Сетевое государство. 2. История как траектория.

Марксистская концепция классовой борьбы была настолько влиятельной, что люди не осознавали: иногда эти революционные классы побеждали и становились правящими классами. А затем, в свою очередь, боролись с последующими революционными классами.

Фактически, это происходило довольно часто.

Если мы хотим построить стартап-сообщество, понимание этого факта очень важно. Если мы существенно не отличаемся от истеблишмента (если у нас нет «предложения десятикратно большей прибыли», как выразился бы венчурный капиталист), мы не сможем привлекать граждан.

Социальная дифференциация означает в некотором смысле быть революционными. Не обязательно в смысле Парижской Коммуны. Это может быть моральная революционность в смысле переворачивания некоторых предпосылок, которые общество в целом считает хорошими, но про которые мы можем показать посредством тщательного изучения истории, что они на самом деле плохи⁷⁵. Эта моральная инверсия – это и есть моральная инновация, лежащая в основе стартап-сообщества, и это неизбежно приводит нас к столкновению левых и правых.

2.8.1. Зачем вообще обсуждать левых и правых?

Подождите. Разве мы не можем просто использовать технологии без политики или использовать технологии, чтобы избежать политики? К сожалению, нет, потому что политика – это люди, которые с вами не согласны. Если вы работаете с компьютерами, роботами или чистой математикой, у вас нет политики. Если мы находитесмся в высокоорганизованном обществе, у нас также нет политики. Но чтобы построить такое высокоорганизованное общество с нуля, нужно думать о политике.

Другими словами, если основателям стартапов 2000-х и 2010-х годов приходилось выходить за рамки технологий и изучать бизнес, то основателям стартап-сообществ 2020-х годов необходимо сперва изучить историю и политику. Потому что для формирования нации необходима теория, описывающая левых и правых.

Наша теория начинается с обсуждения раскола между представлениями о моральном и технологическом прогрессе, с аналогии между политическим и финансовым арбитражем, с рынка для революционеров – как политических, так технологических – а также с концепции стартап-сообществ как способа вновь воссоединить моральный и технический прогресс.

Далее, используя пространственную теорию голосования, мы обсудим левых и правых как реальные конструкты, чтобы избежать возражения о том, что левых и правых на самом деле не существуют, и уточним наше наблюдение, отметив, что это конструкты, реальные лишь на конкретный момент времени.

Впоследствии мы используем примеры того, что мы называем левым, правым и либертарианским циклами, в контексте как государственных политических движений, так и более поздних сетецентрических технологических стартапов, чтобы разобраться, как левые и правые меняются с течением времени.

Наконец, мы обсудим несколько конкретных «переворотов» в истории, когда команды-победители меняли идеологическую ориентацию после победы, и выскажемся о том, как будет выглядеть следующий переворот.

2.8.2. Воссоединение технологического и морального прогресса

Прежде чем мы перейдём к противостоянию левых и правых, отметим, что концепция запуска нового проекта с моральной, а не с технологической инновацией будет незнакома многим основателям технологических компаний. Давайте сперва познакомимся с ней.

Во-первых, нам необходимо понять удивительное сходство между основателями стартапов и политическими активистами, между теми, кто сосредоточен на технологических инновациях, и теми, кто заинтересован в моральном благе. Прогрессисты начала века считали это одним и тем же: прогресс был одновременно и технологическим и моральным. Например, общественная санитария была одновременно технологической инновацией и моральным благом («чистота была рядом с благочестием»).

В последнее время между технологическими и моральными новаторами возникли разногласия, поскольку истеблишмент США теперь считает своих экономических разрушителей врагами.⁷⁶ Как мы убедимся позже, идея финансирования президентов стартап-сообществ по всему миру может воссоединить технологический и моральный прогресс. Но что именно мы подразумеваем под «моральным прогрессом»?

2.8.2.1. Моральный прогресс — это моральные инновации, это моральная инверсия

Если вы хотите обеспечить моральный, а не только технологический прогресс, вам придется ввести новые моральные предпосылки, которые перевернут то, во что люди верили раньше. Таким образом, моральная инновация для одного человека — это моральная инверсия для другого человека. Вот несколько конкретных примеров:

• курение было приемлемо, теперь считается «плохим»
• алкоголь был «плохим» во времена сухого закона, теперь стал приемлемым
• прибыль была «плохой» при коммунизме, теперь приемлема
• колледж когда-то считался просто приемлемым, но в послевоенное время стал «хорошим»

Сразу приходят на ум некоторые наблюдения:

1. Во-первых, вы можете продолжить этот список множеством других примеров (мы избегали самых очевидных). И вы, возможно, понимаете, что значительная часть сегодняшних публичных дискуссий посвящена дебатам о том, является ли Х морально хорошим или плохим, обычно без совсем уж прямых заявлений на этот счёт.
2. Во-вторых, моральная инновация не должна полностью переворачивать что-то с «хорошего» на «плохое». Аккуратное переключение с «плохого» на «приемлемое» или с «приемлемого» на «плохое» может иметь весьма важные последствия.
3. В-третьих, мы видим, что моральный прогресс не так прост, как технологический. Моральный шаг вперед, который предложил коммунизм – предпосылка о том, что «прибыль – это плохо» – на самом деле был ужасным нововведением, которое привело к гибели десятков миллионов людей и ухудшению общего положения в мире. Напротив, моральные инновации эпохи Просвещения были хороши, по крайней мере, в том смысле, что они вели к технологическому развитию.
4. В-четвертых, последний пункт показывает нетривиальность определения того, что означает «моральное благо». Означает ли это деонтологическое или же консеквенциалистское благо? То есть, хорош ли этот моральный принцип в каком-то абстрактном смысле или он хорош, потому что дает измеримо хорошие результаты?⁷⁷
5. В-пятых, если моральные основы некоего общества в целом верны, то большинство предлагаемых моральных инноваций или инверсий, будучи в целом навязаны людям, лишь ухудшат их положение.

Всё это правда, но важно кое-что осознать. Ключевым моментом для основателя стартап-сообщества должно быть то, что значительная часть людей хочет морального прогресса. Точно так же, как технологический инноватор хочет попасть на Марс, большая часть общества хочет чувствовать себя хорошими парнями, сражающимися за какое-то великое дело. И если вы не дадите им эту причину, они придумают её и/или начнут драться друг с другом. (Обратите внимание, что Марс сам по себе становится моральной причиной, если сформулировать через «планету Б для человечества» или «исследование нового фронтира».)

Во-вторых, важно понимать, что сфера моральных инноваций может быть ограничена в случае добровольности участия. Коммунистические революции 20 века были злом не только из-за своих убийственных результатов, но и потому, что они проводили масштабные эксперименты над людьми против их воли. Тех, кто хотел отказаться, уехать, останавливали берлинские стены и железные занавесы. Но забытые американские «коммунистические общины» 1800-х годов в целом были хороши, потому что там оставались только те, кто хотел в этом участвовать. Тот, кому это не нравилось, мог уйти. Вот почему открытый фронтир так важен: он даёт пространство для моральных инноваций, не затрагивая тех, кто не согласен на эксперимент.

Третье осознание состоит в том, что технологические инновации стимулируют моральные инновации. Хотя человеческая природа остаётся примерно постоянной, технологии — меняются. Новые технологии вызывают появление новых моральных принципов или переоценку старых. Рассмотрим предпосылку о том, что «свобода слова — это хорошо»: в 1776 году это означает одно, в эпоху высокоцентрализованных средств массовой информации — другое, а в эпоху, когда всё сводится к цифровым символам, передаваемым через интернет — третье.

С этим связано ещё одно осознание: моральные инновации стимулируют технологические инновации. Когда гелиоцентрическая модель перестала считаться моральным «злом», люди смогли разработать более точные звездные карты, которые со временем привели нас к океанской навигации, спутникам и космическим путешествиям. И наоборот, если вы введёте моральную предпосылку о том, что «цифровая централизация — это плохо», вы продвинетесь по той ветви дерева технологий, которая начинается с Биткоина.

И последнее соображение: так же, как большинство попыток технологических инноваций терпят неудачу, та же судьба ждёт и большинство попыток моральных инноваций. Однако, если эти неудачи происходят в ограниченных рамках консенсусного стартап-сообщества, они более приемлемы в качестве цены морального прогресса. И если вы думаете, что общество во многих отношениях сейчас в целом стало плохим, возможно, не так уж сложно найти способы улучшить его посредством моральной инверсии.

2.8.2.2. Политический арбитраж и финансовый арбитраж

Моральная инверсия — это форма политического арбитража. Ницше критиковал христианство за это, но также был вынужден признать, что это работало.⁷⁸ Почему это работало? Одна из точек зрения состоит в том, что «порицать благоденствующих и утешать страждущих» — это, по сути, та же концепция, что и покупать по низкой цене, продавать по высокой. Вы поддерживаете что-то, когда цена низкая, и встаёте в короткую позицию, когда она высокая.

Эмоциональный заряд у этих понятий, конечно, очень разный. Политический арбитраж, направленный на поддержку людей с низким статусом и нападки на тех, кто имеет высокий статус, обычно оформляется как моральный императив, в то время как финансовый арбитраж, заключающийся в покупке активов с низкой стоимостью и продаже активов с высокой стоимостью, обычно изображается как беспристрастный механизм получения финансового капитала. Но вспомните, что люди иногда действительно приводят моральные аргументы в пользу того, чтобы покупать дёшево и продавать дорого («это помогает рынкам стать более эффективными»). Таким образом, вы также можете перевернуть эмоциональный заряд слов другой стороны и подумать о «порицании благоденствующих и утешении страждущих» как о беспристрастном механизме получения политического капитала.

Есть связанное с этим наблюдение: концепция «покупай дешево, продавай дорого» предполагает, что существует множество различных активов на выбор и множество направлений для арбитража. Напротив, концепция «порицать благоденствующих и утешать страждущих» молчаливо предполагает только одно направление: сильные против слабых. Однако существует несколько направлений применения власти. Например, человек, который собирает миллион долларов на благотворительность, может экономически благоденствовать, но при этом быть социально слабым по сравнению с журналистом истеблишмента, который решает порицать его за его твиты. Таким образом, способность определять, кто именно «благоденствует», а кто «страждет», сама по себе оказывается формой власти. Тот, кто может выбрать, кого назвать «благоденствующим», кто может выбрать направление политического арбитража, может продолжать разрушать «благоденствие», сам оставаясь при этом вполне благоденствующим. А это означает, что концепция «порицания благоденствующих и утешения страдающих» также может быть механизмом поддержания политического капитала.

Собрав воедино все эти соображения, мы можем начать относить большую часть витающих в воздухе моральных формулировок к своего рода политическому арбитражу, что позволит нам начать думать об этом более рационально. Политический арбитраж предполагает поддержку фракции, которая сегодня политически слабее, чем могла бы или чем должна быть. Ранний сторонник, который рискует своим собственным политическим капиталом, чтобы придать своей фракции более справедливое влияние, также сможет получить часть этой власти, если она и впрямь появится.

Стоит задуматься о статусе, который получили отцы-основатели, первые большевики, победившие в гражданской войне коммунисты Мао, борцы за гражданские права или восточноевропейские диссиденты после падения Советов. Все эти очень разные группы социальных революционеров пошли на значительный статусный риск — и после революции получили значительные статусные награды.

2.8.2.3. Рынок для революционеров

Как только мы увидим соответствие между финансовым и политическим арбитражем, мы поймём, что существует рынок для революционеров.

Сегодня существует два типа революционеров: технологические и политические. И есть два типа сторонников этих революционеров: венчурные капиталисты и филантропы. Спонсоры ищут основателей, амбициозных лидеров новых технологических компаний и новых политических движений. И это рынок для революционеров.

Используя этот подход, мы можем сопоставить технологическую экосистему с политической. Мы можем провести аналогию между основателями технологических компаний и политическими активистами, венчурными капиталистами и политическими филантропами, технологическими трендами и социальными движениями, школой стартапов YC и форумом свободы в Осло, «Руководством по быстрому росту» и «Красивой проблемой», стартапами и НПО, крупными компаниями и правительственными учреждениями, Crunchbase и CharityNavigator, и так далее.

