В конце моей книжки про анкап заботливо собраны определения разбираемых в книге понятий из либертарианского лексикона. Беру оттуда нужные:
Принцип неагрессии – никто не имеет права на безнаказанную инициацию насилия.
Право собственности – признаваемая другими претензия на эксклюзивное или преимущественное использование объекта.
NAP соблюдается людьми с самой глубокой древности и основан на понятии справедливости. Напомню, как я её определяю:
Справедливость – ощущение соразмерности наносимого ущерба и ценности предмета конфликта.
Чувство справедливости и вовсе досталось нам от дочеловеческих предков, по крайней мере, его наличие экспериментально подтверждено у обезьян.
Так что мы можем достаточно уверенно утверждать, что принцип неагрессии неявно заложен в человеческую природу в ходе эволюции. Другое дело, что исторически множество тех, на кого распространялся принцип неагрессии, и чья частная собственность уважалась, было ограничено ближним кругом. Чем более чужим ощущается человек, тем меньше окружающим дела до его претензий, а стало быть, и до его прав.
Любой вор знает, что крысятничать у своих это последнее дело. Что его останавливает? Уж конечно, не уважение к частной собственности, он уже вор. И не страх возмездия, его он успешно преодолевает, идя на рискованные преступления против собственности чужаков. Его останавливает именно чувство общности. Это свои. Не трожь. Западло. Короче, этика с моралью (вы знаете, где посмотреть определения).
Что же заставило людей начать уважать права совершенно посторонних лиц? Прежде всего – развитие глобальной торговли.
Исторически торговля долго считалась презренным занятием, потому что торговец воспринимался прежде всего как мошенник и вымогатель. Тайно выведал, где подешевле, расхвалил людям товар, продал подороже – мошенник. Или купил, пока товар был в изобилии, а затем продал дорого, когда товар стал в дефиците – вымогатель. Поэтому торговцу всегда психологически комфортнее продавать не местный ширпотреб, а заморские диковинки. На них никто не знает закупочной цены, то есть не уличит в мошенничестве, и они всегда в дефиците, у людей нет воспоминаний о том, что этот же товар когда-то продавался заметно дешевле, а потому торговец не воспринимается и как вымогатель. Просто это дорогой товар, премиального сегмента.
Чем выше объёмы торговли, тем меньше торговец трясётся над максимизацией профита с каждой копеечной сделки, зато всё больше ценит пропускную способность своих торговых точек. И вот он уже не торгуется из-за каждого пучка редиски, а публично указывает твёрдые цены на весь ассортимент. Аналогично, и закупки ведутся по всё более долгосрочным контрактам. Честное купеческое слово начинает котироваться в самых широких кругах, это ещё больше снижает издержки торговли, и ещё сильнее расширяет мировую торговлю.
Для человека, живущего в замкнутом обществе, достаточно соблюдать моральные нормы в кругу своих, а чужаков воспринимать как естественных врагов, в отношении которых всё позволено. Для торговца каждый оказывается потенциальным клиентом, или потенциальным рекламным агентом. Это перестраивает их мораль. Те, кто полагается на обман чужаков, в долгосроке проигрывают тем, кто печётся о репутации.
Ну а теперь, после всех этих рассуждений, я могу коротко сформулировать, чем же обеспечены соблюдение NAP и защита частной собственности. Они обеспечены эволюционно выработанными механизмами приспособления человека к жизни в глобальном мире.
В связи с этим неудивительно, что те, кто сегодня развязывают войны, делают это именно под знаменем борьбы с глобализмом.
Факт того, что в человеческой популяции всё же есть определённый процент индивидов, способных легко и без какого-либо внутреннего сопротивления совершать насилие, вплоть до убийства, может навести кого-то на мысль, что это вполне нормально и естественно. Раз такие люди есть, а человечество уже существует долгое время, то разве не может ли насилие просто быть эволюционной адаптацией, которая по какой-то причине оказалась необходимой человеческой популяции?
