Мы уже как-то рассматривали тему того, почему корпорациям выгодно бороться с насилием. Для производства новой продукции и получения прибыли с её продаж им крайне важно развивать и внедрять новые технологии. Однако если насилие как явление в целом продолжит своё существование, то дальнейший научно-технический прогресс станет попросту невозможным. Новые технологии дают и новые возможности в совершении актов насилия, в том числе и катастрофических. Представьте, что аккумулятор смартфона станет достаточно энергоёмким для совершения большого взрыва, или что домашние компьютеры станут достаточно производительными, чтобы позволить любому случайному человеку создавать и тестировать на нём используя искусственный интеллект для симуляции вирусов, которые потом могут быть воссозданы вживую с помощью тоже ставшего более продвинутым и более доступным ДНК/РНК синтезатора. Для корпораций это крах, им необходимо принимать участие в решении проблемы насилия, чтобы сохранить и приумножать собственные доходы. Подробнее с этим аргументом вы можете ознакомиться в материале «Корпорации против насилия».
Но нужно учитывать не только риски совершения частных актов насилия. Если доступные для широких масс опасные технологии всё ещё не выпущены на рынок, а значит пока что корпорациям в этом плане волноваться не о чем, то насилие со стороны государства угрожает им прямым образом уже сейчас. Вспомним то, что недавно случилось с Джеком Ма – основателем Alibaba Group. Из-за критических высказываний относительно государственного экономического регулирования власти Китая начали всячески давить его и уничтожать как бизнесмена. В целом Китай взялся за жёсткое подчинение всех крупных технологических корпораций на его территории.
Такой сценарий может произойти с любым миллиардером и любой корпорацией. Такие известные всем личности, как Илон Маск, Билл Гейтс или Джефф Безос имеют огромные средства и влияние в обществе. Но государство в любой момент может всё это обнулить применив те или иные санкции, поддерживаемые силовыми органами, всегда готовыми насильно принудить к подчинению, если приказы стационарного бандита не будут выполняться. И на примере Китая мы чётко видим, что властителям наподобие «товарища Си» вообще абсолютно плевать на средства и влияние корпораций и их владельцев, ради своих желаний авторитарии всё это возьмут грубой силой.
Верно будет заметить, что конкретные правительства могут и не быть заинтересованы в силовом давлении на корпорации. Но хоть что-то гарантирует вечную власть именно этим людям в правительстве? Нет! Рано или поздно, но власть всегда меняется. И если текущая власть достаточно миролюбива, чтобы ничем не угрожать корпорациям, то следующая власть, независимо от того, была ли она избрана демократическим путём, или же захватила власть вооружённым переворотом (хотя этот сценарий более опасен, так как именно он чаще всего приводит ко власти отбитых диктаторов), вполне может объявить корпорациям так называемую «национализацию», а самих владельцев корпораций подвергнуть жёстким репрессиям. Да и такие изменения могут произойти даже в рамках одной власти – ничто ведь не может гарантировать её приверженность одним и тем же интересам в течение длительного времени.
По этим причинам корпорациям вполне выгодно вкладываться в борьбу с насилием, и они будут этим заниматься, если инициативы по борьбе с насилием станут достаточно заметными, чтобы привлечь к себе их внимание. Всяко лучше вложить пару процентов своей прибыли в выравнивание баланса потенциала насилия или, для технологических компаний, поучаствовать в разработке генотерапии против насилия, нежели постоянно рисковать быть уничтоженным насилием.
Один из вариантов достижения общественного устройства, при котором соблюдаются права людей, защита их собственности и максимально возможное отсутствие насилия, предлагается концепцией порядка открытого доступа, описанной в труде Дугласа Норта, Джона Уоллиса и Барри Вайнгаста под названием «Насилие и социальные порядки». Те, кто ищет решение разнообразным общественным проблемам, в том числе и проблеме насилия, не выходя при этом за рамки института государственности, всё чаще обращаются к данной концепции. Но действительно ли она работоспособна и может решить эти проблемы?
Для начала давайте кратко ознакомимся с тем, что подразумевается под порядком открытого доступа. Сделаем это в сравнении с другой концепцией – порядком ограниченного доступа. При ограниченном доступе государственная власть находится в руках коалиции элит, взаимно признающих и разделяющих между собой рентный доход (доход от монополизированных экономических сфер и природных ресурсов, а также выдачи лицензий на ведение деятельности). В отличие от этого открытый доступ означает обезличенность политических механизмов управления, влияние на которые доступно всем гражданам государства.
Из этого определения уже можно сделать некоторые выводы. Политические механизмы управления в принципе нельзя обезличить, поскольку в любом случае они требуют управляющих и исполнителей. Даже если представить некую абсолютно прямую демократию (в реальности которой не бывает в больших масштабах), всё равно необходима инфраструктура исполнения решений, в которой, опять же, есть эти группы людей. В данном случае управляющие вполне себе являются элитами сложившейся системы. Почему? Чтобы объяснить это, надо указать на ещё один факт – рента от монополий при достижении порядка открытого доступа никуда не исчезает. Экономические сферы, природные ресурсы и виды деятельности, которыми никто не имеет права распоряжаться без соответствующего государственного разрешения, всё ещё приносят доход, направляемый в централизованный бюджет органов политического управления, то есть прямиком в руки тех самых управляющих. Думаю, коррупция, лоббирование интересов и хищения бюджетных средств, которые сейчас существуют в любом государстве, должны бесспорно объяснять то, что эти управляющие – лишь очередная элита, перераспределяющая данные средства в свою пользу, то есть получающая с них доход.
