Благодарности

Я бы хотел поблагодарить Мэри Сирридж, Дага Дэна Уила, Дага Расмуссена, Дэвида Шмидца и Гиллеля Штайнера за крайне полезные отзывы на отдельные части этой книги; Джорджа Оуэрса за его прекрасные редакторские замечания и Яна Туттла за его скрупулезную редакторскую работу. Я также благодарю Liberty Fund и Институт Политэкономии Мёрфи за их щедрую поддержку.

Посвящение

Джошу и Саре, Ребеке и Джону, Розе.

1. Введение

Эта работа посвящена различным теоретическим установкам, существующих в рамках политической философии, известной как либертарианство. В частности, она сосредотачивается на ключевых философских концепциях и аргументах, озвучиваемых от имени либертарианства. Я начну это введение с объяснения того, что такое политическое либертарианство. Затем я вкратце опишу основные концепции и аргументы либертарианской теории, развиваемые в этой работе, а также то, когда и в какой форме эти концепции и аргументы были оформлены.

Либертарианство это отстаивание индивидуальной свободы как фундаментальной политической нормы. Свобода индивида понимается так: индивид не подвергается принуждению со стороны других агентов в рамках своей деятельности, целесообразность которой он определяет сам исходя из своей собственной личности и законно приобретенной собственности. Я нарушаю вашу свободу, когда бью вас по носу, поскольку не даю вам пользоваться своим лицом так, как вы хотите. Я не нарушаю вашу свободу, когда уклоняюсь от направленного вами кулака, способного сломать мне нос, ведь мой нос не относится ни к вашему телу, ни к вашей законно приобретенной собственности. Либертарианство, особенно в его наиболее последовательной форме, полагает, что уважение к индивидуальной свободе это базовое этическое требование, соблюдения которого индивид может требовать от других индивидов и групп индивидов. Выражаясь немного точнее, каждый индивид, не нарушающий принцип уважения к свободе, может требовать уважения к своей собственной свободе со стороны всех остальных индивидов и групп индивидов. Под свободой, таким образом, понимается возможность каждого человека, при соблюдении свободы других, требовать, чтоб его не убили, не поработили, не искалечили, не атаковали, не ограбили, или же, чтобы его не шантажировали, угрожая убийством, порабощением, увечием, нападением или грабежом. Требование этих индивидов не подвергаться подобному этически преступному обращению является настолько жёстким, что насильственное принуждение допускается, если (и только если) оно останавливает или нивелирует эффект от подобных актов нарушения свободы.

Либертарианцы, как мы в дальнейшем увидим, расходятся во мнениях относительно обоснования этой этической необходимости уважать свободу каждого отдельного человека. И они могут расходиться во мнениях о конкретных следствиях, вытекающих из этой необходимости. Тем не менее, они сходятся во взгляде на насильственное нарушение свободы уважающего свободу других человека, как на этическое преступление, неважно, совершается оно руками бандита-одиночки или агента верховных политических или правовых институтов. Как писал Джон Локк во Втором Трактате о Правлении – “Несправедливость и преступление одно и то же, независимо от того, совершены ли они венценосцем или мелким негодяем. Титул преступника и количество его приспешников не меняют характера преступления, разве что отягощают его.” (1980 [1689]:§176). Не существует особых “государственных интересов”, позволяющих обладателю короны, президентского кресла или полицейского значка обращаться с человеком методами, которые бы мы определили как преступное убийство, похищение, нападение, кражу или вымогательство, если бы эти же методы использовались действующими в своих интересах бандитами.

Отказ от идеи “государственных интересов” означает, что действия государства должны основываться на общих этических нормах, на тех нормах, по которым мы судим – допустимы или недопустимы действия одного индивида по отношению к другому. У государственных деятелей нет этических привилегий. С точки зрения либертарианца, по крайней мере в первом приближении, общие нормы морали требуют, чтобы вредоносная сила или угроза применения такой силы использовались бы против индивидов только для защиты от них, для реституции, для наказания инициации насилия или угрозы такового, для принуждения к соблюдению условий добровольно заключённого контракта. Таким образом, применение силы или угроза применения силы государством также должны ограничиваться функцией защиты, реституции, наказания или принуждения к соблюдению контракта. Либертарианцы полагают, что обеспечение системы, при которой индивидам обеспечена защита их личности, собственности и контрактных обязательств, это ключевое условие для возникновения мирного, толерантного, плюралистического и ведущего к процветанию социального и экономического порядка. Кардинальное  сокращение сферы деятельности государства является ключевым для процветающего сотрудничающего общества.

