Я как-то под настроение написала короткую рецензию на три книжки Стругацких, в числе которых были Хищные вещи века. Там в книге в числе прочего описывался некий тайный орден меценатов, находивших удовольствие в том, чтобы добывать из музеев какие-нибудь шедевры, а после в торжественной обстановке тайно их уничтожать. Стругацкие умудрились в шестидесятые годы прошлого века довольно неплохо предсказать современное общество. И вот вчера на канале MyGap я наткнулась на почти буквальное воплощение в нашем мире того самого ордена меценатов.
Блокчейн-компания в прямом эфире сжигает картину стоимостью 95 тысяч долларов. В чём отличие от предсказанного советскими фантастами? Да в том, естественно, что картину компания честно купила, и ей не было нужды сжигать её втайне, напротив, это стало публичной акцией. Что поделать, имея удивительное чутьё на общественные тенденции, Стругацкие умудрялись здорово плавать в экономике.
Сжигание картины с последующим выпуском уникального токена, содержащего её цифровую копию и обозначающего право собственности на неё, демонстрирует, как из редкости появляется ценность. Если бы токен был привязан к неуничтоженной картине, то его можно было бы выкинуть, и обходиться фактическим владением картиной, без всякого сертификата. Именно тот факт, что токен остался один-одинёшенек, и придаёт ему ценность, а без этого он был бы ненужной биркой.
Я легко могу понять, как же от всего этого рвёт шаблон у адептов материального производства, которые уверены, что человечество пало жертвой цифровых обманок. Но ничего не попишешь: в самих по себе вещах субстанция ценности не содержится. Ценность – в сознании. А сознание переменчиво, быстро теряет интерес к рутине, цепляется за всё свежее, редкое и необычное. Чем сознание изощрённее, тем ему сложнее это редкое найти. Чем общество изобильнее, тем сложнее поманить сознание призраком дефицита, чтобы намекнуть на то, что вот эта вот сущность редка и ценна. Так мы дожили и до меценатов. Что там у Стругацких дальше по плану? Слег?
Все мы знакомы со спецификой функционирования государства. Его основой является принудительная и неоспоримая власть над своими гражданами. Особенно это касается возможности регулирования их деятельности, применения к ним насилия и отнятия их средств через налогообложение.
Независимо от того, как реализованы правительственная система и политические механизмы, многие люди в той или иной мере всегда не удовлетворены текущим положением дел. И если в рыночной среде неудовлетворение решается попросту пересмотром заключённых договорённостей или сменой одного поставщика услуг на другого, то с государством всё не так просто. Человек не может так же легко сменить одно государство на другое, поскольку на его пути будут стоять экономические, культурные, языковые и другие барьеры. Из-за этого подобная смена вовсе лишена смысла, так как для большинства населения любого государства эти барьеры являются непреодолимыми, что делает сами государства организациями, конкурирующими за людей лишь в очень незначительной степени. Данный факт подтверждает монопольное положение государств и все вытекающие из этого негативные аспекты.
Нет также у отдельно взятого человека и возможности эффективно влиять на проводимую государством политику по отношению к нему самому. В рыночной среде он способен решать многие вопросы в частном порядке, тогда как в политической сфере его собственные интересы ничего не значат, он обязан подчиниться интересам других. И даже если на выборах победит политик, планы которого совпадают с его желаниями, или же он сам станет политиком, то это лишь даст возможность поддержать его интересы за счёт ущемления интересов других людей.
Как мы видим, институт государственности и политические методы управления, в противовес добровольным и рыночным взаимоотношениям, устроены так, что насильственное и принудительное подчинение одних людей другими попросту неизбежно. Фактически, деятельность государства равносильна деятельности насильника и грабителя. Впрочем, оно и возникло именно как кочевой грабитель, решивший осесть на определённой территории и насильственными методами насадить свою власть местному населению, о чём говорит нам теория стационарного бандита. Сущность государства полностью соответствует своему происхождению.
Что мы получаем из этого? А получаем мы то, что любой человек, поддерживающий институт государственности и политические методы управления, по факту, сам является насильником и грабителем. Ведь как ещё назвать того, кто оправдывает применение насилия и грабежа, кто считает их естественными явлениями? Конечно, являются ли насилие и грабёж плохими или хорошими явлениями – сугубо этический вопрос, и никакой из ответов на него нельзя определить как объективную истину. Однако это нам и не нужно, нам лишь необходимо чётко определить, кто является сторонником мирных и добровольных взаимоотношений, а кто поддерживает насильственное подчинение и грабёж.
