Соорудила первые две главы третьего раздела книжки про анкап. Раздел называется “рынок” и, конечно же, первые главы посвящены чему угодно, только не рынку. В первой я рассусоливаю про производительность труда, а затем внезапно переключаюсь на неравенство и нахожусь в некоторой задумчивости, не убрать ли куда-нибудь последние пассажи. Вторая глава посвящена планированию, и это первое место в книжке, где я апеллирую к конкретным поименованным авторитетам, Мизесу с Хайеком, что тоже вносит некоторый диссонанс, поскольку, возможно, чрезмерно усложняет текст.
В целом я недовольна темпами написания, думала анонсировать сразу три главы, но глава про рыночек пока не пишется, приходится отчитываться только о двух.
Абсолютно не понимаю, как в поляризованном обществе Уральский ФО и Южный ФО будут договариваться об, условно, критике овсяного печенья, потому что у одних к овсяному печенью отношение либеральное, а у других оскорблять овсяное печенье – харам. Очевидно, что к ФПКЮ суждения, применимые к классической панархии, не приложить, поскольку условным Уральским ФО движет не желание прибыли, а иные силы, политические цели элит этого Уральского ФО, например. Что делать, если федеральный округ продолжит играть в изоляционизм (что невозможно в классической панархии), как в этой ситуации реагировать федеральным властям?
Старый друг
Вопрос отсылает к опубликованному мной довольно давно переводу работы о функциональных перекрывающихся конкурирующих юрисдикциях. Однако при этом в нём демонстрируется довольно традиционное для современного человека непонимание того, чем функциональные юрисдикции отличаются от территориальных. Условный Уральский федеральный округ – это территориальная юрисдикция. Условный Уральский университет – функциональная юрисдикция: хотя у него есть некая территория, юрисдикция университета определяется не территорией, а выполняемой функцией. В его юрисдикции – процесс получения его студентами высшего образования и некоторые сопутствующие вопросы. Университеты могут играть в изоляционизм, вплоть до экстерриториальности кампусов и собственных служб охраны порядка, а могут оставаться унылыми ведомствами в подчинении министерства образования.
Модель ФПКЮ предложена авторами главным образом для ЕС, в качестве развития идеи федерализма, чтобы отнять часть полномочий у составляющих ЕС государств, но передать их не на уровень Евросоюза, а в функциональные юрисдикции. Предлагается довольно гибкая модель, с возможностью образования ФПКЮ в том числе снизу, и ровно в той сфере, которая охватывает масштаб решаемой проблемы.
Отношения между ФПКЮ могут быть конкурентными, если они выполняют родственные функции; могут сводиться к отношениям между заказчиком и клиентом, как, например, у ФПКЮ, обслуживающей атомные электростанции, и ФПКЮ, обслуживающей энергосеть; могут быть условно соседскими, как у полиции и пожарной охраны в одном городе; могут вообще отсутствовать, как у консорциума по сертификации производства варёной колбасы и ассоциации производителей кошерной еды.
Поскольку интересы разных ФПКЮ вполне могут входить в конфликт, между ними возможны судебные разбирательства. В рамках изначальной модели судебную систему переводить на рельсы ФПКЮ не предполагалось, так что скорее всего будет использоваться тот или иной арбитраж, вроде Стокгольмского. Вмешательство полиции в деятельность ФПКЮ также возможно, если какая-нибудь вышестоящая юрисдикция вроде профильного министерства увидит злоупотребления или просто ошибки в отчётности.
ФПКЮ в чём-то выглядят недопанархией, поскольку они могут подразумевать отнюдь не только контрактные отношения с теми людьми, жизнь которых регулируют в рамках своей функции, а даже могут собирать с них целевые налоги, если государство делегирует им эти полномочия. А в чём-то они опережают модель панархии, поскольку при панархии мы имеем что-то вроде контрактных экстерриториальных государств, регулирующих более или менее произвольный набор областей жизни, в то время как полномочия ФПКЮ жёстко ограничены их функцией, что роднит их с моделью анкапа по Фридману.