Чтобы дать ответ на этот вопрос, мы обратимся к трудам этолога Конрада Лоренца, который впервые обнаружил наличие у многих видов животных врождённых сдерживателей внутривидовой агрессии. Он также описал условия, при которых эти сдерживатели возникают. Самыми важными из них являются наличие сильной врождённой вооружённости и неспособность избегать насилия с помощью бегства. По наблюдениям Лоренца, у воронов присутствует сильный сдерживатель к нанесению сородичам ударов своим острым клювом в глаза. Нередко такие сдерживатели можно наблюдать и у волков – принятие одним из них позы подчинения или демонстрация им уязвимых частей тела, таких как горло или брюхо, приводит к прекращению агрессивных действий со стороны сородича. В то же время горлицы, клюв которых не настолько острый, как у воронов, хоть и в естественных условиях обычно не убивают друг друга, но способны на это при возникновении конфликта, если лишить их возможности к бегству, заперев в клетке.
Говоря о человеке, Лоренц не считал, что тот обладает сдерживателями агрессии, поскольку у него нет сильной врождённой вооружённости. А к возникновению искусственного оружия человек не был готов, поскольку научно-технический прогресс приобрёл стремительные темпы, за которыми биологическая эволюция попросту не успевала. Ввиду этого Лоренц выражал опасения о возможном уничтожении человечества:
«Придёт день, когда два враждующих лагеря окажутся лицом к лицу, перед опасностью взаимного уничтожения. Может наступить день, когда всё человечество разобьётся на два таких лагеря. Как мы поведём себя в этом случае — подобно горлицам или подобно волкам? Судьба человечества будет зависеть от того, как люди ответят на этот вопрос. Мы должны быть бдительны!»
Конечно же, как позже выяснили другие исследователи, человек всё же обладает механизмом аналогичным тому, о котором писал Лоренц. Объяснить его возникновение можно генно-культурной коэволюцией, когда факторы культуры и социума влияют на отбор в человеческой популяции даже на небольших промежутках времени. И стоит вспомнить, что примитивная искусственная вооружённость в виде дубинок, копий и камней появилась у ранних гоминидов предположительно ещё 5 миллионов лет назад.
Впрочем, в определённой мере Лоренц всё же был прав, и в ходе биологической эволюции внутривидовое насилие не было полностью искоренено из человеческой популяции. Также очевидно, что человек не мог эволюционно адаптироваться к современному дистанционному оружию, такому как артиллерия или атомная бомба. Конечно, если опираться на модель механизма ингибирования насилия у человека, в ходе его работы должны вырабатываться условные рефлексы, предотвращающие любые стремления к инициации насилия. Но военные свидетельства показывают, что хоть и при непосредственном контакте 98% солдат испытывают сильное сопротивление к совершению убийства, в случае дистанционного вооружения, которое позволяет не наблюдать и даже не знать о потенциальных жертвах, такое сопротивление ослабевает.
Исходя из всего этого, можно смело утверждать, что насилие никак нельзя назвать эволюционной адаптацией для человека. Любая адаптация должна приносить пользу для вида, повышая его шансы на выживаемость, чего никак нельзя сказать о насилии. С ним всё полностью наоборот – из-за стремительного научно-технического прогресса человек не успел полноценно адаптироваться к новым условиям среды, к тому факту, что он является самым вооружённым видом на планете. А это в свою очередь, исходя из эволюционной модели, должно предполагать наличие крайне сильных и выраженных сдерживателей внутривидовой агрессии.
В оправдание внутривидового насилия как вполне нормального явления в природе иногда можно услышать аргумент об эгоистичности гена. Раз вся биологическая эволюция является в первую очередь эволюцией генов, стремящихся к максимально эффективному сохранению и копированию самих себя, а уже только после этого эволюцией особей и популяций, то внутривидовое насилие вовсе не является проблемой. Наоборот – если носитель гена совершил насилие, то он получил преимущество над своими сородичами и передал этот ген дальше. Значит внутривидовое насилие полезный инструмент в эволюции генов, а никакого ингибитора насилия, тормозящего агрессию к представителям собственного вида, не может существовать, поскольку он противоречил бы получению такого эволюционного преимущества конкретными генами.
