Если покупка не владение – значит копирование не воровство

Когда кто-то говорит о пиратстве, обычно всплывают картинки из пиратских фильмов – деревянная нога, бутылка рома и попугай. Но в цифровом мире всё немного иначе. Там пират – это не чувак, отнимающий «богатства» у бедных авторов. Это скорее парень или девушка, которые держат двери огромной цифровой библиотеки открытыми для всех.

Представьте себе Nintendo. Легендарная компания выпустила более 1500 игр за последние 40 лет. Многие из них сейчас валяются где-то в пыльных коробках на чердаках или давно сгнили на свалках, потому что корпорации невыгодно поддерживать старый контент. Но кто же сохранил эти игры для истории? Правильно, те самые «пираты». В цифровой век они – своего рода добровольцы, которые бережно охраняют культурное наследие. Пиратство сегодня – это гарантия, что завтра мы не потеряем бесценную культуру.

Но разве это не воровство? Вот здесь и наступает интересный момент. Воровство – это когда ты у кого-то что-то отнял, и у того человека этого больше нет. Скачивая фильм, песню или книгу, ты не отнимаешь её у автора. Файл остаётся там же, где и был, в исходном виде. Никакой реальной потери – кроме, возможно, иллюзий правообладателя о своих гипотетических доходах.

Хорошо, но разве авторы не должны получать деньги за свой труд? Конечно же должны. Но за первый экземпляр продукта, который добровольно приобрели покупатели, деньги были ведь уплачены. А всё остальное – это уже искусственная монополия, навязанная государством (т. е. привилегия от стационарного бандита, чем вообще-то раньше открыто назывались патенты).

Важно ещё понимать, что современная система авторского права (давайте назовём её копиразмом для удобства) не даёт нам полноценно владеть даже тем, за что мы уже заплатили. Ты купил игру? Отлично, но она привязана к десятку DRM-защит, которые проверяют тебя, как пограничник в аэропорту. Купил подписку на Netflix? Ты не владелец фильмов, а всего лишь временный арендатор. Закончилась подписка – прощай, любимые сериалы. Копиразм – это культ контроля, где пользователь всегда под подозрением. Мы стали не владельцами, а арендаторами своей же культуры. Согласись, это как-то совсем не по-рыночному.

Потерянные продажи – это миф. Компании очень любят подсчитывать виртуальные убытки: мол, вот вы скачали 10 000 копий нашего альбома, значит мы потеряли 10 000 продаж! Нет, ребятушки, вы потеряли максимум шанс продать его нескольким десяткам человек. Остальные 9950, скорее всего, вообще никогда бы не купили ваш товар, если бы не смогли скачать его бесплатно. А знаете, что забавно? Самые активные пираты тратят на музыку и фильмы больше, чем среднестатистические потребители! Потому что пиратство – это скорее пробник, а не грабёж.

Пиратство также помогает в тех случаях, когда правообладатель сам не хочет или не может помочь. Помните, как HBO безжалостно удалял с серверов любимые сериалы, когда закрывал HBO Max? Их спасли именно пираты. Когда какая-нибудь книга запрещена цензурой, единственная надежда прочитать её – снова пиратские сайты. Они буквально поддерживают свободу информации.

Бесплатно не равно аморально! Либертарианская этика проста: насилие – это плохо. И когда ты делаешь копию цифрового файла, ты ни у кого ничего не отнимаешь. А вот государственные рейды на серверы, миллионные штрафы студентам и уголовные дела против «пиратов» – это самое настоящее насилие. Если автор талантлив, благодарные слушатели, читатели и зрители добровольно поддержат его. Это справедливо и свободно, а главное – ненасильственно.

Что мы можем делать? Выступать за отмену копиразма. Не бояться говорить вслух: копирование – это сотрудничество и распространение знаний, а не воровство. Мы не обязаны чувствовать себя виноватыми за то, что просто хотим свободно распоряжаться своими файлами и культурой, которая уже давно стала частью общего наследия. И последнее: держите торрент-клиент под рукой. Потому что пока корпорации играют в монополию, пираты – единственные, кто действительно следит за сохранностью культуры!

Волюнтарист, Битарх

Возможен ли анархо-капитализм, основанный не на либертарианских принципах?

