Рубрика: Ответы

Ответы на ваши вопросы

Допустим, девушка хочет пойти учиться в военный вуз, но туда берут преимущественно парней. Как быть?

Обеспечить квоту для девочек? Сразу говорю, что вот эта фигня: мол, “мы устроим правильную систему, где набор будет непредвзят”, не работает, потому что в данный момент “этот набор тоже непредвзят”, и всё равно берут преимущественно парней, и девушке сложно туда поступить.

либерал

На дворе анархия, капитализм, жара, лето. Девушка подаёт заявление о поступлении в учебное заведение, где учат эффективным способам убийства людей и уничтожения материальных ценностей в составе организованных групп и с использованием разнообразной специализированной техники. В сущности, это такое же ординарное событие, как если бы девушка подавала заявление о поступлении в учебное заведение, где ей бы рассказывали историю того, как люди эффективно убивали людей в составе вооружённых групп и так далее – то есть на исторический факультет.

Какими интересами руководствуется заведение, принимая её заявление? Оно рассчитывает получать прибыль. Какие у него есть способы получения прибыли от обучения студентов в отсутствие госфинансирования (в силу отсутствия государства)? Основных способов два. Во-первых, торговать знаниями, то есть обучать за деньги всех, кто готов заплатить. Во-вторых, торговать престижем, то есть устраивать жёсткий отбор, давать максимально эффективные знания и навыки, и рассчитывать, что выпускники максимально преуспеют в жизни, а затем из благодарности пополнят эндаумент-фонд любимого университета. Само обучение при этом может быть даже бесплатным, потому что фактически университет здесь выступает в качестве венчурного фонда.

Если рассматриваемый военный вуз зарабатывает продажей знаний, у девушки нет проблем. Она платит – она получает купленное. А вот если вуз считает себя престижным, то у девушки есть шанс столкнуться с непропорционально серьёзными трудностями уже при поступлении.

Начнём с того, что исторически армия это мужское братство, и попадание туда женщин само по себе часто наносило удар по престижу армии (об этом интересно рассказывает историк Мартин ван Кревельд в своей книге Трансформация войны, всячески рекомендую). Мы не знаем, насколько патриархальные снобы будут составлять костяк организованных вооружённых формирований в условиях анкапа, и насколько для них будет принципиально, чтобы женщины не только не попадали в армию, но даже и не учились военной науке. Нахожу это маловероятным, просто в силу того, что тренды поменялись, в моде инклюзивность, да и работа в армии всё меньше напоминает брутальное месилово, и всё больше – работу в сервисе доставки или иных логистических бизнесах.

Во-вторых, армия всё ещё предъявляет к солдатам значительные требования по физподготовке, в том числе связанные с поднятием тяжестей и прочим дисциплинам, в которых женщины сравнительно слабы просто в силу конституции. Теоретически это не должно становиться препятствием при приёме в университет, поскольку должно в худшем случае лишь сузить диапазон доступных специализаций. Однако если физподготовка оказывается в университете одним из критериев поступления, то у нашей гипотетической абитуриентки очевидные, хотя и преодолимые трудности.

Так что ваши опасения вполне оправданы, девушкам при анкапе вряд ли будет намного легче становиться специалистками в военной сфере. Другое дело, что сама эта сфера не выглядит особенно перспективной, так что не больно-то и хотелось.

Как при анкапе обстоят дела с радиоволнами?

При государстве сигналы радиостанций или телефонных вышек практически никто никогда не глушит, ведь злоумышленника моментально найдут (это очень простая задача), а затем насильственно принудят платить штрафы, компенсации и т. д. (сложно отрицать, что это справедливо).

При анкапе же этот злоумышленник такими деяниями, по сути, не нарушит NAP, не покусится на чужую собственность и т. д., а значит, по логике, не понесёт наказания. Но ведь это же несправедливо.

Анонимный вопрос (сопровождается донатом в размере 0.00047976 BTC)

Так уж вышло, что я уже очень подробно отвечала на очень близкий вопрос о том, как при анкапе устанавливаются права собственности на радиочастотные диапазоны, так что для начала ознакомьтесь с ответом, и продолжим рассуждения.