Точно так же, как существует целая экосистема для поиска и поддержки основателей технологических компаний, существует аналогичная экосистема для политических активистов. Конечно, всё это не столь откровенно. Между политическими филантропами и их молодыми протеже нет договоров об условиях, нет «выходов» на миллиарды долларов, и мы обычно не видим, чтобы политические активисты хвастались своим финансированием в том же духе, в каком основатели технологических компаний говорят о своих инвесторах. В действительности пути финансирования зачастую даже намеренно скрываются, чтобы помешать исследованиям оппозиции.

Но процесс перехода от одного революционера с блестящей идеей к небольшой группе со скромным финансированием и далее к массовому движению – похож на путь технологического стартапа. И финал может быть ещё более амбициозным; если ведущие основатели технологических компаний в конечном итоге будут управлять такими публичными компаниями, как Google и Facebook, то ведущие политические активисты в конечном итоге будут управлять такими странами, как Мьянма и Венгрия.⁷⁹ «Опубличивание» происходит по-другому.

Посмотрим ещё раз на карьеры таких разных политических активистов, как Аун Сан Су Чжи, Виктор Орбан, Вацлав Гавел, Хамид Карзай, Ахмад Чалаби, Джошуа Вонг, Лю Сяобо и им подобных. Все они укладываются в нашу модель. Западные ресурсы помогали им прийти к власти и построить прозападные правительства в своем регионе. Это не означает, что такие политактивисты всегда побеждали (Вонг и Сяобо этого не сумели), или хорошо справились на посту (Карзай и Чалаби этого не сумели), или даже оставались на стороне Запада на неопределенный срок (Су Чжи и Орбан не стали). Но если вы проследите карьеру каждого из них, вы увидите что-то вроде того эпизода, когда Сорос финансировал Орбана, и оба совместно выступали в качестве революционной силы против Советов. В тот момент Сорос был филантропом, а Орбан — его протеже, подобно тому, как венчурный капиталист мог бы поддержать амбициозного молодого стартапера. Это классический пример того, как сторонники ищут лидеров на рынке революционеров.

2.8.2.4. Стартап-сообщества воссоединяют технологический и моральный прогресс

Мысль о том, что все эти различные политические революции похожи на стартапы, поддерживаемые венчурным капиталом, может показаться удивительной и даже тревожной. Но революции сложно инициировать, поэтому спонсором часто оказывается великая держава. Например, французы сыграли решающую роль в Американской революции.

Чем это актуально для нас? Стартап-сообщество воссоединяет концепции технологической и политической революции, объединяет два разных вида прогресса и открывает новый путь к власти. Потому что теперь и основатель технологической компании, и политический активист могут объявить себя президентами стартап-сообщества.

Спонсоры могут финансировать стартап-сообщества, используя механизмы, созданные для технологических стартапов, открыто, с чёткими контрактами и с согласия всех граждан. Но они также могут достичь моральных инноваций, к которым стремятся политические революционеры. И если эти стартап-сообщества строятся на фронтире, будь то цифровой или физический, тогда моральные инновации больше не навязываются сверху вниз, а принимаются снизу вверх людьми, которые решили войти в сообщество. Это дает амбициозным молодым политическим реформаторам более надёжный способ достижения своих целей.

Вкратце: если раньше мы видели, как основатель технологической компании создаёт стартап, чтобы добиться экономических изменений, а политический активист создаёт социальное движение, чтобы добиться моральных изменений, то в будущем мы сможем увидеть, как стартап-сообщества, которые мы описываем в этой работе, сочетают в себе аспекты того и другого.

2.8.3. Две идеологии

2.8.3.1. Пространственная теория голосования

Теперь вернёмся к левым и правым.

Самый простой подход — говорить о левых и правых, как будто это постоянные категории; вы услышите это, когда люди будут говорить о «левых» и «правых» как о группах.

Подход второго порядка — оспорить эту дихотомию. Люди замечают (и совершенно корректно!), что происходят перестановки, что дихотомизация левых и правых не полностью отражает⁸⁰ политическое поведение, что массы не так идеологически последовательны, как элиты, что категории меняются со временем и так далее.

Подход третьего порядка состоит в том, чтобы признать эту сложность, но использовать пространственную теорию голосования, которая позволяет нам оценивать ситуацию количественно. Как мы можем видеть, пространственная теория голосования позволяет нам анализировать всё: от голосов в Конгрессе до решений Верховного суда и редакционных статей в газетах. После проведения такого анализа мы увидим, что первый главный компонент пространственного распределения голосов действительно будет соответствовать спектру левых/правых.

Подход четвертого порядка заключается в том, чтобы отметить, что эта ось (вполне реальная!) фактически вращается с течением времени. Речь идет скорее об относительном племенном позиционировании (голосование за членов одного и того же политического племени), чем об абсолютном идеологическом позиционировании (голосование за постоянную идеологическую позицию). Революционная тактика приводит к тому, что одно племя рано или поздно получает власть, а тактика правящего класса рано или поздно не поможет отстоять власть, удерживаемую другим племенем, поэтому «левые» и «правые» будут в масштабе истории постепенно меняться, даже если названия племен останутся прежними.

2.8.3.2. Столкновения создают фракции

Поскольку с точки зрения теории игр оптимальной является тактика формирования коалиций, постоянно возникает две фракции. Дело в том, что если в борьбе за какой-либо дефицитный ресурс одна группа объединяет вокруг себя союзников, а другая нет, то первая группа имеет тенденцию побеждать.

Это фундаментальная причина, почему люди склонны объединяться в две фракции, которые борются друг с другом за дефицитные ресурсы, пока одна не победит. Команда-победитель наслаждается кратким медовым месяцем, после чего она обычно снова распадается внутри себя на левую и правую фракции, и битва начинается заново. После Французской революции левая и правая фракции впервые возникли под этими именами. После Второй мировой войны некогда союзные США и СССР вступили в холодную войну. А после окончания Холодной войны победившая фракция США претерпела внутреннюю гиперполяризацию. Сильный лидер может на какое-то время помешать этому случиться, но распад победившей стороны на левую и правую фракции — это почти закон социальной физики.

2.8.3.3. Левые и правые как временная тактика, а не постоянные классы

Названия двух тактик, возникающих в этих битвах, можно проследить со времён Французской революции⁸¹ — левая и правая — но они почти как магнитные север и юг, как инь и ян, по-видимому, закодированы в нашей природе.

Левая тактика состоит в том, чтобы делегитимизировать существующий порядок, доказывать его несправедливость и стремиться к перераспределению дефицитных ресурсов (власти, денег, статуса, земли), в то время как правая тактика заключается в том, чтобы утверждать, что нынешний порядок справедлив, что левые вызывают хаос, и что последующий конфликт уничтожит дефицитный ресурс, а не просто перераспределит его.

Мы можем представить себе обстоятельства, при которых справедливой будет правая позиция, и когда таковой будет левая. Ключевая концепция заключается в том, что в историческом масштабе правые и левые — это временные тактики, а не определяющие характеристики племён. Например, протестанты изначально во времена Мартина Лютера использовали по отношению к католической церкви левую тактику. Затем, сотни лет спустя, американские потомки этих революционеров – протестантский истеблишмент, WASP – использовали правую тактику, чтобы защитить свою позицию правящего класса. Как мы увидим, в истории происходит множество таких переворотов, когда некое племя использует левую тактику в один исторический период, а его культурные потомки используют правую тактику в другой.

Каковы закономерности использования неким племенем левой или правой тактики? Племя, которое защищается (правящий класс), использует правую тактику, а племя, которое нападает (революционный класс), использует левую тактику. Поскольку институциональные защитники имеют тенденцию побеждать, каждый отдельный член революционного класса чувствует себя проигрывающим. Но поскольку институциональным защитникам приходится постоянно бороться с толпами революционеров, чтобы удержать свою позицию, правящий класс чувствует себя уязвимым.

Несмотря на большие победы, когда племени, использующему правую или левую тактику, удается на короткий промежуток времени зачистить поле от своих врагов, обычно вскоре возникает новое племя, которое находится слева или справа от победителя, и битва начинается заново. Сможем ли мы когда-нибудь вырваться из этого цикла конфликтов вокруг дефицитных ресурсов?

2.8.3.4. Фронтир смягчает фракционную борьбу

Ключевое слово здесь – дефицитные. Всё меняется, когда открывается фронтир, когда появляется новая область незанятого пространства, где ресурсы внезапно становятся менее дефицитными. Здесь меньше неизбежных споров, потому что угнетённая фракция может выбирать: бой или бегство, голос или выход. Потенциальным революционерам больше не обязательно использовать левую тактику, чтобы свергнуть правящий класс, что приведёт к ответным репрессиям со стороны правых. Вместо этого, если им не нравится текущий порядок, они могут уйти на фронтир, чтобы показать, что их путь лучше, или же потерпеть неудачу, как это случается со многими стартапами.

Фронтир означает, что революционеры одновременно менее практически затруднены на пути к реформам (поскольку правящий класс не может помешать им уйти на фронтир и забрать с собой недовольных граждан), но также и более этически ограничены (поскольку революционер не может просто навязывать желаемые им реформы указами, и вместо этого должен получить явное согласие, убеждая людей согласиться на свою юрисдикцию).

Однако это разумные компромиссы. Таким образом, хотя фронтир и не панацея, он, по крайней мере, оказывается предохранительным клапаном. Вот почему открытие фронтира может быть самым важным метаполитическим шагом, который мы в состоянии сделать для уменьшения политического конфликта.

2.8.3.5. Два призрака на множество тел

Мы говорили о левом и правом как о тактиках. Также можно представить это как жизнь двух призраков в разных телах. В любой популяции в любой момент времени одна субпопуляция будет одержима призраком левизны, а другая – правизны.

Левые и правые в этом смысле почти подобны духам, которые порхают от хозяина к хозяину, одновременно занимая умы миллионов людей, координируя группы друг против друга. И когда мы начинаем изучать историю религий или политических движений, становится видно, что у всех есть «левый метод» для революционного нападения и «правый метод» для защиты правящего класса.

Почему же тогда люди часто обсуждают левых и правых, как если бы это были постоянные классы, а не временные тактики?

Один из ответов можно найти по аналогии с технологическими стартапами. Точно так же, как стартап хочет сохранять как можно дольше пытается казаться «революционным», а крупная компания хочет как можно дольше казаться «доминирующей», так и революционным левым требуется время, чтобы признать, что они стали правящим классом, да и осознающему себя в качестве члена правящего класса не сразу доводится понять, что он фактически лишился власти. Парадоксально, но оба таких признания деморализуют. Очевидно, что для бывшего члена правящего класса признать, что их класс полностью проиграл — это удар по моральному духу. Но признание бывшим революционером своей победы также приводит к тому, что его паруса больше не ловят ветер революции, и он лишается своего морального оправдания.

Другая причина заключается в том, что переход, как правило, происходит постепенно, и виден лишь в историческом масштабе. Так что говорить о «левых» или «правых» в тот или иной период вполне разумно. Однако сегодня мы переживаем период перестройки, когда переключение между этими тактиками более заметно.

2.8.3.6. Моё левое это твоё правое

Обратите внимание, что мы не занимаем никакой позиции насчёт того, являются ли левые или правые стратегии объективно «хорошими». В нашей модели это всего лишь тактика, используемая враждующими племенами из двух разных социальных сетей. Революционное племя использует левую тактику, а правящее племя использует правую тактику. Но если племя, использующее левую тактику, начинает побеждать, оно начинает использовать правую тактику для защиты своих побед, и наоборот.

В качестве аналогии взглянем на эту гифку с двумя магнитами. Они отталкивают друг друга и оказываются в зеркальном положении. С левыми и правыми аналогично: мое левое — это твоё правое. Что бы ни выбрала одна сторона, другой придётся применить зеркальную тактику.

View post on imgur.com

Американцы увидели это в режиме ускоренной перемотки во время COVID. Сначала республиканцы были обеспокоены вирусом, а демократы называли людей расистами за то, что они обратили на него внимание. Затем, как только Трамп начал говорить, что вирус несерьёзен, позиции поменялись: демократы призвали к локдаунам и реализовывали их, а республиканцы боролись с ними с либертарианских позиций. Затем Трамп снова перешел к поддержке вакцинации, в то время как Байден, Харрис и другие демократы заявили, что не будут доверять непроверенным вакцинам Трампа. Затем появилась вакцина (та самая, которая со сверхсветовой скоростью была разработана администрацией Трампа!), и многие демократы внезапно оказались за то, чтобы ввести в действие то, чего они когда-то хотели избежать, в то время как многие республиканцы теперь освистали это как невыносимое посягательство на свободу.