Последовательное либертарианство отвергает любое государство, которые выходит за рамки минимального (так называемого государства-ночного сторожа), использующего насилие только для защиты индивидуальной свободы. Последовательное анархо-либертарианство отвергает даже минимальное государство на основании того, что государство для самого своего существования уже должно использовать принуждение против тех, кто уважает свободу других. Более мягкие версии либертарианства допускают, в качестве исключения, незначительные меры государственного принуждения. Это весьма скромное увеличение государственных полномочий в сфере допустимых принудительных мер может быть оправдано расширением диапазона принудительных моральных требований, предъявляемых людьми к своим собратьям; например, требование оказывать помощь человеку, оказавшемуся в отчаянном положении. Как вариант, такое расширение полномочий обосновывается через точку зрения, что небольшие посягательства на свободу могут быть оправданы, если эти посягательства необходимы для поддержания наиболее важных условий существования общества; например, обеспечение социального мира или работы институтов, отвечающих за защиту индивидов от наиболее масштабных поползновений на их свободу. По мере “смягчения” либертарианства, замещения анархии малым государством или установления минимального государства как объекта идеологической защиты, либертарианство превращается в классический либерализм.

Классический либерализм полагает, что уважение к индивидуальной свободе, является, как минимум, основополагающей политической нормой. Помимо этого, классический либерализм выступает единым фронтом с либертарианством в отстаивании идеи подчинённости государства и его чиновников тем же фундаментальным моральным ограничениям, что применяются и к людям в целом. Классические либералы присоединяются к либертарианцам в их стремлении признать, что большинство государственных деятелей в человеческой истории были ворами и убийцами с большой буквы. В целом, либертарианцы и классические либералы крайне подозрительно относятся к любому предложению увеличить принуждающую силу государства, а значит, сократить сферу добровольной деятельности и кооперации – вне зависимости от предлога для этого приращения государственной мощи. Они едины в своей тройственной оппозиции к государственному вмешательству в личную жизнь, экономическую свободу, и к любому применению государством военной силы, не оправданному сугубой необходимостью защиты свободы своих граждан.^[1]

Общая для всех либертарианцев (и классических либералов) точка зрения включает нормативные обязательства, касающиеся отдельной моральной значимости каждого индивида и подходов, благодаря которым уважение к индивидуальной свободе будет являться адекватным ответным шагом на значимость и ценность каждого отдельного человека. Таким образом поддерживаются вышеприведённые утверждения о природе и основаниях социального и экономического порядка с крепкими социальными связями, а также тысячи других утверждений, куда более прямолинейных, основанных на эмпирических данных, например, о том, что порядок, основанный на частной собственности и добровольных договорах, имеет систематические преимущества. Сюда же относятся утверждения о способности свободных людей и их ассоциаций к нахождению ненасильственных решений для большинства проблем, с которыми они сталкиваются.^[2] Наконец, и классические либералы, и либертарианцы уверены в том, что предприимчивые политики будут использовать любую привлекательную цель как инструмент для наполнения своих собственных карманов, часто в ущерб тем, кому они, якобы, служат; и в опасности государственной власти как таковой, неважно, в руках она у верных слуг чьих-то специальных интересов или, что ещё хуже, в руках искренних мечтателей. Либертарианцы, помимо этих моральных и социологических утверждений, высказывают ещё более специфические эмпирические и исторические соображения, например, о благотворном эффекте промышленной революции и расширении мировой свободной торговли, о главенствующей роли государства в инициировании или поддержании различных видов социального зла (таких как расовая сегрегация и нарушение экономических связей). Наконец, они постулируют в целом контрпродуктивный и вредоносный эффект политики и движений, направленных на превращение людей в подопечных государства. Тем не менее, подобные формы утверждений, основанные на исторических и эмпирических данных, находятся за рамками этой работы, сконцентрированной на ключевых идеях и аргументах, говорящих в пользу либертарианства.