Разобрав принцип использования полос радиочастот, я констатировала, что в экономическом смысле это редкий ресурс, а потому он может быть обращён в собственность. Более того, как вы и сами отмечаете, нарушение права собственности (несанкционированное использование зарезервированной полосы) довольно легко фиксируется. В условиях анкапа, то есть развитого рыночного децентрализованного правового порядка, такие споры легко переносятся в суд. Основание для обращения в суд очевидно: коллизии связи влекут вполне измеримые убытки, все логи ведутся, так что ущерб можно рассчитать с очень большой точностью.

В условиях доминирования государства сплошь и рядом случается, когда, например, силовики глушат связь в таком-то районе, и обычно это государства достаточно авторитарного толка, чтобы даже не почесаться на предмет возмещения ущерба. Тем не менее, даже в государстве случаются прецеденты судебной защиты права на использование радиоволн. Так, год назад по решению суда в Судане истцу вернули доступ к мобильному интернету, от которого перед тем военная хунта отключила всю страну. Таким образом, если даже в условиях слабой защиты прав собственности иногда получается их восстанавливать, то при анкапе, где таким вещам уделяется куда больше внимания, подобные проблемы будут крайне редки.

Адвокат Абдельазим Хассан гарантирует: право на использование радиоволн чтут даже в Африке, не то что при анкапе

Как анкап победит демографическую яму?

Артем

Анкап это свободный нерегулируемый рыночек. То есть любые решения в рамках анкапа обеспечиваются добровольно и ко взаимной выгоде. Теперь посмотрим, кому какое дело есть при анкапе до демографии.

Во-первых, есть производители товаров и услуг. Они заинтересованы в увеличении спроса, и, в частности, в увеличении спроса на товары для детей. Дети это очень ёмкий рынок, потому что им нужно особое питание, они быстро вырастают из одежды, быстро меняют предпочтения в игрушках, для их безопасного выгуливания требуется специальным образом обустроенное пространство, их требуется учить, лечить и так далее. Так что я буду получать разные заманчивые предложения, от “Сегодня у нас в магазине дегустация детского питания, обязательно попробуйте и убедитесь, что ваш ребёнок остался бы доволен” до “Собираетесь в тур? Специальные групповые скидки для семей с детьми!” Мне будут показывать фильмы и ролики в интернете, расхваливающие радости материнства. В общем, я буду постоянно ощущать, что с ребёнком я окажусь желанным членом общества.

Во-вторых, есть я сама. Если я знаю, что мои отношения с ребёнком касаются только нас с ним, то у меня не будет опасений, что меня лишат родительских прав из-за какой-нибудь ерунды, которая ни меня, ни ребёнка, не волнует. Если я знаю, что мне будут рады продать любой технически возможный товар или услугу, от внешнего вынашивания до заботливого ухода за ребёнком, пока мне приспичит от него отдохнуть – то у меня не будет опасений, что я окажусь одна перед лицом множества случайностей, потому что со всеми неприятными хлопотами мне помогут справиться специалисты. Так что, в сущности, от заведения ребёнка меня будут отделять только деньги и желание.

Но при этом, если я буду слишком ленива, чтобы зарабатывать хорошие деньги, и слишком беззаботна, чтобы что-то откладывать и чтобы предохраняться во время секса, и слишком брезглива, чтобы заботиться о младенце – то я, по крайней мере, буду знать, что родительские права на новорожденного можно выгодно продать тем, у кого почему-то проблемы с заведением своего собственного ребёнка. Так что мне будет совершенно не обязательно делать аборт, особенно если процесс вынашивания будет проходить достаточно легко и не слишком меня напрягать.

Отсюда можно заключить, что при анкапе рождаемость будет повыше, чем в несчастных странах с мощной ювенальной юстицией и кучей регуляций, связанных с детьми. Но поменьше, чем в традиционалистских клоаках, где женщина это имущество, и если её предназначение рожать, то иди, исполняй предназначение и не жалуйся. Короче, детей будет столько, сколько надо тем, кто решил вырастить себе ребёнка, а окажется при этом воспроизводство расширенным, или численность человечества в какие-то периоды будет снижаться – понятия не имею, не моё дело.

А вот, кстати, ещё одна категория потребителей, готовая растить детей

Добрый день, Анкап-сан! Вы слышали о попугае, интеллект которого был на уровне 4-х летнего ребёнка? Интересно было бы узнать о позиции либертарианства в отношении прав разумных нелюдей, особенно прав собственности.

