Вокруг прогресса за 80 дней: как технологии меняют мир, используя лишь то, что уже есть под рукой

Пересматривал тут на досуге фильм по роману Жюля Верна, «Вокруг света за восемьдесят дней», и поймал себя на мысли, которая идеально ложится в нашу с вами картину мира. Что общего у джентльмена Филеаса Фогга и, скажем, Стива Джобса? Кажется, что ничего. Один – вымышленный персонаж викторианской эпохи, другой – реальный титан Кремниевой долины. Но фишка в том, что оба они провернули гениальный трюк, который доступен каждому из нас. И для этого им не понадобились бесконечные государственные гранты или крупные научные центры.

В чём был гений Фогга? Он что, изобрёл сверхскоростной пароход? Построил личный гиперлуп? Нет! Этот парень не изобрёл вообще ничего. Его пари стало возможным только потому, что к 1872 году мир уже был опутан готовой инфраструктурой. Уже ходили пароходы, уже проложили рельсы через всю Америку и Индию, уже гудел телеграф. Всё это создали разные люди, разные компании, в разное время и с разными целями.

Что же сделал Фогг? Он просто посмотрел на все эти разрозненные кубики и первым увидел в них единую систему. Он увидел не просто «корабль до Суэца» и «поезд до Калькутты», а глобальную транспортную сеть, которую можно «взломать» – то есть использовать не по прямому назначению (просто доехать из точки А в Б), а для выполнения сумасшедшей, амбициозной задачи – облететь планету на спор. Его прорыв – в новой комбинации, а не в новом изобретении. Он был, по сути, гениальным проектным менеджером, который нашёл синергию в том, что валялось у всех под ногами.

А теперь переносимся в наше время. Разве не то же самое мы видим в величайших прорывах последних 50 лет? Например, персональный компьютер. Это не было изобретением чего-то одного. Это была гениальная комбинация уже существовавших вещей: микропроцессора, дисковода, монитора, клавиатуры, мыши. Прорыв был в идее собрать это вместе и поставить не в корпорацию, а на стол обычному человеку. Или интернет – просто набор общих правил (протоколов), язык, на котором уже существовавшие компьютеры договорились общаться друг с другом. Гений был в создании этого «языка», этого универсального интерфейса. Не забываем и про смартфоны. Стив Джобс на презентации первого iPhone так и сказал: «Это не одно устройство. Это три: телефон, плеер с широким экраном и интернет-коммуникатор». Apple не изобрели ни мобильную связь, ни сенсорный экран, ни GPS. Они взяли всё лучшее, что уже было на рынке, гениально соединили это в одном корпусе, написали интуитивный софт и дали миру швейцарский нож цифровой эпохи.

Самое главное – для таких прорывов не нужен адронный коллайдер или бюджет NASA. Нужна свобода мысли, наблюдательность и право на эксперимент. Именно ты, читающий этот пост, можешь завтра придумать, как скрестить две известные технологии и получить нечто, что изменит мир.

А что мешает этому больше всего? Конечно же старый добрый бюрократ. Представьте, если бы Фоггу для каждого пересечения границы пришлось бы получать визу, как сейчас жителям многих стран со «слабым» паспортом? Он бы до сих пор заполнял анкету где-нибудь в Мумбаи. Именно госрегулирование, с его страстью всё «упорядочить», «сертифицировать» и «проверить», убивает ту самую гибкость и скорость, которая нужна для комбинаторных прорывов. Пока чиновники пишут регламент на использование дронов для доставки пиццы, свободные энтузиасты уже придумывают, как с помощью тех же дронов и нейросети мониторить лесные пожары.

Так что, друзья, следующий великий прорыв, скорее всего, уже существует – просто в виде разрозненных частей. Все нужные технологии, сервисы и идеи лежат на столе. Да что уж говорить, успех нашего проекта по поиску препаратов для усиления ингибитора насилия был достигнут минимальными средствами за счёт анализа уже существующих исследований по нейробиологии и перепроверке широкодоступных препаратов на животных. И между прочим, этология на проблеме насилия не заканчивается, как и наши исследования!