Понятие анкапа появилось в рамках либертарианской философии. Однако, кроме либертарианства, есть и другие философии свободы, например, объективизм или классический либерализм. Складывается впечатление, что у любой интеллектуальной традиции, направленной на достижение свободы, есть свой вариант, близкий к анкапу.

Вопрос от Дмитрия

Я как раз сейчас перевожу интересную статью, где прослеживаются анархистские корни анкапа (смешно, но многие считают анкапов ненастоящими анархистами) от Прудона, который, собственно, первым заявил о себе как об анархизме. Но до окончания работы ещё несколько дней, а пока лучше порассуждаю о том, насколько принципиально анархо-капиталистическому обществу иметь у себя в основании именно либертарианские принципы – самопринадлежность там всякую и прочий НАП.

Заменим самопринадлежность на “все мы орудия Господа” или “мы лишь третья тема в музыке Айнур”. Это просто перенос локуса контроля. Ну, ок, теперь он внешний. Помешает ли этот перенос в построении анкапа? Да не особенно. Господь в милости своей дал людям заповеди. Эльфы оставили людям свой мощнейший эпос, наполненный моральными посылами. Бери, пользуйся. В песнях ты вычитаешь о верности клятвам или заповедь требует от тебя не лжесвидетельствовать – так или иначе ты познаешь идею договора и обязательств по нему, а значит, база для капитализма у нас есть.

Можно ли обойтись без принципа неагрессии? Никто не имеет права на безнаказанное инициирование насилия? Нет, кто-то имеет. Помешает это построению анкапа? Ну, смотря кто именно оказался счастливым исключением из этого принципа. Например, если мы заявим, что безнаказанно инициировать насилие могут юродивые, маленькие дети и женщины с ПМС, то это никак не помешает нам построить анархо-капиталистическое общество. А если заявим, что правом на безнаказанную инициацию насилия обладает некий специальный рыцарский орден, поклявшийся хранить мир и спокойствие в Галактике – будет сложнее, хотя и тогда ситуация небезнадёжна, но мы будем критически зависеть от процедур, регулирующих попадание в этот орден и исключение из него.

В какой мере анкап может быть построен на принципах классического либерализма? Густав де Молинари описал это очень внятно. Он не знал никаких трескучих либертарианских спецтерминов вроде напа и самопринадлежности, а просто описал, как конкурентный рынок услуг безопасности даст лучшие результаты, чем монополистический.

Что там по объективизму? Эгоизм есть добродетель. Разум есть добродетель. Требовать от людей жертвовать собой ради тебя – фу. Чем это не база для анкапа? Принципы звучат столь же непривычно, как апелляция к Сильмариллиону вместо Библии в качестве источника морали, но, по сути, реализуя принципы объективизма, мы получим всё тот же анкап, только с интеллектуальной собственностью. И, да, государства при этом не будет, что бы ни писала на эту тему Айн Рэнд, потому что брать налоги принудительно – это требовать жертв от налогоплательщиков, а заставлять госчиновников работать бесплатно – это требовать жертв от них. Но, конечно, если добровольное самоуправление, координируемое волонтёрами за свой счёт или за донаты – это государство, то ок, пусть будет государство, но для нас с вами, либертарианцев, это просто анкап.

Слишком дорогая приватность: как благие намерения чиновников разрушают интернет

Знаете, в чём разница между хорошими намерениями и реальным результатом? Разумеется, в количестве сломанных судеб. Когда ЕС и США запускали постановления GDPR и CCPA для защиты персональных данных, всё звучало красиво: «Мы защитим ваши данные от злобных корпораций!» Россия со своим ФЗ-152 тоже подтянулась с идеей, мол, защитим граждан от цифровых разбойников и западных агентов. Задумка выглядела неплохо, но что получилось в итоге?

Парадокс первый: ваши данные по-прежнему гуляют по сети, как кот по крышам весной. Утечки? Каждый год побивают рекорды! Только представьте, с GDPR в Европе случилось более 160 тысяч утечек за первые полтора года. В России ситуация вообще анекдотичная: данные почти всех взрослых граждан уже слиты в сеть. И о какой защите в данном случае идёт речь?