Анальный фокусник

Современному человеку вообще, по большому счёту, неважно, кто его контрагент, до тех пор, пока тот совершает валидные действия. Какая мне разница, покупать биткоины у человека или у бота? Я просто создаю объявление о покупке, а откликнется на него негр, гей, росгвардеец, попугай или сетевой разум, меня не колышет, лишь бы отправил мне битки по получении рублей.

То же относится и к ситуациям, когда контрагенты сталкиваются лицом к лицу. Если один из них заявляет о своих правах, то второй анализирует заявку и либо признаёт её, либо нет. Какая разница, кто просит меня уступить дорогу – автомобиль (беспилотный или нет), человек или собака? Если я считаю, что это уместная просьба, то уступлю.

То же относится и к правам собственности. Если попугай реагирует на вторжение в его клетку истошным “Trespassers will be shot!”, то я либо решаю, что он понимает, что хочет сказать, либо остаюсь в убеждении, что просто какой-то анкап обучил его разным весёлым фразам. Когда дальнейшее взаимодействие с попугаем приводит меня к убеждению в том, что его воля, высказанная человеческим языком, действительно соответствует его желаниям, я буду эти желания учитывать. Точно так же мне пришлось бы находить взаимопонимание с каким-нибудь котом, который на человеческих языках изъясняться не намерен, но свои потребности имеет и способен обозначить.

В общем-то, попугай мог бы и за кормом летать в ближайший магазин самостоятельно, и у него не возникнет с этим сложностей больше, чем у четырёхлетнего ребёнка. Он точно так же не может открыть дверь, но может попросить взрослых это сделать. И он точно так же может протянуть продавцу мятую купюру и попросить насыпать кулёк семечек. Для продавца и ребёнок, и попугай будут легитимными владельцами купюры, которая даёт им право на получение товара.

То же и с эмансипацией. Ребёнок может объявить о своём желании жить самостоятельно, после чего последует беседа о том, хорошо ли он представляет себе последствия, и готов ли к ним. Так и попугай может потребовать не удерживать его, и если сумеет убедить человека, что справится с самостоятельной жизнью, то дальше он в своём праве лететь. Как мы относимся ко взрослому, который удерживает ребёнка у себя против его воли? Начиная с момента, когда ребёнок в состоянии разъяснить эту свою волю посторонним – плохо мы к такому относимся. Так и попугай, который примется жаловаться на ограничение своей свободы первому же постороннему человеку, попавшему в радиус слышимости, не добавит симпатий общества своему владельцу.

Конечно, не всё так радужно. До тех пор, пока человек не привык регулярно контактировать с разумными нелюдями, каждому такому нелюдю придётся заново разъяснять каждому встречному человеку свои права, и так до тех пор, пока все в округе не будут знать, что в этом парке живёт разумный попугай, и вход на полянку вот под этим деревом – только с его приглашения.

Ну а какие права разумных нелюдей встретят трудности с признанием? Прежде всего те, которые несут для человека опасность или серьёзные неудобства. Так, люди уважают право муравьёв на муравейник в городском парке, и даже готовы предпринимать усилия по его защите – но не признают права муравьёв жить в межстенных нишах и тырить сахар со стола, каковое непризнание легко может повлечь муравьиный геноцид со стороны людей.

Единственный и его собственность

Ещё раз про интеллектуальное право

Допустим, я писатель. Живу в Анкапистане. Написал книгу. Разместил её на своём сайте, бесплатно для читателей. Сверху повесил баннер, который крутится с каждым просмотром и приносит мне копеечку. Снизу поставил кнопочку для доната.

Злобный пират скопировал мою книгу на свой сайт. Выкинул пару глав, которые ему не понравились. Сверху повесил свой баннер. Внизу поставил свою кнопочку для доната.

Если я возьму ружьишко и пойду его убивать, присяжные меня оправдают?

анонимный вопрос

Это дополнение к вопросу, предложенному Королём Секса и Чайных Пакетиков, но на сей раз без подписи.

Как ни странно, я довольно часто занимаюсь как раз тем, что вы описали. Вывешивает какой-нибудь Битарх или Виталий Тизунь у себя статью. Я беру текст, исправляю в нём запятые, выкидываю не нравящиеся мне абзацы, сопровождаю это каким-нибудь своим комментарием и выкладываю у себя, не забыв под постом разместить кнопку “донаты”. Как-то так вышло, что ни один из них на меня за это с ружьишком не кидается, а иногда ещё и хвалят, мол, отредактированный текст лучше читается. Возможно, дело в том, что я при этом указываю автора и даю ссылку на исходный пост. Поэтому авторы текстов видят свою выгоду от такого моего поведения, и не возражают.

