Как и предполагала, по дороге прочла “Улитку на склоне” Стругацких, на которую давно обещала обзор.
Буду банальной: книга исключительно странна и почти бессвязна, отсюда, наверное, так много желающих отыскать там глубокие смыслы. Сюжет даётся в вики, пересказывать не буду.
Пытаясь понять, что имели в виду авторы, я сделала несколько предположений, потом решила их проверить и глянула стенограмму презентации Бориса Стругацкого, сделанной в 1987 году, незадолго до полного издания книги (до того публиковалась по частям). Была удивлена. Стиль книги настолько отличается от ранее читанного, что я была уверена: это вещь, написанная поздними Стругацкими где-нибудь в восьмидесятых годах прошлого века, на фоне общего увлечения чернухой. Ан нет, оказалось, что эта вещь хоть и написана позже всего, что я у них доселе читала, но ненамного, это всё те же шестидесятые.
В целом книга немного напомнила мне “Полковнику никто не пишет” Маркеса: такая же вялая и бесполезная возня в ожидании давно обещанных вещей, на которые у героя нет возможностей повлиять. Разумеется, хочется провести параллели с советской действительностью, где Управление это советская бюрократия, Лес это советский народ, главгерой Перец это советская интеллигенция, которая стремится быть ближе к народу, но не в состоянии его понять, а главгерой Кандид это та же советская интеллигенция, только угодившая, скажем, в ссылку куда-нибудь во глубину сибирских руд. Аналогия получится ничуть не хуже и ничуть не менее достоверной, чем задуманная авторами, где Управление это настоящее, а Лес – будущее.
В предыдущих книгах Стругацких, которые мне попадались, секса практически не было, если не считать совершенно проходного эпизода между доном Руматой и доной Оканой в “Трудно быть богом”. Тут же они развернулись существенно шире, но продолжают гнуть ту же линию, что и при демонстрации средневекового общества: секс это грубо, это мещанство, человеку не подобает подобная низость, ему следует быть сытым одною лишь духовной близостью. Именно так происходит в произведениях Стругацких у всех положительных героев: они заводят сугубо платонические отношения, и уж точно не размножаются. Не знаю, о чём это говорит больше: о советских цензорах или же о позиции самих Стругацких, но деталь вполне характерная.
При этом мне кажется, что они, в общем-то, понимали – с этой их позицией что-то не то – и показывая в качестве Будущего однополое партеногенетическое общество, они сделали его не менее отталкивающим, чем прямолинейное мещанское похабство Настоящего. Не знаю уж, откуда они понабрались таких мизантропических идей, вроде бы их старший товарищ Иван Ефремов половой вопрос отнюдь не демонизировал (читала у него только Таис Афинскую, но верю, что и в фантастике он от своей идеологии по данному вопросу не отступал). Пока что лучшую картину светлого будущего со здоровым отношением к сексу я видела у Александра Розова в Меганезийском цикле.
ИМХО, Стругацкие – не Тарковский, смысл их книг не требуется домысливать самому. 🙂 И “вялая и бесполезная возня” и “демонизация секса” – не случайность, а существенные компоненты, работающие на идею романа.
“Возня” показывает обреченность старого мира. Его развитие прекратилось, он в тупике, ему некуда идти и нечего делать. Он не может защищаться от вызовов и угроз нового мира, и только бестолково квохчет, пока хищник спокойно отхватывает от него кусок за куском, превращая женщин в Подруг, а деревни – в Озера.
“Демонизация” показывает смену этики. То, что для старого – теплое и ламповое, для нового – грязное, глупое и омерзительное. Настолько дикое и отсталое, что “козлики” для подруг – вообще не субьекты. Не люди, а что-то вроде бродячих собак.
“Возня” показывает, что от нового невозможно защититься, а “демонизация” – что с ним невозможно договориться.
И то и другое работает на основную задачу этой половины книги – показать, как выглядит наступление неизбежного Светлого Будущего с точки зрения обреченного Темного Настоящего. На мой взгляд, показано сильно. И, для книги написанной два поколения назад, звучит пугающе современно.
Что до другой половины книги, там основная мысль – общество устроено настолько сложно, и, с виду, абсурдно, что попытки его понять или тем более управлять его развитием смехотворны. Даже сам Институт, т.е. инструмент, которым ты пытаешься орудовать – тоже общество и тоже действует по своим, нам непонятным законам. Мысль, кстати, вполне либертарианская, и дойти до нее людям, которые всего несколько лет назад были обычными оболваненными комсомольцами-сталинистами – это круто.
Спасибо, интересное уточнение. Разве что дополню, что у нас нет инструмента, чтобы измерить, насколько светлым является будущее и насколько тёмным настоящее: это субъективные оценки, так что без указания субъекта, для которого что-то есть светлое, а что-то тёмное, я бы предпочла эти прилагательные опускать.
Вообще, конечно, самая обидная недосказанность в книге – это слишком скомканный разговор между Кандидом и представительницей классической триады “девушка-женщина-старуха”. Скажем, в “Хищных вещах века” есть беседа между Жилиным и Опиром, где последний изложил концепцию светлого настоящего, а дальше Жилин полемизирует у себя в голове с ней в рамках концепции светлого будущего. Здесь же ни у настоящего, ни у будущего концепций нет. Точнее, у будущего она есть, целенаправленно реализуется, но остаётся полностью за кадром.
без указания субъекта, для которого что-то есть светлое, а что-то тёмное, я бы предпочла эти прилагательные опускать.
Да и книга собственно об этом. Авторы спорят с мейнстримной тогда концепцией прогресса, как движением от темного прошлого к светлому будущему. Авторы показывают, что это будущее будет светлО далеко не для всех субьектов. Что по тем временам – почти что антисоветчина.
скомканный разговор между Кандидом и представительницей классической триады «девушка-женщина-старуха».
Так и задумано. Какой может быть разговор с залетевшей в окно мухой? Вы можете ее прогнать, прихлопнуть, в крайнем случае как-нибудь использовать. Чего вы никак не будете делать – это обьяснять ей свою концепцию. Или рассказывать ей как пролететь в Белые Скалы.
в «Хищных вещах века» есть беседа между Жилиным и Опиром, где последний изложил концепцию светлого настоящего
“Хищные вещи” – спор с концепцией Опира (aka “борьба с мещанством”). А “Улитка” – не спор с концепцией партеногенеза. Вместо партеногенеза могло быть что угодно, дело же не в нем. Не важно, чем конкретно будет вытеснено наше настоящее. Важно, что это вытеснение неизбежно.
Здесь же ни у настоящего, ни у будущего концепций нет. Точнее, у будущего она есть, целенаправленно реализуется, но остаётся полностью за кадром.
Так и задумано. Будущее зловеще, чуждо и непонятно. И чем непонятнее, тем страшнее. Поэтому, если бы авторы подробно описали механизмы
Одержания, социальную структуру Города и физику лилового облака, книга стала бы слабее.