Есть две основные философские концепции, соревнующиеся друг с другом в рамках либертарианской доктрины. Первая – это идея естественного права, согласно которой некие глубинные истины о человеческих существах и их предполагаемых взаимодействиях между собой позволяют нам сделать вывод о том, что каждый индивид обладает некоторыми базовыми (“естественными”) моральными правами, которые должны соблюдаться всеми остальными индивидами, их группами и институтами. Соблюдение этих прав предположительно должно приводить к взаимовыгодному социальному и экономическому порядкам. Впрочем, эти взаимовыгодные результаты рассматриваются поборниками естественного права как нормативные “вишенки на торте”. Это веская причина радоваться уважению к правам человека, однако фундаментальная причина соблюдать эти права кроется в том, что такое соблюдение является моральной необходимостью, вызванной моральными качествами людей, обладающих этими правами. Противоположный подход состоит в том, что всеобщее соблюдение определённых принципов справедливости приводит к возникновению социального и экономического порядка с сильной взаимопомощью, благоприятного для всех членов общества. Этот выгодный для всех эффект сам по себе является целью – так сказать, нормативным “тортом” – которая побуждает нас соблюдать эти принципы справедливости, порождающие кооперацию. Тем не менее, два эти подхода не расходятся между собой, как корабли в море. Те же ограничения, которые мы принимаем на основе взаимной выгоды, существуют и в доктрине естественного права, а именно, ограничения на вмешательство в чужую жизнь, свободы, законно приобретенную собственность и контрактные обязательства.^[3]

В то же время, не все либертарианские теории ставят на первое место концепцию естественного права или кооперацию для взаимной выгоды. Фактически, есть бесчисленные моральные основания для либертарианских политических выводов.^[4] Третий возможный подход, заслуживающий внимания, это форма утилитаризма, предполагающая, что наибольшее счастье должно быть косвенно достигнуто путём неотступного следования некоторым моральным нормам, и, как оказалось, это примерно те же самые ограничительные меры, что присутствуют в доктринах естественного права и взаимной выгоды. Утилитаризм вообще, как таковой, полагает, что наилучшей мерой для оценки социального устройства является разница между общим счастьем и общим несчастьем, существующих при этом устройстве. Социальный порядок S₁ оценивается выше, чем социальный порядок S₂, тогда и только тогда, когда суммарное счастье в S₁ превосходит суммарное несчастье в этом обществе в большей степени, чем суммарное счастье в S₂ превосходит суммарное несчастье или неблагополучие в S₂. Если не вводить дополнительных уточнений, то утилитаризм в такой форме призывает к действиям и политическим решениям, увеличивающим суммарное счастье, даже в том случае, если эти действия и решения заставляют чем-то жертвовать отдельных миролюбивых и не нарушивших никаких правил индивидов. Человек либо подчиняется, либо лишается жизни, свободы или собственности, когда это является общественно оправданным действием. Честные государственные деятели готовы при возможности разбить несколько яиц для приготовления лучшего социального омлета. Такой грубый, прямолинейный утилитаризм глубоко враждебен духу и установкам либертарианства.

Тем не менее, важнейшие теоретики утилитаризма полагали, что разумная форма утилитаризма это ключ к увеличению счастья в мире, что неизбежно приведёт к установлению взаимного согласия с нормами, защищающими индивидуальную свободу, или, говоря более широко, защищающими жизнь, свободу, собственность и договоры. Подобные формы непрямого утилитаризма часто превращаются во взаимовыгодный подход, вследствие понимания защиты свободы каждого индивида как необходимого условия для обеспечения наибольшего счастья для наибольшего числа людей. Для защиты свободы каждого индивида необходимо обеспечить каждому индивиду возможность увеличивать своё благосостояние таким образом, чтобы это не снижало возможность всех остальных делать то же самое. Критически важной особенностью такой дружелюбной к либертарианству непрямой формы утилитаризма является то, что ультимативный стандарт “наивысшего счастья” уходит на второй план, в то время как нормы, весьма похожие на те, что отстаиваются теоретиками естественного права и взаимовыгодности, выходят на первый.

