Анализ общественных благ в Главе 34 и обсуждение государства, рассматриваемого как рынок в нескольких других главах, позволяют проанализировать преимущества государства и анархии новым или, по крайней мере, более явным образом. Хорошие законы в государстве – это общественное благо. Именно поэтому они и не производятся.
Концепция общественного блага берёт своё начало в экономике, но она может относиться и к политике. В наших нынешних условиях люди в некотором смысле покупают законы. Они несут различные расходы: ходят на избирательные участки и голосуют, исследуют последствия различных предложений в избирательных бюллетенях и результаты работы разных политиков, поддерживают кампании временем или деньгами – чтобы повлиять на законодательство. Многие дискуссии о демократии предполагают, что эти затраты, по сути, равны нулю, и если 60 процентов людей хотят чего-то, это будет сделано. Но это верно только для очень простых проблем. Куда чаще стоимость выяснения того, что на самом деле происходит, и попытки повлиять на это, весьма значительна.
Нельзя просто пойти на выборы и проголосовать за хороших парней; ни один из кандидатов не использует в качестве слогана своей кампании «я плохой парень». Политический процесс можно рассматривать как своеобразный экономический процесс, промежуточный между продуктовым магазином и скачками. Каждый избиратель решает, какие издержки он готов понести, пытаясь получить желаемые им законы, в зависимости от того, насколько вероятен успех его усилий и насколько высоко он ценит этот успех. Он покупает закон. И, в силу специфичности рынка, на котором мы покупаем законы, мы, скорее всего, купим больше плохих законов, чем хороших. Потому что хорошие законы, например, касательно национальной обороны – это общественное благо.
Вы помните, что общественное благо – это то, что должно быть произведено для всех членов заранее оговоренной группы. Человеку, производящему такое благо, трудно взимать плату с тех, кому оно полезно, поскольку он не может отказать в благе тем, кто отказывается платить. По этой причине можно не суметь произвести общественное благо, даже если стоимость его производства значительно ниже его ценности. Поскольку законы применяются ко всем лицам, находящимся под их юрисдикцией, независимо от того, работали они на них или голосовали за них, хорошие законы для государственных учреждений являются общественным благом и, следовательно, недопроизводятся. Хуже того, плохой закон часто является общественным благом в меньшей степени, чем хороший закон. В результате законы в государстве хуже, а не лучше, чем то, чего граждане, с точки зрения их индивидуальных ценностей и убеждений, заслуживают.
Рассмотрим конкретный пример. У меня есть выбор из двух способов заработать 1000 долларов; оба являются политическими. Первый способ – это работать над отменой огромного количества законов, касающихся разных заинтересованных групп – тарифов от Совета по гражданской авиации и Международной торговой палаты, сельскохозяйственных субсидий, нефтяных квот и так далее, до тошноты – каждый из которых приносит мне издержек от нескольких центов до нескольких сотен долларов в год. Второй путь заключается в том, чтобы работать над принятием ещё одного закона, касающегося заинтересованных групп, который будет отвечать интересам той группы, членом которой я являюсь, и который будет стоить всем остальным несколько долларов. Если у меня нет морального предпочтения одного метода перед другим, то, очевидно, я выберу второе; проще принять один закон, чем отменить сотню.
Конечно, первый метод приносит пользу не только мне, он приносит пользу и всем остальным, но я ничего с этого не имею. Второй метод приносит пользу мне и нескольким другим людям, и вредит всем остальным, зато мои издержки с него нулевые. Даже если я в равной степени готов зарабатывать деньги и так, чтобы это приносило пользу другим, и так, чтобы это наносило им вред, существование государственных институций значительно облегчает мне последний вариант. В результате в таком обществе, как наше, в котором большинство людей предпочитают производить, а не воровать, мы все тратим значительную часть нашего времени, используя закон, чтобы воровать друг у друга. Теоретически демократия может соответствовать словам Менкена о том, что простые люди знают, чего хотят, и должны получить это без всякого снисхождения. Но на практике демократия приводит к тому, что люди получают нечто худшее, чем то, чего они хотят или заслуживают.