Конечно, все эти метания можно рационализировать. Те, кто так поступает, обычно ссылаются на Кейнса: «Когда факты меняются, я меняю своё мнение, а что вы делаете, сэр?» Можно сказать, например, что США сначала были слишком апатичны по отношению к Covid-19, а затем отреагировали слишком остро. Убеждённые сторонники линии партии, несомненно, могут дать логические объяснения наблюдаемой последовательности событий.

Но давайте забудем на секунду об этих деталях и сосредоточимся на переобуваниях. Какую бы позицию ни занимала одна группа, другая поступала наоборот. Соответствующее бритве Оккама объяснение состоит в том, что это было просто отталкивание магнитов и борьба фракций. Провозглашаемые идеалы были всего лишь маской племенных интересов. Это соответствует модели, когда правые и левые со временем меняются местами, поскольку теперь мы уже в реальном времени видим, как происходят эти изменения. В такой период конфликт носит скорее племенной характер («демократы против республиканцев»), чем идеологический («левые против правых»).

Итак, подытоживаем: (а) левое и правое — это измеримые явления, которые мы можем видеть с помощью пространственной теории голосования, (б) ось лево/право реальна, но вращается со временем, (в) эти концепции – древние и неискоренимые, возможно, наравне с инь/ян или магнитным севером/югом, (г) они являются взаимодополняющей парой тактик для получения доступа к ограниченным ресурсам, (д) если одна группа использует левую тактику, другая почти вынуждена принять в ответ правую тактику, и наоборот, (е) фронтир сглаживает политическое противостояние левых и правых, потому что на фронтире менее выражены конфликты из-за дефицитных ресурсов, (ж) мы можем думать о левых как о революционной тактике, а о правых как о тактике правящего класса и (з) в историческом масштабе времени тактики постоянно меняют носителей.

Давайте теперь углубимся в этот последний момент, возможно, наименее очевидный, а именно концепцию, согласно которой призраки левизны и правизны меняют носителей в историческом масштабе времени. Начнём наше исследование с представления левого, правого и либертарианского циклов.

2.8.4. Три цикла

2.8.4.1. Левый цикл

Левый цикл — это история о том, как революционный класс становится правящим классом.

Подумайте о следующих понятиях: христианский король, протестантский истеблишмент, республиканский консерватор, советский националист, предприниматель из КПК или капиталист из движения Пробуждения. Каждый из этих сложносоставных терминов – это синтез понятия, которое когда-то ассоциировались с левыми концепциями, и понятия, связанного с правыми.

Этот префикс важен: когда-то ассоциированный с левыми идеями. В какой-то момент христиане возглавили революционное движение против Римской империи, протестанты возглавили децентралистское движение против католической церкви, республиканцы возглавили аболиционистское движение против Юга, Советы возглавили интернационалистическое движение против националистического Белого движения, КПК возглавила коммунистическое движение против капиталистов, а Пробудившиеся возглавили критическое движение против американских институтов.

Но затем они обрели власть, а вместе с ней появились и новые привычки. Революционные левые, оправдывавшие приход к власти, частично трансформировались в институциональных правых, оправдывавших применение власти. По своей природе революционная группа применяет левую тактику, чтобы получить власть, но как только она побеждает, она обнаруживает, что ей необходимо использовать правую тактику, чтобы сохранить власть против нового поколения левых повстанцев. Ленин обещал землю, мир и хлеб — затем Троцкий быстро организовал Красную Армию. Таким образом левый революционер воссоздал правую иерархию.

Можно сформулировать это в виде истории: движимая манифестом группа революционеров, сражалась бы с тираном и обрела власть – лишь для того, чтобы какой-нибудь персонаж вроде Сталина скомпрометировал революцию, перехватил бразды правления и стал новым тираном. Против его порядка потребуется новый манифест и новая революция. Большую часть описанной динамики отражает превосходный короткометражный фильм «Ужин для немногих»⁸².

Если мы возьмем 1000-летнюю перспективу, то это длинный цикл, который начинается с того, что христианские революционеры к 476 году н.э. разрушают Западную Римскую империю, это приводит к возникновению правящей Католической церкви и Священной Римской империи, а затем (более 1000 лет спустя! ) мы видим, как Мартин Лютер в 1517 году н.э. прикрепляет свои Девяносто пять тезисов к Виттенбергской церкви – как новый манифест, который порождает совершенно новое поколение революционеров-протестантов.

Есть ли какая-либо альтернатива этому циклу, когда в конце революции к власти приходит новый правящий класс? Что ж, если революция не приводит к какому-то порядку, получается больше похоже на сценарий Пол Пота или Стелы семи убийств, где «революция» поддерживается бесконечными убийствами. Что-то подобное, возможно, и ознаменовало крах цивилизаций прошлого.

Таким образом, какой-то порядок после революции предпочтительнее. Это возвращает нас к взаимопроникновению левого и правого: христианским королям, протестантскому истеблишменту, республиканским консерваторам, советским националистам, предпринимателям из КПК и пробудившимся капиталистам. Каждый из них оправдывает новый правящий класс, новый порядок при помощи языка революционного класса.

Обратим внимание, что не каждая из этих смесей имеет точно равные доли революции и традиции. Но сама эта модель повторяется в истории неоднократно. Успешный революционный класс становится институциональным классом, затем происходит перегруппировка, и новый институциональный класс сталкивается с новым революционным классом.⁸³

2.8.4.2. Правый цикл

Правый цикл – это история, содержащаяся в известном высказывании: сильные люди создают хорошие времена, хорошие времена создают слабых людей, слабые люди создают тяжёлые времена, а тяжёлые времена создают сильных людей. Вот визуально:

Этот цикл начинается справа и поворачивает налево. Если описывать его в виде истории, она началась бы с возвышения небольшой группы спартанцев, придерживающихся строгих нравов. Они зарождаются на границах империи, этакие варварские вожди с сильным чувством группового духа – то, что ибн Халдун назвал бы асабийей. Затем они приходят в движение и начинают завоевывать мир. Их неукротимая воля пронзает насквозь окружающую их выродившуюся империю. В конечном итоге они достигают полной победы. Сильные люди создают хорошие времена.

Но по мере роста они больше не могут делать всё на доверии, а потому должны начать внедрять налоги и процедуры. А созданное ими богатство начинает привлекать ленивых паразитов, людей, которые хотят присоединиться к чему-то великому, а не построить что-то великое сами. А в их владениях находится множество людей, которых они только что завоевали, которые не разделяют их ценностей и к тому же не очень любят, когда их завоевывают. Никто не хочет работать так усердно или быть столь же безжалостным, как эта группа отцов-основателей, учитывая, какие богатства лежат под ногами, поэтому они развлекаются и заняты ссорами друг с другом из-за пустяков. Итак, хорошие времена создают слабых людей.

В конце концов эта бюрократическая, разобщенная, декадентская империя попадает в руки новой банды спартанцев извне. И таким образом слабые люди создают тяжелые времена и, в свою очередь, оказываются добычей сильных людей.

2.8.4.3. Либертарианский цикл

Либертарианский цикл — это история о том, как либертарианец, создавший свою компанию, воссоздаёт государство.

Первым делом либертарианец покидает удушающую бюрократию большой компании, чтобы основать свою собственную. Большинство таких одиночек сразу же терпит неудачу, но благодаря превосходству в манёвре и высокой мотивации в работе основатель компании может заработать достаточно денег, чтобы нанять кого-нибудь. В первые дни наиболее важной величиной является скорость развития. Каждый человек должен быть незаменим.

В конце концов, в случае успеха, компания начинает обретать некоторую структуру. Консервативизм берет верх. Поскольку бизнес постоянно растёт, основатель добавляет чёткую структуру, определяет траектории карьерного роста и стабильную иерархию. Теперь самой важной величиной становится “автобусное число” – максимальное количество людей, которых может сбить автобус, чтобы компания продолжала работать. Внезапно каждый человек теперь должен стать заменимым.

Это похоже на переход от одноклеточности к многоклеточности. Основателю приходится инвестировать в бюрократию, которая обезличивает компанию и превращает каждого сотрудника во взаимозаменяемую часть. В противном случае один человек может уйти, и компания развалится.

Примерно в это время в компанию начинают проникать паразиты. Они не хотят рисковать собственный малый или даже надомный бизнес. Они хотят много льгот, высоких зарплат, низкой рабочей нагрузки и минимальной работы с максимальной отдачей. Они на самом деле не ориентированы на справедливость; компания — это просто работа, и они имеют с неё ренту. Взаимозаменяемость их даже привлекает! Они знают, что им не нужно тянуть на себя ответственность, что они не несут индивидуальной ответственности за успех или неудачу бизнеса. Система их поддержит. Такое поведение для них рационально, но оно перерождается в привилегированность и в конечном итоге приводит к краху бизнес-модели компании, хотя это может занять очень много времени.

Наконец, какой-то сотрудник, чья инициатива подавляется, решает выйти из отупляющей бюрократии и основать собственную компанию на либертарианских принципах, что запускает цикл заново. Согласно спиральной теории истории, весь прогресс происходит по оси Z: человек создаёт компании, масштабирует бюрократию, чтобы помочь ей развиваться, а после видит, как бюрократия захватывает власть и стимулирует лучших уйти. Так основатель-либертарианец воссоздаёт государство.

2.8.4.4. Единый цикл

Всё вышесказанное можно соединить в теорию единого цикла.

• Левый цикл начинается с группы революционных левых, которые затем становятся институциональными правыми.
• Правый цикл начинается с группы решительных правых, которые затем становятся декадентскими левыми.
• Либертарианский цикл начинается с группы идеологических либертарианцев, которые в конечном итоге строят бюрократическое государство.

Если соединить это вместе, получаются революционные, решительные идеологи (обобщаем левых/правых/либертарианцев), чья славная победа заканчивается институциональным, бюрократическим, упадком (обобщаем левый/правый/либертарианский цикл).

Большинство людей недостаточно изучили историю, чтобы иметь представление о цикличности в столетнем или более длительном масштабе времени. Но многие люди знакомы с жизненным циклом успешных технологических стартапов, которые демонстрируют такое поведение в течение 10 лет. Это самый продолжительный эксперимент, который мы можем проводить неоднократно в течение человеческой жизни. И, к счастью, результаты широко засвидетельствованы.

То есть в нашей жизни мы видели много примеров того, как стартап разрушает доминирующую компанию⁸⁴ с помощью непредсказуемой тактики, сам становится действующим игроком, а затем использует уже тактику доминирующей компании для защиты от новой волны стартапов, выступающих против него.

Мы также своими глазами убедились, что успешный технологический стартап обычно представляет собой слияние левого и правого. У него есть левые аспекты миссионерского рвения, критики существующего порядка, желания что-то изменить, неформальной одежды и стиля, изначально плоской организационной структуры и революционных амбиций. Но у него также есть правые аспекты иерархии, лидерства, капитализма, подотчётности и договорного порядка. Если у вас есть только одно без другого, вы не сможете построить значимую компанию. Правое без левого — это в лучшем случае Бумажная компания Дандера и Миффлина⁸⁵; левое без правого — это идеалистический кооператив, который никогда не выпустит продукцию.

Наконец, мы также увидели, что, как и большинство революций, большинство стартапов терпят неудачу. Неудавшиеся стартапы не захватывают достаточную часть денежного рынка, а неудавшиеся революции не захватывают достаточную часть политического рынка сторонников. Но тем стартапам, которые добьются успеха, придётся бороться как со стартапами, так и даже с более крупными компаниями, пока они сами не станут глобальным голиафом (что бывает редко!).

Таким образом, теория единого цикла описывает цикл централизации, децентрализации и рецентрализации. Революционные, решительные идеологи отрываются от истеблишмента, а затем – если им это удается – создают гигантскую централизованную империю, которая впоследствии вырождается и порождает следующую группу революционных, решительных идеологов.

2.8.4.5. Новый босс: не в точности такой же, как старый

Описанная нами концепция – это не марксизм⁸⁶, поскольку в нём нет идеи групп, меняющих сторону слева направо и наоборот. Марксист молчаливо предусматривает только один переход, когда «бедные» победят «богатых», возвестят неизбежную эпоху коммунизма, и на этом всё. В их теории истории нет цикличности. Это одностороннее восхождение к утопии.

