Интересные вещи нам показывает американская статистика о домашнем насилии в семьях полицейских. Как оказалось, до 40% полицейских офицеров в США практикуют насилие по отношению к своим близким. Уровень насилия в семьях полицейских до 4 раз превышает таковой во всём американском обществе. Стоит заметить – это результат нескольких анонимных опросов самих офицеров. Их семьи же редко жалуются на насилие и обращаются за помощью, поскольку не рассчитывают на неё от коллег своих обидчиков. И офицерам действительно редко выдвигают реальные обвинения в домашнем насилии – в то время, как в общем расследуется 92% заявлений о нём, конкретно в случае офицеров этот показатель составляет всего 42%. А значит на самом деле уровень домашнего насилия в семьях полицейских может быть куда выше 40%. Также среди представителей всех профессий в целом полицейские офицеры оказались наиболее склонны к домашнему насилию.
Конечно, это лишь американская статистика, но нет причин не предполагать, что работники силовых структур будут значительно насильственнее остального населения во всех странах. И удивляться подобному не стоит. Очевидно, что именно более насильственные люди, которые не чувствуют сильного сопротивления и отторжения к совершению насилия, у которых слабее выражена эмпатия, будут и более склонны выбирать себе профессию, где инициация насилия является служебной обязанностью.
Что же это значит для общества? Фактически, существующие ныне во всём мире системы общественного управления и правопорядка, основанные на «легитимной монополии» определённого органа (государства) в применении насилия, становятся орудием в руках насильственных людей. Маленький процент насильников получает власть над всеми остальными, нормальными людьми, в большинстве своём насилия никогда не совершающими. И очевидно, что эти насильники будут использовать силовую власть в собственных интересах, не ограничиваясь какими-то нормами и законами, или же интерпретируя и переписывая их под себя. Также они уж точно не будут отказываться от насилия в частной жизни, считая его в целом нормальным инструментом в достижении тех или иных целей, а то и вовсе прибегая к нему ради снятия стресса и агрессивности, срываясь на окружающих людей.
Стоит понимать, что всё дело в том, почему некоторые люди совершают насилие. Их конечно могут провоцировать или побуждать какие-то события и цели, но что важнее этого – они просто не чувствуют к насилию достаточного сопротивления и отторжения, в том числе у них слабее выражена эмпатия в сравнении с другими людьми. Именно этим и можно объяснить насилие в человеческом обществе, если обратиться к концепции механизма ингибирования насилия, утверждающей, что каждому нормально развивающемуся индивиду присущи врождённые сдерживатели агрессии по отношению к другим людям, наличие которых, в том числе, важно для развития той же эмпатии.
А можно ли ожидать от людей, способных легко совершать насилие ввиду нехватки таких сдерживателей, что они ограничатся его использованием лишь в качестве инструмента поддержания закона и некой справедливости? Нет конечно же, для них насилие норма, они к нему не чувствуют ничего негативного и будут прибегать всегда, когда посчитают нужным. Именно поэтому любую общественную систему, исполнение порядков которой требует насильственного подкрепления, вряд ли можно назвать справедливой и работающей во благо обычного человека – такие системы лишь дают преимущества насильникам и укрепляют их власть над нормальными людьми.
Алекс Розов (довольно высоко котируемый мной автор окололибертарианских трансутопий) у себя в ЖЖ рассмотрел продвигаемый Битархом и Волюнтаристом набор концепций, касающихся возможностей радикального уменьшения насилия в человеческом обществе.
Автор полагает, что одного лишь разового изъятия из человеческой популяции агрессивных особей будет, скорее всего, недостаточно, и для закрепления успеха необходим также культуроцид, то есть упразднение из культуры паттернов, поощряющих и героизирующих агрессивное насилие.
Автор разбирает серию статей про ингибитор насилия, отмечает, что его появление у человека вполне эволюционно обусловлено (мэйнстримная на сегодня в научном дискурсе гипотеза самоодомашнивания человека), а также пытается ответить на вопрос о том, в какой мере его было бы целесообразно усилить (бетризация – введённый Станиславом Лемом термин, обозначающий как раз процедуру резкого усиления ингибитора насилия). Ответ неутешителен: никакое одношаговое действие к желаемому результату не приведёт, общество регулируется слишком сложными механизмами. Автор полагает, что простая возможность защищаться от непосредственного насилия (которая обеспечивается тем, что в момент непосредственной опасности действие ингибитора временно ослабляется) не даёт достаточной обратной связи, приводящей общество к желаемому ненасильственному состоянию, важна также готовность мстить исподтишка.