Волюнтарист, Битарх

Почему западные профессора и учёные не понимают, что мир не крутится вокруг их уютного кампуса?

Представьте, что вы читаете какой-нибудь солидный научный журнал из Гарварда или Оксфорда, и вдруг там встречаете гениальный совет вроде: «чтобы снизить преступность, надо усилить работу полиции и социальных органов», или «при столкновении с насилием смело обращайтесь в суд». Выглядит всё логично. Но что, если вы живёте не в Базеле или Кремниевой Долине, а в какой-нибудь стране Латинской Америки, Африки или постсоветского пространства? Сходить в суд, чтобы добиться справедливости, будет в таком случае как отправиться в казино, только с ещё меньшими шансами на победу.

Дело в том, что большинство учёных, публикующихся в престижных журналах, живут в благополучных и обеспеченных странах, и часто они – представители так называемой «crème de la crème», то есть люди из самых высоких социальных слоёв своих стран. И они искренне считают, что остальной мир устроен примерно также. Их картина мира напоминает старый анекдот: «Почему бедняки не едят пирожные, если нет хлеба?».

Западные академики часто не понимают, что в большей части мира полиция – не твой друг и помощник, суды – места, где побеждает не правота, а кошелёк потолще или связи поближе к власти, а социальные органы в лучшем случае существуют для распила бюджета. В итоге статьи от академиков оказываются примерно такими же полезными, как совет «просто не грусти» человеку с депрессией. Учёные постоянно забывают, что многие их теории построены на опыте людей из «западных, образованных, индустриализированных, богатых и демократических» стран, что на английском складывается в аббревиатуру WEIRD, переводимую ещё как «странные». И действительно, подобное в масштабах всего мира является исключением!

Например, западные исследования часто предлагают усилить регулирование и контроль за распространением информации, чтобы победить фейки. Людям с мейнстримовыми политическими взглядами в Скандинавии эта идея может показаться даже хорошей, ибо местное государство вызывает у них доверие. Но в какой-нибудь Нигерии такой закон с удовольствием используют, чтобы заткнуть рот оппозиции и закрыть СМИ, которые не нравятся власти.

Другой отличный пример – биоэтика. Западные эксперты в статьях по вопросу биоусиления морали часто пишут, что подобное не может применяться даже к жестоким насильникам, пока они добровольно не согласятся усилить свой ингибитор насилия. А иногда отвергается даже сама идея изучать биологию поведения. Им кажется, что это «нарушает права человека» и «этически неприемлемо». Конечно, так думать очень просто, если ты живёшь в уютной квартире в Бостоне или Осло, где стоит только позвонить в полицию – и агрессора заберут под белы рученьки. Но в огромном количестве стран это работает не так. Нет ни полиции, ни судов, способных реально защитить от домашнего насилия или буллинга. В итоге выходит, что добавить агрессору препараты для усиления ингибитора насилия, например, в еду, будет зачастую единственным доступным способом прекратить насилие и буквально спасти свою жизнь или здоровье.

Почему это важно нам, либертарианцам? Потому что эта западная «академическая слепота» играет на руку государству и регулированию. Учёные из благополучных стран привыкли считать государство надёжным защитником и помощником, поэтому в своих исследованиях и рекомендациях постоянно требуют от него ещё больше регулирования, контроля и финансирования. Но в странах с коррумпированной бюрократией эти советы работают ровно наоборот: больше регулирования – больше репрессий.

Если мы действительно хотим помочь людям за пределами уютного западного мира, стоит признать: меньше государства и больше свободы – единственный реалистичный путь. Локальные сообщества и свободная инициатива решают проблемы эффективнее, чем чиновники, которые сидят в далёких кабинетах и никогда не сталкивались с реальной жизнью. А пока стоит внимательно относиться к тем, кто предлагает «усилить контроль», особенно если они делают это из комфортных офисов в благополучных странах, ведь в реальном мире всё куда сложнее.

Волюнтарист, Битарх

Технологии рождаются в гаражах, а не в казармах: правда о роли ВПК

Давайте поговорим о распространённом мифе, который наверняка слышал каждый: «без военных разработок мы бы сидели без интернета, смартфонов и GPS». Иначе говоря, считается, что война и оборонка – главный двигатель технического прогресса. Но так ли это на самом деле?