Теория единого цикла больше похожа на сюжет «Скотного двора», где «новый босс такой же, как старый босс», концепцию Ницше о религиях господ, отрывок из «Уроков истории» Дюрана о сердечном ритме экономики или модель конечных автоматов Скотта Александра.⁸⁷ Каждый из этих сюжетов рассказывает историю цикличности; книга Оруэлла посвящена цикличности элиты («новый босс такой же, как старый босс»), у Дюрана глава посвящена экономической цикличности, а пост Александра касается культурной цикличности.

Но теория единого цикла вовсе не говорит об именно идеальном цикле — новый босс может быть намного лучше или хуже старого, не может быть лишь в точности таким же. Это ближе всего к спиральной теории истории, потому что мы не обязательно возвращаемся в одно и то же место на оси Z. Многие из этих революций могут фактически ухудшить положение всех, представляя собой сдвиг назад по оси Z, точно так же, как терпят неудачу многие стартапы. Однако время от времени происходят решающие революции – обычно в некотором смысле открывающие фронтир – которые толкают человечество вперёд по оси Z и изменяют мир к лучшему.

2.8.4.6. Победа в священной войне

Один из способов размышления о теории единого цикла — объединить нашу теорию левого как тактики революционного класса и правого как тактики правящего класса. Для победы лидеру нужны оба аспекта. Левый даёт святое оправдание для ведения войны, правый даёт силу для победы в битве, и вместе они позволяют этому лидеру вести священную войну. Возьмем два примера:

• Мао был коммунистом, но он также был в полной мере «сильным человеком», созданным «трудными временами». В нем была эта правая безжалостность, и в отличие от стереотипного веганского пацифиста из либертарианских левых, его люди были готовы применять смертную казнь за любое преступление, реальное или воображаемое. Без некоторой доли этой правой физической мощи он не смог бы победить противостоящих ему националистов, которые были готовы использовать военную силу.⁸⁸
• И наоборот, если вспомнить о поляках и эстонцах, восставших против Советского Союза в 1980-е годы, они не только выдвигали традиционно правые аргументы в пользу капитализма, национализма и традиционной религии, они также выдвигали левые аргументы в пользу демократии и свободы слова. Без некоторой части этого традиционно левого гуманизма они бы не победили Советский Союз, который претендовал на ещё большую святость.

Дело в том, что в любой священной войне левое — это слово, а правое — это меч. Это священник и воин, и вам нужны оба.

Левые программируют умы. Священники и журналисты, научные круги и средства массовой информации вселяют в воинов чувство праведной цели. Они также оправдывают конфликт перед многочисленными свидетелями, убеждая их либо не вмешиваться, либо встать на сторону воинов. В этой концепции левого священники передают революционное рвение, оправдывающее войну против враждебного порядка, благословляют её, освящают ее, говорят, что это необходимо и добродетельно, мотивируют воинов, повышают их моральный дух и превращают их в носителей великой миссии, способных победить любого наемника.

Правые предоставляют ресурсы. Они приводят собственно воинов, фермеров и шахтёров, инженеров и локомотивы, грубую физическую мощь, необходимую иерархию, необходимую бережливость, прибыли и убытки, решимость и организованность, суровые истины, необходимые для поддержания движения, что дополняет моральные предпосылки, давшие старт движению, остриё копья, которое ведёт эту священную войну.

Почему для победы нужны и правые, и левые? Если это не война роботов (мы вернёмся к этому позже), нам нужны бойцы с высоким моральным духом, поэтому нам, очевидно, нужен правый компонент, как мы его определили. Но менее очевидно то, что без левой составляющей тоже не победить, потому что у наёмников моральный дух иссякнет гораздо раньше, чем у ревностных служителей миссии.

Немного задержимся на том, что правые часто недооценивают все, что не относится к физическому миру.⁸⁹ Если это относится и к вам, не стоит думать о том, что делают левые, просто как о словах, как о речёвках адептов Пробуждения или религиозной чепухе. То, что они делают, можно описать как создание социальной операционной системы, программного обеспечения для общества, кода, который координирует огромное количество людей для достижения общей цели, говоря им, что хорошо и что плохо, дозволено и недопустимо, похвально и отвратительно. А все логические выводы и реальные военные действия лишь вытекают из этих моральных предпосылок.

Подводя итог: для победы в войне действительно нужны и слово, и меч, как левое, так и правое. И эта концепция применима вне контекста буквальной войны, ко множеству крупномасштабных политических движений, потому что (переворачивая Клаузевица) политика – это война, осуществляемая другими средствами.

Опять же, это не означает, что каждое движение имеет точное соотношение левых и правых концепций 50/50, или что существует некая глобально оптимальная комбинация X% левых и Y% правых, которая работает во все периоды времени и для всех обществ, а также то, что «центр» всегда побеждает. Суть в том, что умирающее левое или правое движение часто можно активизировать, привнося идеи с другой стороны.

Группа, использующая правую тактику, часто испытывает дефицит подлинных смыслов, и цепляется за позицию правящего класса, не понимая, с чего они должны оправдывать её с нуля перед скептически настроенными наблюдателями. И наоборот, группе, использующей левую тактику, часто не хватает практичности, и она нападает на правящий класс без конкретного плана, чем заменить этот класс в случае революции. Синтез левого с правым в нашем понимании сильно отличается от того, что мы обычно называем гибридом левого с правым, то есть пассивного центризма.

2.8.5. Четыре переворота

Как выразился Сол Алинский в Правилах для радикалов: «Государь был написан Макиавелли для имущих о том, как удерживать власть. Правила для радикалов написаны для неимущих о том, как избавиться от имущих». Можно представить себе третью часть этой вымышленной трилогии, и она будет о том, что произойдет, когда Неимущие победят и станут Имущими.

Мы называем это политическим переворотом, в честь термина, связанного с криптовалютой. Переворот — это когда номер 1 внезапно становится номером 2, и наоборот. Это происходит, когда революционный класс свергает правящий класс только для того, чтобы стать новым правящим классом. Затем бывший правящий класс предается забвению… или становится новым революционным классом.

В этом разделе мы рассмотрим несколько переворотов: инверсию белого рабочего класса из левых в правые, американские и глобальные перевороты за последние 100 лет, а также ряд исторических переворотов, которые помещают эту динамику в более широкий контекст.

2.8.5.1. Пролетарский переворот

Первая шокирующая история — об инверсии рабочего класса. Как Стаханов стал Арчи Банкером? То есть, как белый рабочий класс за сто лет из ядра левого движения стал ядром правого?

Первое: кто вообще такой Стаханов? Это Чад соцреализма, мифический советский рабочий, которым хотели быть все мужчины и с которым хотели быть все женщины, который якобы добывал за день десять дневных норм угля, не только товарищ, но и настоящий бро, парень из «рабочей аристократии», который почему-то вообще ни разу не взял отпуск. Вот фотография Алексея Григорьевича Стаханова (вероятно вымышленного), 1930-е годы.

А кто такой Арчи Банкер? Ну, это нетерпимый глава семейства из некогда популярного шоу 70-х под названием «Все в семье». Роль Банкера заключалась в том, чтобы в каждом эпизоде его опускал «Мясная башка», его просвещенный зять с высшим образованием. Он — контраст для сценаристов телешоу, олицетворяющий все темное и отсталое в мире. А вот фотография (определенно вымышленного) Арчи Банкера 1971 года.

Итак: это два совершенно разных образа белого рабочего класса, с разницей всего в несколько десятилетий! Как произошёл переворот? Почему он произошёл?

Рабочий класс как оправдание революции

В первой половине 20 века человеком, на заботу о котором претендовали все просвещенные люди, был рабочий человек. Рабочий человек! Книга Эптона Синклера была для него. Оруэлл и Народный фронт сражались за него вместе со сталинистами в Гражданской войне в Испании. Все вёдра крови, пролитые Лениным, Троцким, Сталиным — всё это якобы было за него. Гитлер тоже заявлял, что поддерживает рабочего человека, конечно же, арийского; полное название его партии — Национал-социалистическая немецкая рабочая партия. И коммунисты, и фашисты в один голос утверждали, что рабочий человек это самая благородная, скромная, униженная и многострадальная жертва безжалостного класса капиталистов… а также храбрый, мускулистый и крепкий костяк неизбежной революции.

Именно в этом контексте повсюду развешивались плакаты со Стахановым (и их нацистские эквиваленты).

Конечно, на практике коммунизм был рабством, потому что рабочие должны были отдавать 100% своей выручки государству. По сути, стахановские плакаты были более циничными, чем любая капиталистическая инфографика в комнате отдыха. Советский рабочий не мог протестовать, не мог бастовать, не мог сменить работу, не мог ничего купить на свою «зарплату». И это были счастливчики! Неудачников заставил рыть Беломорканал голыми руками Троцкий или депортировал в Сибирь Сталин. Как и в нацистской Германии, труд не освобождал.

Но, как бы то ни было, коммунизм имел силу. На пике своего развития он покрывал «26% поверхности суши земного шара». Это была светская идеология, которая управляла рвением религиозного движения – чистое поклонение Государству или, в нашей терминологии, полная замена Бога – Властью. Спустя десятилетия, после того, как в постсталинском СССР рвение несколько поутихло, оно развернулось в полную силу в КНР и Камбодже. Политическая формула, которая возвела рабочего на пьедестал как жертву сильных мира сего, позволила диктаторам одному за другим приходить во всём мире к единоличной власти — Ленину, Троцкому, Сталину, Мао, Пол Поту, Кастро, Ким Ир Сену — а затем поработить рабочего человека во имя его освобождения.

Рабочий класс как противник революции

Затем произошло нечто интересное. США удалось избежать коммунистической революции (с трудом — см. Генри Уоллеса и Венону), пережить бурные 60-е годы и в достаточной мере поделиться доходами с профсоюзными рабочими, чтобы они стали идентифицировать себя с Америкой, а не с «безбожными русскими коммунистами». Физическим проявлением этого стал Бунт твёрдых шляп в 1970 году, когда американские профсоюзные рабочие избили «грязных хиппи», выступавших за Северный Вьетнам.

Теперь вдруг на первый план выдвинулись ранее игнорируемые отрицательные качества рабочего человека. Прежде всего, он был белым. А также расистским, сексистским и гомофобным. Плюс невежественным. Те, кто лучше него, должны были преподать ему урок. И таким образом в эфир начал выходить фильм «Все в семье» с Арчи Банкером, изображающий рабочего человека совсем другого типа. Не Стаханов, не супер-Чад соцреализма, не звезда сюжета «Мальчик осваивает трактор», а тучный бездельник, который олицетворял все неладное в обществе — и который теперь сам был угнетателем.

И кого же он угнетал? Разумеется, новый пролетариат: женщин, меньшинства и ЛГБТ. Их демография не давала такой большой политической власти, когда коммунизм стремительно завоевал доминирование в начале и середине 1900-х годов, но постепенно их значение выросло и составила более 50% американского электората – политический приз, ожидающий каждого, кто понял, как это использовать. Это была, если хотите, возможность политического арбитража, только ценность арбитража измерялась властью, а не деньгами.

Именно так белый рабочий класс превратился из угнетаемых в угнетателей. Но должно было произойти ещё одно событие: падение Советского Союза.

Коммунизм – это были централизованные левые

Группа «меньшинств» женщин/цветных/ЛГБТ (к которой принадлежит >90% мирового населения, если задуматься) постепенно стала основным оправданием Новых левых, точно так же, как рабочий класс был оправданием для Старых левых.

Но был переходный период.

В течение многих лет западные левые по-прежнему поддерживали оба лагеря: сторонники Советского Союза сосуществовали с Новыми левыми.⁹⁰ В конце концов, хиппи, которых тогда избили профсоюзные рабочие, были связаны с «Ханойской» Джейн Фондой и имели прокоммунистические или, по крайней мере, анти-антикоммунистические взгляды. Они были «объективно просоветскими», если использовать терминологию, которая так не нравилась Оруэллу. Даже в середине 1980-х годов такой лев среди западных левых, как Тед Кеннеди, предлагал заключить сделку с СССР, если левые поддержат его на посту президента США.