Парадокс второй: законы вроде бы против гигантов рынка, но именно они оказались в выигрыше. У Google и Facebook после введения GDPR доля рынка рекламы только выросла. Почему? У них просто хватает денег на армию юристов и технарей, что не по карману другим. Да и комплаенс с GDPR или CCPA стал кошмаром для малого бизнеса и стартапов, многие этого попросту не потянули и закрылись.

Парадокс третий: вместо роста доверия мы получили лишь раздражение от бесконечных баннеров про cookies и запросов разрешения на каждый чих. Люди не читают – просто жмут «Согласен». Это как те условия банка, которые никто не читает, а потом удивляется: «Как это я задолжал за обслуживание счёта в 5 тысяч рублей в месяц?».

Ещё один неприятный момент – локализация данных. В России закон требует хранить данные граждан на локальных серверах, якобы для защиты информации от западных спецслужб. Результат? Вместо Google или LinkedIn россияне получили локальные аналоги с сомнительной безопасностью и низким качеством сервиса. Это похоже на то, как если бы вас заставляли покупать хлеб только в одном магазине, мотивируя тем, что это «безопаснее». Но когда выбора нет, качество обычно падает, а цена растёт.

Есть и забавные примеры: многие американские сайты просто заблокировали доступ из ЕС после GDPR, решив, что европейские пользователи «слишком дорогие» в обслуживании. Представьте, вы хотите зайти на любимый ресурс, а он говорит вам: «Извините, вы слишком дорогой клиент, до свидания!» Абсурд? Да, но такова новая реальность защиты данных.

Что же нам делать? Либертарианский подход вместо удушающего госрегулирования предлагает здравый смысл и рыночные механизмы. В первую очередь это добровольные стандарты вместо бюрократии. Пусть бизнес сам выработает эффективные правила защиты данных. А если потребителям что-то не понравится – они уйдут к конкурентам, кто уважает приватность. Ведь если компания косячит – рынок её накажет, клиенты уйдут, а прибыль упадёт. Работает эффективнее любой проверки Роскомнадзора и штрафов.

Но что поможет лучше всего – использование технологических решений вместо бумажной волокиты. Например, сквозное шифрование, при котором доступ к вашим сообщениям и файлам есть только у отправителя и получателя. Даже если данные попадут в чужие руки, взломщик просто увидит бессмысленный набор символов. А ещё один важный подход – минимизация сбора данных. Зачем собирать все данные подряд, если достаточно получить лишь минимально необходимые?! Для большинства сервисов в сети хватит лишь логина и пароля. Чем меньше данных, тем меньше рисков. А ещё – децентрализованное хранение. Вместо одной большой базы данных, которая манит хакеров, можно распределить информацию по многим независимым точкам, усложняя жизнь злоумышленникам в разы. Короче говоря, технологии позволяют защитить приватность гораздо эффективнее, чем государственные законы и бесконечные проверки.

Как видим, хорошее намерение не равно хорошему закону. Чиновники хотели как лучше, но получили, как обычно. Давайте лучше доверять людям и бизнесу, а не бюрократам и навязанным ими инструкциям!

Волюнтарист, Битарх

Ваше мнение по арабо-израильскому конфликту?

Если конкретнее, то вы согласны с мнением, что Израиль в современной истории защищался от агрессии соседей и был скорее жертвой, чем агрессором (насколько вообще можно считать государство жертвой)? Какое наиболее оптимальное и политически осуществимое решение способно остановить конфликт в регионе, и что мешает его осуществлению?

Вопрос от Zigoter

Начав писать книгу по либертарианской теории войны, я с некоторым недоумением поняла, что при всём своём методологическом индивидуализме никак не могу строить корректные описания без оперирования такими фиктивными сущностями, как коллективные субъекты. Эти умозрительные субъекты были названы мной духами.

Еврейский народ весьма древен, и умудрился выживать на протяжении тысячелетий, поскольку имел и старательно сберегал очень сильного духа богоизбранности народа. Ничто не могло поколебать верности евреев своему духу, но 19 век принёс им сильное искушение: родились духи национализма – явление, получившее название Весна народов. От связи духа богоизбранности и духа национализма родился дух сионизма. Одержимые этим духом предприняли усилия для того, чтобы создать национальное еврейское государство, которое могло бы стать домом для любого представителя богоизбранного еврейского народа.