Взять тот же интернет. Нам говорят, его якобы изобрёл Пентагон на случай ядерной войны, но факты этого не подтверждают. На самом деле ARPANET (предок современного интернета) изначально был гражданским проектом, которым занимались различные американские университеты, просто он финансировался из бюджета военных. Военные дали деньги, а всю работу сделали университетские учёные и программисты. А знаменитый протокол HTTP, на котором мы сейчас с вами читаем этот пост, вообще придумали в Европе физики из CERN – чисто ради удобства обмена научными статьями. Армия тут совершенно ни при чём!

Что насчёт GPS? Да, тут реально военные запускали спутники, чтобы ракеты точнее падали. Но почему GPS стал доступен всем? Потому что гражданские сделали из военной игрушки «народную» технологию. Президент Рейган открыл GPS для всех после трагедии с корейским лайнером, чтобы повысить безопасность полётов, и в итоге гражданские разработчики превратили систему навигации из военной тайны в популярное приложение для поиска ближайшей пиццерии.

А знаете, кто создал первый микропроцессор? Нет, не генералы и не спецслужбы – его разработала компания Intel для калькулятора. Тем временем армия делала свои закрытые разработки, которые мир увидел бы не раньше, чем через 30 лет, если бы не гражданские инженеры. Пока военные думали, как не выдать секреты, рынок уже вовсю использовал коммерческие процессоры.

Космос? Казалось бы, здесь-то уж точно военные впереди планеты всей. Да, ракеты сначала создавались как боевые, но реальные космические достижения происходили в основном благодаря гражданским программам NASA, а сегодня частным компаниям вроде SpaceX и Blue Origin. Пока армия спорит о том, как лучше стрелять из космоса, Илон Маск уже запустил ракету, которая сама возвращается обратно.

Почему же военные не всегда самые крутые инноваторы? Потому что у военных главный приоритет – надёжность. Они предпочитают проверенные технологии и избегают рисков. Попробуйте предложить генералу экспериментальную технику на поле боя – он посмотрит на вас, как на сумасшедшего. А вот предприниматели и учёные рисков не боятся, именно поэтому большинство настоящих прорывов происходит в гаражах Кремниевой долины, лабораториях и университетах, а не в засекреченных подвалах спецслужб.

История СССР – яркий пример того, как ставка исключительно на оборонку ведёт к технической отсталости в повседневной жизни. Помните шутку: советская микроволновка настолько надёжна, что в неё можно спрятаться при ядерном ударе – потому что это секретный оборонный прибор весом в полтонны. Гражданская экономика лучше справляется с инновациями, потому что конкуренция и свобода создают мощные стимулы для прорывов. Военные же технологии обычно только догоняют уже созданное гражданскими.

Кстати, если вы думаете, что армия финансирует фундаментальную науку, то снова мимо. Военным нужны гарантированные решения здесь и сейчас, а не исследования, которые дадут результат через 30 лет, да ещё и не факт, что пригодный для боя. Фундаментальными исследованиями занимаются университеты и частные лаборатории. Именно они дают миру квантовые компьютеры, новые лекарства и материалы будущего. А армия просто берёт готовые технологии с полки.

Ещё один пример: IBM, Apple и Google ежегодно регистрируют тысячи патентов, а оборонные ведомства – считанные единицы. Коммерческие компании соревнуются в инновациях, а у военных конкуренция зачастую ограничивается бюджетными тендерами, где главное – не качество, а дружба с нужными людьми в министерствах. Поэтому, когда кто-то скажет вам, что прогресс невозможен без войны, напомните ему: настоящая движущая сила человечества – это мирное любопытство, творческая свобода и нормальная рыночная конкуренция, а не ракеты и танки.

