Ради краткости я предпочла ограничиться рассмотрением ситуации, когда вы находитесь в нападающей группе, а не когда какие-то чужаки лезут рушить ваше любимое государство. Возможно, дальше мне всё-таки потребуется дописать и этот подраздел, но попробую обойтись.
Что-то у меня то пусто, то густо: новые посты выходят в ноябре довольно часто, бедному Битарху и слова вставить некогда. На подходе ещё одна статья, из старенького, а также один ответ на вопрос подписчика.
Книга по либертарианской теории войны плавно движется к завершению. Разобрав ранее войны, в которых инициатором является индивид, теперь я описываю ситуации, в которых войну начинает группа. Пока что закончены разделы про нападение группы на индивида и группы на группу. Расклад “группа против государства” – на подходе.
Книга в процессе написания приносит мне неожиданные открытия. Так, в самом начале мне пришлось отойти от строгого методологического индивидуализма и ввести коллективных субъектов. Сейчас же я докатилась до того, что покушаюсь на святая святых, утверждая, что при анализе войны группа на группу нет никакого практического смысла выяснять, кто агрессор, а кто жертва. В общем, читайте, и буду рада комментариям.
В главе 3.1. книги о либертарианской теории войны дописаны разделы “Индивид против группы” и “Индивид против государства”. Следующие две главы будут по похожему шаблону, так что, надеюсь, пойдут легче.
Идея иллюстрировать книжку в стиле краснофигурных греческих ваз мне что-то разонравилась, пока оставлю эту затею, а там видно будет.
Недавно на канале “Классический либерал” вышел пост “О необходимости либертарианской метафизики“, который меня немножко зацепил. Автор обвиняет современных либертарианцев в том, что они отошли от чистой и понятной концепции данных Богом естественных прав, и принялись разводить какую-то атеистическую номиналистскую муть, но поскольку их идеология стоит на столь шатком основании, как номинализм (то есть отрицание реального существования идей и утверждение вместо этого, что мир состоит из уникальных объектов, а любые обобщения – это просто термины) – то и доказать либертарианцы никому ничего не могут.
Разумеется, идея данных Богом естественных прав полностью разбивается простым возражением: нет, это мне Один дал естественные права, потому что я его чту, а ещё он дал мне право тебя ограбить и взять в рабство, тебе же он не дал никаких прав, потому что ты и меча-то держать не умеешь.
Номинализм лежит в самом сердце научного метода. Наблюдая бесчисленное множество уникальных объектов и явлений (точнее, просто получая сигналы от органов чувств), человек подмечает паттерны, выдвигает гипотезу о характере наблюдаемой закономерности, тестирует эту гипотезу, встраивает её в теорию, теории существуют в рамках научной парадигмы, но процесс наблюдений за миром не прекращается, а значит, появятся новые гипотезы, теории и парадигмы, которые будут корректнее описывать и объяснять наблюдаемое.
Либертарианство как идеология существует столько, сколько существует власть человека над человеком и, соответственно, желание избегать власти над собой. А понятия, в которых эта идеология описывается, в разные времена и в разных обществах отличаются. Можно разве что условно проследить, что вот в 18 веке появилось понятие самопринадлежности, а в 20 веке любимый всеми напчик, глядишь, ещё через два века на слуху среди тогдашних либертарианцев будет ещё какой-нибудь модный принцип.
Построить систему логически корректных выводов из не противоречащих друг другу постулатов – не такая уж сложная задача. Перестроить систему в соответствии с тем, что какое-то из используемых понятий было переопределено – тоже не проблема. Проблема в том, как сделать эту систему общепринятой, или хотя бы доминирующей, или хотя бы авторитетной, или хотя бы известной. Старая теория имеет массу преимуществ перед новой: она тоже объясняет мир, она тоже предсказывает факты, и плюс к тому она уже принадлежит к доминирующей парадигме. Новой же ещё предстоит доказать, что и описательная, и предсказательная сила у неё выше, и с другими теориями она стыкуется лучше. Как она это делает? Обычно довольно незамысловато: просто выживает, пока носители старой парадигмы физически не вымрут (привет Одину).
Поэтому либертарианцам и не нужно доказывать что-то своим противникам. Их задача – сохранять и постепенно расширять ядро сторонников, накапливать опыт применения своих теорий, собирать полезные технологии, которые работают в рамках либертарианства и барахлят в рамках иных идеологий… Ну и, конечно, не вымереть физически раньше своих оппонентов.