Государство Израиль в ранний период своего существования на духовном плане представляло собой очень причудливое сочетание: старый еврейский дух богоизбранности, новый еврейский дух сионизма, новый мировой дух социализма, зрелый европейский дух индивидуальной свободы, да ещё и родившийся в ходе Холокоста дух народа-жертвы. Эти духи в чём-то поддерживали друг друга, но во многом враждовали. Получилось динамичное экспансивное государство, которое не только привычно выживало во враждебном окружении, как выживал еврейский народ во враждебном окружении в течение многих веков, но ещё и активно раздвигало свои границы, создавая внутри переваренного пространства зону весьма неплохой безопасности.

Сейчас в Израиле дух народа-жертвы полностью исчерпал свой потенциал, а позиции духа социализма несколько ослабли, в остальном же картинка осталась прежней. До тех пор, пока окружение Израиля остаётся враждебным, отказ от экспансии для него чреват уничтожением: пассивная оборона в условиях прогресса технологий не позволяет эффективно сдерживать врагов.

А почему, собственно, окружение Израиля к нему настолько враждебно? Поначалу Израилю противостояли духи национализма, а они в арабском мире довольно слабы. Поэтому Израилю было достаточно одерживать над той или иной коалицией государств убедительную военную победу, чтобы обстановка заметно успокаивалась. И лишь получивший заметную силу на излёте 20 века дух ислама сделал ситуацию по настоящему сложной, потому что этот дух имеет сильную низовую поддержку, что, собственно, и делает его настоящим духом, а не пропагандистской вывеской, как какое-нибудь православие в РФ.

Покончив с историей, перейдём к либертарианским рецептам. Прежде всего, риторика “мы наносим превентивные удары, потому что иначе нас уничтожат” уже заходит потребителям пропаганды со скрипом, даже если она правдива. Зато именно сейчас на подъёме риторика “свобода наступает”, грех не воспользоваться. Вовне Израилю нужно апеллировать не к духу своей богоизбранности, он сработает только на еврейскую диаспору, и то плохо. И не к Холокосту, который как инфоповод уже не продаётся (сейчас вместо него уже приходится использовать 7 октября). И уж тем более не к социализму, грешно гордиться своими внутренними болезнями. А вот лозунг “Мы расширяем пространство свободы” – это не только достойно, но и действенно. “Мы не потому уничтожаем террористические режимы в Газе, Сирии, Ливане и Иране, что они против Израиля, а потому что они террористические. Они направлены против всех свободных людей, хоть внутри контролируемых ими стран, хоть вовне. Ислам – это не религия рабства. Он вполне совместим с идеями свободной торговли. И те политические режимы, которые готовы к торговле, а не к войне, и в которых собственные граждане наслаждаются свободой, Израиль приветствует.”

Разумеется, не нужно путать свободу с демократией, эта ошибка дорого обошлась США, незачем её повторять. Важно не то, как занял должность политический лидер, и есть ли он вообще, а то, насколько свободны люди в рамках этого политического режима, точка. Но, разумеется, такая риторика накладывает ограничения и на внутреннюю политику Израиля, что, впрочем, только к лучшему.

Профсоюзы бывают крутыми – если они добровольные

Профсоюзы обычно ассоциируются с унылыми кабинетами, навязанными взносами и сомнительными персонажами, которые скорее ходят по коридорам власти, чем по цехам и складам. А ведь изначально идея была совсем другая! Настоящие профсоюзы – это не клуб чиновников, а объединения свободных людей, которые добровольно защищают друг друга. Без государства, без насилия, без «ты мне должен, иначе мы тебя уволим».

Думаете, это утопия? А вот и нет! История знает немало случаев, когда именно добровольные профсоюзы, без всяких госпривилегий и принуждения, добивались реальных успехов. Вот, например, Лондонская забастовка докеров 1889 года. Сто тысяч человек спокойно и мирно остановили работу, требуя повысить зарплату. Власти, конечно, не помогали: рабочие просто прошлись маршем по городу с гнилой рыбой на палках, наглядно показывая начальству, как им живётся. И, неожиданно, добились повышения зарплаты. Без насилия, без лоббирования законов, просто на основе солидарности и чувства справедливости.