Но что если бы я пренебрегала нормами сетевого этикета, брала бы чьи угодно тексты, правила в них что угодно по своему вкусу и размещала в канале от своего имени? Одно было бы в этой ситуации очевидно: в моём отношении после этого также соблюдать нормы сетевого этикета необязательно. Возможно, оболганные авторы обрушивались бы на меня с нападками в соцсетях и занудно объясняли бы публике, что именно они авторы текста, именно у них нужно брать оригиналы, и именно им донатить, если понравилось. А я бы продолжала свой странный подход к созданию контента, сосредоточившись на том, что именно и как именно я меняю в размещаемых текстах. Например, разместила бы у себя текст Илиады, оставив от второй песни только первую половину, а всех возмущающихся посылала бы к Мандельштаму. Со временем я бы получила сообщество ценителей именно моих правок. А может, читателям бы быстро наскучило. Это рыночек.

Ну а если бы я сосредоточилась не на самоутверждении через правки, а на том, чтобы просто разместить побольше вкусных текстов, то у меня бы получилась самая обычная электронная библиотека. В этом случае для меня было бы излишним вырезать из текстов даже имя автора и подставлять своё, размещала бы, как есть, зато позаботилась бы о шустрых серверах, выдаче во всех популярных форматах читалок и тому подобных ценимых пользователями вещах. Я бы постаралась, чтобы у меня нашлось всё, что людям только интересно, и в самой удобной для прочтения форме. Развивала бы комьюнити читателей, брала бы интервью у авторов и так далее. И авторы сами бы пошли ко мне, предлагая, мол, смотри, у меня тут свежая книжка, бери, а мне бы процент с донатов. Я бы говорила: ок. Выделяла бы автору персональный раздел в своей библиотеке, ставила бы его туда модератором, пусть отвечает на вопросы читателей и вообще всячески их развлекает, а доход мы поделим в оговоренной пропорции.

Конечно, если бы я вела себя, как эталонная мудесса, общалась с авторами текстов через губу, мол, скажите спасибо, что вас, бездарей, хоть где-то публикуют, вы мне, по хорошему, ещё и приплачивать за это должны, или, скажем, вставляла в чьи-нибудь книги сцены, выставляющие автора идиотом – ну, тогда, возможно, я бы кого и довела до того, что он пошёл бы ко мне с ружьишком. Но с таким же успехом я могла бы довести кого угодно ещё по какому угодно ещё поводу, тут собственно деятельность по размещению чужих текстов уже непринципиальна. И чем гнуснее я бы себя вела, чем больше бы люди удивлялись, как меня до сих пор не пристрелили – тем с большим удовлетворением они бы восприняли этот свершившийся факт. Конечно, тем, кто потребует от убийцы возмещения за моё убийство, будет сложно найти достаточно непредвзятый суд, но не все же в мире фанаты литературы. Так что оправдают вряд ли, но и строго судить тоже, пожалуй, не станут.

Как будут работать пожарная служба, полиция и скорая помощь при анкапе?

Анком-кун (вопрос сопровождается донатом в размере 0.00030360 BTC)

Вопрос длинный, поэтому разобью его на части.

1) Будет ли единый номер службы спасения? Запоминать кучу трёхзначных номеров сложно, но сложно и придти к консенсусу, в связи с тем, что наверняка будет очень много мобильных операторов, ищущих выгоду только для себя, к тому же мало чем ограниченных в безгосударственном обществе.

Предоставление упрощённого интерфейса для облегчения доступа ко множеству сложных и разнородных услуг – это востребованная задача. С одной стороны, пользователям удобнее запомнить один наиболее удобный для них способ связи – если, конечно, посредник будет работать быстро и надёжно. С другой стороны, провайдерам услуг тоже удобно, чтобы кто-то взял на себя труд выяснить у клиента все нужные детали, и выдал задание уже в формализованном виде, без эмоций и скандалов. Они таким образом экономят на колл-центре, а потому им выгоднее оплачивать своё подключение к агрегатору.

Скорее всего, агрегаторов тоже будет несколько. Один держит, например, телефон 911. Второй предоставляет мобильное приложение, в котором делать заказ даже удобнее, чем по телефону, большая часть информации вводится с экрана, и лишь неформализуемые детали сообщаются голосом. Третий, скажем, продаёт браслет с одной-единственной тревожной кнопкой, или вовсе реагирующий автоматически на скачки пульса и давления. А какие-то механизмы заказа услуг мне и представить сейчас сложно, пусть рыночек предлагает, а люди пробуют.