Ещё одна вещь, которая явно не состыкуется со снижением уровня насилия в обществе, так это факт того, что обязательной предпосылкой к достижению порядка открытого доступа является консолидация всех силовых структур в руках одной организации. Фактически, мы имеем полное устранение баланса потенциала насилия в пользу монополии на насилие, что, между прочим, является неотъемлемым свойством текущего государства. И о каком снижении уровня насилия может идти речь, если монополист на насилие ввиду беззащитности других субъектов имеет большие возможности в совершении актов насилия?
Особенно это можно подтвердить примерами порядков открытого доступа в виде государств, которые достигли данного состояния. В труде «Насилие и социальные порядки» перечислено 20 таких государств. В этот список входят США, Великобритания и её бывшие доминионы, Скандинавия, Бенилюкс, Франция, Германия, Швейцария, Италия, Португалия, а также некоторые другие государства с определёнными оговорками. И что, неужели насилие было побеждено в этих странах? Неужели монополист на насилие там никогда не злоупотребляет своим положением?
Ну и в конце приведу вам общий факт – любое государство, имеющее монополию на власть, независимо от его устройства, является органом, совершающим насилие. Даже если представить ту же абсолютно прямую демократию, то она неизбежно связана с силовым принуждением меньшинства к воле большинства. Также сам факт существования государства, в котором вы обязаны состоять в принудительном порядке, указывает нам на невозможность искоренения насилия с его помощью.
Тема ненасильственных инструментов реализации мер по отношению к нарушителям договорённостей не раз поднималась нами ранее. Обычно в таком случае разговор идёт о репутационных институтах и остракизме, но кроме этого особенно интересным является случай финансовых инструментов, предоставляющих возможность предварительного определения механизмов покрытия нанесённого ввиду нарушения договорённости ущерба. И довольно универсальным инструментом такого рода можно назвать страхование сделок.
Чтобы продемонстрировать вам, что имеется ввиду под страхованием сделок, взглянем на случай уже существующей реализации данной практики. Она активно используется при кредитовании, особенно если дело касается крупных кредитов или ипотеки. Суть состоит в том, что человек, берущий средства взаймы, также подписывает страховой договор, по которому он обязывается дополнительно выплачивать страховой взнос, обычно в сумме определённого процента от остатка задолженности. Этот процент невелик, обычно его значение редко превышает 1%, а в случае ипотеки и вовсе можно найти ставку страхового взноса размером всего в 0,25% от остатка задолженности.
Зачем это необходимо? Если человек окажется неспособным выплачивать кредит, а то и вовсе он его брал лишь с целью воровства кредитных средств без намерения их возвращать, то эти средства покрываются за счёт страховки. Учитывая, что на самом деле не такой уж большой процент людей действительно нарушает условия сделки, собираемых за счёт страховых взносов средств вполне хватает, чтобы покрыть ущерб, нанесённый небольшим процентом обманщиков.
Как по мне, у страхования сделок очень большой потенциал. Эту концепцию можно было бы применить к большому спектру сделок в принципе. Стороны во время совершения любой сделки могли бы оформлять договор в страховой компании и вносить определённый небольшой процент от суммы сделки в страховой фонд. Если какая-то из сторон нарушает условия сделки, то страховая компания, в которой была оформлена страховка, возмещает ущерб пострадавшей стороне.
Данный метод также можно совместить с другими видами несиловых санкций, например тем же остракизмом. Нарушитель сделки конечно же попадёт в чёрные списки, особенно в этом заинтересована страховая компания, которой пришлось потратить средства из своего фонда на возмещение ущерба. Жизнь нарушителя будет очень затруднена, многие будут отказывать ему в совершении сделок или же предлагать ему менее выгодные условия, в которых будет учтён риск, что данный человек может и кинуть. Но, конечно же, он может выйти из этого положения, если всё же согласится на сотрудничество и пойдёт на уступки по отношению к тем, кто пострадал от его нарушения. Конечно у него может и не быть возможности возместить нанесённый ущерб в данный момент, однако в такой ситуации стороны обычно договариваются о более доступных условиях выполнения обязательств. В кредитной сфере хорошим примером является процедура реструктуризации долга, когда выплаты по нему переносятся в будущее, растягиваются во времени, из-за чего уменьшается сумма платежей, а то и вовсе списывается часть процентной ставки или самого долга. В конце концов всем сторонам выгодно хоть какое-то решение проблемы, нежели отсутствие такового.
Репутационные институты могут также и по-иному быть совмещены со страхованием сделок. Если кто-то известен своей честностью, за его плечами множество сделок, которые он не нарушал, то ему могут быть предложены более низкие страховые взносы, а то и вовсе их отсутствие. Если же кто-то является известным нарушителем, неблагонадёжным агентом, то с ним можно заключать сделки только при условии выплаты более высоких страховых взносов. Таким образом людям становится выгодно не нарушать договорённости, поскольку именно на нарушителей будет переложено пополнение страхового фонда.
