Существует известное предположение, что если отменить государственное регулирование, относящееся к зонированию районов, площади зелёных насаждений, парков, этажности зданий и т. п., застройщики начнут выжимать прибыль с каждого квадратного метра земли, строя сплошные массивы небоскрёбов в сто этажей.
По факту же застройщику отнюдь не всегда выгодно продавать как можно больше квадратных метров в доме, где рядом нет парка и озеленения. Средняя цена квадратного метра в таком доме будет намного ниже, чем в точно таком же доме, но с соответствующим благоустройством прилегающей территории. Это подтверждает пример Нью-Йорка, где стоимость жилья с видом на Центральный Парк значительно выше аналогичной недвижимости за квартал от него. Того, кто попробует застроить эту площадь, жители окрестных домов по судам затаскают, ведь это обрушит стоимость их активов.
Скептики могут возразить — посмотрите на Гонконг, там ведь действительно минимум госрегулирования, а застройка похожа на «бетонные муравейники». На самом же деле, во-первых, государство преднамеренно строило такие кварталы для предоставления «доступного жилья» своим избирателям. Во-вторых — Гонконг является особой свободной зоной с крошечной территорией в огромном тоталитарном Китае. Соответственно, спрос на недвижимость многократно превышает предложение и люди согласны пожертвовать комфортом среды ради экономических и личных свобод. Для такой огромной страны как Россия, да и стран Европы, проблема нехватки свободной площади не настолько актуальна.
Хотела сперва вставить фоточку с центральным парком Нью-Йорка, но нет, вот вам бетонный муравейник без всякого зонирования.
У меня для вас плохая новость. С одной стороны, рынок изобрели не евреи, в этом регионе задолго до них на этом поприще отметились финикийцы. С другой стороны, древние персы, то есть самые что ни на есть природные сверхчеловеки-арийцы, которых косплеил Ницше с его Заратустрой, концепцию рынка отвергали, и своих соседей эллинов критиковали ровно за наличие у них в центре каждого города специальной площади, где люди собираются, чтобы обманывать друг друга. Речь, как нетрудно догадаться, идёт об агоре и, соответственно, о рынке.
Так что рынок это не путь к рождению сверхчеловека. Это путь к низвержению заносчивых сверхчеловеков обычными предприимчивыми людьми.
Полигосударство — это идея американского писателя Зака Уинерсмита. В книге Polystate: A Thought Experiment in Distributed Government предлагается простая, но радикальная идея.
Сейчас, при обычной демократии, мы живем по законам, установленным партией, которую выбрало большинство. Уинерсмит считает, что это неправильно, и гражданин, отдавший голос за некую силу, должен жить по законом этой силы. Платить налоги ей, а не победителям или конкурентам. Скажем, сторонники коммунистов будут платить больше, либертарианцы — меньше. Но пенсии и соцпособия коммунистов будут больше, а либертарианцам придется самим откладывать себе на старость.
Проголосовал за левых — иди в армию. За правых — плати за контрактников. По сути, таким образом на территории одной страны появляется несколько государств. Систему Зака можно сравнить с выбором мобильного оператора или интернет-провайдера. У кого-то больше покрытие, но меньше цены. И наоборот. Зато возникают новые возможности. Скажем, вы можете не платить налоги за хранение ядерного оружия. В теории это поможет гражданам по-настоящему вникать в политические программы, а партиям — вести правильную линию.
В основе коммунистической идеологии лежат всё те же ценности справедливости, равенства, неприятия рабства и стремления к сотрудничеству между людьми, что и в основе идеологии либертарианства. Поэтому нет ничего ужасного в том, что кто-то проникся этими замечательными идеями.
Разница между коммунистами и либертарианцами в том, что коммунисты не верят в людей. Они считают, что, предоставленные сами себе, люди не смогут установить порядков, приводящих их к процветанию, поэтому коммунистам надлежит их возглавить и в вооружённой борьбе привести к победе. Между тем прекраснодушные либертарианцы, напротив, исполнены странной иррациональной уверенности в благотворности спонтанных порядков, которые устанавливаются в ходе естественной человеческой деятельности, говорят, что рынок всё расставит на свои места, что агрессивное насилие в долгосрочной перспективе невыгодно, и институты, которые его практикуют, отживают свой век.