Таким образом, отчётливо высвечивается разница подходов. Если Битарх с Волюнтаристом, исследуя некий механизм, регулирующий реакции человека, далее размышляют на основе фантастического предположения о том, чтобы этот механизм принудительно усиливать у отдельных индивидов, то Алекс Розов рассматривает естественные человеческие сообщества и то, какие механизмы могли бы привести их к желаемому результату (обществу свободных процветающих индивидов, высоко ценящих кооперацию и развитие). Его фантастические предположения в основном лежат в технической сфере (технологии войны, инфообмена и организации) или сводятся к тому, чтобы нужные люди собрались в достаточной концентрации и в достаточном количестве.
Тем не менее, все трое не сомневаются, что удаление из сообщества лиц, склонных к агрессивному насилию, даёт мощный позитивный эффект. Отмечу от себя, что всё-таки люстрация люстрации рознь, и если очищать сообщество так, что удаляемые становятся его врагами, это чревато серьёзными проблемами в будущем.
В Монтелиберо мы пока видим, что отбор в сообщество тех, кто разделяет принцип неагрессии, приводит к высокому уровню кооперации. Удаление тех, с кем в сообществе некомфортно, пока происходит через достаточно мягкое отторжение. Насколько такое сообщество окажется при случае в состоянии сопротивляться внешней агрессии, хотелось бы не проверять, но пока по общему настрою не заметно, чтобы шансы на успешное отражение агрессии были заметно выше или ниже таковых для любого другого сплочённого сообщества.
Иначе говоря, пока что мы справляемся розовскими методами. Битарховы могли бы быть востребованы для коррекции внешнего фона, однако они на сегодня технически недоступны. Розовские методы взаимодействия свободного общества с внешним миром (создание децентрализованной среды для проведения спецопераций по расширению пространства свободы) нам пока доступны в минимальной степени, на уровне лавирования между госрегуляциями.
Такие дела.
opasan pas – черногорская локализация либертарианской змейки
Очень распространённой ошибкой в изучении таких явлений, как войны и геноциды, является неверное соотношение количества тех, кто действительно совершал убийства и другие формы насилия, к количеству пострадавших от насилия жертв. Кому-то вовсе может показаться, что количество убийц приблизительно равно количеству убитых, а значит войны и геноциды с миллионами жертв доказывают способность к совершению жестокого насилия даже среднестатистическим человеком. Но считать так будет грубейшей ошибкой.
Можно вспомнить о том, что по мнению некоторых военных исследователей, например Дейва Гроссмана, 98% солдат на фронте испытывает сильное сопротивление к совершению убийства, и только у 2% такое сопротивление отсутствует. В гибели до 2 миллионов жителей Камбоджи при режиме Пол Пота виноваты всего лишь 55-70 тысяч красных кхмеров (на каждого убийцу в среднем приходилось около 30-40 убийств). А один из исследователей вопроса руандийского геноцида утверждает, что нет ничего невозможного в том, чтобы даже 25 тысяч человек за 100 дней убили сотни тысяч, если не миллион людей – для этого 1 убийце придётся в среднем совершать лишь 1 убийство раз в 2,5 дня (или в сумме по 40 убийств).
В мирной повседневной жизни, как правило, на 1 насильственного преступника приходится 2,5 насильственных преступлений. Менее 0,1% людей совершает более десятка насильственных преступлений. Но какого показателя такой «рецидивизм» может достигнуть в случае войн, геноцидов или репрессий, когда убийство становится чем-то допустимым, разрешённым, а то и требуемым?
Давайте посмотрим на некоторые известные крайние случаи. Наверняка вы хоть раз слыхали о следующих личностях: – хорватский военный преступник Петар Брзица, который за ночь лично убил до 1360 сербов (по наиболее консервативным оценкам было совершено 670 убийств); – работник НКВД Василий Михайлович Блохин, который за всю свою службу лично расстрелял от 10 до 20 тысяч человек.