Объяснить то, почему силовое принуждение – неэффективный, бесполезный, а то и вредный подход в достижении тех или иных целей, можно прибегая к разнообразным подходам. Один из них мы и рассмотрим сейчас. На написание данного материала меня вдохновила статья об альтернативном, более эффективном методе борьбы с пандемией коронавируса, нежели тотальный запрет тех или иных видов человеческих взаимодействий. Ознакомиться с её полной версией вы можете по этой ссылке. Я же сделаю на неё краткий обзор.
В борьбе с пандемией важно избегать социальных контактов. Только вот человек является существом, которое в большинстве случаев не может полностью обойтись без них. Исследования показывают, что человек находится в сильной психологической зависимости от социальных контактов. И попытка запретить их лишь приведёт к тому, что они всё равно будут совершаться, просто перейдут в подполье.
На помощь нам приходит концепция «снижения вреда» («harm reduction»). Исходя из неё, намного лучший результат даёт не запрет и обвинение, а осведомление и попытка побудить человека принимать решения, которые пусть и не будут искоренять рискованное поведение полностью, однако позволят снизить связанный с ним вред. Данная концепция возникла во время кризиса СПИДа в 80-ых годах, она была реализована в виде программы обмена шприцов для наркоманов, чтобы те не рисковали подхватить разнообразные инфекционные заболевания используя один шприц на нескольких человек. Разумеется, наркоманы куда более охотно шли на снижение вреда, нежели на подчинение запретам. Кроме того, возможность сделать выбор в пользу снижения вреда в противовес жёстким мерам нередко побуждает людей отказываться от рискованного поведения. И это подтверждают даже статистические данные в случае той же наркомании – здоровье участников программ по обмену шприцами лишь улучшалось, они реже начинали принимать наркотики и чаще обращались за лечением от наркомании.
Ещё одна важная концепция под названием «эффект нарушения воздержания» говорит нам о том, что жёсткие меры в принципе не работают при избавлении от рискованного поведения, поскольку человек перестаёт адекватно воспринимать неудачи. Например, когда человек пытается избавиться от курения резким отказом от сигарет, то срыв скорее всего приведёт к тому, что он начнёт думать «раз я уже всё испортил, то нет смысла дальше стараться» и прекратит какие-либо дальнейшие попытки сделать это. Более эффективной стратегией является постепенный отказ без применения жёстких мер и отношение к срывам как к нормальному явлению в процессе избавления от вредной привычки.
В случае пандемии коронавируса правительства решили бороться с ней именно вводом жёстких мер и обвинением людей, которые их не соблюдают. Однако, как мы уже можем видеть, это никак не решает проблему. Люди не видят смысла в подчинении таким мерам и отказе от социальных контактов, наоборот – они лишь скрывают своё поведение и сопротивляются вводимым мерам. Более разумной стратегией в данном случае было бы снижение вреда, то есть осведомление людей о рисках определённых видов социальных контактов и пропаганда грамотного подхода к оценке этих рисков в тех или иных ситуациях, а не попытка установить тотальные запреты. Тогда они были бы более склонными соблюдать полезные в борьбе с пандемией меры.
В итоге ознакомившись с такими психологическими концепциями как «снижение вреда» и «эффект нарушения воздержания», а также понаблюдав за ними на практике в случае таких явлений как наркомания и пандемия, мы можем сделать вывод, что силовое принуждение, то есть жёсткие меры по внедрению определённых видов поведения, не может быть эффективным подходом в достижении каких-либо целей – люди просто будут уклоняться или сопротивляться. Куда эффективнее будет не давить на людей, ни в чём их не обвинять и дать им возможность свободно выбирать менее рискованное поведение в противовес подчинению жёстким мерам.
Развитие биотехнологий приближает момент, когда можно будет создать генотерапию, способную активировать у человека ингибирующий насилие механизм, о котором писал Конрад Лоренц. Однако вместе с этим возникает и риск появление совсем противоположной генотерапии, нацеленной именно на устранение любых сдерживателей насилия в человеке. Поэтому кто-то может и вовсе посчитать затею с созданием генотерапии против насилия бесполезной, так как если можно сделать её, то можно сделать и генотерапию для раскрепощения насильственного потенциала. Спрос на неё может найтись среди некоторых психов, маньяков, людей, которые чрезмерно дорожат своей насильственностью, считают её смыслом своей жизни и не желают с ней расставаться из-за какого-нибудь дротика с препаратом, выпущенного в него во время очередного нападения. Также некоторые группы людей (сторонники авторитарной власти) могут считать важным достижение определённых целей силовым путём, из-за чего силовиков-исполнителей необходимо защитить от риска лишения насильственности.