Волюнтарист, Битарх

О необязательности либертарианской метафизики

Недавно на канале “Классический либерал” вышел пост “О необходимости либертарианской метафизики“, который меня немножко зацепил. Автор обвиняет современных либертарианцев в том, что они отошли от чистой и понятной концепции данных Богом естественных прав, и принялись разводить какую-то атеистическую номиналистскую муть, но поскольку их идеология стоит на столь шатком основании, как номинализм (то есть отрицание реального существования идей и утверждение вместо этого, что мир состоит из уникальных объектов, а любые обобщения – это просто термины) – то и доказать либертарианцы никому ничего не могут.

Разумеется, идея данных Богом естественных прав полностью разбивается простым возражением: нет, это мне Один дал естественные права, потому что я его чту, а ещё он дал мне право тебя ограбить и взять в рабство, тебе же он не дал никаких прав, потому что ты и меча-то держать не умеешь.

Номинализм лежит в самом сердце научного метода. Наблюдая бесчисленное множество уникальных объектов и явлений (точнее, просто получая сигналы от органов чувств), человек подмечает паттерны, выдвигает гипотезу о характере наблюдаемой закономерности, тестирует эту гипотезу, встраивает её в теорию, теории существуют в рамках научной парадигмы, но процесс наблюдений за миром не прекращается, а значит, появятся новые гипотезы, теории и парадигмы, которые будут корректнее описывать и объяснять наблюдаемое.

Либертарианство как идеология существует столько, сколько существует власть человека над человеком и, соответственно, желание избегать власти над собой. А понятия, в которых эта идеология описывается, в разные времена и в разных обществах отличаются. Можно разве что условно проследить, что вот в 18 веке появилось понятие самопринадлежности, а в 20 веке любимый всеми напчик, глядишь, ещё через два века на слуху среди тогдашних либертарианцев будет ещё какой-нибудь модный принцип.

Построить систему логически корректных выводов из не противоречащих друг другу постулатов – не такая уж сложная задача. Перестроить систему в соответствии с тем, что какое-то из используемых понятий было переопределено – тоже не проблема. Проблема в том, как сделать эту систему общепринятой, или хотя бы доминирующей, или хотя бы авторитетной, или хотя бы известной. Старая теория имеет массу преимуществ перед новой: она тоже объясняет мир, она тоже предсказывает факты, и плюс к тому она уже принадлежит к доминирующей парадигме. Новой же ещё предстоит доказать, что и описательная, и предсказательная сила у неё выше, и с другими теориями она стыкуется лучше. Как она это делает? Обычно довольно незамысловато: просто выживает, пока носители старой парадигмы физически не вымрут (привет Одину).

Поэтому либертарианцам и не нужно доказывать что-то своим противникам. Их задача – сохранять и постепенно расширять ядро сторонников, накапливать опыт применения своих теорий, собирать полезные технологии, которые работают в рамках либертарианства и барахлят в рамках иных идеологий… Ну и, конечно, не вымереть физически раньше своих оппонентов.

А уж как там будет определяться понятие “человек” к моменту, когда либертарианство станет доминировать, это вопрос сугубо удобства применения. Кому-то сойдёт “двуногое без перьев”, кому-то “представитель вида хомо сапиенс”, а кому-то понятие “человек” уже покажется избыточно узким, так что будет он оперировать уже каким-нибудь “правосубъектным агентом”. И Бог с ним.

Битва научных парадигм

Тян, а можно ещё рецензию на Град, Улитку и Пикник?

Заюзал поиск и нашёл рецензию на Радугу. Под таким углом я её ещё видел! Неожиданно приятный интеллектуально-щекочущий стереоскопический эффект получился

Semarg (Вопрос сопровождается донатом в размере 0,1 dash)

Этак я рано или поздно ознакомлюсь практически со всем наследием Стругацких. Для начала прочитала “Пикник на обочине”, и сейчас выскажусь о нём, а со временем доберусь и до двух других заказанных повестей.

Что меня неизменно радует у Стругацких – их мир довольно-таки психологически достоверен, а поскольку экономика во многом продолжает психологию, то и экономически он оказывается непротиворечив. Так, например, довольно точно подмечено, что как ты ни опускай железный занавес, а полностью никакую Зону не изолируешь, всё равно она станет частью мировой торговли, принеся процветание и себе, и внешнему миру, параноикам же из спецслужб придётся с этим смириться.