Немаловажным вопросом является то, как самозащита вписывается в концепцию механизма Лоренца (МЛ)/механизма ингибирования насилия (VIM). С рациональной точки зрения сдерживание насильственности – вещь хорошая и полезная. Но не будет ли человек, у которого сильно выражен МЛ/VIM, неспособным защитить себя от непосредственной угрозы насилия?
К сожалению я пока что не смог найти конкретных исследований, связывающих самозащиту и концепцию МЛ/VIM. В дальнейшем я постараюсь подробнее изучить нейрофизиологические аспекты самозащиты и совместить их с такими же аспектами ингибирования насилия. Однако я сейчас выдвину предположение о такой взаимосвязи исходя из эволюционных аспектов развития МЛ/VIM, от чего можно будет отталкиваться в её дальнейшем исследовании.
По теории Конрада Лоренца, ингибитор наиболее явно выражен у тех видов, представители которых обладают сильной врождённой вооружённостью и не имеют статистически значимой возможности избежать насилия бегством. Эти два фактора оказывают эволюционное давление на усиление МЛ/VIM, поскольку они создают угрозу выживанию вида. И как же эволюция справилась с этой угрозой? Всё не так уж сложно. Неагрессивные представители популяции сталкиваются со внутривидовым насилием только тогда, когда на них нападают. А вот агрессивные особи сами же инициируют насилие. Из-за этого в насильственные стычки они попадают куда чаще, а значит и чаще других особей погибают, не передавая свой генетический материал следующему поколению. Таким образом насильственность отсеивается, а вот сильный вариант ингибирующего насилие механизма лишь закрепляется.
Но для закрепления ненасильственности необходимо чтобы жертвы насилия могли защитить себя при непосредственном нападении используя свою вооружённость. Иначе жизни агрессора ничего не будет угрожать, а погибать уже будут менее агрессивные особи, что приведёт к обратному эффекту, а в конечном итоге и вовсе к вымиранию вида (если только его представители в качестве альтернативы не выберут бегство, как это например делают хомяки, разбегаясь совершив лишь несколько взаимных укусов). Но раз мы всё ещё наблюдаем в природе сильно вооружённые виды, представителям которых несвойственно бегство от внутривидовой агрессии, а также мы наблюдаем у них сильно выраженный МЛ/VIM, то значит жертвы насилия всё же могут использовать свою вооружённость для самозащиты от агрессоров.
Как это может работать? Непосредственная угроза насилия приводит к защитной реакции со стороны жертвы, что может ослабить у неё работу ингибитора насилия на небольшой промежуток времени. Как только непосредственная угроза минует – всё возвращается в норму. При этом исключается возможность ослабления ингибитора до того состояния, чтобы пострадавшая особь стала способной на инициацию насилия уже со своей стороны. В ином случае продолжала бы существовать угроза выживанию многих видов, поскольку количество насильственных особей в их популяциях в результате совершаемых актов насилия не сокращалась, а то и возрастала бы, ведь жертвы становились бы новыми насильниками.
Самозащита является допустимой и эволюционно-оптимальной стратегией в искоренении насильственности в популяции. И человека это не обходит стороной. Если всё вышесказанное выше верно, то и человек должен быть способен на самозащиту при непосредственном нападении, когда существует угроза его жизни, даже в случае наличия у него сильного варианта ингибитора МЛ/VIM. При этом он не будет способен на инициацию насилия вне ситуаций, непосредственно угрожающих жизни, поскольку это уже будет относиться к другим, успешно ингибируемым видам насильственного поведения. Также добавлю, что всё это указывает на реалистичность эволюционных стратегий борьбы с насилием и его искоренения, основанных на вооружённой самозащите при непосредственном нападении разного рода агрессоров.
У Сальвадора появилась вторая национальная валюта после доллара США – биткоин. Так, с осени 2008 года биткоин за неполные 13 лет от проекта, выложенного анонимом для открытого обсуждения, вырос до валюты, равной доллару. Правда, пока только в одной стране.
Теперь миру следует ждать, когда Сальвадор внедрит у себя что-нибудь вроде эстонского e-residency: тогда любой желающий сможет удалённо открывать в Сальвадоре бизнес и вести совершенно официальные расчёты в сальвадорской валюте, потому что к этому его будут обязывать сальвадорские законы.