Или вот американские сборщики винограда в 1960-е, которых возглавил легендарный Сезар Чавес. Вместо того, чтобы что-то жечь или крушить, ребята просто организовали бойкот винограда по всей Америке. Представьте: миллионы американцев перестали покупать виноград из солидарности с фермерами! Через несколько лет владельцы плантаций просто не выдержали и заключили с рабочими первые в истории коллективные договоры. Опять же – без госпомощи и насилия, на чистой добровольной взаимопомощи.

А чего стоит польская «Солидарность» в 1980-е? Рабочие самостоятельно развалили коммунистическую власть, просто объединившись в гигантский независимый профсоюз. Государство их арестовывало, запрещало, давило танками, а они взяли и победили – мирно, упорно и добровольно.

Почему же сейчас профсоюзы часто выглядят так уныло? Ответ простой: государство любит «помогать». А когда чиновники «помогают», обычно становится хуже всем, кроме самих чиновников. Государственная монополия на профсоюзы лишает их конкуренции и мотивации, обязательные взносы создают «пассажиров поневоле», а привилегии делают лидеров профсоюзов обычными чиновниками, далёкими от рабочих. Стационарный бандит предоставляет привилегии определённым профсоюзам, включая обязательные взносы со всех сотрудников, монопольное представительство всех работников предприятия (даже тех, кто не хочет вступать в профсоюз) и освобождение от ответственности за ущерб, причинённый во время забастовок. В результате профсоюзы становятся больше похожи на бюрократические органы, чем на независимые объединения рабочих. Парадоксально, но факт: чем больше государство пытается «защитить» рабочих, тем меньше у рабочих реальных возможностей защититься самим.

Кстати, вспомните недавнюю историю Amazon в США. Обычные складские рабочие, которым порядком надоело работать в жёстких условиях, решили создать независимый профсоюз. Компания Amazon – огромная, влиятельная, а главное не желающая организации профсоюза, тратила миллионы долларов на то, чтобы помешать его созданию. Но люди просто организовались сами и победили в голосовании. Вот так, простые сотрудники без ресурсов и связей смогли доказать, что сила добровольной солидарности работает и сегодня.

Решение тут простое и либертарианское: вернуть профсоюзам добровольность и свободу конкуренции. Если людям не нравится профсоюз – они должны иметь возможность спокойно выйти или создать другой. Если профсоюз плохо защищает своих членов – люди просто уйдут и выберут того, кто будет делать это лучше.

История показывает, что именно добровольные объединения рабочих, без навязанных государством правил, привилегий и бюрократии, добиваются самых впечатляющих успехов. Солидарность и взаимопомощь не нуждаются в государственной «крыше» – они всегда рождаются естественным путём там, где есть свобода. А добровольность и свобода ассоциаций – это не какая-то роскошь, а единственный реальный способ защитить права тех, кто работает!

Волюнтарист, Битарх

Смысл жизни как вишенка на торте нейросетевых глюков

В комментариях к прошлому посту меня попросили подробнее рассказать про спич, который толкнул уважаемый Atomic Cherry в воскресной беседе с Кириллом Гребневым на Образовательном курорте.

Кирилл затронул вопрос смысла жизни. Для меня понятие смысла по определению ретроспективно: осмысляется всегда прошлое, путём рефлексии над тем, что планировалось, что достигнуто, какими средствами, и, соответственно, был ли смысл, и в чём он был. Поэтому говорить о смысле в будущем можно только гипотетически. Мол, практика показывает, что делать вот такие-то вещи – осмысленно, поэтому и в текущей ситуации есть смысл применить такую-то тактику. Будет ли на самом деле смысл в её применении – узнаем по факту. То же со смыслом жизни. Осмысляется уже прожитый отрезок оной. Скучно, инструментально, не о чем спорить.

Ну а Вишенка долго не вмешивался в беседу, после же, мощно пыхнув трубкой, разразился получасовой лекцией, в весьма живом темпе, чтобы не перебивали. Воспроизвожу в меру того, что получилось ухватить.

Многие животные способны к развитому групповому взаимодействию. Обезьяны обладают весьма развитым интеллектом, позволяющим им использовать орудия, отвлекающие манёвры, нападать из засад, вступать в альянсы. Это же умеет и род Хомо. Однако все эти чудеса социального поведения упираются в число Данбара. На коллективы большего размера нейросетевых ресурсов мозга уже не хватает, ослабевает эмоциональная привязанность.