Но, конечно, Зона это не только метафора страшной и непонятной заграницы, но и одновременно метафора, скажем, сферы научного познания. В “Трудно быть богом” Стругацкие показывали науку как ящик. Учёный суёт туда руку и вынимает какую-то фигню. Думает, что сейчас будет использовать её вот так, а получается, что другие начинают использовать её вот этак. В “Пикнике” аналогично. Сталкер тащит из зоны непонятный хабар, который затем приспосабливают для использования непредсказуемым образом. То, что результат окажется непредсказуемым – не повод не тащить, потому что риск окупается.

Ну и, раз уж заговорили о науке, не могу не отметить, что единственный в книге представитель СССР занимается, условно говоря, изучением влияния филологических характеристик слова “бетон” на сверлящие свойства взгляда. Всё преобразование чудес Зоны в чудеса технологии отдано на откуп алчным капиталистам. Сталкеры же выступают этакими стартапами, которые снимают сливки с новых рынков, но постепенно уступают дорогу жирным корпорациям, которые берут не отвагой и искусством, а капиталовложениями и методичностью. Как водится, подавляющее большинство стартапов прогорает.

В заключение отмечу, что в мире “Пикника на обочине” человечеству ужасно повезло. Самым важным в посещении Земли пришельцами был сам факт посещения. Человечество после этого просто не имело возможности продолжать закрывать глаза и делать вид, будто оно одиноко во вселенной. Наше человечество тоже с высокой долей вероятности столкнулось в 2017 году с инопланетным зондом, но предпочло сделать вид, что ничего особенного не произошло, потому что признание самого факта контакта с внеземной цивилизацией психологически невыносимо. Речь о посещении Солнечной системы объектом по имени Оумуамуа и совершении им в системе негравитационных манёвров. Так что живём, как ни в чём ни бывало, как будто никакого Посещения не было.

Радиант Пильмана

Понедельник начинается в субботу

Про Стругацких много комментировали, особенно в фейсбуке, так что отпишусь, пожалуй, ещё об одной их книжке, которую я успела прочесть со времён первой рецензии. Речь о культовой для научных сотрудников младшего школьного возраста повести “Понедельник начинается в субботу”.

В книге используется несложное иносказание магии как науки. Это оживляет сюжет, позволяет вставлять в него всякие фольклорные элементы, а заодно даёт авторам возможность безопасно выступать с мягкой критикой советской системы НИИ. И кое-что в этой критике показалось мне довольно занятным и даже симптоматичным.

Кто в книге отрицательные герои? Это почти исключительно те волшебники, которые пытаются как-то внедрять достижения магии в народном хозяйстве. Получается у них криво, потому что все они бездари и циники с волосатыми ушами, норовят оседлать и бесконечно доить одну-единственную тему, ну и так далее. А кто положительные герои? Те, кто исследует глубокие фундаментальные вопросы вроде связи сверлящих свойств взгляда с филологическими характеристиками слова “бетон”, внедрением же в производство передовых техник сверления бетона оскверняться категорически не желает. И в этом вся суть советской науки, которая не знает слова “стартап” и считает, что наука это способ удовлетворения личного любопытства учёного за счёт государства, каковую фразу, не знаю уж, за чьим авторством, я от учёных слышала неоднократно.

В результате нет ничего удивительного в том, что в мире “Понедельника” магия в быту простых людей отсутствует, абсолютно. Это то, чем занимаются мудрецы в НИИ из слоновой кости. У себя на дому они тоже могут ею немножко заниматься, но обычные граждане получают от магии исключительно издержки, вследствие несчастных случаев на испытаниях и просто безалаберности волшебников.

Ещё волшебники терпеть не могут прессу. Ещё бы, она-то пытается сообщать людям хоть о какой-то пользе, которую несёт магия, и в результате имеет дело в основном с конъюнктурщиками-внедренцами, а филологическими характеристиками слова “бетон” пренебрегает. Разумеется, такая обратная связь не может не оскорблять настоящего волшебника.