В честь этого гигантского шага в адаптации биткоина на него объявлены скидки: отдельные счастливчики сегодня сумели закупиться по цене около 43 тысяч долларов США за биткоин. Но и до сих пор ещё не слишком поздно: на момент публикации поста биткоин пока стоит всего 47 тысяч долларов.
Владимир Милов готовится совершить свою первую в жизни биткоин-транзакцию: парикмахер рассказывает ему, как установить лайтнинг-кошелёк
После неприлично долгого перерыва возвращаюсь к переводу Практической Анархии Стефана Молинью. Я уже успела соскучиться по его стилю, так что плюнула на отсутствие донатов и перевела очередную главу просто так, успеете ещё накидать.
Седьмая глава продолжает первую часть книги, посвящённую методологии – парень подходит к вопросу разъяснения своей темы весьма обстоятельно, но вместе с тем довольно живо. В частности, тут он показывает, в чём главная сила существующего миропорядка, в котором всё поделено между государствами – в том, что мы не мыслим себе, что может быть иначе, хотя если бы мы прямо сейчас принялись сочинять с нуля наилучший возможный миропорядок, то никому бы и в голову не пришло добровольно городить всю эту хрень. Напротив, придуманное нами решение скорее было бы похоже на нечто анархическое – просто потому что эти рецепты отлично работают в частной жизни. В общем, почитайте, довольно хорошо и убедительно изложено.
Дальше я снова переключаюсь на перевод Либертарианства Эрика Мака, потому что пришёл донат достаточного размера для перевода очередной главы, из которой мы узнаем, что же такого мыслил Хайек об экономической справедливости.
Вкратце тезис Владимира сводится к тому, что далеко не всегда в конфликте крупного бизнеса, лоббирующего свои интересы, с государством, отстаивающим какие-то политические интересы, следует принимать сторону крупного бизнеса, а если ваш внутренний либертарианец только и умеет, что говорить “всё частное хорошо, всё государственное плохо”, то убейте и его и вырастите другого, более адекватного. Потому что ценности субъективны, и нет ничего плохого и хорошего в вакууме, эти термины всегда прилагаются к конкретному интересанту – кому именно хорошо, и кому именно плохо.
Хорошо ли немецкому потребителю газа, что в его страну будут дешёвые поставки этого топлива с огромной избыточностью по пропускной способности транспортной системы? Ясен пень, хорошо, и мне из Черногории впору за него только порадоваться. Хорошо ли померанскому рабочему, что к нему в землю приходит новый работодатель и создаёт множество высокооплачиваемых рабочих мест? Да замечательно ему! Хорошо ли украинскому рабочему, что его местная работа по обслуживанию газопровода под угрозой если не упразднения, то снижения зарплат? Ничего хорошего. А хорошо ли ему, что можно поехать без визы в Германию и обслуживать газопровод, который строится там, уже за германскую зарплату? Вы ещё спрашиваете! Правда, придётся конкурировать с немцем, и вот тут, если тот попробует воспользоваться государственным протекционизмом, украинцу будет плохо.
Хорошо ли, что в России добывается газ и строится транспортная сеть, позволяющая доставлять его в самые разные уголки мира? Некорректный вопрос. В вопросе не указан субъект, для которого мы строим предположения, хорошо это ему или плохо. Путину хорошо – геополитическая дубинка длинная, тяжёлая и блестит. Вахтовикам, тянущим трубы – отлично. Акционерам Газпрома – сомнительно, потому что коммерческая прибыль от проекта неочевидна, это же не столько про деньги, сколько про геополитику. Гражданам России, рассчитывающим на какие-то там налоги от этого Газпрома – а не рассчитывайте на чужие деньги, и крепче будете спать, да и что вы вообще забыли в России, валите оттуда вслед за мной и Владимиром Миловым. Внутренний либертарианец высовывается наружу и показывает бюджетникам фак.
Короче говоря, огромное спасибо Владимиру Милову за пиар либертарианства. Навальный сидит в тюрьме, и уже не может, как прежде, отправить нас на принудительные работы, так что приходится отдуваться Милову. Ничего, он справится.