2) Что делать, если владелец территории откажет спасателям в допуске? Это же его территория, и вторжение на неё без согласия будет прямым нарушением NAP.

В общем случае всё зависит от того, кто и зачем вызвал спасателей, не обеспечив им доступ к объекту спасения, и предусмотрена ли договором обязанность спасателей этот самый доступ обеспечивать себе самостоятельно.

2.1 К примеру, человек заболел опасной и тяжёлой болезнью, но его религиозные родственники-мракобесы признают только народные методы лечения, и отказываются пускать бригаду врачей в дом.

Если человек нуждается в медицинской помощи, но какие-то третьи лица удерживают его на своей территории и мешают получить помощь, то ему стоит вызывать не только врачей, но и полицию. Или просто изложить по вышеописанному единому телефону обстоятельства, а дальше агрегатор привлечёт специалистов для решения описанной задачи. Кровное родство для преступника индульгенцией не является, и то, что он находится у себя дома – тоже. Удержание человека у себя без его воли – это похищение.

2.2 Я пришёл повеселиться на вечеринку с алкоголем и наркотиками, но в самый разгар мне, худому и слабому юноше, не способному себя защитить, не посчастливилось оказаться в одной комнате с пьяным хозяином, начавшим угрожать мне ножом или пистолетом из-за какой-то мелкой ссоры. Ну или то же самое, только вместо хозяина угрожает один из пьяных гостей, а сам хозяин лежит в отключке и по определению не может дать согласие на допуск сотрудников полиции.

Здесь то же самое. Человек имеет право звать на помощь, где бы он ни находился, а издержки по обеспечению доступа к объекту помощи могут в этом случае быть компенсированы позже. Просто оплатишь протрезвевшему хозяину новую дверь взамен выломанной.

2.3 У человека что-то загорелось на территории, но он слишком надеется потушить пожар сам и отказывается пускать пожарных, несмотря на то, что у него хранятся легковоспламеняемые и/или взрывоопасные вещества, то есть если он не доверится профессионалам, то кроме его дома загорятся или взлетят на воздух и все окружающие постройки, принадлежащие другим людям.

Раз пожарные уже приехали, значит, их работа оплачена, осталось только дать им её сделать. Даже если в их задачу входит спасти соседние дома, а горящий объект – не их сфера ответственности, они будут вынуждены потушить возгорание и на нём, чтобы защитить объект, который им важен. Почему их могут не пускать?

Во-первых, если это объект повышенной опасности, то не исключено, что его и нужно тушить как-то иначе, у обычной пожарной команды может не быть нужных инструментов, а у хозяина объекта они есть. Тогда для него вполне логично вежливо попросить постороннюю команду держаться подальше и следить, чтобы не загорелись окрестности, а тем временем приедет специализированная команда. Я недостаточно технически подкована, чтобы расписать возможную конкретику, но на уровне “горящую проводку под напряжением не тушат водой” в пожаротушении разбираются все, наверняка есть и другие нюансы.

Во-вторых, хозяин горящего объекта желает, чтобы он сгорел полностью, и тем скрыл что-то важное.

В-третьих, он самоуверен, и считает, что своими силами потушит пожар с меньшими сопутствующими повреждениями объекта.

Кто принимает решение о том, вторгаться ли на территорию для тушения пожара? Конечно, пожарные. Если они решат вторгнуться без согласия владельца объекта, тот затем сможет подать на них в суд. Если он будет мешать их вторжению, и в результате пострадают окрестные дома, то их владельцы смогут подать на него в суд. Если пожарные не решатся лезть с топорами и баграми на ствол, то с них взятки гладки.


3) Как будут бороться со школьниками, пьяными и психически больными людьми, ну или просто недоброжелателями, делающими заведомо ложные вызовы, или просто бесполезно занимающими линию, говоря глупости и оскорбляя оператора, если вычислить их не всегда удаётся даже сейчас, а блокировать номера слишком жестоко, поскольку даже им может понадобиться реальная помощь спасателей. Справедливо ли будет взваливать все расходы на тех, кого удастся вычислить, или блокировать возможность дозвона из других регионов?

