываясь на том, что ей нужны деньги, получаемые с доставки почты первого класса, чтобы субсидировать отправления остальных классов; она утверждает, что частные компании “сняли бы сливки с бизнеса” и заставили бы Почтовую службу терять деньги или же завышать цены на менее прибыльные классы отправлений. И всё же частные компании предоставляют куда более качественные услуги (к примеру, гарантируя доставку к оговоренному сроку), чем Почтовая служба, по более низким ценам, и извлекают прибыль именно из той сферы, про которую Почтовая служба настаивает, что она нуждается в субсидировании за счёт монопольной ренты.

История частных почтовых служб и их нынешнее состояние рассматривается Уильямом Вулриджем (William Wooldridge) в книге Uncle Sam the Monopoly Man. Меня куда больше беспокоят менее очевидные государственные монополии, но я не могу расстаться с темой Почтовой службы, не сделав два замечания.

Одной из самых больших частных почтовых служб была American Letter Mail Company, основанная Лисандром Спунером, либертарианцем-анархистом девятнадцатого века и автором анархического трактата “Нет измены: Конституция без власти”. В нём Спунер нападает на теорию общественного договора с яростью адвоката, выступающего в суде. Он спрашивает, когда конкретно он подписал общественный договор (в частности, Конституцию) и подписывал ли его хоть кто-нибудь вообще, и если да, то почему они решили, что могут говорить от его имени, а если нет, то по какой причине государство от него что-то требует. Разобрав все стандартные возражения, он делает вывод о том, что «то единственное данное нам в ощущениях правительство, которое у нас есть, состоит из лицемерных агентов и представителей тайной шайки грабителей и убийц, которые, с целью скрыть или узаконить свои преступления, объявили себя ‘представителями народа Соединённых Штатов’». Закон запретил существование ALMC, но Почтовая служба, как утверждает Спунер, взяла на вооружение его ценовую политику.

Возможно, моё второе примечание покажется кому-то апокрифическим; мне так и не хватило смелости и инициативы, чтобы как следует проверить эту историю. Если это и неправда, такую историю стоило выдумать. Похоже, что в начале девятнадцатого века, когда железные дороги начинали становиться всё важнее, один предприимчивый джентльмен придумал, что их можно приспособить вместо лошадей для доставки почты. Частные почтовые службы в то время были практически незаконными, но закон не очень тщательно исполняли. Дела у джентльмена шли хорошо, пока в один прекрасный день он не подал заявку в правительство США на доставку государственной почты — а та приносила Почтовой службе США пятую часть доходов. Почтовая служба решила, что это уже чересчур, и проследила за исполнением закона. Джентльмена лишили бизнеса, а Почтовая служба украла его идею.

Когда почтовый фургон застревает в грязи, то под колёса кидают посылки третьего класса.

Стюарт Бранд

---