Коммунисты много говорят о том, насколько желательна национализация средств производства, но когда показываешь им какого-нибудь Сечина, немедленно оказывается, что такая национализация их не устраивает. Им обычно милее ситуация, когда предприятием управляют те, кто на нём работает. И это уже нормальная понятная стартовая позиция для спокойного диалога об экономической эффективности различных моделей управления предприятиями, об их совместимости и устойчивости.
Коммунисты много говорят о борьбе с эксплуатацией, а либертарианцы о том, что налоги это грабёж. Ничто не мешает нам в общении с коммунистами заявлять, что налоги это эксплуатация. Тем самым, мы никак не погрешим против истины, просто переведём свой тезис на понятный им язык. Их идеал – бесклассовое общество. Наш идеал – это безгосударственное общество. Государство, с точки зрения коммунистов, это инструмент, при помощи которого господствующий класс угнетает остальные. Я бы сказала, что это похожесть до степени смешения.
Поэтому не стоит смеяться над коммунистами, и вообще с порога отвергать весь комплекс их идей целиком. Есть смысл дискутировать с ними о допустимых средствах для достижения цели. Способствует ли достижению равенства любовь к наделению всей полнотой власти харизматичного вождя? Может ли привести к гражданскому миру привычка отбирать имущество у людей без чётких и однозначно трактуемых критериев, за что это делается? Можно ли достичь бесклассового общества назначением класса-гегемона? В какой момент полезное сотрудничество становится вредной эксплуатацией, и нельзя ли доверить выявление этой границы самим эксплуатируемым?
Так что что отец-коммунист это, в общем-то, неплохо. Это означает, что у вас всегда есть отличная тема для бесед. Потренируйтесь на нём, это пригодится в жизни. Да и внутри семьи коммунизм действительно в большинстве случаев является оптимальным строем, так что с отцом-коммунистом у вас, наверное, всё довольно неплохо в семье. Ну, или отец неправильный коммунист, в чём также нет ничего удивительного, мир вообще переполнен неправильными коммунистами. Это неправильные коммунисты создают неправильные коммунистические режимы, от Советского Союза до Венесуэлы, но когда-нибудь у них обязательно получится, если они начнут использовать правильные методы. Ну, там, уважение к человеческому достоинству, к приобретённой честным трудом собственности, к свободе договора и многим другим милым сердцу каждого настоящего коммуниста вещам.
Мне уже случалось давать тут краткий обзор некоторых телеграм-каналов с пояснением, почему я на них подписалась, и почему рекомендую это другим. Сегодня будет, наверное, самая экзотическая рекомендация.
Paris Burns – это канал, который ведут хардкорные классические анархисты. Там мало рассуждений, это скорее отчёт о практической деятельности. Прямые репортажи о том, чем живёт движение жёлтых жилетов во Франции, новости о деле Азата Мифтахова и других преследуемых государством анархистов, репортажи с криптофорумов и со сквотов, практические приёмы по анонимизации в сети, и многое, многое другое. Я сама не шифруюсь с той же тщательностью, как эти ребята, но если государство начнёт докапываться не только до левых анархистов, но и до анкапов, мне будет, у кого учиться.
Если у вас много сил и энергии, то отдельно рекомендую пройтись на канале по тегу “стигмергия” и прикинуть, не поучаствовать ли в весёлом квесте прямого действия. Если идея покажется привлекательной, связывайтесь со специальным ботом, где вам разъяснят детали, а там уже окончательно для себя решите, готовы ли вписаться.
Встречали подобные странные объявления в общественных местах?
Русское национальное государство собираются строить далеко не все либертарианцы. Но принцип контрактных юрисдикций или общин не исключает построение такового.
В первую очередь принцип федерализма предполагает конфедерацию и добровольность. Множество общин заключают между собой договоры о добровольности присоединения и выхода из конфедерации. А люди возвращают себе естественное право жить по тем правилам, которые они себе придумали.