Разумеется, в нынешних условиях большинство людей являются пассивными ассистентами насилия и грабежа, поскольку они воспринимают государство как естественный общественный институт. Именно раскрытие данного факта и позволит пошатнуть позиции существующей ныне системы. Ведь одно дело, когда люди поддерживают насилие и грабёж, сами того не понимая. Однако мало кто способен в открытую признать себя насильником и грабителем, это удел лишь меньшинства людей, которые не видят в подобном ничего плохого, для остальных же сами понятия насилия и грабежа в первую очередь ассоциируются с чем-то аморальным.
Используя все вышеперечисленные аргументы, мы можем сформировать психологическую стратегию продвижения идей свободы. Первым этапом является раскрытие факта того, что государство является преступной организацией, специализирующейся на насилии и грабеже. Дальше необходимо установить взаимосвязь между государством и его сторонниками. Поскольку государство является насильником и грабителем, то поддерживающие его люди – соучастники производимых им преступлений. Мало кто действительно хочет быть преступником и способен без каких-либо угрызений совести заявить (по крайней мере самому себе) о том, что он насильник и грабитель. Вышеизложенные факты, ввиду того что они раскрывают взаимосвязь между преступным государством и человеком, являющимся как минимум его пассивным сторонником, способны вызвать психологический дискомфорт и, возможно, даже чувство стыда за собственное соучастие у любого, кто считает насилие и грабёж аморальными. Таким образом, у любого миролюбивого и доброжелательного человека должны выработаться ассоциации «государство – бандит» и «сторонник государства – тоже бандит». После этого о поддержке государства со стороны такого человека уже не может быть и речи, оно для него будет, как минимум, непривлекательным, а возможно и вовсе отвратительным.
Комментарий Анкап-тян
Мне не близка риторика, обращённая скорее к эмоциям, нежели к логике, и я не вижу большой ценности в подобной аргументации, но ценность субъективна. Вполне допускаю, что какого-нибудь благонамеренного государственника эти доводы и впрямь смутят. Однако даже разделяя убеждение в том, что государство это зло, этатист будет верить, что государство – меньшее зло. Логика этатистов состоит в том, что без государства мы получим не мирный рыночный порядок, а разгул бандитизма, и лишь неприятные типы в полицейских фуражках как-то сдерживают этот самый разгул. Да, они и сами склонны к бандитизму, но сдержки, противовесы, общественный контроль и прочее бла-бла-бла.
Куда важнее, как мне кажется, способность продемонстрировать работу мирных рыночных механизмов в тех областях, которые слабо подвержены государственному воздействию, или где государство не справляется с теми обязательствами, которые оно на себя взяло и на выполнение которых идут нехилые бюджеты.
В общем, я бы ослабила посылки, приведённые в тексте. Не “любой пособник государства – бандит”, а “тот, кто отстаивает право государства продолжать тратить деньги заведомо неэффективно в той сфере, где есть работающая негосударственная альтернатива – вот он действительно сознательный пособник бандитов”.
Меня попросили рассказать, что я о них думаю, и нельзя ли как-то обратить эту социальную группу в либертарианство.
Инцелы (от involuntary celibate – недобровольное воздержание) – это очень специфическая субкультура, которую составляют, грубо говоря, те, кому не дают. Точнее, те, кто глубоко оскорблён этим фактом, считает своё положение безнадёжным и намерен как-то вымещать свою злость на этом жестоком мире. Известны массовые убийства, совершённые инцелами, и авторы этих убийств высоко котируются в инцеловской субкультуре.
Подавляющее число инцелов – граждане США и ЕС. Русскоязычное сообщество молодо и малочисленно, но явно предполагает быстро набрать себе сторонников. Единственное отличие, которое мне удалось найти в доктринах русских и евроамериканских инцелов, состоит в том, что евроамериканские считают за доблесть не работать и сидеть на пособии, а русские в силу неразвитой социалки такой опции лишены, поэтому чуть более человекообразны.
Политическая повестка инцелов довольно незамысловата. Справедливо указывая, что секс это редкий ресурс, эти социалисты далее заявляют, что необходимо справедливое распределение этого ресурса. Альфы, дескать, могут позволить себе менять тян хоть еженедельно, а омежкам остаётся только стоять в сторонке и злиться. Одни винят в этом мировой бабский заговор, другие вагинокапитализм.
О том, какими именно методами обеспечить справедливое распределение секса, у них идут споры, но обычно обсуждаются всевозможные государственные запреты. В самом деле, кто ещё, как не условный Жириновский, обеспечит каждому мужику по бабе?