Вряд ли при анкапе с DDOS-атаками будут бороться как-то иначе, чем сейчас. Есть возможность найти атакующего имеющимися средствами – находят и привлекают к ответственности. Если нет, то просто увеличивают пропускную способность канала и отсеивают ложные сообщения. Разумеется, на найденных будут пытаться повесить максимально раздутые издержки, но суд это состязательная процедура, так что в каждом конкретном случае сумма возмещения будет определяться индивидуально. Если суд выкатит штраф несуразно большого размера, в который будут зашиты потери от множества атак, к которым найденный злоумышленник был непричастен, то, возможно, это вызовет недовольство узнавших об этом людей. Это чревато тем, что атаки будут только усиливаться, ведь риск попасться весьма невелик, так что компаниям, которые страдают от подобного хулиганства, чрезмерная суровость также невыгодна.

Может ли быть при анкапе добровольный каннибализм? Кейс Армина Майвеса в пример. Как при анкапе это будет регулироваться? Почему это так? Можно поподробнее?

Доктор Ганнибал Лектор (вопрос сопровождается донатом в размере 250р)

Добровольный каннибализм формально очень похож на эвтаназию, о которой у меня уже был пост. Здесь действуют ровно те же соображения: человек имеет полное право распоряжаться своим телом, пока он при этом не наносит ущерба окружающим. Таким образом, здесь также главной сложностью будет убедить всех, что поручение убить себя и съесть даётся добровольно и с полным осознанием последствий.

Разумеется, даже если юридически всё будет обставлено полностью чисто, найдутся те, кто осудят эту сделку с моральных позиций. С таким же успехом они могли бы осудить уже упомянутую эвтаназию, производство меховых шуб, лабораторию, разрабатывающую ГМО, порностудию или, скажем, кофешоп.

До тех пор, пока моралисты используют средства морального давления вроде гневных постов в соцсетях, пикетирования дома, где обитает каннибал, или места его работы – они в своём праве ненасильственно портить жизнь тому, кто, как они считают, этого заслуживает и должен отказаться от своих пагубных пристрастий. Каннибал может в ответ создать общество каннибалов, форсить каннибальские мемы, музыку, хайнлайновского “Чужака среди чужих” и прочие элементы культуры, и добиваться того, чтобы такой способ расстаться с жизнью становился почтенной традицией, не вызывающей никакого нездорового ажиотажа.

– Ты как планируешь умереть?
– В своей постели, окружённая плачущими внуками.
– Это же мещанство! Я вот хочу, чтобы три очаровательные девушки вскрыли мне вены и радостно плескались в моей крови, а я буду смотреть на них и улыбаться. А когда я умру, они приготовят из меня много изысканных блюд и устроят праздничное застолье.
– Ах, ты такой романтик!

Фотография
Армин Майвес, парень со своеобразными представлениями о романтике

Вопрос про Интеллектуальное право

Вот, например, живу я в Анкапистане, и я писатель. Заключил контракт с издательством, на (допустим) процент с каждой проданной книги. Книга издается. Но конкуренты копируют книгу и продают по значительно меньшей цене, так как не нужно отстёгивать процентик писателю. Получается, писатели в Анкапистане будут сосать бибу?

Король Секса и Чайных Пакетиков

Ну, во-первых, кто я такая, чтобы запрещать кому бы то ни было сосать что бы то ни было, если он не нацелился сосать мою собственность? А во-вторых, мне непонятно, почему все авторы вопросов про анкап уверены, что это какая-то сказка, где приходит волшебный рыночек и решает любые проблемы.

Рыночек решает не любые проблемы, а только те, на решение которых есть добровольный платёжеспособный спрос. Писатель, желающий заработать своим талантом, должен понимать, что для этого нужно, чтобы нашлись желающие добровольно вознаградить его деньгами за талант. Он может искать этих желающих лично или нанять посредников, но чем шире круг поисков, чем больше у почитателя таланта возможностей в той или иной форме заплатить писателю, ну и чем ярче талант, разумеется – тем больше прибыль.

Я предоставляю ценителям своего таланта несколько разнообразных способов вознаградить меня деньгами – от прямых переводов в битках до всяких окольных путей, вроде подписки на лайв-канал, донатов за гарантию быстрого ответа на вопрос, или вовсе косвенных, вроде реферальных ссылок на разные полезные сервисы. Могла бы зарабатывать больше, если бы не самоограничение в виде соблюдения анонимности (например, продавала бы право поужинать со мной или устраивала бы стримы) и нежелание заморачиваться со сложными бизнес-моделями (например, продавала бы мерч). Могла бы не зарабатывать вовсе, если бы отказывалась от донатов, даже когда буквально в руки суют.