Однако Советский Союз не мог существовать вечно. По ряду причин, начиная с войны в Афганистане, восстановления американского морального духа и увеличения расходов на оборону при Рейгане, движения за свободу в Восточной Европе и странах Балтии и, конечно же, полной неспособности их собственной экономики производить потребительские товары, СССР был на последнем издыхании. Горбачёв непреднамеренно обрёк империю на смерть в своей попытке реформировать её, одновременно сняв цензуру и перестраивая экономику. Двойной удар в виде гласности и перестройки дестабилизировал некогда жёстко контролируемую систему. Горбачёв действительно принял некоторые меры по подавлению выступлений (на ум приходит рейд на Вильнюсскую телебашню), но по сути он не был таким безжалостным, как Сталин, и критическая масса его людей все равно мечтала о капиталистических потребительских товарах. Итак, после падения Берлинской стены в 1989 году и попытки восстановительного переворота со стороны «сторонников жёсткой линии» в августе 1991 года, уже к Рождеству 1991 года вся империя зла рухнула.

В этот момент западные левые оказались на распутье. В Китае 13 годами ранее Дэн Сяопин сумел перехитрить избранных преемников Мао Цзэдуна, бросить в тюрьму так называемую «банду четырёх» и повернуть Китай на «капиталистический путь». А теперь и другой крупный коммунистический чемпион, Советский Союз, терпел поражение.

Оказалось, что централизованные левые, левые с назначенным и идентифицируемым лидером, централизованные левые СССР и КНР, Сталина и Мао… эти централизованные левые в конечном итоге потеряют контроль и будут побеждены централизованными правыми Соединенных Штатов.⁹¹

Итак, после 1991 года больше не было централизованных левых, не было больше коммунизма, за исключением таких очагов, как Куба и Северная Корея, что не имело уже никаких глобальных последствий. Вместо этого пришло время децентрализованных левых, слиянии движения за гражданские права и деконструктивизма Фуко, того, что мы сейчас называем Пробуждением.

Пробуждение – это нынешние децентрализованные левые

Как мы можем видеть, у Пробудившихся нет единого лидера, подобного Сталину. У них нет ни одной такой книги, как «Манифест Коммунистической партии». Они даже не любят, когда их называют единым именем. Для движения, которое в остальных вопросах так озабочено переименованием вещей в духе уважения к своим ценностям, это весьма примечательно!

Независимо от того, называют ли люди их «политкорректными», или «SJW», или «пробудившимися», или как там у вас, они попытаются стереть ярлык и сказать, что они просто «хорошие люди» (разумеется, вас они будут называть безо всяких проблем какими угодно именами).

В первом приближении их можно было бы назвать демократами, но многие пробудившиеся более радикальны, чем кандидаты от Демократической партии (хотя всё ещё голосуют за них), а многие рядовые демократы все еще не относятся к пробудившимся.

Также трудно не заметить, что границы Пробуждения подвижны. Любой может просто начать озвучивать риторику Пробуждения. Некоторым из их заявленных идей (в отличие от их реальной практики) можно даже симпатизировать. Я и сам это делаю⁹², по крайней мере, применительно к официальным лозунгам – кто, например, против равенства перед законом? Но, конечно, они никогда не останавливаются на этом.

Можно заметить, что у них есть свои символы, хэштеги и флаги (которые, будучи подняты, указывают на контроль над территорией, как и любой флаг), но они часто уклоняются от признания того, что их деятельность – глубоко политическая. Они вновь и вновь заявляют, что это просто означает быть «хорошим человеком». А затем опять возвращаются к требованиям регуляций и переименованию улиц.

У них есть организации, множество НПО и СМИ, из которых «Нью-Йорк Таймс» Сульцбергера, пожалуй, наиболее влиятельна. Но единой управляющей группы нет, просто очень длинный хвост сочувствующих.

Сложим всё это вместе: нет единого лидера, книги, имени или организации. Таким образом, если коммунисты были централизованными левыми, то пробудившиеся стали децентрализованными левыми. Если коммунисты были подобны католикам, объединённым в единую иерархию, то пробудившиеся больше похожи на протестантов, где проповедником может стать любой.

Коммунизм ставил во главу угла Государство, Пробуждение ставит во главу угла Сеть

Кстати, если смотреть с точки зрения концепции Левиафанов, тут есть одна тонкость. Хотя коммунисты были централизованы, они не были полностью людьми Государства. Причина в том, что у них было как советское государство, так и Коминтерн – международная сеть шпионов и революционеров. Но после 1917 года они были в первую очередь людьми Государства, поскольку глобальное движение шло полностью в кильватере советского правительства.⁹³

У Пробудившихся — наоборот. Они в первую очередь – люди Сети, поскольку их среда обитания находится за пределами избираемых государственных должностей. Рычаги управления правительством США находится в неправительственных сферах: в СМИ, научных кругах, некоммерческих организациях и среди неувольняемых госчиновников.

Но так же, как коммунисты не контролируют все государства (хотя они этого хотели), так и Пробудившиеся не контролируют все сети (хотя они этого хотят). Их основная слабость заключается в том, что они пока не имеют полного контроля над англоязычным интернетом, китайским интернетом или глобальными криптосетями. Но Пробудившиеся мужественно пытаются получить такой контроль. И переход от прославления Стаханова к осуждению Арчи Банкера вполне в этом помогает, поскольку пользователи соцсетей гораздо полезнее для получения власти над Сетью, чем заводские рабочие.

Почему? В 20 веке ареной действий был заводской цех, а коммунизм сводился к забастовкам. Это было коллективное действие, которое, казалось, помогло рабочим, перераспределив богатство ненавистных боссов. В среднесрочной перспективе, конечно, состязательное объединение профсоюзов на самом деле нанесло вред работникам, потому что (а) им пришлось платить профсоюзные взносы, которые поглощали большую часть повышения заработной платы, (б) они получили на свою шею вторую группу менеджеров в лице профсоюзных боссов, (в) их действия приводили к снижению конкурентоспособности задыхающегося от забастовок работодателя, и (г) в случае, если их страна действительно становилась коммунистической, они полностью теряли возможность бастовать. Тем не менее, организация профсоюзов помогла коммунистам получить влияние на государства. Всеобщие забастовки могут парализовать жизнь целых стран.

В 21 веке ареной действий является интернет, а Пробуждение сводится к отменам. Теперь нет никакого заводского цеха, нет формального профсоюзного лидера, нет централизованного руководства из Москвы. Вместо этого любой может в любой момент решить использовать витающую в воздухе риторику, чтобы возглавить кампанию против своего «угнетателя», наряду с прочими, которые поддерживают один или несколько принципов Пробуждения. Это децентрализованное левое движение с открытым исходным кодом.

Как и забастовка, отмена — это коллективное действие, которое, похоже, помогает «маргинализированным», перераспределяя статус от ненавистных угнетателей к тем, кто их отменяет. Лайки, ретвиты и подписчики перераспределяются в режиме реального времени. Однако в среднесрочной перспективе отмена на самом деле вредит «маргинализированным», потому что (а) каждый теперь может отменять друг друга по какому угодно поводу, что делает жизнь крайне неприятной и (б) постоянные отмены приводят к образованию общества с низким уровнем доверия. Тем не менее, отмена помогает Пробудившимся получить контроль над сетями. Ажиотаж в социальных сетях в 2010-х годах позволял ставить на колени руководителей технологических компаний, точно так же, как всеобщие забастовки в 20 веке могли парализовывать жизнь целых стран.

От рабочего класса к самому пробудившемуся классу

Так Стаханов стал Арчи Банкером. Как только США достаточно тесно интегрировали свой рабочий класс, чтобы разрядить свой революционный потенциал, и централизованные правые победили централизованных левых в СССР и КНР, левым потребовалась новая группа, которую они могли бы использовать для оправдания своей революции. В «маргинализованных слоях» они нашли то, что теперь пришло к власти под названием Пробуждения.⁹⁴ От рабочего класса к самому проснувшемуся классу.

2.8.5.2. Американский переворот

Второй переворот касается того, как в последние 155 лет менялись позиции Республиканской и Демократической партий. В контексте этого вопроса большинство американцев смутно помнят, что Республиканская и Демократическая партии «перешли на другую сторону», что республиканцы были левыми в 1865 году и правыми в 1965 году, но не знают, как именно⁹⁵ это произошло.

Как Республиканская партия превратилась из «радикальных республиканцев» времен Линкольна в консервативных республиканцев середины 20 века, а затем свелась к пролетарским дальнобойщикам партии пост-Трампа? И как демократы прошли путь от сепаратистов-конфедератов до анти-антикоммунистических либералов, а затем стали партией пробудившихся капиталистов?

Краткая версия

Вкратце, республиканцы в ходе Гражданской войны заработали моральный авторитет, использовали его для завоевания экономического влияния, затем подверглись критике со стороны (поменявших свои взгляды) демократов за то, что они настолько богаты, затем растеряли моральный авторитет, что привело уже к потере экономического влияния, в результате чего мы и дошли до текущей ситуации. Демократы находились на противоположном конце этого цикла.

Цикл 1865-2021гг

Теперь подробнее.

Давайте вернёмся в 1865 год. Сразу после Гражданской войны республиканцы обладали полным моральным авторитетом и полным контролем над страной. В ходе Реконструкции и последующих событий они превратили этот моральный авторитет в экономическую власть и к концу 1800-х годов разбогатели. В конце концов, вы же не хотели бы, чтобы главой вашей железнодорожной компании стал симпатизирующий Конфедерации предатель-демократ, не так ли?

Постепенно демократы начали позиционировать себя иначе⁹⁶: не как партию Юга, а как партию бедных. Важным моментом стала речь «Золотой крест» Уильяма Дженнингса Брайана в 1896 году. Еще одним огромным шагом стало переизбрание Рузвельта в 1936 году, когда поддержка чернокожих избирателей сместилась на 50 пунктов от республиканцев к демократам, хотя на муниципальном уровне они всё ещё голосовали за республиканцев.⁹⁷ Процесс завершился в 1965 году, когда чернокожие избиратели продвинулись ещё на 10-15 пунктов в сторону поддержки демократов, хотя эра борьбы за гражданские права на самом деле была лишь кульминацией тенденции, продолжавшейся несколько десятилетий.

После 1965 года демократы имели полный моральный авторитет. И в течение следующих 50 лет, с 1965 по 2015 год, демократы превратили свой моральный авторитет в экономическую власть. Вы ведь не хотели бы, чтобы мракобес-республиканец стал генеральным директором вашей технологической компании, не так ли?

Теперь этот цикл достиг своего зенита, и критическая масса высокодоходных и статусных должностей в США принадлежит демократам. Немного статистики и графиков проиллюстрируют эту историю. У демократов есть:

• 97% политических пожертвований журналистов
• 98% политических пожертвований сотрудников Twitter
• >91% профессоров в лучших университетах США
• 26 из 27 самых богатых избирательных округов
• >77% политических пожертвований от Facebook, Apple, Amazon, Microsoft, Google

Между тем республиканцы во многом стали партией экономического и культурного пролетариата. Конечно, есть исключения, такие как Верховный суд и законодательные собрания штатов, в которых большинство принадлежит республиканцам, но посмотрите на диаграмму Института Брукингса, которая показывает, что >70% ВВП США сейчас приходится на демократические округа. См. также этот набор графиков за 2019 год, то есть до запуска печатного станка и разрушения малого бизнеса, которые произошли во время COVID. Доминирование становится ещё более тотальным, если подумать о культурных учреждениях.⁹⁸ Что такое республиканский Гарвард — это Университет Боба Джонса? Что такое республиканский Голливуд — какие-то парни делают мемы на 4chan?

Итак, демократы стали партией правящего класса, истеблишмента. А республиканцы позиционируются как партия пролов, революционного класса. Вот почему мы видим, как демократы делают, например, такие вещи:

• проливают слёзы по Капитолию через шесть месяцев после сноса памятника Джорджу Вашингтону
• осуждают свободу слова
• создают офисы дезинформации
• переходят от расследования деятельности правительства к «расследованию» граждан
• пишут сценарии рекламных рекрутинговых роликов для ЦРУ и армии
• помещают флаги Прайда на ударные вертолёты
• выступают за то, чтобы корпорации увольняли людей по своему желанию
• защищают деплатформинг как право частной собственности
• заполоняют собой истеблишмент национальной безопасности
• выделяют два миллиарда долларов полиции Капитолия
• одобряют расход 40 миллиардов долларов на войну

Это как цитата из «Дюны»: «Когда я слабее тебя, я прошу тебя о свободе, потому что это соответствует твоим принципам; когда я сильнее тебя, я лишаю тебя свободы, потому что это соответствует моим принципам». Теперь, когда демократы сильны, они действуют, как правые. И теперь, когда республиканцы слабы, мы видим, что они действуют, как левые:

• критикуют имперское влияние Америки в мире
• противодействуют войне и военной помощи
• не доверяют ФБР или полиции
• выражают ограниченную симпатию нынешним соперникам Америки
• позитивно говорят о профсоюзах
• представляют антидискриминационные законопроекты для защиты республиканцев
• лоббируют свободу слова

Это объясняет странные перемены в американской политике за последние несколько лет. Мы живём в эпоху перестройки, когда многие институциональные вещи меняют цвет с синего на красный и обратно, прежде чем, наконец, станут ярко-синими или ярко-красными. Свобода слова теперь обозначена красным, а ФБР — синим. Потому что демократы сейчас – правящий класс.