Желающие построить РНГ могут объединиться, приобрести землю, либо объединить свои владения, избрать себе форму управления, создать там законы. Чтобы юрисдикция считалась либертарианской, они должны отказаться от инициации агрессивного насилия (“не наступай на меня”), признать свободу договора (каждый может стать гражданином РНГ по договоренности с остальными участниками юрисдикции, и каждый может прекратить гражданство РНГ, выполнив все обязательства по имущественным договорам). Граница будет определяться границами владений собственников-участников РНГ и собственников юридических лиц-контрактных юрисдикций. А что вы внутри юрисдикции решите, то уже ваше право, как свободных людей, объединившихся с общей целью, пока вы не наступите на хвост какой-нибудь гремучей змее (другой общине-юрисдикции).
Комментарий Анкап-тян
Начиная с 2014 года, Путин убивает идею Русского мира. Русского национального государства не будет. Либертарианцы его строить тем более не станут.
Есть множество других идей и интересов, вокруг которых люди будут объединяться. Единственное русское, вокруг чего им имеет смысл объединяться сейчас и в обозримом будущем – это вокруг русской речи, где-нибудь за границей. Это несколько облегчает коммуникацию, хотя далеко не всегда облегчает понимание.
А нации… Забейте вы уже на нации, смешные трогательные маленькие гитлеры.
Ведь и то, и то может одинаково хорошо работать при неотвратимости наказания. Не нарушают ли тюрьмы (они ведь будут в анкапе, да?) NAP? Или даже не тюрьмы, а любое ограничение свободы или принуждение. Я понимаю, что наказанный человек сам нарушил NAP, но тогда получается какой-то принцип “око за око”. Лично в моем понимании, так быть не должно.
Кирилл
Мне уже приходилось отвечать на вопрос, чем NAP отличается от контрактных юрисдикций, и сейчас мне точно так же предлагается найти отличия между разнородными вещами, между общим принципом и частными предписаниями, которые могут быть основаны на этом принципе, а могут и не быть на нём основаны.
NAP – принцип, гласящий, что никто не имеет права безнаказанно инициировать насилие – ничего не уточняет о том, какова должна быть мера воздаяния. Государственные законы, напротив, регламентируют меру воздаяния как за нарушение NAP, так и за множество действий иного сорта, но при этом обязывают совершать это самое воздаяние при посредничестве оплачиваемых из налогов специалистов, отказывая в этом праве тем, кто, собственно, непосредственно заинтересован в воздаянии.
Готов ли тот, кого ограбило частное лицо, добровольно платить государству за того, чтобы оно содержало грабителя в тюрьме в течение нескольких лет? Обычно не готов, поэтому государство само лезет к гражданину в карман и небрежно вынимает оттуда нужную сумму, после чего беспорядочно тратит на что приспичит, но кое-что перепадает и на тюрьмы.
Готов ли тот, кого ограбило частное лицо, добровольно платить некой частной компании по своему выбору, чтобы она, в отсутствие государства, содержала грабителя в тюрьме несколько лет? Ясен пень, готов не больше, чем при государстве. Значит, единственный, кто мог бы оплатить при анкапе услуги по содержанию человека в тюрьме – это сам человек, скрывающийся в тюрьме, и об этом я тоже достаточно подробно писала. Другое дело, что, скажем, грабителю, если у меня к нему сугубо имущественные претензии, вряд ли есть резон запираться в тюрьме, всегда можно договориться о выплате компенсации, как белые люди.
Будет ли обеспечиваться при анкапе та самая неотвратимость наказания? Не факт. Ущерб может оказаться слишком мелким, чтобы заниматься поисками самостоятельно. Но если уж кто-то промышляет отъёмом чужой собственности на системной основе, то в конце концов попадётся почти гарантированно. Ему может повезти, и у него вежливо потребуют солидную компенсацию. А может не повезти, и его пристрелят на месте. Опасный промысел, чего уж там.