Довольно часто против идеи свободного общества выдвигается аргумент «худшего сценария». Он состоит в том, что мы не можем отказываться от государства, поскольку нам есть что терять, пусть государство во многом плохое решение наших проблем, но без него может стать ещё намного хуже, а значит не стоит рисковать. Данный аргумент не может называться состоятельным, поскольку он не рассматривает возможность противоположного положения дел, то есть «лучшего сценария», кроме того, в нём полностью игнорируется худший сценарий, который может наступить, если государственная власть будет сохранена.
Абсолютно любая человеческая деятельность и любые стремления несут в себе как возможность получить положительный результат, так и столкнуться с разнообразными рисками. Это касается даже повседневных действий, например, прогулки в магазин или на работу. И в такой элементарной деятельности кроется пусть и небольшой, но всё же риск зацепиться за что-то по пути, упасть и сильно травмироваться, или же быть сбитым автомобилем на пешеходном переходе. А что уж говорить о чём-то посложнее прогулки?
Однако вероятность наступления худшего сценария не отворачивает людей от деятельности и стремлений, если те могут привести и к лучшему сценарию, а особенно когда существует худший сценарий, связанный с отказом от этого. Думаю, очевидно, какой худший сценарий вас ждёт, если вы откажетесь выходить на улицу. Многие инициативы нашли свою реализацию в попытке избежать худшего сценария бездействия, даже несмотря на то, что действие тоже приносило определённые риски. Если бы каждая инициатива отбрасывалась лишь на основании наличия в ней рисков, без рассмотрения рисков бездействия, то мы бы сейчас жили в более отсталом мире без множества привычных нам явлений и технологий.
Возможно в стремлении достичь свободного общества, как и в любом другом стремлении, кроются определённые риски. Однако, опять же, не забываем о том, что есть не только худший, но и лучший сценарий, и что есть худший сценарий при сохранении статус-кво. Кстати, история нам показала уже много примеров последнего. Сколько же было государственных режимов, которые погубили миллионы жизней. И неужели кто-то может сказать, что худший сценарий свободного общества будет даже хуже, чем жизнь при очередном Сталине, Гитлере или Пол Поте? А ведь все государства стремятся именно к централизации и усилению своей власти, и мы этот процесс можем наблюдать даже сейчас. Ещё 10-20 лет назад что в западном мире, что на нашем постсоветском пространстве были более свободные порядки, а сейчас можно очень легко получить наказание (вплоть до тюремного заключения) даже за активное отстаивание позиций, или просто высказывания, не совпадающие с государственной повесткой. Так и до уровня авторитарных коммунистических/фашистских режимов прошлого века недалеко идти.
Государства всегда двигались и продолжают двигаться сейчас к своему худшему сценарию. Только это уже говорит, что нам стоит попытаться достичь свободного общества как альтернативы, способной дать лучший сценарий. И тем более это актуально в случае постсоветского пространства. Возможно, людям западного мира есть что терять в экономическом плане, у них накоплено определённое богатство, риск лишиться которого скорее всего не будет оправдывать в их глазах подобное стремление. У нас же нет даже этого. Для нас свободное общество как укол с экспериментальным лекарством безнадёжному больному – либо так, либо не останется ничего, кроме как смириться со стремительно ухудшающимся положением дел.
По привычке продолжаю смотреть свежие ролики от своей бывшей команды, но вот рекламировать их у себя уже как-то забываю, непорядочек, исправляюсь.
В ролике, который на сей раз посвящён пропаганде, как обычно, есть обширная историческая вводная, и, как обычно, она несколько повисает в воздухе, потому что из неё не выводится каких-то мыслей, на которые бы опиралась основная часть ролика. Далее даётся не менее обширный разбор того, как она работает и какие методы применяет, а в заключение говорится, что пропаганда ничуть не плоха сама по себе, ведь её можно применять и в благих целях. Например, пропагандировать вакцинацию от модной болезни и прочие благотворные методы государственной заботы о населении – что же ещё могут либертарианцы привести в качестве положительного примера? Не Светова же с его пропагандой люстраций!