В случае войн, геноцидов и репрессий один убийца действительно может лично совершить сотни и тысячи убийств. В принципе стремления к таким показателям стоит ожидать от любого человека, который способен легко совершить убийство, не испытывая к этому никакого сопротивления и отвращения. Разве у убийцы есть хоть какой-то стимул останавливаться и убивать меньше, когда ему на это выдано безграничное право? Было бы абсурдом ожидать от убийцы такого, скорее он будет убивать до последнего, если будет возможность – лично убьёт сотни и тысячи людей.
Исходя из того, что мы знаем о геноцидах, на практике скорее всего у одного среднестатистического убийцы в положении «насильственной вседозволенности» получится совершить несколько десятков убийств. Конечно же, это всё ещё говорит о том, что реальными убийцами в любой ситуации является подавляющее меньшинство людей, а значит количество жертв массовых убийств значительно превышает количество самих убийц. Войны, геноциды и репрессии никогда не работают по принципу «в один день на улицы вышло миллион людей, и убило другой миллион людей». Если где-то действительно был убит миллион людей, то значит, что на улицы с насильственными намерениями вышло лишь несколько десятков тысяч убийц.
Довольно интересную закономерность можно проследить в большом множестве геноцидов. Им предшествовало введение регуляций и запретов на гражданское вооружение. Нередко такие запреты и вовсе непосредственно предшествовали геноцидам. Очень удобно для правительственных насильников и прочих бандитов, не так ли? Лишить простой народ вооружения, а после спокойно и почти без какого-либо сопротивления истреблять его неугодную часть.
Выступать за оружейные законы и против естественного права человека на защиту своей собственной жизни – значит поддерживать исключительную вооружённость меньшинства насильников. Запреты ведь работают лишь по отношению к мирным и законопослушным гражданам, которые всё равно бы никогда в жизни не использовали оружие ради совершения нападения, а только с целью самозащиты. А у правительственных агентов и незаконопослушных бандитов оружие в любом случае останется на руках. Так неужели именно этого и желают противники свободы вооружения и самозащиты, чтобы правительства имели над людьми тоталитарную силовую власть, а бандиты – полную свободу совершать насилие не сталкиваясь с сопротивлением со стороны их жертв?
Вспоминая геноцид этноса тутси в Руанде, нам может показаться, что чуть ли не весь народ хуту, подстрекаемый сторонниками идеи истребления тутси, превратился попросту в убийц. Или же мы можем вспомнить, насколько ужасным был режим Пол Пота, когда погибло до четверти населения Камбоджи. Не это ли и другие подобные примеры массовых геноцидов показывают нам, что у человека нет никаких естественных сдерживателей к убийству других людей, и при достаточном убеждении почти что каждый сможет легко его совершить?
В оценке таких явлений как война или геноцид точно не стоит опираться на субъективные ощущения. Куда лучше будет провести подробные расчёты. Исходя из наиболее широко принятых исследований, в результате геноцида в Руанде погибло от 500 тысяч до 662 тысяч тутси, некоторые оценки доходят до 800 тысяч погибших. Но сколько же хуту принимали участие в геноциде? Одно из исследований оценивает количество убийц в 50 тысяч человек [1]. Другое исследование оценивает количество участников геноцида (тех, кто совершал попытки убийства, сами убийства, изнасилования, пытки и другие формы серьёзного насилия) от 175 тысяч до 210 тысяч человек [2]. На момент начала геноцида население Руанды составляло более 7 миллионов человек.
Что же это значит? По наибольшей оценке лишь 2,5-3% населения Руанды, или 3-3,5% населения самих хуту во время геноцида тутси совершали насилие. По наименьшей оценке убийцы составили менее 1% населения. Это учитывая тот факт, что движения, выступающие за истребление тутси, всеми возможными методами и через все информационные каналы призывали хуту к совершению убийств. И сами убийства действительно несли массовый характер.
Не стоит сомневаться в том, что такой процент людей смог устроить геноцид. Вряд ли человек, которого призывают к убийствам, который к совершению убийства не чувствует никакого отторжения, и потенциальные жертвы которого не имеют серьёзной возможности защититься, остановится лишь на одном-двух эпизодах. Скорее стоит ожидать, что он будет убивать всех, кто попадётся на его пути. Небольшие группы таких убийц могли вовсе уничтожать сразу тысячи людей, особенно будучи вооружёнными. В исследовании, которое оценивает количество убийц в руандийском геноциде в 50 тысяч человек, утверждается, что нет ничего невозможного в том, чтобы даже 25 тысяч человек за 100 дней могли истребить сотни тысяч, если не миллион людей.