То, что эволюция генов является первостепенной перед эволюцией особей и популяций – верная теория, которую нет смысла оспаривать. Но гены не находятся в вакууме. Гены переносятся конкретными особями, являющимися частью конкретных популяций. То, как будут проходить взаимоотношения между этими особями, и станет решающим фактором в сохранении и передаче генов. И насилие действительно даст преимущество конкретному гену, если оно не будет означать его же устранение. Но что, если будет?
Возьмём те виды, представители которых обладают сильной врождённой вооружённостью и не имеют значимой возможности сбежать от насилия (например из-за ограниченности ареала обитания популяции или крайне социального образа жизни). Именно у таких видов и наблюдается ингибирование (сдерживание) внутривидового насилия. Когда один волк подставляет другому волку шею или брюхо, тот становится неспособным укусить своего сородича; ни один ворон не клюнет своим очень острым клювом другого ворона в глаз, даже во время драки за еду; ядовитые змеи проводят территориальные стычки по чётко определённым ритуалами, не используя при этом ядовитые зубы, и даже не демонстрируя их оппоненту; антилопы орикс тоже ритуализируют сражения, при этом они свободно могут использовать острые рога против львов. Таких примеров очень много.
В чём же выгода гена в таком поведении? А в том, что насильственное нападение на сородича в случае наличия у него сильной вооружённости, с непозволительно высокой вероятностью может закончиться гибелью самого агрессора. Это значит, что ген не будет сохранён и передан дальше, он просто погибнет вместе со своим носителем. А переданы будут только те гены, носители которых в такой ситуации не ввязываются лишний раз в драки (а точнее вообще не инициируют их, а только защищают себя, если кто-то другой уже инициировал). То есть, наиболее выгодной эволюционной стратегией для гена является «сотрудничество» (назовём это так) с геном, отвечающим за ингибирование насильственного поведения у носителя.
Это универсальное правило для биологической эволюции. Растущая вооружённость представителей популяции при частых социальных контактах между ними повышает негативные последствия внутривидового насилия, в определённый момент делая их вовсе непозволительными. В результате выживают только те гены, носители которых смогли компенсировать этот эффект подавлением насильственного поведения, то есть были предрасположены к наличию достаточно сильного варианта ингибитора насилия у них. Чем выше вооружённость представителей популяции, тем менее выгодной эволюционной стратегией становится насилие, и более выгодной – ингибирование насилия.
Понимание этого стоит и применить к человеку – наиболее вооружённому виду на планете, и вооружённость которого сейчас растёт гигантскими темпами вместе с развитием научно-технического прогресса. Среднестатистическому человеку и так присуще ингибирование насилия по отношению к другим людям, но остались и те, кто страдает нарушением этого нейробиологического механизма. Такие люди рано или поздно воспользуются оружием массового поражения, которое с научно-техническим прогрессом становится всё доступным в воссоздании, особенно касаемо биологических угроз, где катастрофический сценарий может наступить буквально завтра. А значит насилие – эволюционно провальная стратегия для человека!
Насилие является довольно распространённым в природе явлением. Особенно хорошо это можно наблюдать в межвидовых взаимоотношениях. Представители разных видов находятся в постоянной борьбе за территорию, ресурсы, также одни из них становятся пищей для других. Однако ситуация меняется, если перейти к рассмотрению внутривидовых взаимоотношений. Конечно, они тоже нередко несут насильственный характер, но это верно далеко не всегда. При стечении определённых обстоятельств у популяции начнут вырабатываться сдерживатели внутривидовой агрессии. Будем называть это механизмом ингибирования насилия, или ещё проще – ингибитором насилия.