Но чем богаче и благополучнее общество, тем больше вероятность, что поимка всяких бандитов и воришек будет поставлена на поток, и этим будут заниматься специалисты. В конце концов, пока государство не зарегулировало рынок сыска по самое не балуйся, в тех же США агентство Пинкертона очень даже процветало.
Во Взгляде последнее время обсуждается вопрос “Пора валить”. Сначала была статейка о результатах последнего опроса Левада-центра на эту тему. Потом была статья в продолжение темы: кому, куда валить и кто что при этом получит. Анкап-тян как смотрит на этот вопрос? Не тянет ее поближе к другим тян?
Папа
Тянет ли меня именно в Японию, ото-сан? Не особенно: языка не знаю, обычаи странные, чужаков недолюбливают. Великолепная страна, чтобы съездить и подивиться, именно в силу своей экзотичности, но задерживаться там надолго совершенно не хочется. Хотя, конечно, с Северной Кореей или Гаити я своё желаемое будущее связываю в ещё меньшей степени…
Прочитала предложенные ссылки, была немало удивлена тому, что и в таком довольно верноподданническом издании, как Взгляд, массовую эмиграцию и значительные эмиграционные настроения в стране обсуждают уже не только на уровне “иностранному агенту проплатили очередную брехню”, но и более или менее вдумчиво.
Я, честно говоря, вообще не понимаю, как в 21 веке можно всерьёз говорить о желательности постоянной прописки на какой бы то ни было территории. Мобильность стала одним из важнейших завоеваний человечества в ходе научно-технической революции. Люди приобретают возможность перемещаться всё дальше, всё чаще и всё дешевле, а любое отступление от этого тренда воспринимается как застой или даже деградация.
До 20 века подавляющее большинство жило и работало в пределах одной деревни. В 20 веке люди приучились к маятниковой миграции: утром на завод, вечером обратно в спальный район. В 21 веке постепенно становится нормой жить там, где комфортно, недорого и ещё не надоело, работать удалённо там, где больше платят, и при этом время от времени кататься там, где интереснее. Ну а если денег хватает на то, чтобы всё время кататься там, где интереснее, то можно даже не париться с поиском места, где можно недорого жить большую часть года. Государства, с их нелепыми бюрократическими ритуалами, устраиваемыми при пересечении границ, воспринимаются, как досадная помеха, об исчезновении которой человек ни чуточки не пожалеет, ведь кроме вопросов получения визы, человек практически ни о чём другом с государством и не общается. По крайней мере, именно так выглядит мир глазами тех, кто чувствует себя созвучно новым веяниям.
По мере того, как доля таких кочевников в мировой экономике продолжит расти, на удовлетворение именно их потребностей будет переориентироваться всё большее число сервисов, которые сейчас по традиции больше озабочены мнением резидентов. Именно поэтому довольно смешными выглядят страшилки, вроде “а что если кто-то купит дорогу и запретит её пересекать?” Клиентов он потеряет, вот что. Землю и инфраструктурные объекты на ней покупают, чтобы иметь с них максимум прибыли, а в новых реалиях это означает, что любой приезжий должен легко сориентироваться в местных порядках, иначе он просто поедет туда, где его не напрягают всякие жлобы.
Ну а постоянные резиденты, которых совершенно не тянет к перемене мест, в наступающей реальности будут оказываться в роли сервисного персонала, который обеспечивает работу местной инфраструктуры и создаёт колорит. Если хорошо создаёт, значит, будет поток клиентов. Если плохо, то местность вокруг превратится в малопосещаемую глубинку. В глубинке тоже будет какая-то жизнь. Вон, даже в амазонской сельве кто-то живёт, и ничего.
Демократия – это самый гуманный и справедливый государственный строй, который только может предложить людям идеология коллективизма. Однако за многие века существования демократий у этого строя было отмечено множество неустранимых недостатков: неповоротливость, невозможность надёжного согласования групповых интересов, расточительность, склонность к сползанию в авторитаризм либо безудержный популизм, и многое другое. Проблема в коллективизме как таковом, именно благодаря ему демократия устроена так, как устроена, и имеет те недостатки, которые имеет.