Другой известный пример геноцида – истребление «красными кхмерами» от 1,5 до 2 миллионов камбоджийцев в 1975-1979 годах при режиме Пол Пота. Силы красных кхмеров к 1975 году можно оценить от 55 до 70 тысяч человек [3][4]. Население Камбоджи к началу геноцида составляло около 7,8 миллиона человек. Исходя из этих чисел, очевидно, что в гибели на то время 20-25% населения Камбоджи виноваты менее 1% населения.
Геноциды не могут нам рассказать о том, что большинство людей готовы совершить истребление не разделяющих их взгляды групп или даже целых народов. Непосредственными убийцами и иными насильниками в геноцидах является подавляющее меньшинство людей от всего населения. А значит они не могут служить неким доказательством насильственности человека, скорее наоборот – они лишь подтверждают, что в большинстве своём человек ненасильственен.
Источники:
Jones, B. D. (2001). Peacemaking in Rwanda: the dynamics of failure;
Straus, S. (2004). How many perpetrators were there in the Rwandan genocide? An estimate. Journal of Genocide Research, 6(1), March, 85–98;
Carney, T. (1989). The Unexpected Victory. In Karl D. Jackson, ed., Cambodia 1975–1978: Rendezvous With Death. Princeton University Press, pp. 13–35;
The Crime of Cambodia: Shawcross on Kissinger’s Memoirs New York Magazine, 5 November 1979.
Крайне интересные и важные результаты продемонстрировали эксперименты по применению антиагрессивных агентов к мышам и крысам. Оказалось, что некоторые из них способны снижать проявление атакующей агрессии с их стороны, при этом не влияя на защитную агрессию и другие, неагрессивные формы поведения и социальной коммуникации. Если быть конкретнее – речь идёт об агонистах, активирующих серотониновые 5-HT1A/1B рецепторы.
Эти результаты сходятся с теорией о наличии у многих видов врождённых сдерживателей агрессивного поведения, которые предотвращают причинение вреда и убийство представителей собственного вида. А в случае человека даже была разработана модель механизма ингибирования насилия (VIM), в том числе объясняющая развитие эмпатии. Исходя из данной теории насилие во внутривидовых взаимоотношениях стоит рассматривать скорее как патологическую, нежели естественную форму поведения. Тем более что даже у многих территориальных, социальных и вооружённых видов уровень летального насилия все ещё не превышает 1%, а по разным свидетельствам лишь не более 2% людей не испытывают сильного сопротивления к совершению убийства.
Также мы видим, что защитная агрессия, в отличие от атакующей, всё же является естественной формой поведения, и работа ингибитора насилия не останавливает её при наличии в среде непосредственной угрозы жизни. Это хорошо продемонстрировало введение крысам 5-HT1A агониста алнеспирона. Он оказывал крайне селективный эффект, сильное снижение агрессивности не мешало крысам всё же прибегнуть к защитному поведению в случае столкновения с агрессивным сородичем.
Различные генетические свидетельства демонстрируют, что некоторые варианты генов 5-HT1A/1B рецепторов, а также ещё трёх связанных с 5-HT системой генов – TPH2, MAO A (ещё известного как «ген воина») и SERT, приводят к повышенной агрессивности у животных и у человека. Например, в одном из исследований в сравнении со здоровыми людьми и неагрессивными алкоголиками, у импульсивных и агрессивных алкоголиков были обнаружены отличия в гене 5-HT1B. При этом данное исследование охватывало сразу две разные группы людей – финнов и индейское племя. А мутации в гене MAO A уже давно известны как причина аномальных проявлений агрессии у мужчин.
По модели механизма ингибирования насилия, прямым результатом нарушения его работы являются черты бездушия-бесстрастия (CU-traits) у детей и психопатия у взрослых. Изменения в функции 5-HT1B рецепторов в некоторых отделах мозга были обнаружены у людей с агрессивными чертами и чертами психопатии. А отличие в генотипе 5-HT1B гена было присуще детям с чертами бездушия-бесстрастия.