Отметим, что это не поддержка какой-либо стороны, а просто наблюдение о том, что две синусоидальные и косинусоидальные волны со сверхдлинными временными интервалами теперь сместились в противоположную относительную фазу. Партии, с которыми многие себя идентифицируют и которые неосознанно считали имеющими навсегда заданный характер, на деле отнюдь не постоянны. Радикальные республиканцы достигли социально-экономической власти, и то, что они защищали свои завоевания, сделало их консервативными; реакционные демократы потеряли социально-экономическую власть и постепенно стали революционерами. Теперь они снова меняются местами.

Это, конечно, не значит, что позиции меняются местами во всём. Демократы по-прежнему выступают за право на аборты, республиканцы по-прежнему за право плода на жизнь. У республиканцев всё ещё есть один или два института, таких как Верховный суд и некоторые штаты. Точно так же, как демократы после Гражданской войны были очень слабы, но не искоренены и способны служить спойлерами.

Тем не менее, обе партии поменялись местами во всех институциональных элементах, даже если многие республиканцы продолжают в духе Монти Пайтона делать вид, что консервативная Америка их молодости только что получила телесную рану, а многие демократы продолжают, подобно Советам, делать вид, что правящий класс по-прежнему остается революционной партией. В Мексике есть отличное название для такого рода вещей — PRI или «институциональная революционная партия», но для нас более знакомой метафорой будет такое понятие, как стартап.

Как отмечалось ранее, успешный стартап хочет думать, что он всё ещё совершает первые шаги на рынке, потому что это хорошо с точки зрения набора персонала и морального духа. Но теперь демократы уже давно не стартап. Партия завершила 155-летний путь от побежденной фракции в Гражданской войне до правящего класса Америки.

Однако в этом есть нечто от Корабля Тесея. Все части поменялись местами, и партии поменяли стороны, но каким-то образом триумфальная демократическая коалиция 2021 года оказалась географически и демографически похожей на республиканский состав 1865 года: либералы, ориентированные на северо-восток, выступили против консервативных южан во имя защиты меньшинств.

А если пойти ещё дальше в прошлое, это будет отражением Гражданской войны в Англии 1640-х годов. Если вкратце, то люди, пришедшие в Массачусетс, были идеологическими потомками Круглоголовых, а те, кто заселил Вирджинию двадцать лет спустя, были потомками Кавалеров, поэтому неудивительно, что потомки этих двух племен двести лет спустя вернулись к войне⁹⁹ в середине 1800-х годов, или что их идеологические потомки готовятся к новому конфликту прямо сейчас. См. краткий обзор на Семя Альбиона, написанный Скоттом Александром.

Не всё меняется местами

При желании можно отложить на графиках географические, демографические и идеологические коалиции двух партий за последние 155 лет. Там будет видно несколько различных феноменов, похожих на синусоидальные волны, и 2021 год будет зеркальным отражением 1865 года. Но если мы углубимся в идеологические аспекты этого отражения, то увидим некоторые интересные вещи.

На поверхностном уровне символы остаются нетронутыми: демократы и республиканцы по-прежнему используют одни и те же логотипы, точно так же, как Коммунистическая партия Китая сохранила серп и молот по истечении более 40 лет после капиталистической революции Дэна Сяопина. На политическом уровне, как уже отмечалось, изменилось не всё: демократы по-прежнему выступают за право на аборт, республиканцы по-прежнему выступают за право плода на жизнь. Но на идеологическом уровне уже есть о чём поговорить.

Некоторые люди рождаются революционерами. Поэтому, когда демократы из революционного класса превратились в правящий класс, когда они отошли от риторики “хватит платить ментам” к финансированию полиции Капитолия¹⁰⁰, прирождённые революционеры вышли из автобуса. Речь не обязательно об одной проблеме, такой как полиция, армия, ковидные ограничения или иные регуляции — триггер для каждого человека различен — но общий мотив заключается в том, что у прирожденного революционера просто всегда есть неприятие того, что он воспринимает как иррациональную власть.

Представьте себе основателя стартапа, который просто не может приспособиться к большой компании, когда она покупает его стартап, или писателя, который просто отказывается сдерживаться в своих статьях из-за политических ограничений, диктуемых редактором. Среди прирожденных революционеров этого направления — Гленн Гринвальд, Мэтт Тайбби, Джек Дорси, Илон Маск, а также многие обитатели substack.com и основатели технологических компаний. Они просто не могут подчиниться истеблишменту. Но у них также есть реальные разногласия друг с другом, поэтому они независимы и не могут озвучивать партийную линию. Таким образом, прирождённый революционер настроен в первую очередь против истеблишмента и, следовательно, сегодня является скорее антидемократом, чем прореспубликанцем. Многие из наиболее успешных людей в сфере технологий и медиа разделяют эту характеристику: они не хотят прислушиваться к авторитетам, потому что думают, что знают лучше, что в их случае часто вполне справедливо. Они принципиально непокорны и непослушны, нарушают правила и ищут новизны, придерживаются идеологических, а не племенных взглядов, являются основателями, а не последователями — и, таким образом, оказываются песком в шестерёнках любого истеблишмента.

Другие типы людей идеологически предрасположены к противоположному, к тому, что некоторые могут назвать «империализмом», а другие — «национальным величием». Когда республиканцы полностью превратились из правящего класса в революционный класс и от организации вторжения в Ирак скатились до дезорганизованного вторжения в Капитолий, неоконы вроде Дэвида Фрама и Лиз Чейни перешли на другую сторону. В нашей технологической аналогии это руководители крупных компаний, которые присоединяются к компании только тогда, когда в ней работает более 1000 человек, и уходят в отставку, когда видят на стене огненные письмена. Их потенциал роста меньше, но меньше и потенциал падения. Они больше ориентированы на гарантированную зарплату и престиж. Они процикличны, а не контрцикличны, как революционеры. Они следуют стратегии «косяка рыбы», всегда идя вместе с толпой. И в этом контексте их ключевая характеристикая деятельности не столько в том, что они «продемократические», сколько в том, что они антиреволюционны. Эту позицию разделяет большая часть персонала в военных ведомствах и службах национальной безопасности. Они принципиальные сторонники соблюдения правил, институциональные лоялисты и придерживаются мышления «сверху вниз».

Это означает, что прямо сейчас, сразу после того, как Америка перестроилась, мы видим все четыре типа: (а) революционные демократы, которые всё ещё считают свою партию оппозицией, (б) республиканцы, мыслящие в духе правящего класса, которые аналогичным образом (как сказал бы Дэвид Рибой) «не понимают, какой век на дворе», (в) революционные противники истеблишмента, такие как Гринвальд, и (г) антиреволюционеры с мышлением правящего класса, такие как Фрам и Чейни.

Со временем, если история хоть чему-то учит, независимые мыслители отойдут от правящего класса к революционному классу, в то время как к правящему классу присоединится гораздо большая группа конформистов. Возвращаясь к нашей технологической аналогии¹⁰¹, можем представить, что несколько самых независимых людей покинули Google, в то время как гораздо большее число людей, не склонных к риску, устроились в эту компанию. В Google осталось не так уж много от духа раннего стартапа, но есть зарплата и стабильность.¹⁰² Это похоже на динамику, которая характеризует демократов в их формальной роли правящего класса Америки: они в значительной степени контролируют истеблишмент, но растеряли талант.

Вторая Американская Гражданская война?

Вернёмся к предыдущему разделу. Действительно ли 2021 год является повторением 1865 года? Что ж, если в соответствии с тезисом «Будущее — это наше прошлое», история движется в обратном направлении, возможно, и нет. Может быть, 1861–1865 годы еще не наступили; возможно, Вторая Американская Гражданская война ещё впереди. Мы обсудим эту возможность позже в нашем научно-фантастическом сценарии «Американская анархия».

Однако, если мы действительно будем придерживаться исторических аналогий, есть ещё один фактор, который только зарождался в 1860-х годах, но доминировал в последующую эпоху. После того, как завершилось противостояние Севера и Юга, Америка переключила свое внимание на (Дикий) Запад. Точно так же, после возможного шумного противостояния демократов и республиканцев мы можем переключить своё внимание на технологии.

Потому что технологии — это третья фракция. Это группа, которую до пандемии когда-то отождествляли с Западным побережьем, но сейчас её лучше всего рассматривать как децентрализованную сеть.

Как минимум для половины из них ситуацию можно описать примерно так. Технологические компании, штаб-квартиры которых по-прежнему расположены в Кремниевой долине, вероятно, будут активно участвовать на стороне американского истеблишмента в любой Второй Американской Гражданской войне, обеспечивая слежку, деплатформинг и цифровое принуждение в интересах правящего класса. Но носители децентрализованных глобальных технологий — те, кто участвует в пересекающихся, но совершенно разных движениях, таких как BTC и web3 — будут проявлять совершенно иное отношение. Возможно, на самом деле они не «прореспубликанские», но они будут анти-правящим классом, и выступать особенно против инфляции и цензуры, которые необходимы правящему классу для поддержки своей военной машины. Любая по-настоящему глобальная децентрализованная платформа изначально будет сопротивляться запросам цензуры со стороны американского истеблишмента.

Это может стать следующим шагом в американском перевороте: конфликт между децентрализованными людьми Сети и централизованными людьми Государства, между глобальными технологиями и американским истеблишментом.

2.8.5.3. Глобальный переворот

Третий переворот касается глобального разворота событий последних 30 лет, когда коммунистические страны стали этнонационалистическими, а капиталистические страны превратились в этномазохистские. В результате этого переворота экономически левые страны стали культурно правыми, а экономически правые — в культурно левыми. Идеологии поменялись местами, но геополитическое соперничество осталось прежним.

Картинка выше иллюстрирует этот процесс. Самой правой страной в мире сейчас является КНР, этноцентрическое ханьское государство, где «женоподобным мужчинам» теперь запрещено появляться на телевидении и где провозглашаемая цель — ирредентистское воссоединение. Его основной предпосылкой является этнонационализм, который можно перефразировать так: «Китайцы — лучшие».¹⁰³

И наоборот, Пробудившаяся Америка для Америки это примерно то же, чем Советская Россия была для России. Это самая левая страна в мире, место, где белых отправляют в конец очереди за прививками, и где провозглашаемая цель – спонсирование глобальной революции. Её основной предпосылкой является этномазохизм, который можно перефразировать так: «Белые люди — худшие»¹⁰⁴.

Глобальная ось в 1988 году была политэкономической

Во-первых, каков был политический спектр в 1988 году, прямо перед падением Берлинской стены? Справа налево:

• США при Рейгане: правоцентристские
• Западная Европа (НАТО): центристы / правоцентристы
• Швейцария: нейтральный центризм
• КНР: при Дэне Сяопине мигрирует вправо, менее идеологическая, её трудно поместить на шкалу
• Индия: левая, социалистическая
• СССР, Варшавский договор: ультралевые

Я не думаю, что какая-либо из этих идеологических позиций может показаться слишком противоречивой. Эти страны явно идентифицировали себя как консервативные, социалистические или коммунистические соответственно. Индия была социалистической страной, но не была членом Варшавского договора и не грозила оружием Западу. Китай был номинально коммунистическим, но также не враждебным Западу и вступал во второе десятилетие капиталистических реформ, начатых Дэном в 1978 году. США были поборниками правых капиталистов в таких странах, как Чили и Южная Корея, а СССР был глобальным спонсором левых коммунистов в таких местах, как Куба и Северная Корея.

Глобальная ось в 2022 году – этнокультурная

Как выглядит глобальный политический спектр к 2022 году, сразу после начала российско-украинской войны?