Конечно, подавляющее большинство учёных выступают против насилия и вряд ли кто-то из них станет заниматься подобными разработками. Но что случится, если среди них всё же найдётся тот, кто решит помочь насильственным выродкам? Давайте пройдёмся поэтапно:
1) Существует вероятность неконтролируемого распространения препарата, отключающего механизм Лоренца, и если это случится, то весь мир погрязнет в насилии и войнах, выживание человечества станет невозможным (практически повторится типичный сценарий из фильма про зомби).
2) Этот риск приведёт к необходимости создания обновлённой генотерапии против насилия. Она может быть способна не допустить отключения механизма Лоренца какими бы то ни было методами, однако в том случае, если этого нельзя обеспечить гарантированно, то единственным вариантом останется сделать так, чтобы человек погибал от попытки снять с себя ограничения на насильственное поведение. Допустить выживания стремящихся к насилию людей в такой ситуации попросту нельзя, иначе произойдёт ранее указанный сценарий.
3) После этого случится довольно быстрое выравнивание баланса потенциала насилия, будет достигнута абсолютно-всеобщая вооружённость (до каждого Васяна отчётливо дойдёт, что оружие в таком мире — единственный залог выживания). Новый статус-кво будет держаться за счёт того, что меньшинство садистов будет бояться деактивировать механизм Лоренца чтобы нападать на большинство ненасильственных людей, способных уничтожить их при первой же попытке инициировать насилие.
4) Стационарный бандит (государство) не переживёт ни появления генотерапии против насилия, поскольку он тогда лишится возможности силой навязывать свои порядки, ни появления блокиратора ингибирующего насилие механизма, ведь в таком случае работающие на него силовики вместо мирных протестов получат коктейли молотова, бутылки с серной кислотой, инфекционные агенты, очереди пуль из автоматов и т.п. со стороны тех самых людей, которые сняли с себя ограничение в насилии и будут его проявлять ко всем, в том числе и к ним. Фильмы про зомби хотя и являются чистой фантастикой, но тем не менее довольно точно передают что случится с государством при таком сценарии.
В результате получается так, что создание препарата для отключения сдерживающих насилие механизмов тоже приведёт к устранению стационарного бандита, которого сторонники авторитарной власти и силовых мер так любят и считают наилучшим механизмом достижения каких бы то ни было целей. Они этого не понимают, но ещё хуже, что они не понимают катастрофического сценария, к которому приведёт создание такого препарата, если вовремя не будет обновлена генотерапия против насилия по соответствующим второму пункту параметрам или по крайней мере не будет выровнен баланс потенциала насилия, чтобы всех образовавшихся насильников ликвидировать во время их нападения.
Как вы знаете, сторонники волюнтаризма и идей ненасилия активно выступают за несиловые меры по возмещению ущерба, а также наказания нарушителей договорённостей и преступников, такие как остракизм, финансовые санкции, залоги, страхование сделок и т.д. Применение силы же допустимо только с целью самозащиты от непосредственного нападения, в других случаях насилие абсолютно недопустимо. Есть много причин, почему такая модель поведения является наиболее оптимальной, я уже много рассказывал об этом в своих прошлых материалах. Сейчас же мы рассмотрим один очень распространённый аргумент, нацеленный на дискредитацию несиловых мер.
Вот рассказываю я о репутационных институтах и об остракизме, о том, что нарушителя договорённостей или совершившего в прошлом акт насилия человека можно внести в чёрные списки и отказывать ему в совершении будущих сделок. И знаете, какой зачастую следует за этим аргумент? Это похоже на социальный рейтинг в Китае, вы на самом деле бесчеловечные тоталитаристы! Это же «культура отмены», что сейчас практикуется на Западе, вы просто хотите жестоко пытать людей и лишать их права на нормальную жизнь!
Теперь же я хочу задать вопрос тем, кто высказывает подобную критику. А какую альтернативу предложите вы? Дайте угадаю, неужели каждого, кто провинился, избивать дубинками, таскать в наручниках по судам, а то и вовсе на многие годы запирать за решёткой? Другого ведь предложить не выйдет, альтернатива нашим несиловым мерам только одна – меры силовые. И что же это получается, мы со своим остракизмом и финансовыми санкциями негуманные тоталитаристы, а ваши дубинка и тюрьма – гуманные и крайней человечные инструменты? Если кто-то так считает, то он просто полнейший идиот!
И, кстати, мы не предлагаем пожизненную «отмену» провинившегося человека, о чём тоже некоторые говорят. На самом деле можно обойтись даже вовсе без этого, если человек сразу же признает свою вину и готовность компенсировать ущерб, то никакой остракизм и чёрные списки ему не грозят. В конце концов всем будет лучше, если виновник в удобном ему темпе и в удобных ему условиях, в которых он может работать с максимальной производительностью, будет отрабатывать нанесённый им ущерб. Также, чтобы загнать человека за решётку, вам понадобится насильно отнять у мирных людей часть их средств (то есть принудительно обложить их налогами) на содержание тюремной инфраструктуры и самого заключённого. Конечно, если кто-то не против платить за это – пусть платит, и пусть выдвигает преступникам свою меру по снятию остракизма в виде добровольного тюремного заключения. А я вот не хочу за это платить. Что вы сделаете, тоже меня дубинкой изобьёте? Тогда вы насильник, абсолютно ничем не лучше других насильников!