А уж как там будет определяться понятие “человек” к моменту, когда либертарианство станет доминировать, это вопрос сугубо удобства применения. Кому-то сойдёт “двуногое без перьев”, кому-то “представитель вида хомо сапиенс”, а кому-то понятие “человек” уже покажется избыточно узким, так что будет он оперировать уже каким-нибудь “правосубъектным агентом”. И Бог с ним.
Начала писать третью часть книги про либертарианскую теорию войны. Пока готова даже не глава, а всего один раздел, и стиль несколько мутировал по сравнению с первыми двумя частями, так что хочу вашего мнения, насколько оно гармонирует с содержанием. Плюс я таки поддалась модному поветрию, и теперь иллюстрирую тексты нейросетями. Этой книжке придётся сносить иллюстрации в духе краснофигурной эллинской вазописи. Постепенно к другим главам тоже добавлю картинок.
Нигилизм это совершенно логичное следствие из гильотины Юма. Невозможно вывести должное из сущего, следовательно ничего объективно должного нет. Нет объективной морали (привет Доброуму), нет естественного права (привет Ротбарду), а этот ваш объективизм весь целиком какая-то глупая шутка (привет Айн Рэнд).
Но нигилист – не солипсист. Он в курсе, что в мире и помимо него есть другие индивидуальности, со своими субъективными вкусами, ценностями и потребностями.
Часто нигилистам приписывают интенцию противостояния со всем миром, противопоставления себя ему и даже едва ли не войны с ним. Оно и понятно, ведь нигилизм родился именно как отрицание навязываемых ценностей, долга перед высшими силами и обществом. Считаешь, что я кому-то должен? Пуши курац.
Ну так и ранние либертарианцы известны не столько своей позитивной повесткой, сколько критикой всякого этатистского кала. Тем не менее, либертарианец обычно не очень-то склонен к тому, чтобы физически истреблять всех этатистов, так же и нигилист, при всей своей агрессивной и циничной риторике, будучи оставлен без раздражающего его морализаторства, всё равно будет вынужден контактировать с людьми, договариваться с ними и даже объединяться на основе совпадения отдельных ценностей и интересов, хотя, казалось бы, где нигилизм, а где ценности. Однако даже у субъективной воли есть предпочтения. А где есть совпадения предпочтений — там появляется возможность кооперации. И вот уже штирнеровский Единственный объединяется в союзы индивидуалистов.
Конечно, будучи предоставлены сами себе, нигилисты неизбежно сменят свою риторику. “Никаких высших ценностей не существует, никто никому ничего по умолчанию не должен.” “Ну да, это очевидно, а что сказать-то хотел?” Будут ли нигилисты апеллировать непременно к праву сильного? Поначалу, вполне вероятно, будут. Потом убедятся, что никакого единого естественного права не существует, и к праву сильного это тоже относится, а значит, придётся договариваться с каждым по отдельности и проговаривать обязательства в явной форме.
Короче говоря, любая идеология, ставящая во главу угла индивидуализм (а нигилизм именно таков), неизбежно будет приходить к более или менее либертарианским практикам, даже если на старте люди будут преисполнены циничной бравады насчёт возможности всех нагнуть. Всеобщее нагибание работает только там, где есть согласие нагибаемых. А с чего бы нигилистам такое согласие давать?
Наконец-то получилось дослушать анонсированные мной ранее долгие и душные дебаты между Максимом Франтишковым и Алексеем Камендантом о проблемах обоснованности либертарианской теории.
Оным предшествовала беседа Богдана Литвина с означенным Максимом Франтишковым, где тот, поведал о том, какие он видит пробелы в либертарианской теории.
Основной тейк Максима из этой первой беседы был в том, что самопринадлежность – не такой уж нужный концепт, прямое применение которого наталкивается на многочисленные пограничные случаи и коллизии, вроде правового анализа взаимоотношений родителей и детей – а если мы соглашаемся на возможность безнаказанного ущемления родителями основанных на самопринадлежности прав детей во имя их же блага, то это буквально в один шаг оправдывает патернализм в любых сферах, и этатизм как его высшее проявление. У меня в книжке подобные проблемы вкратце разобраны, однако в лице Максима Франтишкова (по крайней мере, в приведённых двух беседах) мы имеем не столько теоретика, сколько эрудита, который детально изучил теоретические труды Мизеса-Ротбарда-Хоппе и уверен, что на последнем либертарианская теоретическая мысль остановилась, и теперь все либертарианцы дрочат на эту троицу вприсядку, не двигаясь в своих изысканиях дальше.