Любая попытка улучшить общество в целом попадает в одну и ту же общественную ловушку. То, что я совершаю, чтобы сделать Америку свободнее, принесёт пользу всем; малая часть этой общей выгоды, которую я получаю, редко бывает достаточной, чтобы оправдать мой труд. Это особенно горькая дилемма для тех либертарианцев, которые придерживаются объективизма. Улучшение мира главным образом во благо других людей было бы альтруизмом, который они рассматривают в рамках своих философских оснований как абсолютное зло.
Как мы можем успешно обойти эту ловушку – тема следующей главы. Главное, что я хотел бы здесь подчеркнуть, заключается в том, что после создания анархистского общества хороший закон перестаёт быть общественным благом. Вместо этого именно плохой закон, а точнее повторное введение государства, становится общественным благом. Или, если угодно, общественным злом.
Поскольку в рамках анархо-капиталистических институтов, которые я описал, каждый человек покупает свой закон и получает именно тот закон, который он купил, сам закон перестаёт быть общественным благом и становится частным благом. Хороший закон всё ещё стоит дорого – я должен потратить время и деньги, чтобы определить, какое правоохранное агентство лучше всего меня обслужит – но, решив, чего я хочу, я получу то, за что я плачу. Польза от моей мудрой покупки достаётся мне, поэтому у меня есть стимул покупать с умом. Между тем, именно тот человек, который желает вновь ввести государство, оказывается перед проблемой общественного блага. Он не может отменить анархию и вновь ввести государство для себя самого; он должен сделать это для всех или ни для кого. Если он делает это для всех, он сам получает лишь небольшую часть выгоды, которую он ожидает от восстановления государства. Он может быть достаточно альтруистичным и желать, чтобы каждый получал выгоду от государства, но вряд ли он будет ценить выгоды, которые получат другие люди, столь же высоко, как выгоды, которые он получит сам. Никто не альтруистичен настолько, чтобы радоваться тому, что все в стране получили копеечную выгоду, столь же сильно, как и тому, что он сам получил два миллиона долларов.
Между тем, люди, которые защищают анархистские институты – индивидуальные потребители, настаивающие на законах, дающих им свободу жить своей собственной жизнью, сотрудники правоохранных агентств, защищающих своих клиентов от разных любителей принуждения (таких как воры, грабители и альтруисты, желающие создать государство) – все производят частные блага и получают выгоду непосредственно от того, что они производят.
Позвольте мне повторить аргумент ещё раз. Производитель общественного блага может получить только часть ценности этого блага. Таким образом, общественное благо производится только в том случае, если оно ценится намного сильнее, чем стоит его производство. Производитель частного блага имеет в качестве прибыли практически всю ценность блага (обычно продавая его по рыночной цене) и, таким образом, производит, пока оно ценится больше, чем стоит его производство. Таким образом, общественные блага в сравнении с частными благами недопроизводятся. При государстве плохие законы – законы, которые приносят пользу отдельным заинтересованным группам в ущерб остальным из нас – являются частными благами (точнее, они ближе к частным благам, чем хорошие законы), а хорошие законы, те законы, которые приносят пользу всем – например, законы, которые оставляют людей в покое – это общественные блага. При анархии хорошие законы оказываются частными благами, а плохие законы – общественными благами. Общественные блага недопроизводятся. Граждане государства получают худшие законы, чем они заслуживают. Жители анархии получают лучшие. Будет лишь небольшим преувеличением сказать, что государство функционирует должным образом, только если оно состоит исключительно из святых, а анархия терпит неудачу, только если она населена исключительно чертями.
Этот аргумент не следует путать с аргументом, пропагандируемым Джоном Кеннетом Гэлбрейтом – о том, что общественные блага (то есть блага, производимые государством) производятся недостаточно, и поэтому у нас должны быть более высокие налоги и больше государственных расходов. В техническом смысле, в котором я использую этот термин, выгоды от увеличения государственных расходов обычно в меньшей степени, чем издержки, оказываются общественным благом, поскольку налоги, которые идут на конкретную программу, обычно распределяются более равномерно, чем выгоды от неё.
Сумма государственных расходов определяется балансом издержек и выгод на политическом рынке. Поскольку издержки являются в большей степени общественным благом и, следовательно, имеют меньший вес на этом рынке, чем выгоды, то государственных расходов всегда слишком много, а не слишком мало, как утверждает Гэлбрейт.