Кроме того, не надо говорить, что несиловые меры не сработают, так как преступник может обойти их просто совершая дальнейшие акты насилия и воруя для собственного обеспечения. Даже в таком случае его жизнь будет крайне неприятной, поскольку целый ряд благ и услуг нельзя просто так взять и украсть, а если преступник решится на нападение, то его можно остановить средствами самозащиты. Не забывайте что мы ведь выступаем за всеобщую вооружённость и ничего не имеем против самозащиты при непосредственном нападении!
Существует один очень эффективный метод искоренения насилия, о котором обычно мало кто задумывается. Он вполне очевиден – от насилия можно избавиться не допуская людей, имеющих насильственные склонности, к продолжению рода. Насильственные склонности некоторых людей могут быть обусловлены генетически, поэтому очевидно, что и их дети скорее всего тоже унаследуют насильственность. Кроме того, насильники дают очень плохое воспитание своим детям и выращивают их в неблагополучной обстановке – это подталкивает их к тому, чтобы самим же стать насильниками в будущем.
Но как же этого достичь? Мы ведь не можем сами силой заставлять таких людей не размножаться, поскольку тогда мы будем ничем не лучше их, да и ещё применяя насилие мы будем вносить его отрицательные экстерналии со своей стороны. Однако сделать это можно и прибегая к ряду несиловых мер.
В первую очередь необходимо использовать репутационные институты. Людей, совершивших акты насилия, нужно разоблачать и подвергать остракизму, тем самым понижая их благосостояние. Также очень важно дискредитировать их среди близкого окружения, то есть родственников, друзей, соседей. Вполне допустимо даже оказывать на людей из данного окружения давление, например, угрожая за сотрудничество с насильником одвергнуть остракизму. В принципе это логично, ведь остракизм не является эффективным инструментом, если люди, сотрудничающие с совершившим преступление человеком, тоже не объявляются преступниками, к которым можно применять соответствующие санкции, поскольку тогда у этих людей будет меньше стимулов не сотрудничать с ним, а значит остракизм не будет применяться в достаточной мере.
Таким образом окружение насильника вполне может отречься от него или, по крайней мере, начать оказывать на него давление со своей стороны. А человек с испорченной репутацией, низким уровнем благосостояния, несущий риски при ведении любых взаимоотношений с ним, да и ещё подвергающийся давлению со стороны тех субъектов, которые всё же не могут отказаться от сотрудничества с ним, имеет очень низкие шансы найти себе пару и создать семью.
Кроме репутационных методов можно использовать и некоторые другие инструменты, один из которых мы и рассмотрим сейчас. Существуют агентства, которые за определённую сумму способны подстроить ряд событий, с большой вероятностью ведущих к порче отношений между людьми, например, к разводу супружеской пары. В нашем случае это можно применять против людей с насильственными склонностями, которые состоят в отношениях или браке. Средства на оплату услуг таких агентств можно собирать с помощью донатов от неравнодушных людей, например, объявив краудфандинг инициативы по искоренению насилия.
Особенно важно отстранять от продолжения рода тех людей, которые работают на стационарного бандита и выполняют его указания по применению силы, то есть силовиков. Они чаще всего являются людьми с насильственными склонностями, ведь кто же ещё пойдёт защищать насильственную власть и по её указанию совершать акты насилия по отношению к невинным людям, например, избивать их на митингах или вламываться к ним домой за «неправильный» пост в социальных сетях.
И, что очень важно для нас, они получают гигантский бонус к размножению. У силовиков много льгот, они могут рассчитывать на бесплатное жильё, льготный проезд в общественном транспорте, отдых и лечение в санаториях, у них есть льготы на получение образования, у них ранний возраст выхода на пенсию и большие пенсионные выплаты. Таким образом силовики получают очень благоприятные условия для размножения, по крайней благоприятнее, чем обычные люди. К сожалению я не нашёл статистики по количеству детей у силовиков, однако смею предположить, что в среднем уровень фертильности в их семьях куда выше, чем у обычных семей. Тем самым лишь увеличивается количество склонных к насилию людей. Нужно как можно скорее разрушить такое положение дел, тогда и проблема насилия начнёт решаться даже без физического удаления агрессоров из популяции.
В многих случаях, когда говорят о проблеме насилия, в качестве примеров этого явления берут лишь применение силы стороны обычных граждан по их собственной инициативе. В том же случае, если силовая мера была применена по указанию сверху и в рамках государственного закона, то она за насилие вообще как бы не считается, эта мера называется уже формой правоприменения. Из подобной абсурдной формулировки обычно исходит предположение, что проблему насилия можно решить просто проводя некую «верную» государственную политику. Такую точку зрения активно продвигают сторонники идей Стивена Пинкера, в русскоязычном пространстве наиболее активным евангелистом этих взглядов является Екатерина Шульман. Но давайте же посмотрим, почему это никогда не сработает.