Кроманьонец решил эту проблему через эмоциональную привязанность к фетишам и конструирование умозрительных субъектов, в том числе коллективных (см. у меня про духов в Либертарианской теории войны). Теперь для него свои – это не только те, с кем он всю жизнь тусит и лупит чужаков по башке, но и вообще все, кто потомок того же тотемного зверя, кто верит в тех же богов и разбивает яйцо с того же конца. Именно эта способность к абстрагированию привязанностей позволила человеку собирать союзы племён, благодаря чему он вынес неандертальцев в одну калитку. Ну а дальше – государства, мировые религии, конспирологические теории и прочий нейромусор.

Дело в том, что эту способность к абстрагированию человек не может в себе произвольно отключать. Он ищет паттерны и находит их, всегда. Любая нейросеть галлюцинирует. На примере больших языковых моделей мы видим это наиболее доходчиво, но сами ничем не лучше. Наше сознание, со всеми его поисками высшего смысла – это те самые нейросетевые галлюцинации. Хочешь абстрактного мышления – лови абстрактные глюки.

Абстрактное мышление имеет прикладное значение – оно обслуживает биологическую потребность человека самоутверждаться, нагибая крупные коллективы. Если убрать способность абстрагировать, мы лишь вернём человека на уровень взаимодействия первобытных племён. А если убрать стремление самоутверждаться над другими, мы получим чистую галлюцинирующую нейросеть, лишённую прикладного применения, а потому погрязшую в бесплодных духовных поисках.

Да, потребность в самоутверждении над другими людьми можно сублимировать через творчество, самоутверждение над силами природы и тому подобные челленджи. Но без респекта и уважухи от других людей эти занятия лишаются для человека смысла.

Город Диаспар – как чрезмерный контроль превращает утопию в застой

В романе Артура Кларка «Город и звёзды» (1956) описан величественный город Диаспар – последний оплот человечества в далёком будущем. Его жители живут в роскоши и безопасности, практически вечной жизнью. Но за эту стабильность заплачено дорогой ценой. Город полностью замкнут в себе: никто не покидает его стен, ничего по-настоящему нового не происходит. Диаспар – это «высокотехнологичный монумент застою», где миллионы лет проходят без изменений, а дух авантюризма и открытий утрачен. Звучит как научная фантастика. Но не кажется ли вам, что наш современный мир движется в том же направлении? Давайте разберём, как это проявляется в разных сферах нашего общества.

В первую очередь рассмотрим аспект комфорта и технологий. В Диаспаре полностью обеспечиваются потребности жителей (еда, жильё, развлечения); доступ к высокотехнологичным развлечениям и «виртуальным мирам» практически неограничен; люди живут почти вечно благодаря регенерации из «хранилищ памяти». В развитых странах современного мира тоже высокий уровень бытового комфорта – стабильные поставки еды, услуг, медицинская помощь, жилищные условия; цифровая среда (социальные сети, виртуальная реальность, компьютерные игры) может «закрыть» человека в его собственной информационной «пузырьковой» реальности; учёные работают над технологиями продления жизни. Конечно, к высоким технологиям и комфорту необходимо стремиться, однако нельзя забывать, что отсутствие столкновений с вызовами внешней среды мешает человеку развивать выносливость и гибкость.

Важно обратить внимание на страх перемен и самоизоляцию. Жители Диаспара уверены, что за стенами города ничего нет, а если и есть, то непременно враждебно; исследования внешнего мира прекращены; на уровне общественного сознания существует табу на сам факт выхода за пределы города. В современном обществе тоже довольно распространён страх перед «чужим» (ввиду иммиграции, культурных и политических противоречий, терроризма и т. п.); в ряде случаев государства или сообщества возводят «информационные», экономические и политические барьеры, стремясь сохранить внутреннюю стабильность; иногда чрезмерное стремление к безопасной и «стерильной» среде ведёт к отказу от открытости, гибкости, диалога. Но ведь когда общество начинает воспринимать всю внешнюю среду как угрозу, оно замыкается и теряет творческий импульс к развитию.