А что, при анкапе будет одна только прикладная магия? Фундаментальной вообще не будет? Разумеется, будет, ещё как. Желающие удовлетворить своё личное любопытство будут получать гранты на удовлетворение личного любопытства из фондов, основанных ценителями чужого любопытства, или же напрямую. Так честнее. Так меньше бессмысленной бюрократии, которую так не любят все уважающие себя чародеи. И так придётся меньше возиться с депиляцией ушей.

Этот пост был задуман в субботу и опубликован в понедельник, всё по канону.

Положительный герой прилетел тырить ценный прибор – постоянный лейтмотив у Стругацких, в рецензии на Далёкую Радугу я об этом уже упоминала

Прогресс, государство и выживание цивилизации

Виталий Тизунь, под редакцией Анкап-тян

Сторонники государства часто говорят, что в свободном обществе невозможен научный прогресс, что только государство способно обеспечить науку необходимыми для её развития ресурсами. На этот тезис есть несколько возражений.

В Теории Свободного Общества я подробно описал с экономической точки зрения, как государство вредит реализации любых идей. Государство реализует идеи не самым эффективным образом, поскольку может ввалить в их воплощение неограниченные деньги, не думая о прибыли, и при этом ограничивает частную инициативу в этой же области. Наука – типичный пример подобного подхода.

Но сейчас нас интересуют скорее политические, а не экономические стимулы, ведь именно на их основе государство рулит наукой.

Возьмём классический пример консервативной политики. Такая политика зачастую ставит некоторые ценности (такие как семья, традиции, обычаи, нация и т.п.) на первый план. Я не буду говорить, что эти ценности ничего не значат, для многих людей они очень и очень важны. Однако государство и политические консерваторы зачастую оправдывают абсолютно любые меры, которые, как они думают, могу защитить эти ценности, в том числе и меры, которые негативно влияют на другие ценности и общественные сферы. Таким образом, мы нередко получаем крайне абсурдные аргументы, говорящие о том, что нам необходимо контролировать прогресс и не позволять ему быть слишком стремительным, поскольку это может нарушить традиционный уклад общества. Это не только звучит бредово, но и не работает на практике, скорее способствуя разрушению традиционного уклада, о чём мы поговорим ниже.

Приведу пару примеров того, как политизация науки вредит научному развитию.

Нобелевский лауреат Джеймс Уотсон был заклеймён расистом и лишён нескольких почётных званий за утверждение о связи коэффициента интеллекта с расовым происхождением. Таким образом, простую научную констатацию приравняли к призывам к расовой дискриминации. Разумеется, в таких условиях исследование влияния генетики на интеллект оказывается затруднено.

Ещё более вопиющий пример – ГМО-фобия. Истерия, поддерживаемая на уровне политических решений, чрезвычайно затрудняет жизнь множеству потенциальных игроков на этом перспективном рынке, зато немногочисленные корпорации с серьёзными лоббистскими возможностями имеют сверхприбыли за счёт зачистки рынка политиками.

Но если бы дело касалось только трансгенных растений, это было бы полбеды, однако тормозятся и исследования, связанные с генетической модификацией человека. Консерваторы таким образом пытаются защитить человеческую природу, однако, мешая мелким и постепенным изменениям, они способны добиться лишь того, что когда наука продвинется вперёд достаточно, чтобы её уже нельзя было сдерживать, применение новых технологий для изменения человеческой генетики станет лавинообразным. Разница между улучшенными и традиционными людьми станет слишком резкой, а это ровно тот сценарий, которого так боятся консерваторы.

Таким образом, изначальный тезис о том, что государство, в отличие от свободного общества, только и способно обеспечить научный прогресс, оказывается кардинально неверным, зато мы видим, что оно отлично способно его сдерживать.

Если свободное общество окажется недостаточно сильным, а доктрина ограничения темпов научного развития останется достаточно влиятельной, это приведёт к тому, что человечество просто израсходует имеющиеся сейчас в его распоряжении ресурсы, так и не сумев получить доступа к новым, будь то экстенсивный путь развития, вроде космической экспансии, или интенсивный, через кардинальное увеличение энерговооружённости человечества. Это будет означать угасание цивилизации.