• Истеблишмент США: крайние левые этномазохисты, отмеченные Флагом прогресса
• Западная Европа: левые центристы, но с растущей дисперсией
• BTC/web3: псевдонимный центр
• Индия, Израиль, Сингапур, Вышеградское соглашение: правоцентристы
• Республиканская Америка: правые националисты
• КНР, Россия: ультраправые этнонационалисты, Z-символика и «Мы здесь навсегда»

Первое, что стоит отметить – главная ось сместилась. Основной осью теперь является не политэкономическая ось капитализма против коммунизма, а этнокультурная ось этномазохизма против этнонационализма. Является ли это высшим злом, когда государство сознательно представляет интересы расы своего большинства (как утверждает Америка), или же высшим благом (как утверждает Китай)? Или не должно быть ни того, ни другого, как утверждают творцы псевдонимной экономики?

Второе, что мы видим – центр тоже сместился. Швейцария больше не нейтральна, поскольку теперь она встала на сторону США. Нынешняя Швейцария – это криптовалюта и криптография, то, что Обама назвал «швейцарским банковским счетом в вашем кармане». И, как только что было отмечено, новый центр предлагает этическую альтернативу как американскому этномазохизму, так и китайскому этнонационализму, а именно псевдонимную меритократию.

Третья интересная деталь: мы уже не используем американский флаг для представления истеблишмента США, поскольку это во многом спорный символ: некоторые представители истеблишмента заявляют свои права на него, а другие утверждают, что он вызывает беспокойство. Так что вместо этого для истеблишмента США мы используем Флаг Прогресса, поскольку (а) он с гордостью поднимается Государственным департаментом и в Белом доме и (б) он резко отличает истеблишмент от республиканской Америки, которая уж точно не вывешивает флаг Прогресса, но вместо этого может вывесить флаг «Тонкой синей линии» или, наконец, флаг биткоин-максимализма¹⁰⁵.

Четвертый момент (которого нет на рисунке) заключается в том, что мы больше не считаем республиканскую Америку совпадающей с истеблишментом США. Это потому, что США — двунациональное государство с двумя враждующими этническими группами (демократами и республиканцами), а не мононациональное государство. Однако мы не поместили на рисунок отдельный республиканский флаг, поскольку размещение его на правом националистическом фланге могло бы сгруппировать его с Китаем, а республиканцы не любят Китай так же сильно, как они не любят демократов. Поэтому для большей точности нам нужно использовать больше измерений, а не просто линейную ось, и мы мы обсудим это в следующей части, посвящённой триполярному миру.

Пятое, что хочется отметить: Европа сейчас находится в целом правее истеблишмента США по этнокультурным вопросам, тогда как в 1988 году она была левее США (если ваш радар этого не показывает, посмотрите, скажем, комментарии Макрона и Орбана).

Последнее и самое важное заключается в том, что всё это в первом приближении – грубая инверсия 20 века, поскольку бывшие коммунистические/социалистические страны теперь находятся на этнокультурном правом фланге, а капиталистический блок – на этнокультурном левом.

Обоснование для глобального политического спектра 2022 года

Как мы можем установить, что эта этнокультурная ось является разумным одномерным представлением реальности? Давайте сделаем это поэтапно.

1. Наличие оси. Во-первых, державами №1 и №2 этой эпохи являются США и Китай, что в первую очередь делает их полюсами какой-то оси.

• Вот график мирового ВВП, показывающий США и Китай как №1 и №2.
• Вот график глобальной военной мощи, опять же №1 и №2.
• Вот концепция G-2 Яна Бреммера.
• Также об этом говорится в нескольких книгах и статьях: «Предназначение – война», «Соединенные Штаты против Китая» (вот краткий обзор FT) и «Как понять Китай неправильно».

2. Единство Нью-Йорк Таймс, Гарварда и демократической партии как истеблишмента США. Далее, давайте установим, что существует соответствие между неформальным правительством Америки (NYT, Гарвард и т. д.) и формальным правительством (избранными демократами и карьерными бюрократами). По сути, мы хотим показать, что (а) это взаимосвязанная социальная сеть и (б) она принадлежит левым этномазохистам.

• Флаг прогресса был поднят над Государственным департаментом США
• Флаг Прогресса поднимают в Белом доме пресс-секретарь США и адмирал ВМФ.
• 97% политических пожертвований журналистов пошли демократам
• 90,1% студентов Гарварда проголосовали за демократов
• 98,82% партийных пожертвований, учтённых федеральной избирательной комиссией Гарварда, достались демократам
• 90% профессоров ведущих университетов — демократы
• В 2010-х годах использование Нью-Йорк Таймс этномазохистских терминов экспоненциально возросло.
• Графики в статье Иглесиаса о Великом Пробуждении показывают, что белые демократы по многим вопросам в культурном отношении оказываются левее чёрных демократов.

3. NYT осуждает всё, что правее неё. В-третьих, давайте покажем, что ведущая газета американского истеблишмента, New York Times, публиковала статьи, указывающие на то, что Китай, Россия, Индия, Израиль, Сингапур, Венгрия и Франция являются «фашистскими» и «авторитарными» и, следовательно, правыми. Мы отмечаем, что ни одна из этих стран не осуждается как «коммунистическая» или левая по версии «Нью-Йорк Таймс».

• Китай: «Можно ли назвать Китай «фашистским»?»
• Россия: «Мы должны это сказать. Россия фашистская».
• Индия: «Приход Моди: поворот Индии направо»
• Израиль: «Израильтяне, возможно, совершили преступления против человечества во время протестов в Газе, заявляет ООН»
• Сингапур: «Дэвид Маршалл, 87 лет, противник сингапурского авторитаризма»
• Венгрия: «Раньше он называл Виктора Орбана союзником. Теперь он называет его символом фашизма».
• Франция: «крайний правый поворот Франции»

4. Китай и Россия в культурном плане правее США. Далее давайте установим, что Китай и Россия занимают консервативные в культурном отношении позиции в отношении брака и семьи, что ставит их существенно правее сегодняшнего Запада.

• Россия: см. их действия в пользу «традиционных семей» и статью Ричарда Ханании о России как «Великом сатане в либеральном воображении».
• Китай: можно почитать о запрете «женоподобных мужчин», пропаганде традиционного брака и семьи.

5. Европа также в культурном плане правее Америки. Теперь давайте покажем, как европейские страны выступили с заявлениями, показывающими, что они на самом деле тоже правее Америки по этнокультурным вопросам, хотя и не так далеки от США, как Китай и Россия.

• Франция о Пробуждении: По словам Макрона, Франция отвергает американскую культуру «Пробуждения», которая толкает США к расизму
• Вышеградская группа об иммиграции: Вышеградская четвёрка выступает против нового миграционного плана ЕС
• Великобритания об иммиграции: британский «Законопроект против беженцев»: что должен знать каждый

Итак, если собрать всё это воедино, мы получим (а) существование оси США/Китай, (б) группу институтов, которые можно с должным основанием рассматривать как голос американского истеблишмента, (в) набор обвинений со стороны Нью-Йорк Таймс в адрес других стран за то, что те правее истеблишмента США, (г) позиции Китая и России, которые далеки от этнокультурных правых истеблишмента США, и (д) ряд заявлений глав европейских государств, таких как Макрон и Орбан, которые указывают, что истеблишмент США находится ещё левее их.

Обратим внимание, что даже если мы подвергнем сомнению абсолютное положение той или иной страны на этой оси, нам трудно спорить насчёт их относительного положения. То есть, если перейти по ссылкам выше, можно увидеть, что NYT действительно считает Россию и Китай (а также Францию, Венгрию, Индию, Израиль и т. д.) правыми в этнокультурных вопросах. И Россия, и Китай действительно считают, что истеблишмент США находится левее них в одних и тех же вопросах.

Я столь подробно останавливаюсь на этом вопросе, потому что он довольно неявный. Разделение на капиталистов и коммунистов в 20 веке было официальным, объявленным экономическим разделением. Напротив, сегодняшний раскол между этнонационалистами и этномазохистами – это неофициальный, необъявленный культурный раскол. Тем не менее, это основная глобальная ось конфликта и вполне реальная причина враждебности между китайско-российскими властями и истеблишментом США.¹⁰⁶ Даже если геополитика осталась схожей, и китайцы с русскими в рамках концепции Мирового Острова по Маккиндеру по-прежнему выступают против англо-американцев, идеология совершила переворот.

2.8.5.4. Исторические перевороты

Наша четвертая история о переворотах представляет собой обзор исторических переворотов. Как революционный класс на протяжении истории становился правящим классом?

• От христианского краха до христианских королей. Раннее христианство было исходной версией коммунизма; оно лишило легитимности, а затем и разрушило Римскую империю. Затем, много поколений спустя, Священная Римская империя, сознательно принявшая имя своей далёкой предшественницы, превратила христианство в то, что Ницше называл «господской» религией, которая укрепляла иерархию, а не подрывала ее. Во времена Римской империи христиане, являясь революционным классом, были левыми. Затем, после победы, потомки этих христиан в конечном итоге стали правыми, будучи правящим классом.
• От протестантской ереси до WASP-истеблишмента. Намного позже Мартин Лютер начал протестантское восстание против Католической церкви / Священной Римской империи. Ещё позже потомки этих протестантов добрались до США, чтобы дать начало аристократии WASP! Протестанты были левыми, являясь революционным классом. Затем, после победы, потомки этих протестантов в конечном итоге стали правым правящим классом.
• От революционных китайских комми до князей. Сегодняшняя Коммунистическая партия Китая – это ещё один пример. Как люди называют потомков первых коммунистов, боровшихся как с японцами, так и с китайскими националистами под руководством Чана Кайши, ради получения полного контроля над Китаем? Да ведь они князья. Трудно найти более шаблонный пример перехода от революционного класса к правящему.
• От маргинализированного меньшинства к Пробудившемуся Капиталу. И, пожалуй, самый важный современный пример – это Пробудившийся Капитал. Такие группы, как женщины, меньшинства и ЛГБТ, которые заменили рабочий класс в качестве опоры Демократической партии, теперь для Пробудившейся Америки примерно то же, что рабочие и крестьяне представляли собой для Советской России: её талисманы, от имени которых делается вся политика. Для коммунистов не имело большого значения, что рабочие и крестьяне в Советском Союзе на самом деле отправлялись в ГУЛАГ, а для Пробудившихся не имеет большого значения, если женщины и меньшинства в Пробужденной Америке страдают от преступности и инфляции – для движения важна лишь сила, обретённая с помощью риторики.
  
  Таким образом, ЦРУ и армия теперь выдвигают на первый план своих женщин-шпионов и женщин-солдат. Государственный департамент США говорит нам, что жизни черных имеют значение. И когда американские вертолёты заходят на цель, они делают это под радужным флагом. Мем теперь реален: Пробуждение теперь оправдывает американский национализм точно так же, как коммунизм рационализировал российский империализм. Тем, кто нажимает на спусковой крючок, говорят, что они убивают ради высшей цели, что они морально превосходят тех, кто находится на прицеле. Именно революционная идеология оправдывает правящий класс.

Мы могли бы множить примеры и дальше, но закономерность очевидна. Как только мы увидим несколько случаев исторических переворотов, это меняет наш взгляд на текущие события. Идеологические сдвиги становятся более предсказуемыми. Это немного похоже на разговор опытного инвестора, который видел взлеты и падения многих компаний, с начинающим предпринимателем. Когда видел это раньше, распознавание образов успокаивает нервы и позволяет отличить действительно «беспрецедентное» от прецедентного.

---

⁷⁵ Компании-стартапу требуется главным образом технологическая революционность, хотя зачастую при этом присутствует в качестве подтекста и моральная революционность, поэтому «измените мир!» для многих оказывается большой мотивацией. Превращение этого подтекста в текст имеет решающее значение именно для стартап-сообщества, а не для простой стартап-компании, поскольку миссионерские общества имеют тенденцию превосходить компании наёмников. См. Единую заповедь, в частности, раздел о параллельных сетевых сообществах.

⁷⁶ См. Бигтех против СМИ.

⁷⁷ Наш аргумент состоит в том, что моральный принцип хорош с консеквенциалистских позиций, если он привлекает людей в ваше новое стартап-сообщество в соответствии с Единой заповедью.