Во-первых, сама попытка разделить принудительные силовые меры на те, которые можно считать за насилие, и которые нельзя, сталкивается с логическим противоречием. Различие в том, когда, к кому и по какой причине была применена принудительная силовая мера не отменяет самого факта её применения, недобровольности её характера и намеренного физического ограничения свободы человека. Всё это и является составляющими факторами такого явления как насилие. Нельзя сказать, что одно и то же самое действие в одно время, по одной причине и к одному человеку является насилием, а в другое время, по другой причине и к другому человеку таковым уже не является. Это лишь субъективная оценка конкретного человека.
Собственно, поэтому все принудительные силовые меры влекут за собой одинаковые проблемы и риски, как их только не оправдывай. Если смотреть с точки зрения практических результатов, нет разницы, применил ли насилие полицейский или обычный гражданин, было ли оно применено к простому прохожему или совершившему в прошлом множество преступлений бандиту, всегда можно столкнуться с сопротивлением, особенно если жертву силовой меры ставят в безысходное положение. А в нынешнем мире со стремительно развивающимися технологиями это грозит использованием в качестве инструмента защиты или орудия мести очень опасных и разрушительных средств, вплоть до оружия массового поражения, самым доступным из которого являются вирусы. Поэтому с практической точки зрения применение силовых мер можно оправдать лишь при непосредственной самозащите, поскольку в таком случае акт насилия уже совершается и его необходимо прекратить, чтобы избежать следующих за ним отрицательных экстерналий. Во всех остальных случаях, единственной оптимальной стратегией поведения будет применение к нарушителю отличных от физического насилия методов воздействия, вроде понижения репутации и остракизма.
Во-вторых, и это самое главное — попытка избавиться от частного насилия с помощью государственного насилия на самом деле лишь сдерживает его, но не искореняет. Ярким примером этого можно назвать СССР. Замыслы относительно частного насилия у идеологов авторитарного коммунизма были очень светлыми, методом «железной руки» они предполагали искоренить межнациональные и бытовые конфликты. Понятное дело, что родители не изобьют ребёнка, а азербайджанец не нападёт на армянина, если стоять над всеми ними с дубиной. Но никакая власть не бывает вечной. Как только в ней происходят изменения, то все проблемы выходят наружу. Конфликт возрождается, да и ещё с новой силой, учитывая то, в каком стрессовом положении находятся люди из-за многолетнего силового контроля над ними. Нам повезло, что после развала СССР у тех же армян и азербайджанцев в руках оказались только автоматы с танками, а не ядерные ракеты и вирусы. Впрочем, со временем они, да и не только они, могут завладеть и очень опасными средствами. Тогда мы столкнёмся с катастрофической угрозой, угрожающей существованию всего человечества, ввиду нерешённой методом «железной руки» проблемы насилия.
Люди, которые считают выводы Конрада Лоренца касательно природы насилия и опасений по поводу вносимых им рисков несостоятельными, нередко ссылаются или используют аргументы из одного материала под названием «The Lorenzian Theory of Aggression and Peace Research: A Critique». Чтобы не допустить каких-либо заблуждений о явлении насилия, давайте же рассмотрим, что не так с данной критикой.
В самом начале идёт аргумент о том, что Лоренц определяет агрессию как боевой инстинкт, реализуемый по отношению к представителям своего вида и являющийся генетически врождённым, полученным от биологических предков. Однако по мнению критиков данное определение выхолащивает сам термин агрессии. В целом при обсуждении агрессии и насилия почти всегда поднимается вопрос того, а что нам собственно понимать под «агрессией» и «насилием». В данном контексте разумно будет свести эти термины именно к врождённым склонностям к внутривидовому насилию в виде нанесения физического вреда (или угрозы его нанесения), поскольку это является объектом исследования. Всё остальное, например то, что для разных людей агрессия субъективно определяется по-разному (для кого-то и невежливое приветствие будет агрессией) мы во внимание не берём.
Исходя из критики подобное понимание агрессии не соотносится с деятельностью, проявляемой не прямым образом, а через общественные институты, выработанные людьми. Во-первых, все институты, которые применяют силовые меры, всегда работают через силовых агентов. Вы можете сказать, что если человек станет политиком, то он сидя в кабинете сможет раздавать негуманные приказы и тем самым совершать акты насилия не выполняя на самом деле никакой соответствующей физической деятельности. Однако эти приказы ничего не стоят без исполняющих их прямым образом силовых агентов, значит смотреть нужно именно на них и на их склонность к насилию. Во-вторых, другие социальные аспекты, такие как богатство, статус, навыки (о которых говорилось в критике) без методов прямого нанесения физического вреда человеку, например с помощью тех же силовиков, сами по себе не дают такой возможности. Мы не можем говорить о насилии там, где такого прямого воздействия не было. Конечно человек может попытаться нанести другому человеку вред непрямым воздействием через цепочку из множества инстанций, однако эта цепочка рано или поздно наткнётся на необходимость применить силовую меру. Например, кто-то скажет, что монополист на рынке может чисто экономическими методами превратить людей в рабов и даже довести их до голодной смерти, устанавливая стоимость труда и продукции в одностороннем порядке. Однако, чтобы быть монополистом нужно иметь силовых агентов (собственных, или договориться с агентами уже существующей монополии, такой как государство), готовых через прямое насилие уничтожать всех конкурентов на рынке, особенно тех, которые не согласятся идти на уступки и договариваться мирно.