Анализ внутривидовой агрессии стоит начать с рассмотрения её положительных аспектов, что в дальнейшем позволит нам избежать некоторых недопониманий. Агрессия, в том числе насильственного характера (т. е. нанесение физического вреда, убийство), позволяет более сильным и здоровым особям в популяции не допустить более слабых и нездоровых к продолжению рода. Да и она просто выгодна конкретной особи, способной её использовать ради собственного выживания и передачи своих генов дальше. Также она служит инструментом в создании и поддержании иерархии доминирования, координирующей действия особей. Наконец, поскольку агрессивное поведение не позволяет разным особям или группам особей чрезмерно долго находиться рядом, это приводит к их равномерному расселению по всей доступной для проживания территории, а значит и равномерному распределению ограниченных ресурсов.
Может сложиться впечатление, что совершать насилие к соплеменникам не просто полезно, а то и жизненно необходимо как в выживании конкретных особей (и генов, носителями которых они являются), так и популяций в целом. Но не стоит допускать ошибку – рассматривать насилие в отрыве от обстоятельств среды. В данном случае двумя важнейшими из них являются наличие сильной врождённой вооружённости у представителей популяции и их неспособность сбежать от насилия. Чем сильнее выражены эти два фактора – тем выше риски насилия. В определённый момент они становятся слишком высокими, чтобы получаемые от насилия выгоды могли их компенсировать. Насилие перестаёт быть эволюционно оптимальной моделью поведения. И вырасти его риски могут вплоть до того, что особи попросту истребят друг друга в насильственных стычках и популяции наступит конец.
В качестве примера такого сценария можно привести всем известный эксперимент Вселенная-25, в котором выращенная в якобы райских условиях популяция мышей вымерла менее, чем за 5 лет. Эксперимент был поставлен неудачно, условия были далёкими от райских. Но главной ошибкой стало устройство загона, позволяющее 65 самым крупным самцам силой перекрыть всем остальным доступ к самкам и еде. Это вызвало цепочку событий, которая и привела к вымиранию ограниченной в пространстве и крайне насильственной в своих порядках популяции. В более грамотно устроенных загонах, где невозможно установление такой насильственной иерархии доминирования, популяция мышей может прожить и десятки лет [1].
Как мы видим, вооружённость и отсутствие возможности сбежать от насилия оказываются проблемой в выживании популяции. Однако именно это создаёт эволюционное давление на выработку у её представителей сдерживателей внутривидовой агрессии, что решает данную проблему. Если представители популяции обладают сильной врождённой вооружённостью, то наиболее склонные к насилию особи, инициирующие нападения, будут сталкиваться с вооружённостью соплеменников, и это зачастую может привести их к гибели. Также гибельным для агрессора может оказаться сопротивление вооружённой жертвы, которой больше некуда бежать. И даже несколько побед в такой ситуации не гарантируют успех агрессору, поскольку какое-то из нападений всё же с большой вероятностью закончится для него летальным исходом. При этом менее насильственные особи будут погибать реже, так как они сами не инициируют нападения, а только защищаются от них. Они будут реже сталкиваться с риском погибнуть от насилия, нежели их агрессивные сородичи, а значит и чаще будут давать потомство.
В итоге естественный отбор направится в сторону выработки сильных сдерживателей, предотвращающих нанесение физического вреда и убийство соплеменников, поскольку особи с недостатком таких сдерживателей будут удаляться из популяции и не смогут передать свои гены дальше. Механизмом, отвечающим за такие сдерживатели, и является ингибитор насилия. В целом мы получаем эволюционную модель ненасилия, по которой насилие искореняется как явление внутривидовых взаимоотношений в ходе биологической эволюции.
Этот вывод подтверждается наблюдениями за поведением животных. Впервые концепцию ингибитора насилия сформулировал этолог Конрад Лоренц. По его теории, данный механизм наиболее развит у тех видов, представители которых способны с лёгкостью убить особь приблизительно своего размера. Описывая свои наблюдения за волками, он показал, как ингибитор насилия активируется, когда один волк демонстрирует другому жесты подчинения – подставляет ему свои уязвимые места, такие как шея или брюхо. В результате оцепеневший агрессор не может продолжать нападение. Также наблюдения за воронами подтвердили, что они не выклёвывают друг другу глаза, даже во время стычек [2][3]. Действительно, острые зубы волка и клюв ворона являются сильным вооружением, одного укуса или удара которым в уязвимое место хватит, чтобы серьёзно травмировать, а то и сразу убить другую особь. И наличие такого вооружения привело у представителей данных видов к выработке соответствующих сдерживателей в ходе биологической эволюции.