⁷⁸ Ницше ценил героизм, а не виктимологию, и ему не нравилось, что инверсия ценностей унижала Рим. Но он также должен был уважать победителя, а виктимологи каким-то образом всё-таки победили. Эти противоречивые наблюдения объединяются тем, что победители, как правило, успокаиваются, а проигравшие могут стать весьма мотивированными. Но не все победители погрязают в самодовольстве навсегда; иногда встречаются перебежчики, которые становятся контрэлитами и встают на сторону «проигравших». Контрэлиты и «проигравшие» затем формируют, соответственно, руководство и базу революционного движения, которое атакует победителей с целью создания нового правящего класса — в случае успеха.

⁷⁹ Конечно, существуют уровни победы ниже уровня «управления страной». Например, большинство политиков сочли бы огромной победой получение бессрочного государственного финансирования для своей активистской организации. Это означает, что филантроп, изначально финансировавший проект, теперь избавлен от этой необходимости, и будущее финансирование будет осуществляться за счет общественности. Это похоже на ситуацию с венчурным капиталистом, который рискнул капиталом в небольшом стартапе, а затем увидел, как он стал публичной компанией. Теперь ему не придется брать на себя весь риск, и он может начать пожинать свою долю вознаграждения. Разница в том, что когда группа политического активиста становится «публичной», она сливается с Государством, а когда технологическая компания становится «публичной», она сливается с Сетью инвесторов.

⁸⁰ Лучший пример: голосование за слежку разделяет республиканцев и демократов по принципу противопоставления «Сети» и «Государства». «Либертарианский» момент случился, но не внутри Государства, а внутри Сети.

⁸¹ Однако эти концепции возникли ещё до Французской революции, даже если именно тогда эти термины были впервые использованы. Левые и правые восходят, по крайней мере, к противостоянию христиан и римлян, а возможно, что и к заре человеческой цивилизации.

⁸² Интересный момент в Ужине для немногих – он неявно переворачивает нашу спиральную теорию истории, поскольку финал короткометражного фильма подразумевает, что каждый новый поворот левого цикла оставляет меньше ресурсов для следующего. Это мальтузианский/эрлихианский взгляд на ограниченный запас ресурсов, который расходуется человечеством.

Вообще-то, бывает, когда этот взгляд правдив. Советские коммунисты нанесли обширный экологический ущерб, в том числе заметно осушили Аральское море, оставив меньше для тех, кто пришел после. А камбоджийские коммунисты убивали любого очкарика, что, вероятно, сокращало шансы на будущее Возрождение. Но это были коммунистические режимы, а не капиталистические, поэтому если мы и можем разойтись со мнением талантливого режиссера (Нассос Вакалис), то разве что в вопросе о типе общества, которое двигает человечество вперед – и о том, возможен ли вообще прогресс.

Ведь когда-то все люди (или их человекообразные предки) находились в естественном состоянии, не имели одежды и жилища. Затем были изобретены различные технологии, которые начали создавать богатство и отделять человека от обезьяны. Если мы согласимся с тем, что средневековый крестьянин был в некотором смысле богаче, чем палеолитический пещерный человек, мы признаем, что долгосрочный прогресс возможен. Это противоречит идее, что каждый новый виток цикла обязательно ухудшает наше положение.

⁸³ Мы живём прямо в разгар этой перегруппировки как внутри США, так и за их пределами.

⁸⁴ Обычно с помощью тех, кого Питер Турчин называет контрэлитами, высокопоставленными членами общества, которые не согласны с действующей элитой. В случае стартапа контрэлитой будут венчурные капиталисты, стремящиеся профинансировать разрушение крупной компании. В случае революционного политического движения это была бы недовольная знать, ищущая демографическую группу, которую она могла бы представлять.

⁸⁵ Даже это несправедливо по отношению к вымышленной Бумажной компании Дандера и Миффлина. Кто-то, возможно, Дандеры и Миффлины, когда-то, должно быть, страстно любили бумагу. Мы можем мысленно отмотать время назад, когда система межофисной переписки была, по сути, корпоративной интрасетью, и эта бумага была для каждого бизнеса тем же, чем сегодня является подключение к Интернету. В любом случае, кому-то в какой-то момент это должно было показаться интересным. Потому что слишком сложно основать компанию, вдохновляясь только деньгами. Джон Коллисон схожим образом заметил, что почти все, что мы видим — этот стул, этот фонтан — было чьим-то любимым проектом, учитывая, как сложно выпускать что-то конкурентоспособное.

⁸⁶ Марксизм постулирует, что «бедные» всегда угнетались «богатыми», даже если эти группы на самом деле резко меняются с течением времени. Но простой расчет показывает, что в реальности довольно сложно сохранять богатство между поколениями. Предположим, что у мужчины 2 детей, 4 внука, 8 правнуков и так далее. Тогда даже очень богатый человек делил бы свое состояние между 2^N потомками поколения N. Если предположить, что между поколениями проходит около 30 лет, немногие цивилизации обладают достаточной долгосрочной стабильностью, чтобы в них была возможность последовательно удваивать состояния каждые 30 с лишним лет, особенно если учесть ежегодное списание расходов на проживание. И этот расчет предполагает только двух детей в каждом поколении, а их может быть и больше. Если бы применялось первородство, а не равное распределение среди всех потомков, старший сын получал бы все состояние, но остальным 2^N-1 не повезло бы. Итак, потомкам богатого человека на самом деле довольно сложно оставаться «богатыми». Когда вы применяете эту концепцию не только к отдельному человеку, но и ко всему классу «богатых» людей, это искажает неявную ментальную модель марксизма: а именно, что существует статический класс «богатых» людей, господствующий над «бедными» в течение нескольких поколений.

⁸⁷ Скотт позиционирует переключение между левым и правым исключительно как вопрос стиля, и в этом есть доля правды. Но я думаю, что, кроме формы, есть и содержание: левая тактика предназначена для разрушения порядков, а правая тактика — для их защиты. То, что он описывает, больше похоже на то, как венчурные капиталисты и основатели покидают успешный стартап, чтобы затем найти/профинансировать конкурента этого стартапа.

⁸⁸ Прошу учесть: я полагаю, что Чан Кайши был гораздо предпочтительнее Мао во время гражданской войны в Китае, потому что народ Тайваня жил намного лучше, чем жители КНР при Мао в период 1949-1978 годов.

⁸⁹ (Революционные) левые редко недооценивают правых (правящий класс), потому что пушки, танки, богатство и другие условно-правые вещи очень осязаемы.

⁹⁰ Мы не можем в нескольких предложениях описать всю сложность отношений между западными левыми и Советским Союзом, но они неплохо описаны здесь. Вкратце, до Второй мировой войны американцы сыграли решающую роль в основании и функционировании Советского Союза, до такой степени, которая сегодня полностью замалчивается. Каждый считал себя старшим партнером в отношениях, тем, кто использует другого. После Второй мировой войны между ними шла настоящая борьба за мировое господство во время Холодной войны, в которой среди американцев оставались сторонники Советского Союза, а внутри Советского Союза – сочувствующие США перебежчики. Но даже в середине 1970-х годов, после поражения во Вьетнаме, не было очевидно, что США выиграют холодную войну. В конце концов американский истеблишмент начал думать о Советах как о нижестоящих, и начал называть самых преданных коммунистов «консервативными сторонниками жёсткой линии». К 1991 году Советы капитулировали не только из-за внутренних экономических проблем или внешнего военного давления, но также из-за потери значительной части поддержки «мягкой силы» со стороны западных левых.

⁹¹ Если применять нашу терминологию, в контексте СССР советское правительство использовало правую тактику, поскольку оно было правящим классом. Однако в глобальном контексте Советский Союз использовал левую тактику, пытаясь разжечь революцию.

⁹² Точно так же я сочувствую и рабочему человеку, но знаю, что ответ на его проблемы – это не социализм, коммунизм или фашизм.

⁹³ До советско-китайского раскола, который был примечателен своей формальностью.

⁹⁴ Обратим внимание, что Пробуждение на самом деле не приносит пользы «маргинализированным». Коммунизм обещал освобождение рабочим только для того, чтобы толкнуть их в рабство ГУЛАГа. Пробуждение претендует на то, чтобы приносить пользу «маргинализированным», но усердно работает над их полным обнищанием посредством инфляции и разрушения стабильности в их районах. Мы всё ещё находимся на относительно ранней стадии, но есть все признаки того, что дальше будет хуже.

⁹⁵ Динеш Д’Суза вообще отрицал бы, что это произошло! Если вам интересно, вот его случай, а также случай Эрика Фонера (автор не приводит ссылок – прим. переводчика).

⁹⁶ Конечно, изменилось не всё. В этот период республиканцы оставались националистической партией. Но демократы превратились из сепаратистов в интернационалистов. Например, Вудро Вильсон был полностью привержен идее Лиги Наций, а одним из первых действий Франклина Рузвельта на посту президента было признание Советского Союза.

⁹⁷ См. «Как чёрные стали синими» и стр. 30 книги «Прощание с партией Линкольна».

⁹⁸ Обратим внимание, что логика несопоставимого воздействия здесь обычно не применяется; отсутствие представительства политического класса не считается следствием дискриминации. Однако отметим, что демократы хотят вступать в брак только с другими демократами, а республиканцы обычно женятся на других республиканцах. Таким образом, всего за одно поколение или около того эти политические группы сами по себе обречены стать этническими группами, во многом подобно тому, как это произошло с суннитами и шиитами или протестантами и католиками. Идеология влияет на биологию.

⁹⁹ Тот факт, что одни и те же два племени продолжают периодически воевать на протяжении как минимум 400 лет, означает, что мы можем переосмыслить конкретные причины их борьбы cкорее как непреодолимо племенные, чем мимолетно идеологические, нечто более похожее на вражду Хэтфилдов и Маккоев, чем на любую грандиозную битву идей. В этом контексте, если одно племя принимает левую тактику, другое должно принять правую тактику, и наоборот.

¹⁰⁰ Да, переобувание давно напрашивалось, но это особенно очевидный публичный пример.

¹⁰¹ Опять же, причина, по которой мы так часто используем аналогию с циклом «стартап – большая компания», заключается в том, что это один из немногих долгосрочных циклов, с которыми сегодня знакомы миллионы людей. Мы не можем столь же уверенно опираться на историю, скажем, Рима, потому что её просто не преподают на должном уровне в школах или фильмах.

¹⁰² Facebook здесь скорее исключение: технологическая компания с наибольшим потенциалом для возрождения и внутреннего упорядочивания, поскольку её всё ещё возглавляет её первоначальный основатель. Это то, что Само Бурья назвал бы «живым игроком».

¹⁰³ Вот, если угодно, свидетельство о китайском этнонационализме. Министерство обороны США написало об этом в отчёте “Стратегические последствия китайского расизма: стратегическая асимметрия для Соединенных Штатов”. Там отмечается: «В китайской истории и современной культуре китайцы считаются уникальными и превосходящими остальной мир. Другие народы и группы рассматриваются как неполноценные, со скользящей шкалой неполноценности».

¹⁰⁴ А вот, если желаете, цитата об американском этномазохизме: сотрудник официального рупора американского истеблишмента утверждает, что «расизм есть во всём. Это следует учитывать в наших научных отчётах, в наших заметках о культуре, в наших национальных сводках. Поэтому для меня речь идет не столько об отдельных случаях расизма, сколько о нашей манере мыслить о расизме и превосходстве белой расы как об основе всех систем в стране».

¹⁰⁵ Например, флаг «Тонкая синяя линия» — это обложка Твиттера пионера криптовалюты Ника Сабо. Его мировоззрение на самом деле логически последовательно, поскольку он фактически минархист, а не ортодоксальный криптоанархист. Он за общество с положительной суммой, которое позволяет людям мирно наращивать богатство, и, следовательно, против грабежей и беспорядков. Хотя он может положиться на криптографию для защиты своих биткоинов, он поддерживает полицию, чтобы поддерживать порядок во всём остальном.

¹⁰⁶ Ради пущей конкретики можно рассмотреть рассекреченный брифинг Министерства обороны от 2013 года. Здесь американские военные рекомендуют называть Китай «расистским», чтобы это помогло в гонке вооружений, и продвигать эти сообщения через деятелей поп-культуры, а не напрямую через официальных представителей. Вот цитата: «Месседж Соединенных Штатов «Китай — расистское государство» поможет завоевать союзников в глобальной массовой культуре, которая находится под сильным влиянием идеалов, укорененных в западной левой политической мысли, включая сильные антирасистские течения. Популярные деятели кино, музыки, телевидения и спорта смогут гораздо лучше привлечь внимание молодой аудитории во всем мире к китайскому расизму, чем официальный или полуофициальный Вашингтон».