Твёрдые копий текстов в виде бумажных книг – это сегодня такая разновидность мерча. Какую долю с продаж производитель мерча выделит писателю, зависит исключительно от желания производителя мерча задонатить писателю. Но даже если он не заплатит писателю ни сатошика, он всё равно поспособствует раскрутке писателя, ведь главная функция мерча именно в этом. А потом уже раскрученный писатель на одном стриме заработает больше, чем он мог бы получить с тиража книг.

P.S. Разумеется, в этом канале уже публиковался ответ на близкий вопрос, и ответ также был схожим, так что прошу прощения у ранних читателей канала за повторение – зато теперь они могут выбрать, какой из вариантов им больше понравился.

Глядите, какой стильный мерч, не то что эти ваши покетбуки! Кто решит издавать мой цитатник, делайте вот на таком уровне, моё сердечко порадуется!

В чём различие между пресловутыми световскими “стихийными” обстоятельствами и “скрытой” угрозой?

Представим ситуацию: в комнате находятся два человека и стул; только у одного из них есть оружие и оба знают об этом; вооружённый человек громко произносит: “было бы неплохо, если бы кое-кто сел на этот стул, а ещё с помощью оружия можно причинять боль и убивать” – и это вроде как и угроза, но нельзя это никак доказать, а если рискнуть и не выполнить требования, то вооружённый человек может применить оружие и выйти наконец официально из договора о неагрессии, но мёртвому человеку будет на это уже плевать. Конечно, если оба вооружены, то оба угрожают друг другу, и оба тем самым защищены, но если одна сторона в какой-то момент лишена оружия, то получается самое настоящее право сильного.

Хан Соло

Пример, конечно, несколько ходульный, но будем есть, что дают.

Человек, считающий, что ему угрожают, имеет для этого какие-то основания. Именно ему именно сейчас так кажется, и для него это важно. Если у него есть какие-то сомнения в факте угрозы, или он считает, что важно убедить в факте угрозы третьих лиц, ему стоит сделать ситуацию более явной. Например, поинтересоваться:

– Я правильно понимаю, что ты угрожаешь ранить или убить меня, если я не сяду? Или я могу свободно уйти?

Собеседник может ещё некоторое время говорить намёками, но рано или поздно ему придётся сформулировать явное требование, если он желает, чтобы второй человек сел, или же применить оружие, если он просто хочет причинить ему вред. Разумеется, это означает некоторый риск. Ради чего стоит на него идти? Главным образом для того, чтобы обрести определённость самому и, возможно, получить доказательную базу для третьих лиц, которые будут как-то оценивать сложившуюся ситуацию.

В государстве мы достаточно регулярно сталкиваемся с ситуациями, когда начальство не отдаёт явных приказов, потому что исполнитель должен понимать намёки. Если ситуация обернётся для начальства неудачно, оно всегда может заявить, что его неверно поняли, и фраза “этот тип меня раздражает” отнюдь не означала указание пристрелить его при задержании и объявить террористом. Если подчинённый плохо понимает намёки, он не задержится на своей должности.

Право сильного – такая же фикция, как и договор о неагрессии. Даже сильный предпочтёт как-то обосновывать свои претензии, подвёрстывая их под какие-то представления о справедливости. Это менее затратно, чем доказывать свою силу каждый раз, когда хочется что-то получить. То же и с договором о неагрессии. Людям нет нужды специально договариваться не нападать друг на друга, они всё равно будут делать это лишь тогда, когда у них есть причина, которую они считают веской. Но уж коли такая причина есть, никакой договор их не остановит.

Поэтому мне кажется, что использовать такие умозрительные конструкции для описания мира – попросту неудобно. Это примерно как рассуждать о человеческой деятельности в категориях греха, кармы или классовых интересов.

Гораздо полезнее использовать для описания своих действий и мотивов более адекватные конструкции. “Мне показалось, что он близок к воплощению своей неявной угрозы, и я предпочёл исполнить просьбу, хотя не больно-то хотелось. В следующий раз постараюсь не оставаться с ним наедине, будучи невооружённым.”

Как-то так.

Вот так, молодец, хороший мальчик