После этого Лоренца критикуют за смешивание поведенческих моделей довольно разных видов животных и людей, в том, что обоснования в виде общего происхождения видов для такого недостаточно. Однако не стоит забывать, что нерушимой основой поведенческой модели любого живого существа всегда являются биологические процессы, происходящие в его организме. Было бы глупо полагать, например, что лишь одним желанием, ввиду каких-то социальных факторов или с помощью неких сверхъестественных сил высокоразвитый примат, в том числе и человек, может игнорировать действие гормонов и рецепторов нервной системы. А биологические процессы в свою очередь обуславливаются генетикой. Конечно, не стоит забывать о связке ген-среда – определённые гены активируются в определённой среде. Но этот факт лишь подтверждает нашу правоту, если учитывать два фактора: человек разделяет большую часть генома с животными ввиду того же общего происхождения и за очень разными видами животных Лоренц наблюдал одни и те же поведенческие механизмы касательно проявления насильственного поведения. Исходя из критики неверно экстраполировать наблюдения за животными на человека, даже если эти наблюдения совпадают для очень широкого ряд видов. Конечно, я соглашусь с тем, что в трудах Лоренца возможно не хватает наблюдений за конкретно человеческим поведением, однако исходя из описанных выше двух факторов (общего генетического наследия и наблюдения одинаковых паттернов поведения у разных видов) можно смело предполагать, что сделанные им выводы касательно природы насилия с большой вероятностью верны и по отношению к человеку. И ссылаться здесь на науки о социуме, о психологии и т.д., что тоже упоминалось в критике, не имеет смысла, так как мы рассматриваем биологическую и генетическую составляющую, которая является более фундаментальной – эти науки не могут противоречить биологии или вносить в неё изменения. В конце концов, если кто-то всё ещё продолжает отрицать эти выводы, то лучше было бы их критиковать наблюдениями за человеческим поведением, соответствующей систематизацией и сравнением с выводами Лоренца, а не просто указывать на неверность факта экстраполяции.
В критике также затрагивается инстинктивно-гидравлическая модель Лоренца. Она объясняет феномен срабатывания инстинктивных реакций в отсутствие специфического раздражителя накоплением в течение времени некого специфического потенциала, который снижает порог, необходимый для запуска реакции; в том числе это объясняет спонтанные акты агрессии. Данная модель подвергается критике ввиду отсутствия нейрофизиологических обоснований её верности. Однако, во-первых, она не была и опровергнута, а во-вторых, сам Лоренц признавал ограниченность этой модели и то, что ей присущ ряд недостатков, то есть, фактически, он не предлагал её в качестве абсолютно верного и окончательного решения.
Дальше критикуется влияние внутривидовой агрессивности на выживаемость видов, особенно в случае человека. В качестве примера приводится статистика, исходя из которой войны между разными группами людей (в том числе и современные войны начиная с 19 века) оказали совсем незначительное влияние на выживание человечества. Я не буду спорить с тем, что этот вывод верный на данный момент. Однако здесь опасения Лоренца касательно угрозы насилия для выживания человечества стоит связать с научно-техническим прогрессом. Как ни как человек стал самым вооружённым видом на планете, он уже не раз стоял перед лицом ядерной угрозы, и с каждым днём угрозы становятся всё более серьёзными, так как опасные средства становятся всё более доступными для получения и воспроизведения небольшими группами людей и даже отдельными индивидами. Фактически разрушительный потенциал небольших групп и отдельных индивидов с каждым днём всё возрастает. Например, очень доступным средством массового поражения являются вирусы, впрочем, можно придумать и что-то ещё. С опасениями Лоренца здесь вряд ли можно поспорить!
Ещё один момент в критике привлёк моё внимание ввиду того, что он лишь подтверждает теорию Лоренца, а не опровергает её. Но для начала нам нужно кое-что вспомнить. Как мы знаем, наблюдения Лоренца показывают, что виды с сильной врождённой вооружённостью не используют её во внутривидовых стычках. Это в первую очередь касается ёжиков, дикобразов, ядовитых змей и насекомых, также Лоренц упоминал о волках, которые не кусают своих сородичей в уязвимые места, такие как брюхо или шея, и воронов, которые в драках даже не пытаются выклёвывать друг другу глаза своими очень острыми клювами. Возникновение таких механизмов в ходе эволюции довольно логично, иначе представители данных видов просто истребили бы друг друга. Что касается слабо вооружённых видов, то у них данный механизм проявляется в меньшей степени, поскольку либо их представители не способны нанести серьёзный ущерб своим сородичам, либо же те могут сбежать от нападения, то есть насилие им так сильно не угрожает. Например, когда Лоренц посадил в одну клетку двух горлиц – вроде бы мирных птиц семейства голубиных, то неприязнь одной из птиц к другой привела к тому, что она её сильно искалечила и чуть ли не убила во время отсутствия Лоренца. Всё потому что бежать в данном случае было некуда.