Впрочем, это очень маловероятный сценарий. Люди обычно неплохо мобилизуются перед лицом явной угрозы, и когда такой явной угрозой будет выступать государство, то тем хуже для него.

У бурных чувств неистовый конец; не провоцируйте бурные чувства

Трансгуманисты сомневаются в анкапе

Мой позавчерашний пост перепостили в канале трансгуманистов, разместив там же пару замечаний:

1. Трансгуманизм тесно связан с научно-техническим прогрессом, а он требует больших денежных вливаний, даже у государств с этим проблемы, средств на науку часто не находят достаточно, а при анкапе, где всё будет децентрализировано, может стать ещё хуже (Может я и ошибаюсь, я не так сильно знаком с идеями анкапа, как сами анкапы), даже у корпораций может не хватать средств, особенно учитывая их стремление к максимизации прибыли. Постройка вещей вроде БАК может быть непосильной при анкапе, учитывая требуемые средства и, по сути, неокупаемость. А благотворителей не хватит для подобных масштабов. Впрочем учитывая что при анкапе капиталисты получат доступ к тем ресурсам, которыми ранее владели государства, то это должно дать им больше возможностей, хотя всё равно не факт, что этого хватит. 

Тут я хочу, во-первых, сослаться на свой старый пост про финансирование фундаментальной науки при анкапе, а во-вторых указать, что для трансгуманизма не нужны хреновины вроде БАК: исследования в области биотехнологии, биоинформатики и прочей трансгуманистической повестки не требуют сверхконцентрации ресурсов на одном мегапроекте, а значит, финансирование может быть децентрализованным, постепенным, и быстро переходящим от этапа фундаментальной науки к этапу прикладной, с быстрым внедрением результатов в бизнесе. Насколько мне известно, самым дорогим исследованием в этой области была расшифровка генома человека, её вели по всему миру много лет множество лабораторий, без отрыва от текущей научной деятельности, а это всё-таки куда проще, чем построить в одном месте какую-то запредельной сложности установку.

2. Про киберпанк неверно. Киберпанк не имеет привязки к факту существования государств, даже более, в киберпанке довольно часто изображается, что государства либо исчезли, либо потеряли всю силу, а их место заняли корпорации. И вот при анкапе как раз более чем вероятен киберпанковый сценарий управления мира корпорациями. Можно даже сказать, что в киберпанке часто запечатлён именно мир анархо-капитализма.

Я исхожу из оппенгеймеровского определения государства, то есть организации, использующей системные, регулярные, узаконенные и непрерывно применяемые «политические методы» для извлечения богатства из производящего общества. Киберпанковские корпорации тем и отличаются от корпораций в текущей реальности, что они являются государствами в оппенгеймеровском понимании, просто они экстерриториальны. От анархо-капитализма эту систему отличает как раз законность политических методов, в то время как при анкапе они маргинальны.

Политические методы не нужны, родной

Как либертарианство смотрит на клонирование человека?

анонимный вопрос

Клонирование человека – это давно известный естественный феномен, с последствиями которого сталкивалось большинство из нас, не испытывая по этому поводу каких-то излишних затруднений. Клонов, в силу их особенностей, любят в беллетристике – настолько, что вводить в сюжет клона уже становится признаком некоторой пошлости. Клонированные люди активно применяются в психологических и иных медицинских исследованиях, когда требуется исключить влияние генетических различий и сосредоточиться на факторах среды. В общем, то, что существуют клоны людей – это такая же обыденность, как существование альбиносов. Подумаешь, монозиготные близнецы, что мы, однояйцевых близнецов не видали?

В конце прошлого века развившиеся биотехнологии позволили клонировать уже взрослые организмы. Теоретически ничто не мешает клонировать подобным образом и людей. Чем клоны, полученные из взрослых людей, будут отличаться от клонов, полученных на стадии деления зиготы? Только тем, что у них будет разный возраст. Иначе говоря, социальные последствия будут существенно меньше, чем с естественными близнецами – их хотя бы можно перепутать, хотя, скажем, отпечатки пальцев у них уже отличаются, а разновозрастных близнецов перепутать куда сложнее.