Стоит заметить, что десятки генов и большое множество систем оказывают влияние на агрессивность. Однако ингибитор насилия всё ещё остаётся конкретным механизмом, который выражен ограниченным количеством рецепторов и генов. Во-первых, это попросту важно в том, чтобы ингибировать агрессию наиболее эффективно. Во-вторых, другие формы фармакологического вмешательства, например применение антипсихотических препаратов (таких как галоперидол), бета-адреноблокаторов, препаратов, влияющих на работу GABA нейротрансмиттеров, агонистов и антагонистов 5-HT2 рецепторов (к первым относятся многие психоделики), оказывает лишь неселективное снижение агрессивности с подавлением защитной агрессии и других форм поведения, а также побочными эффектами.
Понимание природы ингибитора насилия и её ограниченности небольшим количеством рецепторов и генов может не только рассказать нам многое о самом насилии, но и помочь в создании решения, направленного против него как патологической формы поведения, присущей меньшинству людей. И суть такого решения проста – возврат им естественного для большинства ингибирующего контроля над агрессией с помощью применения соответствующих фармакологических, а то и даже генотерапевтических препаратов.
Libertarian Band выпустили ролик об этологическом подходе к определению понятий агрессии, насилия и самозащиты. Этология как наука, изучающая поведение животных, а также являющаяся связующим звеном между биологическими и социологическими науками в изучении поведения человека, является довольно точным инструментом для решения данной проблемы. Этологический подход может дать нам чёткие ответы касательно того, что же считать агрессией и насилием, а также где проходят границы самозащиты.
Рекомендую всем посмотреть этот ролик и поделиться с другими, чтобы в дальнейшем возникало всё меньше путаницы в разговорах об агрессии, насилии и самозащите.
Во время вторжения российских войск на территорию Украины произошёл инцидент, который мог закончиться крайне катастрофическими последствиями. Речь идёт про события на Запорожской АЭС – крупнейшей электростанции Европы. Детали этого события не так уж и важны, главное здесь то, что вокруг самой атомной станции происходили боевые действия. Возможно, вероятность катастрофы была крайне низкой, но всё же не нулевой. И случись оно так – десятки миллионов жизней оказались бы под угрозой, поскольку это было бы намного хуже всем известной ядерной катастрофы на Чернобыльской АЭС. Также сейчас появились сведения о биолабораториях, находящихся на территории Украины. ВОЗ рекомендовала Украине уничтожить опасные патогены, чтобы предотвратить их возможную утечку.
Не это ли должно показать, в чём же проблема насилия как метода решения проблем и достижения целей, и зачем нам необходимо с ним бороться? Война или любой другой насильственный конфликт может привести к катастрофе, зацепи он атомную станцию, склад с опасными химическими веществами или биолабораторию с образцами смертельных вирусов, особенно искусственного происхождения, которые содержались для строго контролируемых экспериментов и неизвестно что делать если они вдруг вырвутся наружу.
Как мы видим, не нужно даже намеренно применять ядерное, химическое, биологическое или любое другое оружие массового поражения, чтобы добиться именно этого массового поражения. В современном мире с кучей опасных технологий и средств, используемых на разных предприятиях и объектах, оно может стать лишь случайным результатом даже небольшого вооружённого столкновения, не говоря уж о таком масштабном конфликте, который сейчас происходит между Россией и Украиной. Поэтому насилие и война крайне недопустимы, необходимо бороться с любыми проявлениями насилия и сразу везде, во всём мире. Те, кто не находится на территории конфликтующих стран, скорее всего и вовсе считают, что они в полной безопасности. Но это абсолютно не так ибо в современном мире никто не в безопасности, пока возможны любые насильственные конфликты.
Сейчас мы можем чётко наблюдать, к чему приводит насилие как метод решения проблем и достижения целей. Независимо от того, кто и каких взглядов придерживается по вопросу конфликта на Донбассе, Донецкой и Луганской народных республик, отношений между Украиной и Россией, положения дел в обеих странах, кто прав, а кто нет, во всех возможных позициях как первопричиной, так и усугубляющим фактором имеющихся проблем можно назвать именно попытку достичь чего-то насильственным, в данном случае военным путём.
Впрочем, чего мы можем ожидать в мире, где правительства и государства объявляют себя «монополистами» на право «легально» применять насилие в достижении тех или иных целей. И сейчас правительство России просто воспользовалось таким «правом насилия». Как и воспользуется любое другое правительство, которое опирается на силовой инструмент, если ему это покажется достаточно выгодным.