В случае человека данный механизм тоже проявляется не особо сильно, так как его естественная вооружённость довольно слабая. Тем не менее то, что человек этот механизм всё же в определённой степени унаследовал отрицать нельзя, мало того мы даже подтвердим это наблюдениями касательно войны, на которые ссылается сама критика, опять же, с целью доказать незначительность влияния насилия на выживание человечества. Во многих армиях более половины солдат, которые должны были стрелять, просто не могли нажать на курок. Ещё упоминается отказ во время Вьетнамской войны одной из бригад войск США подчиняться приказам. Такие же случаи, как массовое убийство в Сонгми, для современных войн являются большим исключением и ненормальностью. В целом большинство солдат считали Вьетнамскую войну бессмысленной и за всё её время типичный солдат проводил в боях всего несколько часов. Также социальное исследование, проведённое отделом информации и образования военного ведомства США, показывает, что во время Второй Мировой войны большинство солдат на самом деле старались делать вид, что они чем-то заняты, нежели занимались военными делами в действительности.
Исходя из этого можно сделать вывод, что человеку присущ ингибирующий насилие механизм Лоренца. Хоть он и выражен в более слабой форме, нежели у сильно вооружённых видов, тем не менее это даёт предпосылки для решения проблемы насилия, которая так сильно беспокоила Лоренца и в принципе является причиной для беспокойства у любого адекватного человека. И, кстати, в рассматриваемом нами материале попытка критиковать конкретно эту теорию даже не предпринимается.
Основной проблемой для любого общественно-политического движения, выступающего против государственной власти, является угроза репрессий в отношении его участников. Либертарианцев это касается в первую очередь, т.к. с точки зрения властей мы есть ничто иное как самая «несистемная» оппозиция (т.е. отказывающаяся корректировать свои позиции по указке государства). Существование риска репрессий сильно ограничивает участников движения в проведении эффективных акций и это вполне объяснимо: если даже за раздачу листовок можно получить крупный штраф, то занятие более серьёзным активизмом вообще чревато «приседанием на бутылку». Пассионарных либертарианцев, готовых создавать новые идеи и продвигать их в массы крайне мало, поэтому арест даже одного из них способен сильно ослабить всё движение. Понимая ситуацию, они вынуждены сильно сдерживать себя в словах, не участвовать в акциях и вообще жить в постоянном страхе.
Избавиться от данной проблемы вполне реально — нужно аутсорсить всю деятельность в реальном мире, самим оставаясь на 100% в сети, вне досягаемости стационарного бандита («государства»). Либертарианским активистам желательно вообще не высовываться в реале и возможно даже не распространяться о своих взглядах, но открыв виртуальную машину с VPN не стесняться вообще ни в чём, ведь ФСБ в борьбе с виртуалом абсолютно бессильно! Можете смело писать в соцсетях любые призывы, выкладывать персональные данные убеждённых этатистов, организовывать самые радикальные акции — от раздачи листовок и вывешивания баннеров на домах и мостах, до открытой травли активных этатистов (например, надпись «Здесь живёт маньяк» на входной двери этатиста и расклейка листовок в районе его проживания с фото и информацией про его склонность к агрессивному насилию).
Все действия в реальном мире должны проводиться людьми, вообще никак не связанными с либертарианством. Мы получаем донаты от анонимных спонсоров в криптовалюте, платим битками Васянам из даркнета, которые в обычное время делают закладки наркотиков и разрисовывают асфальт и стены домов рекламой «аптек». Они хорошо умеют прятаться от полиции и знают что делать в случае ареста. За этот риск и берут свои деньги, не очень-то и большие, если честно. Даже если кто-то из исполнителей попадётся ментам, он выдаст лишь анонимный контакт в сети, где ФСБ уткнётся в отказ VPN-сервиса выдавать реальный IP-адрес (или в TOR, если вы совсем параноик). Таким образом настоящие пассионарии, арест которых способен ослабить движение, оказываются абсолютно неуязвимыми к репрессиям, тогда как арест неполитизированных исполнителей в реальном мире никак не навредит движению — вместо одного арестованного графитчика появится 10 новых, желающих подзаработать.
Скептики наверное сейчас скажут — анонимность в сети миф, ФСБ вас за минуту деанонимизирует. Ранее я уже писал почему это не так и никогда так не будет: с самого появления государств, по теории стационарного бандита, каждое государство находится в постоянном противостоянии с другими. Конечно, бывают временные союзы, но на длинной дистанции всегда одного государство другому — конкурент и враг! Власти какого-либо государства обычно всегда заинтересованы помочь оппозиции ослабить своего конкурента, поэтому не только не станут выдавать личные данные оппозиционеров, но даже помогут в разработке средств анонимизации (так, например, сеть TOR была создана при поддержке федерального правительства США). Думаете случайно в законах большинства стран мира есть пункты, по которым запрещено выдавать личные данные и экстрадировать людей, обвиняемых на родине по политическим мотивам?! Совсем не случайно, и этим нужно пользоваться; как говорит Михаил Светов — лавировать между разными государствами, выбивая себе свободу. Учитывая текущий геополитический расклад, живя в России и используя VPN в Швейцарии, США, Великобритании, Швеции и Норвегии, вы находитесь в полной безопасности. Если, конечно, не будете самостоятельно проводить какие-либо акции в реальном мире.