Каков смысл клонирования взрослого человека целиком? Практически нулевой. Обычных детей делать гораздо проще и дешевле. Вот что реально в состоянии принести пользу, так это клонирование тканей. Выращенный из самого себя орган куда лучше приживётся при трансплантации.

О страшилках

Религиозные сразу отметаю, поскольку беспочвенные фантазии могут быть абсолютно произвольны, все не проанализируешь. 

Людей будут клонировать, выращивать, а потом резать на органы. Ну, ребята, это всё равно как заявить, что автомобили будут собирать, а потом разбирать на запчасти. Вырастить менее дифференцированную клеточную культуру куда проще и дешевле.

Богачи будут копировать в своих клонов своё сознание. До технологий копирования сознания нам пока что дальше, чем до пилотируемого полёта к границам Солнечной системы. Полёт мы хотя бы можем спланировать с имеющимися технологиями, а к переносу сознания нет даже подходов. Когда появятся такие технологии, вполне может оказаться, что клоны там совершенно не нужны, и вообще люди освоили омолаживающие процедуры.

Меня неоднократно спрашивали, как же без государства будет развиваться фундаментальная наука. Ну так вот клонирование это как раз пример того, как государство прямо запрещает науку, так что без государства она хотя бы будет развиваться, в то время как сейчас в ряде огороженных красными флажками областей вынуждена двигаться вперёд странными окольными тропами.

Клоны среди нас!

Сап, Анкап-тян. Как будут работать фундаментальные научные исследования (математические и физические, например) при отсутствии финансирования от государства? Как показывает история, подобные вещи начинают приносить пользу только спустя десятилетия и века. Неужели частные фонды будут в это вкладываться?

анонимный вопрос

Как работали фундаментальные научные исследования до появления государственных академий наук? Было два основных механизма.

Первый. Учёный занимался своими исследованиями самостоятельно и за свой счёт, удовлетворяя свой частный интерес.

Второй. Учёный находил себе покровителя, обычно того или иного аристократа, и занимался исследованиями за его счёт, попутно выполняя его мелкие прихоти и способствуя увеличению престижа своего покровителя.

Какие есть противопоказания к тому, чтобы пользоваться этими механизмами и после отмирания государства? Фактически, только одно. Утверждается, что довольно многие фундаментальные научные проекты слишком дороги в реализации, чтобы один покровитель сумел подобное потянуть. Ну так со времён догосударственной науки и финансовые институты неплохо продвинулись, так что сейчас фонды с миллиардными бюджетами – отнюдь не экзотика.

Остаётся вопрос мотивации. Что побудит потенциального спонсора фундаментальной науки вложиться в тот или иной фонд? Тут действуют ровно те же соображения, что и при меценатстве или благотворительности: спонсор удовлетворяет чувство собственной важности и делает себе хороший пиар. Соответственно, для того, чтобы в фундаментальную науку пошли деньги, ей нужен хороший маркетинг: чесать ЧСВ спонсоров, красочно освещать получаемые результаты и захватывающие дух перспективы. Это, конечно, очень бездуховно, но куда справедливее, чем нынешняя модель, когда деньги насильственно собирают в чёрный ящик, а отчёт о результатах даётся в максимально занудной форме, понятной лишь узким спецам, но не тем, кто платит.

Да, может статься, что некоторые фундаментальные мегапроекты безгосударственное общество финансировать не станет, и сверхбольшой адронный коллайдер так и не будет построен. Ну, что ж, зато финансирование получат тысячи мелких проектов, на которые бы при государстве из-за него денег не выделили.

Слабо выстроить звезду смерти на донаты, а, Илон Маск?

Конечно, фундаментальная наука всегда будет конкурировать за донаты и с искусством, и со спортом, и с машенькиной пиздецомой, и с Анкап-тян (донатить сюда: 1A7Wu2enQNRETLXDNpQEufcbJybtM1VHZ8) – но это нормальный рыночный процесс. Мне бы вот тоже поработать на предмет того, чтобы донатить на канал было престижно.