Далее Максим показывает, что нет никакого права, кроме права сильного, а либертарианские соображения об этике и праве – это просто идеология слабых. Сильный берёт, что хочет, а слабый возмущается, мол, по какому праву, однако терпит и восстания не поднимает. В заключение, он предлагает либертарианцам признать этот вывод в качестве факта, и действовать, исходя из этих соображений. Надо сказать, это кое в чём соотносится с моим определением прав как претензий, с которыми смирились, однако либертарианская идеология не будет, на мой взгляд, достаточно жизнеспособной, если она станет органично ложиться только на мировоззрение людей в слабой позиции, а едва человек становится достаточно силён, как он станет с презрением отбрасывать всяческое либертарианство. Именно в демонстрации того, что для сильных либертарианские подходы также способны улучшить жизнь, и состоит наша задача идеологической экспансии.
Что касается дебатов с Камендантом, то мне сильно не понравился формат, модератор мог бы хоть как-то бить Максима по рукам, когда тот нёс офтопик, выходя за любые разумные тайминги. С другой стороны, Максим заявил в самом начале, что вот, дескать, либертарианцы вечно выходят на дебаты лишь для того, чтобы проиграть, ну и тут же наглядно продемонстрировал, что для доминирования в дебатах важно не качество аргументации, а напор. Жанр, дескать, такой, поэтому изучайте бои без правил, может, кого и победите.
Тем не менее, мне глянулась пара тейков. Один от Каменданта, когда он сказал, что по мере универсализации правовой системы и сращивания отдельных местечковых правовых систем локальные особенности из них уходят, а та основа, которая остаётся – и есть естественное право. А либертарианская идеология на это самое естественное право отлично может опираться.
Второй тейк был от Максима, о том, что этической системе либертарианства нет никакой нужды оправдываться через другую этическую систему, например, утилитаризма; системе следует быть замкнутой на своих собственных ценностях. В принципе, нечто похожее писал и Ротбард, когда, анализируя позицию Мизеса, отмечал, что для либертарианца свобода будет предпочтительнее, даже если каким-то невероятным образом получится соорудить работающую версию коммунизма, которая будет умножать материальное благополучие людей эффективнее, чем свободный рынок. Так что либертарианец может радоваться, что законы экономики на его стороне, но его этическая позиция должна опираться не на это обстоятельство, а корениться в более фундаментальных вещах.
Так что, в конечном счёте, послушать на полуторной скорости эти беседы не было совсем пустой тратой времени, но в дальнейшем я предпочту кого-нибудь не столь говорливого.
Понятие анкапа появилось в рамках либертарианской философии. Однако, кроме либертарианства, есть и другие философии свободы, например, объективизм или классический либерализм. Складывается впечатление, что у любой интеллектуальной традиции, направленной на достижение свободы, есть свой вариант, близкий к анкапу.
Вопрос от Дмитрия
Я как раз сейчас перевожу интересную статью, где прослеживаются анархистские корни анкапа (смешно, но многие считают анкапов ненастоящими анархистами) от Прудона, который, собственно, первым заявил о себе как об анархизме. Но до окончания работы ещё несколько дней, а пока лучше порассуждаю о том, насколько принципиально анархо-капиталистическому обществу иметь у себя в основании именно либертарианские принципы – самопринадлежность там всякую и прочий НАП.
Заменим самопринадлежность на “все мы орудия Господа” или “мы лишь третья тема в музыке Айнур”. Это просто перенос локуса контроля. Ну, ок, теперь он внешний. Помешает ли этот перенос в построении анкапа? Да не особенно. Господь в милости своей дал людям заповеди. Эльфы оставили людям свой мощнейший эпос, наполненный моральными посылами. Бери, пользуйся. В песнях ты вычитаешь о верности клятвам или заповедь требует от тебя не лжесвидетельствовать – так или иначе ты познаешь идею договора и обязательств по нему, а значит, база для капитализма у нас есть.
Можно ли обойтись без принципа неагрессии? Никто не имеет права на безнаказанное инициирование насилия? Нет, кто-то имеет. Помешает это построению анкапа? Ну, смотря кто именно оказался счастливым исключением из этого принципа. Например, если мы заявим, что безнаказанно инициировать насилие могут юродивые, маленькие дети и женщины с ПМС, то это никак не помешает нам построить анархо-капиталистическое общество. А если заявим, что правом на безнаказанную инициацию насилия обладает некий специальный рыцарский орден, поклявшийся хранить мир и спокойствие в Галактике – будет сложнее, хотя и тогда ситуация небезнадёжна, но мы будем критически зависеть от процедур, регулирующих попадание в этот орден и исключение из него.