Кто-то происходящее может оправдывать тем, что это ответ на насилие правительства Украины по отношению к жителям Донбасса, не желающим ему подчиняться. Но даже если так – можно ли в данном случае оправдать какие-то силовые меры, кроме как сугубо защитных? Можно ли оправдать вторжение в мирные города с сопутствующими человеческими жертвами? Нет и ещё раз нет! И если кто-то считает иначе, если кто-то считает гибель людей – адекватной и допустимой ценой ради достижения каких-то геополитических целей, то его мнение можно назвать лишь позицией насильника и психопата, которому плевать на человеческую жизнь. И я уже не раз говорил, что позиция, допускающая силовое принуждение, причинение вреда и убийство людей, просто не имеет права на существование.
Конечно же, реальных насильников и психопатов в обществе лишь мизерный процент, куда больше людей просто придерживаются такой позиции по своей глупости и непониманию. Именно мизерный процент людей был ответственен за насильственные нападения во всей истории человечества, тогда как подавляющему большинству людей это никогда не было нужно – у них свои семьи, заботы и цели, да и вообще они просто инстинктивно испытывают отвращение к насилию и совершить убийство своими руками никогда бы не смогли.
Понимая всё это, мы в первую очередь должны бороться против насилия как подхода к достижению любых целей, против наличия в обществе каких-либо силовых структур, которые могут иметь преимущество в своём потенциале насилия относительно простых людей, а главное – против насильников, которым даже совершить убийство ничего не стоит, и с такой позицией они вполне себе продвигаются либо в силовые структуры, либо в правительственные органы. Ведь пока у кого-то есть возможность свободно совершать насилие, то он сделает это в стремлении к своим целям при первом же удобном случае. А если кто-то придерживается насильственных взглядов и обладает властью над какими-то силовыми структурами, укомплектованными насильственными людьми, то даже война перестаёт быть чем-то удивительным и неожиданным.
Боритесь против насилия и войны. И оставайтесь с нами, чтобы узнать больше о том, как же мы можем разобраться с проблемой насилия и достичь свободного ненасильственного общества.
Довольно распространено утверждение, что уровень летального насилия (гибели людей от рук других людей) в доисторические времена был крайне высоким и в норме мог достигать даже 50%. Это значит, что половина «дикарей» становились жертвами убийств, а не умирали естественной смертью или ввиду других причин. Таким утверждением, в том числе, пытаются опровергнуть аргумент о наличии естественных сдерживателей агрессии у человека, называя неприязнь к насилию и ненасильственные взаимоотношения сугубо социокультурным изобретением, не имеющим ничего общего с тем, кем человек является от природы.
Действительно, археологические свидетельства демонстрируют случаи крайне высокого уровня летального насилия. Мало того, даже в некоторых примитивных обществах современности всё ещё значительная часть людей погибает от убийств. Но сам аргумент об убийстве как естественном и распространённом явлении для человека крайне преувеличен и основан на отдельных ограниченных примерах, а не на общей статистике. Так, исследование, рассматривающее 600 человеческих популяций, показывает, что за всю историю человека разумного уровень летального насилия составил лишь 2%, и это включая случаи войн и геноцидов [1]. В некоторых исследованиях также говорится, что теории об универсальности войны в человеческой истории не хватает эмпирической поддержки, а данные о высоком уровне доисторического насилия (например те, которые были продемонстрированы в труде «Война до цивилизации: миф о мирном дикаре») могут быть необоснованно завышены [2][3].
Опираясь на выборку, предоставляемую исследованием 600 человеческих популяций, а также данные некоторых других исследований, давайте подробнее проанализируем уровень летального насилия в разные эпохи и в разных человеческих обществах, чтобы убедиться в его довольно низкой распространённости во всей истории человечества.
Старый мир
В период палеолита в Старом мире уровень летального насилия составлял 3,97%. В археологических раскопках, относящихся к этому периоду, как правило, было найдено немного человеческих останков, в лучшем случае лишь по несколько десятков их. Однако внимание привлекают раскопки натуфийской культуры из периода эпипалеолита на территории современного Израиля. Из 400 человеческих останков, датируемых периодом 11-15 тысяч лет назад, лишь 5 указывали на насильственный характер смерти.