Большое количество таких наблюдений от разных исследователей перечислил этолог Иренеус Эйбл-Эйбесфельдт. Многим животным свойственна ритуализация внутривидовых сражений, предотвращающая применение в них сильной вооружённости. Это справедливо даже для членистоногих, например крабов-скрипачей, которые в стычках не раскрывают свои клешни достаточно широко, чтобы нанести оппоненту увечья. Подобное сдерживание агрессии свойственно многим видам рыб, ящериц и млекопитающих. Примечателен пример антилоп вида орикс, которые аккуратно обращаются со своими острыми рогами в стычках с сородичами, но при этом используют их в полную меру при защите от львов. Также стоит упомянуть о ядовитых змеях, многие из которых во время стычек извиваются, преувеличиваются, толкаются, но при этом не совершают укус и даже не демонстрируют своё оружие [4][5].
При этом насилие в меньшей степени ингибируется у слабо вооружённых видов. В сравнении с воронами, горлицы с менее острым клювом не сдерживаются в своей агрессии и способны даже убить сородича, если тот будет лишён возможности сбежать, например помещён в клетку [2]. Также довольно агрессивны животные, ведущие одиночный образ жизни. Вспомните хомяков, которые, как правило, будут драться до смерти, если поместить несколько особей в одну клетку. В природе же они разбегаются совершив лишь несколько взаимных укусов [4]. Если рассмотреть случай ведения одиночного образа жизни более детально, то в своём эволюционном влиянии его можно приравнять к побегу. Таким образом, насильственность не угрожает выживанию медведей, которые вне брачного сезона пересекаются между собой слишком редко, чтобы всё же возникающие стычки оказывали влияние на популяцию в целом.
Исходя из наблюдений за поведением животных, нейробиолог Джеймс Блэр предположил, что человеку присущ аналогичный механизм, сдерживающий агрессивное поведение. Впоследствии им была разработана модель механизма ингибирования насилия (англ. Violence Inhibition Mechanism, или сокращённо VIM). В её разработке он преследовал цель объяснить возникновение психопатии как результата нарушения работы данного механизма [6][7].
По модели VIM, ингибитор насилия активируется при наблюдении человеком сигналов бедствия со стороны других людей, таких как грустное выражение лица или плач. В результате он начинает испытывать отторжение и прекращает агрессивные действия. Также ингибитор насилия является предпосылкой для выработки у человека моральных эмоций (т. е. симпатии, вины, раскаяния и эмпатии) и способности определять в действиях моральные проступки, состоящие в нанесении людям вреда.
Как можно понять из рассматриваемой нами эволюционной модели ненасилия, выработка довольно сильного варианта ингибитора насилия не могла обойти стороной современного человека, так как ещё его предки начали изобретать искусственное вооружение. Также в ходе истории сильно возросла плотность населения, да и человеческая популяция уже заняла весь доступный ареал обитания на планете. Однако из-за стремительного социального и научно-технического прогресса ингибитор насилия не успел в полной мере адаптироваться к новым обстоятельствам, что и создаёт проблему насилия в человеческом обществе. Но детально этот вопрос, как и в целом вопрос ингибирования насилия у человека, мы рассмотрим в следующих темах цикла.
Сейчас же важно понимать, что насилие в человеческом обществе не является эволюционно оптимальной моделью поведения. Оно и не может быть в случае любых высоковооружённых и ограниченных в своём ареале обитания существ, поскольку риски насилия при возрастающей вооружённости всё увеличиваются, при этом бежать от него некуда. Особенно катастрофическими эти риски становятся в случае высокотехнологической цивилизации ввиду возможности создания оружия массового поражения. А именно таковой цивилизацией и вляется человечество. Всё это создаёт предпосылки к необходимости искоренения насилия и достижения ненасильственного общества, в котором нет места силовым формам взаимоотношений, как наиболее эволюционно оптимальной модели общественного устройства.