В какой мере анкап может быть построен на принципах классического либерализма? Густав де Молинари описал это очень внятно. Он не знал никаких трескучих либертарианских спецтерминов вроде напа и самопринадлежности, а просто описал, как конкурентный рынок услуг безопасности даст лучшие результаты, чем монополистический.
Что там по объективизму? Эгоизм есть добродетель. Разум есть добродетель. Требовать от людей жертвовать собой ради тебя – фу. Чем это не база для анкапа? Принципы звучат столь же непривычно, как апелляция к Сильмариллиону вместо Библии в качестве источника морали, но, по сути, реализуя принципы объективизма, мы получим всё тот же анкап, только с интеллектуальной собственностью. И, да, государства при этом не будет, что бы ни писала на эту тему Айн Рэнд, потому что брать налоги принудительно – это требовать жертв от налогоплательщиков, а заставлять госчиновников работать бесплатно – это требовать жертв от них. Но, конечно, если добровольное самоуправление, координируемое волонтёрами за свой счёт или за донаты – это государство, то ок, пусть будет государство, но для нас с вами, либертарианцев, это просто анкап.
Написание новой главы моей книжки про войну по чистой случайности оказалось приурочено к очередной годовщине завершения европейской фазы Второй Мировой войны, а также к витающим в воздухе вайбам завершения текущей Российско-Украинской. Глава получилась какой-то задумчиво-лиричной. Ещё меня во время её создания время от времени терзал синдром самозванца: какое право я имею писать о подобных материях, не имея военного опыта. Да простят меня те, кто его имеют, а ещё лучше – да откомментируют со своей экспертной колокольни мои дилетантские фантазии.
На этом заканчивается основная, теоретическая, вторая часть книги. В третьей ожидаются уже практические приложения теории.
Кратко: гарантии свободы слова при либертарианстве те же, что и при либерализме.
А теперь подробнее.
Изначально понятие “свобода слова” – это либеральная доктрина, подразумевающая, что граждане отказывают государству в праве преследовать своих граждан за их высказывания. Обычно свобода слова пропагандируется в связке со свободой вероисповедания, прессы и всякого такого, поскольку граждане, понимая, что государство будет непременно находить лазейки в общем запрете, отдельно оговаривают сферы, где государству преследовать граждан не просто нельзя, а совсем нельзя. Что гарантирует свободу слова согласно либеральным доктринам? Разумеется, разделение властей. Исполнительная власть посягает на свободу слова, законодательная описывает, какие именно есть ограничения у исполнительной, судебная трактует то, что напридумывала законодательная, в результате ветви власти путаются в ногах, а если вдруг начинают идти в ногу, то у граждан есть право на восстание, трактуемое как право переучредить правительство, если прежнее посредством долгой череды злоупотреблений окончательно дискредитировало себя как носителя либеральных ценностей.
Либертарианство подразумевает, что единственная допустимая функция правительства – это защита прав частной собственности (поскольку не все верят в то, что вообще без правительства права частной собственности также могут быть эффективно защищены в децентрализованном порядке).
Может ли либертарианское правительство преследовать своих граждан за высказывания? Да запросто. Например, некий гражданин клевещет на другого гражданина, и тот терпит из-за этого убытки. Есть убыток – есть повод судиться. Суд может присудить пострадавшему от клеветы компенсацию за счёт клеветника, и это, безусловно, можно трактовать как нарушение свободы слова. Другой пример – мошенничество. Никакой клеветы, наоборот, товар расхваливается так, что аж слюнки текут, вот только реальные качества товара далеко уступают описанию. Может суд счесть это высказывание нарушением прав частной собственности, если сделка состоялась, а затем оспаривается? Может.
Наконец, есть бесчисленные примеры, когда свобода слова не вполне корректно понимается людьми как право безнаказанно делать любые высказывания на любой частной площадке, если эта площадка в принципе предназначена для того, чтобы на ней делали высказывания. Может владелец площадки забанить того, кто мешает ему развивать бизнес? Конечно, это его частная собственность. Поддержит либертарианское правительство такое посягательство на свободу слова? Обязано поддержать. А если площадка принадлежит члену правительства? Вот тут налицо правовая коллизия.
Что из всех этих рассуждений следует? Да, либертарианское правительство имеет меньше полномочий, чем либеральное. Но полномочия посягать на свободу слова у него есть. Может оно начать злоупотреблять этими полномочиями? Может. Что остаётся гражданам в качестве крайней меры? Да всё то же священное право на восстание.
Не забывайте поливать грядку маслом.
Помидоры, внучек, может, и завянут, зато пулемёт не заржавеет