Этот пример взят из исследования доисторических войн в Европе и на Ближнем Востоке [4]. Утверждение о войнах как причине гибели 15% доисторических людей в нём называется абсурдным. Также в нём говорится, что у человека нет никаких эволюционных предрасположенностей к нападению на людей из других социальных групп, и раскопки, относящиеся к европейскому палеолиту, не показывают свидетельств войн, лишь крайне редкие случаи каннибализма. Конечно, это же исследование говорит о возможности человека легко вступать в насильственные конфликты, исходя из факта всё же возникших позже войн. Но как мы увидим дальше, участие в насильственных конфликтах так и не стало чем-то присущим большинству людей.
Неолит, мезолит и бронзовый век тоже не характеризовались высоким уровнем летального насилия (3,59%, 3,39% и 2,33% соответственно). Однако более детального изучения требуют случаи железного века и средневековья, где уровень летального насилия, как утверждается в исследовании человеческих популяций, составил 5,82% и 12,08% соответственно.
Из рассматриваемой выборки популяций железного века случаи крайне высокого уровня летального насилия относятся к Британии во времена правления Римской империи. Так, одна из археологических раскопок в Лондоне хоть и продемонстрировала большое количество погибших от насилия мужчин, однако объяснено это было «охотой за головами» со стороны Римской армии и/или поражениями в гладиаторских боях [5]. А наиболее «насильственные» кельтские раскопки (впрочем, лишь с останками максимум нескольких десятков человек) относятся к крепости Мэйден-Касл.
С другой стороны, все остальные крупные раскопки и на территории Британии, и в других местах, таких как Испания, Италия, Ближний Восток, Северная Африка, показывают крайне низкий уровень летального насилия. Многие такие свидетельства, относящиеся к территории современной Сирии, не продемонстрировали случаев убийств. Предоставляющее их исследование 25 археологических месопотамских раскопок показывает, что лишь 28 из 1278 (т. е. 2,2%) рассматриваемых останков имеют следы относящихся к насилию залеченных черепных травм. Исходя из свидетельств о кровавых военных конфликтах и некотором уровне насилия в повседневной жизни на данной территории, исследователи ожидали обнаружить куда большее количество травм подобного характера [6].
Такая разница между «насильственными» и «ненасильственными» раскопками железного века может говорить о том, что именно появление организованных армий и стало причиной повышения общего уровня летального насилия в данном периоде. Но это ничего не говорит о насильственности человека в целом, поскольку нападающие и убивающие других людей профессиональные солдаты являются подавляющим меньшинством в обществе. И если мы исключим из выборки лишь лондонские раскопки, относящиеся к действиям солдат и гладиаторов Римской империи, то получим всего 2,9% уровень летального насилия.
Похожий результат покажут и свидетельства средневековья, поскольку в случае рассматриваемой нами выборки археологических раскопок статистику летального насилия сильно увеличивают буквально две битвы: сражение при Висби и сражение при Алжубарроте. Исключив только их из выборки мы получим уровень летального насилия всего в 3,3% (и это ещё не исключая другие сражения, оставившие за собой меньшее количество останков).
Крайне интересными свидетельствами являются более современные записи о смерти и её причинах жителей Лондона в период с 1629 по 1659 годы, а также в 1665 году. В первом случае из 263 440 записей лишь 470 относились к насильственной смерти (т. е. 0,18% от всех смертей), а во втором из 97 306 записей лишь 30 (т. е. 0,03%) [7][8]. В среднем это хоть и даёт в десятки раз выше уровень убийств, чем современный мировой уровень (и в сотню раз выше уровня убийств в современной Британии), однако мы чётко видим, что убийцы в те времена (как и в любые другие времена) составляли лишь подавляющее меньшинство населения.
Новый мир
Уровень летального насилия в Новом мире составил 3,19% в архаический период, 3,52% в формативный период, 5,28% в классический период и 9,94% в пост-классический период.
Архаический и формативный периоды не демонстрируют высокого уровня летального насилия. Немного выше его уровень наблюдается в классический период, однако я бы хотел выделить самые крупные раскопки из Центральной Калифорнии. Среди 2182 останков лишь 11 (т. е. 0,5%) имели следы насильственной гибели. Аналогичные раскопки из Центральной Калифорнии, но уже относящиеся к пост-классическому периоду, также показали крайне низкий уровень летального насилия (менее 0,3%).