Появление идеологии либерализма привело к возникновению такого странного неустойчивого гибрида, как либеральная демократия. Ей удалось исправить некоторые перегибы демократии, но заигрывание с правами меньшинств породило свои проблемы. Порочной остаётся базовая конструкция любого государственного строя: навязывание всем единого порядка.
Но людям попросту не нужно лезть в прокрустово ложе государства для того, чтобы успешно координировать свои действия. Любые правовые отношения могут устанавливаться ими самостоятельно, без навязывания третьими лицами, и ровно на тот срок, пока это требуется.
А теперь обо всём этом поподробнее
Как известно, невозможно жить в обществе, будучи свободным от него. Разделение труда даёт слишком большие выгоды, чтобы от него отказываться. Поэтому за время развития цивилизации люди успели накопить очень много рассуждений о том, как бы людям в обществе так половчее устроиться, чтобы иметь максимум выгод от кооперации, но терпеть с этого минимальные издержки. Одно из центральных мест во всех этих рассуждениях занимает такой феномен, как демократия. Этот способ организации общества имеет множество теоретических защитников, и является одним из немногих, который одни общества добровольно и сознательно пытались насадить другим ради их блага. Ещё древние Афины во время Пелопоннесской войны в 5 веке до нашей эры, захватывая очередной город противника, непременно устанавливали там демократическое правление, поскольку считали этот строй наилучшим, так что идея экспорта демократии отнюдь не нова. Подробнее об этом можно почитать у Фукидида. У него же в знаменитом пересказе надгробной речи Перикла можно прочитать самый красочный из когда-либо написанных панегириков демократии.
Фукидид, сын Олора, первый историк, претендующий на научность
Демократия как способ управления – это совершенно естественное развитие идеи юридического равенства. Любое сообщество юридически равных лиц закономерно приходит к тому, чтобы стремиться вырабатывать компромиссы более или менее демократическим путём. Это включает в себя, во-первых, право каждого высказать своё мнение и агитировать за него, а во-вторых, обязательство подчиниться мнению, которое поддержит большинство, и отстаивать это мнение так же, как если бы оно было его собственным. Ради чего меньшинство, чьё мнение не было принято демократическим путём, будет претворять в жизнь решение большинства, вместо того, чтобы, например, ударить в спину большинству в момент его слабости? Ради надежды получить компенсацию за своё сотрудничество, а также рассчитывая, что в следующий раз они, со своим мнением, окажутся частью большинства, и их решение точно так же будет претворяться в жизнь всем сообществом. Если надежда выглядит призрачной, то демократия превращается в тиранию большинства, а меньшинство либо терпит, либо по исчерпании пределов терпения противодействует его решениям, от покидания пределов сообщества и саботажа до прямой войны.
Раз уж зашла речь о тирании большинства, поговорим немного о ней. Казалось бы, отличная система! Меньшинство изгоняется, истребляется физически, лишается прав – в общем, перестаёт досаждать большинству, большинство превращается в единство, единство означает гармонию интересов, высокий уровень доверия в коллективе, а значит, решения воплощаются в жизнь быстро и эффективно, что ещё надо? Просто пусть хорошие люди убьют всех плохих, и заживём. Или, ладно, не надо даже убивать, достаточно построить стену, ввести визы, цензы, провести люстрации, ну вы поняли.
Ну, согласитесь, повесить сюда Михаила Светова было бы слишком банально
Проблема в том, что удачные практики закрепляются и становятся привычными. Удачно избавившись от внутренних врагов, общество не достигает гармонии, а с неугасающим энтузиазмом принимается искать новых. Зачем пытаться договариваться по какому бы то ни было пустяку, если тот, кто не разделяет мнения большинства – враг? Как можно договариваться с врагом? И действительно, революции начинают жрать своих детей, победители в гражданской войне принимаются составлять всё новые проскрипционные списки, церкви борются со всё новыми ересями – и несть покоя людям, для которых весь мир борьба. Опять же, изгнание врагов внутренних умножает число врагов внешних, а значит, надо ещё плотнее смыкать ряды и тратить на оборону всё больше ресурсов, а лучше бы превентивно напасть, конечно… Кажется, избыток нетерпимости обществу на пользу не идёт.