Эти три философские концепции будут рассмотрены и развиты в следующих трёх главах работы, а также в бонусной онлайн-главе. В Части 2, “Философские предпосылки”, я вкратце освещу эту тему в рамках исторической ретроспективы, описав доктрину естественного права Джона Локка, представления Дэвида Юма о принципах справедливости и нормах, что способствуют взаимовыгодной кооперации, утверждение Джона Стюарта Милля о пути к наибольшему счастью, заключающемуся в принципиальном уважении к индивидуальной безопасности и свободе, и схожее с вышеприведенными, но более глубокое и либертарианское утверждение Герберта Спенсера о том, что достижение наибольшего счастья требует замещения стремления к выгоде неукоснительным соблюдением прав, что исходят из принципа равных свобод. Часть 3, “Основы либертарианства”, и Часть 4, “Экономическая справедливость и права собственности”, посвящены двум наиболее важным для либертарианской доктрины теоретикам позднего XX в. – Роберту Нозику и Фридриху Хайеку. В Части 3 раскрывается аргументация Нозика в защиту идеи локкианского естественного права в его Анархии, Государстве и Утопии, отстаивание Хайеком непрямого утилитаристского подхода Милля к защите свободы в Конституции свободы, а также более близкую по духу к Юму идею о справедливых социальных нормах, что приводят к взаимовыгодной кооперации, в хайековом Праве, законодательстве и свободе. Часть 4 посвящена концепции Нозика об историческом обосновании собственности и его критике классической доктрины справедливого распределения, а также критике Хайеком “социальной справедливости” и его аргументах в пользу рыночного экономического порядка.

Бонусная часть, Углубленные философские подходы к либертарианству”, рассматривает развитие и защиту Гиллелем Штайнером “лево-либертарианской” доктрины, которая в значительной степени вытекает из его предыдущей работы Социальная статика, и книгу Лорена Ломански Люди, права и этические сообщества, которая обосновывает контрактную защиту базовых этических прав по Юму; отстаивание Дагласом Расмуссеном и Дагласом Дэном Уилом либертарианских политических выводов на основе их нео-аристотелевского подхода к природе и ценности раскрытия человеческой личности; и изощрённую, опосредованно утилитаристскую около-либертарианскую концепцию Шмидца.

Наконец, Часть 5, “Возражения: внутренние и внешние”, начинается с дебатов между анархо-либертарианцами, либертарианцами, защищающими минимальное государство, но отвергающими налоги, и либертарианцами, допускающими налоги в том случае, если они направлены на защищающую права деятельность. Затем я перехожу к трём из бесчисленных критиков либертарианства. Я описываю и анализирую критику Джоном Ролзом либертарианства в изложении Нозика, возражения Лиама Мёрфи и Томаса Найджела по поводу либертарианской характеристики до-институциональных моральных прав, и попытки Г. А. Коэна продемонстрировать привлекательность и осуществимость эгалитаристского и (по крайней мере по духу) антикапиталистического экономического порядка.

На протяжении всей работы я стараюсь предложить читателю критическое, но вызывающее симпатию, описание центральных философских аргументов, что были когда-либо выдвинуты в пользу либертарианских (или около-либертарианских) выводов, и рассмотреть наиболее важную философскую критику либертарианских идей так, чтобы это рассмотрение пролило ещё больше света на те позиции, на которых стоит либертарианство. Моя цель – расширить читательское понимание приведённых выше тем в рамках либертарианской теории. Хотя я и не был скромен в цитировании своих философских эссе, я не использовал написание этой книги как повод для систематической презентации своих аргументов в поддержку либертарианства, включая мои собственные взгляды на то, как именно один человек транслирует теоретические умозаключения другого в рамках политической философии в разумные предложения изменить что-либо в нашем сложном и весьма запутанном мире.

---

^[1] Эта книга фокусируется на том, что часто ошибочно называется “правым либертарианством”. Это название игнорирует такие характеристики этого политического течения, как радикальный анти-этатизм, включающий в себя отказ от навязываемого государством морализма и патернализма, государственных действий принудительного характера, совершаемых в пользу чьих-либо специальных интересов, а также государственного авантюризма в дипломатической и военной сферах.

^[2] Такие решения не ограничивается стандартными институтами частной собственности и максимизации прибыли. О добровольных организациях взаимопомощи см. Бейто (2000). О добровольной организации коммунальной собственности см. Остром (1990).

^[3] Некоторые версии подхода взаимной выгоды сформулированы в “контрактной” терминологии. В либертарианском варианте он присутствует у Нарвесона (1988; 2017). Другие подходы используются в терминологии “общественного разума”. Про близкий к классическому либерализму вариант такого подхода см. Гауса (2012), а также Валлиера (2017).

^[4] Например, анархо-индивидуалист Бенджамин Такер отстаивал вид либертарианства, основанный на эгоизме Штирнера, в то время как Бернард Босанке отстаивал другой вид либертарианства, основанный на его метафизическом социализме (Босанке 2001).

---