Уровень летального насилия в Мексиканской Калифорнии, исходя из свидетельств направленных туда колониальных миссий, составил 10%, что намного выше показателей Центральной Калифорнии. Однако стоит отметить, что почти половина случаев относится к действиям военного характера [9]. Да и общее количество зарегистрированных смертей было в десятки раз меньше выборки, предоставляемой центрально-калифорнийскими археологическими раскопками.
Из крайне насильственных примеров стоит выделить Кроу-Крикскую резню, в которой от рук достоверно неизвестных нападающих было за один раз уничтожено целое индейское поселение. Снова можно увидеть, что статистика летального насилия увеличивается за счёт именно насильственных нападений военного характера со стороны отдельных групп людей.
Вопрос насильственности некоторых современных племён
Утверждения о крайне высокой насильственности доисторического человека очень часто опираются на аналогию с высокой насильственностью некоторых современных племён собирателей и охотников, а особенно Хиви и Аче из Южной Америки с 55% и 30% летального насилия соответственно. Однако подобный аргумент будет в корне неверным, поскольку если сравнивать эти племена с другими похожими племенами, то последние оказываются далеко не настолько насильственными [10]. Также бывают случаи и вовсе ненасильственных племён, известный пример чему – народ палияр из Южной Индии. В целом ориентироваться в том, насколько насильственность присуща человеку, нельзя по отдельным случаям крайне насильственных изолированных племён. Также нельзя легкомысленно делать из этого выводы об уровне летального насилия в племенах прошлого – ошибка, которую допускают некоторые исследователи [2].
Выводы
Из рассмотренной нами статистики 600 человеческих популяций и некоторых других свидетельств, мы можем сделать вывод, что в истории человека летальное насилие не было чрезмерно распространённым явлением. Также, как уже говорилось в самом начале, теории об универсальности войны в человеческой истории не хватает эмпирической поддержки, а данные о высоком уровне доисторического насилия могут быть необоснованно завышены. В целом случаи популяций с крайне высоким уровнем летального насилия можно легко отнести к статистическим выбросам.
И самое главное – массовые убийства чаще всего связаны с насильственными нападениями организованных армий. Поэтому основная часть от всего летального насилия является лишь следствием действий небольшого процента людей, инициирующих нападения военного характера. На фоне крайне ненасильственной повседневной жизни во всей истории человечества, это лишь доказывает, что многие люди, вступающие в сражения и становящиеся жертвами военных нападений, погибали от летального насилия, а не многие люди в целом. Ведь разве являлось участие в сражениях нормой для большинства людей? За исключением отдельных случаев – нет.
Источники
1. Gómez, J. M., Verdú, M., González-Megías, A., & Méndez, M. (2016). The phylogenetic roots of human lethal violence. Nature, 538(7624), 233–237. doi:10.1038/nature19758;
2. Haas, J. & Piscitelli, M. (2013). The Prehistory of Warfare: Misled by Ethnography. Pp. 168-190 In: DP Fry ed. War peace and human nature: the convergence of evolutionary and cultural views. Oxford Univ. Press.;
3. Ferguson, R. B. (1997). War before Civilization: The Myth of the Peaceful Savage. American Anthropologist, 99(2), 424-425;
4. Ferguson, R. B. (2013). The prehistory of war and peace in Europe and the Near East. Pp. 191-240 In: DP Fry ed. War peace and human nature: the convergence of evolutionary and cultural views. Oxford Univ. Press.;
5. Redfern, R. & Bonney, H. (2014). Headhunting and amphitheatre combat in Roman London England: new evidence from the Walbrook Valley. Journal of Archaeology Science 43: 214-226;
6. Sołtysiak, A. (2015). Antemortem Cranial Trauma in Ancient Mesopotamia. International Journal of Osteoarchaeology, 27(1), 119–128. doi:10.1002/oa.2478;
8. Champion, J. (1993). Epidemics and the Built Environment in 1665. Champion. Centre for Metropolitan Hist. Working Papers Ser 1 35-52;
9. Hackel, S. W. (2012). From Ahogado to Zorrillo: external causes of mortality in the California missions. The History of the Family 17: 77-104;
10. Gurven, M., & Kaplan, H. (2007). Longevity Among Hunter- Gatherers: A Cross-Cultural Examination. Population and Development Review, 33(2), 321–365. doi:10.1111/j.1728-4457.2007.00171.x.