В качестве защиты от этого коллективистского безумия может работать такая концепция, как либерализм. Либерализм вытекает из простой идеи о том, что частные интересы важнее общих. Поэтому либеральные демократии уже не подразумевают произвола в формулировках решений большинства, но ограничивают такие решения некими неотъемлемыми правами человека. Главный недостаток идеи о существовании неотъемлемых прав человека, однако, заключается в том, с какой лёгкостью эти права отнимаются, поэтому то, что на бумаге выглядит либеральной демократией, на практике может оказаться хоть электоральной автократией (то есть всё той же диктатурой большинства), хоть ещё каким политическим гибридом. Но допустим, люди твёрдо настроены отстаивать права меньшинств. Что из этого вытекает? Удачные практики тиражируются, и вскоре оказывается, что пребывание в составе угнетаемого меньшинства даёт привилегии. Ну вот. Мы так старались не допустить диктатуры большинства, что находимся в шаге от диктатуры меньшинств, которые выясняют между собой, какое из них самое угнетаемое и, соответственно, самое достойное позитивной дискриминации. Большинство оказывается вынужденным послушно голосовать в интересах меньшинства, опасаясь, что иначе его обвинят во всех грехах. Кажется, избыток терпимости в обществе тоже даёт какие-то стрёмные результаты.
Долго решала, чем проиллюстрировать привилегированные меньшинства в либеральном обществе: ЛГБТ или исламистами. ЛГБТ победили с ничтожным отрывом.
Кстати, о диктатуре меньшинства. Постоянной проблемой демократий является сомнение в том, что решения действительно принимаются с учётом волеизъявлений большинства граждан. Так, например, в 19 веке в США во время выборов голосовало около трёх четвертей граждан, имеющих право голоса, а в 20 уже около половины. Неважно, связано ли это со снижением избирательных цензов, или со снижением общего уровня доверия демократически избранной власти. Важно, что у власти оказываются люди, представляющие меньшинство избирателей, но претендующие на то, чтобы говорить от имени большинства, и это работает против легитимности принимаемых решений.
Но даже если на выборы, скажем, под угрозой штрафа за неявку, как в Австралии, является подавляющее большинство, то и тут при наличии более двух альтернатив в силу вступает парадокс Эрроу, говорящий о невозможности корректного определения выбора большинства. Единственный способ выйти из-под действия парадокса – свести выбор к двум альтернативам, то есть отказаться от выбора между несколькими кандидатами в представители, а ограничиться референдумами с простыми вариантами «да» или «нет», что сравнительно неплохо работает в Швейцарии.
Нельзя также не упомянуть меритократический аргумент против демократии, который в вульгарной форме можно сформулировать как «голос профессора Преображенского равен голосу Шарикова». Система «один человек – один голос» в социумах с большим числом Шариковых быстро и надёжно превращает Родезию в Зимбабве. В долгосрочной перспективе это невыгодно и Шариковым, но они не сильны в том, чтобы думать на долгосрочную перспективу. Таким образом, и цензы оказываются нехороши, поскольку нарушают принцип юридического равенства, но и всеобщее избирательное право не лучше.
Ян Смит, борец за избирательные цензы, защитник Родезии от Зимбабве
Кстати, о долгосрочном планировании. Странно было бы не вспомнить в связи с этим аргументы против демократии от Ганса-Германа Хоппе. В своей книге «Демократия – низвергнутый бог» он рассматривает постепенную эволюцию обществ от естественной аристократии (решение вопросов делегируется тем, кто постоянно демонстрирует своё умение их решать) через монархию (право решения вопросов узурпируется сувереном, но систематическая некомпетентность суверена приводит к его свержению) к демократии (право решения вопросов узурпируется безликой бюрократической прослойкой, а на место суверена формально подставляется весь народ целиком). Монарх имеет горизонт планирования, сопоставимый со сроком его жизни и даже дольше, поскольку рассчитывает передать хозяйство своим потомкам. Демократически же избранный лидер думает не дальше срока выборов и более всего озабочен переизбранием, что легко видеть по росту социальных трат в бюджетах демократических стран в предвыборные годы. Именно сокращение горизонта планирования и размывание ответственности за принятие решений при демократии приводит к тому, что демократические страны наращивают без меры свои социальные обязательства, и имеют огромный государственный долг в мирное время. Монархи всё-таки обычно залезали в долги хотя бы из-за войн.