Ну и что с ними, такими, делать? Как превращать в своих союзников? Об этом, как сказала бы Екатерина Шульман, читайте в нашей новой книге “Никак”.
Единственное, что способно обезопасить мир от укрепления организованных групп мстителей за свои попранные позитивные сексуальные права, это широкая дерегуляция всего, что относится к сексу и биотехнологиям. Больше борделей с секс-роботами, полная легализация добровольной секс-работы и любых форм брака – и вот уже наиболее вменяемые инцелы осознают, что чёрт бы с ним, с бесплатным сексом, можно обеспечить себя платным, и едва ли не более высокого качества. Ещё и будут посматривать свысока на тех, кто по старинке довольствуется любительским трахом, когда правильные пацаны выбирают профессиональные услуги, в форме разовых утех или какой-нибудь формы конкубината.
Наконец, раз уж ключевой проблемой инцелы видят свою убогую внешность (невероятно, но эти парни действительно в массе своей считают, что им не дают, потому что они некрасивы), то прогресс в биотехнологиях должен вскоре обеспечить возможность корректировать геном если не себе, так хотя бы потомству. Да и пластическая хирургия продолжит дешеветь.
Инцелы не станут либертарианцами, но благодаря рыночку перестанут быть инцелами.
Что же можно предложить тем, кто не готов ждать мифического анкапа, а хочет результата здесь и сейчас? Например, он сам инцел, или же инцелом угораздило оказаться его близкого родственника (вариант “друга” исключаю – может, я предвзята, но у меня сложилось впечатление, что друзей у этих злобных мудаков просто не бывает).
Начнём с того, что инцела нужно вытащить из комьюнити. Пока человек находится в эхо-комнате, любые внешние сигналы, не подтверждающие уже сложившуюся у него позицию, просто не будут восприняты. Силой лишать возможности общения нереально, да и контрпродуктивно, так что годится только переключение на иную деятельность. Если парень занят, например, работой над интересным проектом, ему некогда пиздострадать самому и общаться с другими пиздострадальцами. Опять-таки, очень желательно, чтобы эта замещающая деятельность подразумевала общение, а не какое-нибудь аутичное ковыряние в программном коде.
Далее самое сложное. Конечно же, внешность не играет почти никакой роли. В мужчине привлекает его уверенность в себе и обаяние. Пробить это инцеловское “да у меня опять не получится, хватит уже позориться, отстаньте, даже пробовать бесполезно” почти невозможно. Пытаться расслабить угрюмого мудака алкоголем не стоит – под градусом получите из него ещё и агрессивного мудака. Лучше попробовать травку и эйфоретики. Нужна небольшая разнополая компания, вещества и минимальная культурная программа, какая в голову придёт, от игры в бутылочку до просмотра какой-нибудь лёгкой эротической комедии. Никто не настраивается заранее ни на какой секс, зачем, речь просто о том, чтобы весело провести время. Ну а уж если даже совместное ржание над тупыми приколами в сочетании с невыносимыми позывами к обнимашкам не придаст ему уверенности, то сдавайте его психоаналитику, мои дальнейшие советы тут бессильны.
А вот когда инцел начнёт проявлять хоть какие-то признаки выздоровления, уже можно вдогонку нагрузить ему ещё и либертарианства. “Вот, смотри, сидел бы ты на пособии – и какой бы у тебя был круг общения? Государство сажает человека на иглу социалки и делает из него инцела.” “Вот, смотри, как легко и просто получилось под веществами, и никакой физической зависимости, никаких ломок. А государство готово укатать по ст. 228 любого, кто поможет тебе в этом. Потому что государству нужны инцелы, это тактика разделяй и властвуй.” “Вот, смотри, сколько всяких полезных практик в области секса государство запрещает, даже безобидные свингерские вечеринки для него становятся организацией борделей. Оно создаёт искусственный дефицит, чтобы ты думал не головой, а яйцами.”
Может быть, эти же соображения получилось бы донести до него и в его изначальном состоянии. Но тогда мы бы рисковали вместо потенциального террориста, озлобленного на женский пол, получить потенциального террориста, озлобленного на государство. Он взорвёт вахтёра в здании ФСБ, а вас потом на допросы будут таскать, оно вам надо?
Вот этот парень по всем инцеловским методичкам насчёт внешности просто обязан быть инцелом. Но ему некогда, он секретарь федерального комитета либертарианской партии России.