Источники:
1. Хохловский, П. (2020). «Вселенная 25: разгромная критика мифов и новые выводы»: https://tjournal.ru/analysis/212316-vselennaya-25-razgromnaya-kritika-mifov-i-novye-vyvody;
2. Lorenz, K. (1949). Er redete mit dem Vieh, den Vögeln und den Fischen (Кольцо царя Соломона: пер. с нем. – 1970);
3. Lorenz, K. (1963). Das sogenannte Böse. Zur Naturgeschichte der Aggression (Агрессия так называемое «зло»: пер. с нем. — М. : Прогресс : Универс, 1994. ISBN 5-01-004449-8);
4. Eibl-Eibesfeldt, I. (1970). Ethology: The Biology of Behavior, pp. 314—325;
5. Дольник, В. Р. (1993). Этологические экскурсии по запретным садам гуманитариев;
6. Blair, R. J. R. (1992). The Development of Morality. Department of Psychology, University College, London;
7. Blair, R. J. R. (1995). A cognitive developmental approach to morality: investigating the psychopath. Cognition 57, 1—29. doi:10.1016/0010-0277(95)00676-P.
Внутривидовому насилию часто приписывается роль механизма, важного в поддержании жизни отдельных популяций и даже целых видов. Например, насилие является инструментом установления иерархии доминирования, исключения из конкуренции слабых особей, распределения ограниченных ресурсов в пользу наиболее сильных и приспособленных членов популяции и т. д. В определённой мере эти утверждения верные, но что точно неверно, так это смотреть на явление насилия в отрыве от других факторов – ошибка, которую часто допускают выдвигая насилие как механизм, работающий во всех случаях одинаковым образом.
Важную роль во внутривидовом насилии играют такие факторы, как врождённая вооружённость членов популяции и возможность избежать насилия с помощью бегства. В том случае, если вооружённость особей довольно слабая, а также популяция не ограничена строгим ареалом обитания (ей есть куда ещё разрастаться) и особи в целом обладают хорошей способностью к бегству, то от внутривидового насилия действительно можно получать определённые выгоды не натыкаясь на недопустимый уровень создаваемых им отрицательных экстерналий. Если кратко – выгоды в таком случае перевешивают потери.
Но всё меняется при усилении вооружённости особей, при ограничении ареала их обитания и если их способность к бегству развита в меньшей степени. Чем сильнее эти факторы выражены, тем больше отрицательных экстерналий будет испытывать популяция – насилие начнёт угрожать её выживанию. Это и заметил в своих этологических исследованиях Конрад Лоренц, который тоже не отрицал положительных аспектов насилия, но при этом учитывал и факторы, способные превратить данное явление в катастрофу. Также он, собственно, описал концепцию механизма, ингибирующего (сдерживающего) внутривидовое насилие. Приведу фрагмент из его книги «Агрессия, или Так называемое зло»:
«Ворон может выбить другому ворону глаз одним ударом клюва, волк может одним-единственным укусом вспороть другому волку яремную вену. Если бы этого не предотвращали надёжные запреты, давно не стало бы ни воронов, ни волков. Голубь, заяц и даже шимпанзе не в состоянии убить себе подобного одним-единственным ударом или укусом. К тому же такие слабо вооружённые существа обладают способностью к бегству, позволяющей им спасаться даже от «профессиональных» хищников, гораздо более искусных в преследовании, поимке и умерщвлении, чем любой сколь угодно превосходящий собрат по виду. Поэтому на воле обычно невозможно, чтобы такое животное причинило вред себе подобному. Вследствие этого нет и селекционного давления, вырабатывающего запрет убийства.»