Ганс Герман Хоппе и его ностальгия по природной аристократии
Также сторонники диктатур любят пенять демократии на её медлительность, что особенно актуально в период войны. Собственно, сам институт диктатора, известный нам со времён Рима – это заплатка, призванная исправлять именно этот баг. Но на примере Рима мы также видим, как сугубо временное решение (диктатора выбирали всего на год) норовит становиться постоянным: диктаторские полномочия постоянно продляются, республиканские устои ветшают.
Вместо демократии
Мы рассмотрели уйму всяких аргументов о том, каким образом обустраивать общество не стоит, но давайте попробуем всё-таки ответить на запрос, сформулированный в начале статьи: как же людям организоваться в общество, чтобы иметь максимум выгод от кооперации при минимальных издержках.
Максимум выгод означает возможность объединяться в сколь угодно большие группы, применительно к масштабу задачи. Минимум издержек означает свободу не объединяться с теми, кто реализует задачу, на которую человек не намерен тратить время, силы и ресурсы. Также минимум издержек означает как можно более скромные расходы на поиск сообщества, занятого решением нужных задач, и простоту присоединения к нему. Иначе говоря, рецепт уютного, но продуктивного взаимодействия состоит в том, чтобы не навязывать всем решений, которые нужны лично тебе, и проводить свои решения только среди единомышленников. Место демократии занимает предпринимательская инициатива и мирная конкуренция альтернатив.
Таким образом, вместо сообществ, объединённых территорией, мы получаем сообщества, объединённые задачами и потребностями. Человечество оказывается не территорией, поделенной государствами, а конгломератом коммерческих компаний и общественных организаций. Коммерческие компании могут, объединяясь в консорциумы, вырабатывать некоторые отраслевые стандарты, совместно обсуждать возникающие проблемы, при необходимости создавать органы внутреннего арбитража. Общественные организации могут объединяться в лиги, ассоциации, конфедерации и так далее. Внутри этих зонтичных объединений также будут вырабатываться какие-то общие правила, протоколы взаимодействия и прочие добрые традиции. Но при этом в каждой конкретной коммерческой компании останется свой штат, свой стиль управления, своя структура, свои технологии, свой рынок. И в каждой общественной организации сохранится своя неповторимая атмосфера, свои конкретные задачи и наработки по их решению, свои способы самоорганизации.
Таким образом, каждый конкретный человек при такой организации общества, ставя перед собой цель, имеет богатый выбор средств. Во-первых, он может добиться своей цели полностью своими силами (например, накрошить себе салат из собственноручно выращенных овощей). Во-вторых, он может приобрести решение на свободном рынке у коммерческой компании (например, сходить в ресторан). В-третьих, он может обратиться к общественной организации, решающей эту задачу, и либо воспользоваться её помощью (обратиться за бесплатным супом), либо вступить в неё и решать задачу совместно (заняться раздачами бесплатного супа). В каждом из вариантов соблюдается добровольность взаимоотношений и сохраняется юридическое равенство между людьми, но при этом достигаются и все выгоды от разделения труда, благодаря которому вообще возможно хоть сколь-либо значимое увеличение благосостояния людей.
Такое состояние общества можно было бы назвать как-нибудь модно, вроде «система экстерриториальных контрактных юрисдикций», вот только это даже не юрисдикции, а просто спонтанные порядки, естественно возникающие в развитом свободном человеческом сообществе. В слаборазвитом несвободном обществе все эти спонтанные порядки тоже возникают, но их развитие подавляется, а потому происходит медленнее, но полностью остановить его невозможно.
Фридрих фон Хайек, отец спонтанных порядков
Осталось сформулировать последнее: что делать для того, чтобы этот способ организации общества стал доминирующим. В общем-то, в вопросе уже содержится большая часть ответа. Нужно больше практиковать добровольные взаимодействия, избегать принудительных; больше вкладываться в деятельность общественных организаций, стараться меньше кормить государство и других бандитов; покупать у тех, кто производит наилучший продукт, а не у тех, у кого предписано покупать. Ну и, конечно, вдохновлять других на аналогичную деятельность, как словом, так и личным примером. И это не менее великая и мессианская задача, чем продвижение идеи демократии.
Ведь, например, при использовании служб потокового воспроизведения с пользователем заключается вполне себе свободный договор, в котором указывается, как можно использовать содержимое. Не нравится — не вступай в эти договорные отношения! Проблема разве что при покупке физических носителей, так как там я что-то не видел договоров (но там обычно указываются соответствующие законы, которые, грубо говоря, суть тот же договор, ибо добровольно). Вместо заключения — неужели при анкапе я не смогу, издав книгу, запретить читателям, скажем, читать её на улице днём? Где ты не согласишься?
Атомный трамвай
Отвечает Алекс Мурин
Начнем с того, как сейчас охраняется авторское право. Это вся 4 часть Гражданского кодекса. Чтобы грамотно распорядиться плодами своего творчества, нужно знать законы. В настоящее время закон запрещает копировать без разрешения, полагая, что автор изначально такого разрешения не давал. И предполагает, что ваши интересы без вашего ведома может защищать какая-нибудь организация, типа Российского авторского общества. Также закон защищает и ваших потомков, которые не написали ни строчки нот и ни килобайта кода.
Ограничивать свободу договора при анкапе никто не собирается. Если вам такой договор нравится, то вы предлагаете пользователю или новому владельцу его заключить. Написать вам бумагу, что он действительно прочел, все понял, ему нравятся условия, заплатил. Если вы считаете, что вашу книгу нельзя читать днем в общественных местах, то напишите об этом и получите от покупателя согласие. Не в виде “открыв ссылку, я признаю, что теперь я вечный холоп издателя, который купил автору два пива и тем получил на произведение эксклюзивные права”, а просите совершить его осознанное действие: написать бумагу или электронный документ, подписать ее. И крайне желательно без подводных камней, чтобы покупатель понимал, что он делает. И без государственного лобби, при котором реальный автор оказывается в дырявых башмаках в холодном сарае.
И да, вам придется самостоятельно найти суд, который принудит выплатить вам компенсацию, а не отдать триста рублей в Усть-Лабинский районный суд, по поручению которого наглеца отловят, приведут в наручниках, посадят в клетку с разбойниками. Если нравится авторское право, потрудитесь не создавать ловушек при исполнении такого договора, а то кто-то может посчитать это прямым нападением. Добровольность должна быть реально добровольной, а не ямой, в которую попадет пользователь, нажавший не на ту кнопку. Или у которого государство найдет оставшуюся в кэше браузера песню, даже если он ее не слушал.
Дополнение от Анкап-тян
Тут мне нечего особо возразить на эту суровую отповедь. Да, ты можешь требовать от потребителя своего контента каких-то ограничений в его использовании, но тебе придётся самому оплачивать энфорсмент этих требований. Так что лучше десять раз подумать, прежде чем выставлять хоть какие-то требования, ведь куда более надёжным будет завоевать лояльность потребителей, а не пытаться противопоставить их воле свою. Вот пишет какой-нибудь Кирилл Еськов или Павел Усанов новую книжку, издаёт её и предупреждает читателей: ребята, давайте дадим заработать издателю, пусть месяца три книга продаётся только на бумаге, а потом я сам выложу текст в свободный доступ, и вам не придётся возиться с технологиями пиратства. И это работает! А потом, когда текст попадает в свободный доступ, то благодарные читатели ещё и донаты шлют. Потому что не надо быть мудаком, это не окупается.