Из всего этого можно сделать простой вывод – внутривидовое насилие может быть полезно, но лишь до тех пор, пока такие факторы, как вооружённость и неспособность сбежать от насилия не становятся настолько выраженными, чтобы создать слишком много отрицательных экстерналий. И чем сильнее выражены эти факторы, тем больше будет вреда, что в итоге приведёт к селективному отбору в сторону более сильных сдерживателей агрессивного поведения у представителей популяции.
Теперь рассмотрим кратко случай человека. Его врождённая вооружённость довольно слабая, а к возникшей в ходе развития цивилизации и научно-технического прогресса искусственной вооружённости он ещё не адаптировался в полной мере. Но эта вооружённость, как и отсутствие в данный момент возможности значительного расширения жизненного пространства (люди и так расселились почти по всей пригодной для жизни на планете территории), создаёт большую угрозу для выживания человечества. Может для далёких предков человека внутривидовое насилие и было полезно, но с тех пор, как они начали пользоваться искусственным вооружением, ситуация кардинально изменилась. Ещё стоит добавить, что при разговорах о насилии нередко упускаются особенности человека и человеческого общества, отличающие их от животных и животного мира. Насилие крайне отрицательно влияет на психику и поведение человека. Также насилие нарушает экономические взаимоотношения. Это создаёт лишь ещё больше отрицательных экстерналий.
Вчера поучаствовала в мини-дебатах по сабжу, где во вступительном слове высказала занятное соображение, которое мне не доводилось раньше встречать в других источниках, так что выложу его здесь, без правок.
Государство живёт в головах: ровно там, где живут вообще все идеи. Точно так же в головах живут вообще все идеи о том, как должно быть устроено общество. Так что единственный способ забороть государство – это поселить в людях полную уверенность в том, что эта фигня им не нужна.
Куда интереснее, какие идеи могут заменить идею о необходимости государства. В маленьких сообществах, где все более или менее знакомы, отношения чаще строятся на разных коллективистских ценностях – это удобнее. В семьях вообще обычно доминируют коммунистические отношения. Аналогично, коммунистические отношения оказываются вполне естественными и для анархических сообществ, пока они имеют скромный размер – даже если это общество разделяет идеи анкапа. Анкапы проводят бесплатные публичные лекции, донатят друг другу на те или иные проекты, и вообще волонтёрят так, что уши в трубочку сворачиваются. Где, спрашивается, холодный мир чистогана, максимизация прибыли и прочие чисто теоретические конструкции? Сплошная кооперация и радость совместного творчества. Поэтому парадоксальным образом анкапы развивают в себе странное двоемыслие, когда вроде бы должен порешать рыночек, а решает почему-то взаимовыручка.
По мере роста сообщества анкапам, конечно, нужно взрослеть, учиться зарабатывать на удовлетворении рыночного спроса, налаживать координацию между специализированными организациями – но, разумеется, в обход государственных ограничений. Мир анкома, тёплый и ламповый, пасует при масштабировании перед перспективой сложного разделения труда, конкуренции и прочих малоприятных детскому мозгу вещей. Анком уже сегодня дан нам в ощущениях внутри малых сообществ, и потому выглядит донельзя реально. Анкап можно отследить в отдельных явлениях, вроде мира криптовалют, чёрных рынков и тому подобного. Нужен определённый уровень абстрактного мышления, чтобы увидеть в этом движок будущего мирового устройства.
Так что я не вижу ничего особенно ужасного в том, что люди начинают своё знакомство с анархией именно с анархо-коммунизма. Чем шире будет движение, тем дальше оно будет отходить от исходных идеалов и приближаться к анкапу. Многие идейные анкапы начинали как коммунисты. Самый известный пример, конечно, Хоппе. Примеров обратного перехода почти не наблюдается. Посему желаю и здешнему сообществу, не теряя гармонии с реальным миром, со временем освоить всю эстетику капиталистических отношений, как истинно справедливых.
В чиби-версии анкап неизбежно выглядит похожим на экономику дарения, сиречь анком