Ещё важнее рассмотреть фактор утраты риска. В Диаспаре практически всё под контролем: от климата до человеческих жизней (бессмертие, регенерация); cоциальные и личные «риски» сведены к минимуму: любую ошибку можно «перезаписать», любую опасность исключили заранее. В современном обществе всё больше сфер автоматизируются; общество всё чаще стремится застраховаться от любых рисков – сложная правовая база, меры безопасности, цензура потенциально «травмирующих» тем, при этом теряется элемент вызова и преодоления, которые когда-то были неотъемлемой частью роста и развития. Общий момент таков: стремясь к «нулевому риску», можно упустить саму суть человеческого опыта – способность выходить за границы известного.

Опасным будет также фактор «пузыря» самодостаточности и глобальных вызовов. Диаспар замкнулся на себе, люди даже не представляют, какие ресурсы или угрозы могут быть за пределами. В современном мире многих людей не волнуют глобальные проблемы (коллапс демографии, ухудшение экологии), пока в их «локальной зоне комфорта» всё в порядке. Таким образом, живя в «пузыре» стабильности, общество становится уязвимым для внезапных кризисов, поскольку перестаёт наблюдать реальность в её полноте.

Личная свобода и ответственность – лучший рецепт от застоя. Если дать людям больше самостоятельности, многие будут действовать разумно и творчески. Да, свобода – это риск, хаос возможностей. Зато и развитие, и энергия жизни идут рука об руку с риском. Диаспар выбрал абсолютную безопасность ценой стагнации. Мы же можем выбрать свободу и движение вперёд. Мир не обязательно должен быть либо комфортным, либо живым – баланс возможен, если не забывать ценность свободы.

Волюнтарист, Битарх

Анархистская практика педагогики

В канале Огуризм появилась ссылка на лекцию про анархистскую теорию педагогики, которая показалась мне очень интересной. Там рассказывается про учение одного премудрого хорвата, который подвизался в качестве католического священника и, как положено нормальному католическому святому, регулярно посрамлял диавола, в роли которого выступали различные чиновники от образования.

Помимо банальной критики доминирующей системы образования, которую только ленивый не пинал за безумную ритуализацию процесса и пренебрежение мнением тех, кто формально должен был бы выступать заказчиком обучения, наш католик немало внимания уделял и конструктиву, а лектор кое-что из этого конструктива пересказал, дополняя своими соображениями. Во многом этот конструктив перекликается с фридмановскими рассуждениями о том, как готовить детей (бросать в них книгами и наблюдать, какие прилипают), хотя и несколько больше внимания удаляет непосредственно технологии преподавания.

Между тем, в этот уикенд мы вывозили частный детсад, которому я время от времени по мелочи помогаю, на образовательный курорт. Хозяин площадки специализируется на изобретении головоломок, ну и для фана создал вокруг себя вдохновляющую среду. Помимо денежных донатов, взял с меня и моих спутников мзду беседами о смысле жизни, либертарианстве, Фрейде с Франклом, нейросетях и эволюционной биологии, остался доволен. Дети же в перерывах между бассейном и наблюдением за павлинами исправно тыкались в наваленные повсюду головоломки и всякие прикольные поделки, так что неизбежно прокачивали себе мозги.

Давайте считать, что весь этот не слишком связный рассказ был тостом, и выпьем за то, чтобы теория не расходилась с практикой!

Как инвестиционные ограничения укрепляют власть и богатство элит

Представьте себе, что вы – талантливый, умный и, главное, не ленивый человек. Возможно, даже финансово подкованный: читаете книжки про Баффета, подписаны на парочку блогеров-инвесторов, и даже знаете, чем облигация отличается от акции. Короче, вы – красавчик, готовый брать от жизни всё.

Но тут государство ласково хлопает вас по плечу и говорит: «Эй, дружок, стоп-стоп! Ты слишком бедный, чтобы инвестировать в интересные вещи. Давай-ка лучше положи денежку в банк под 4% и не рыпайся». Знакомо? Добро пожаловать в мир ограничений для «неквалифицированных инвесторов».

Что вообще происходит? Во многих странах (США, Россия, ЕС) действует примерно одинаковая схема: власти делят инвесторов на две касты – «квалов» (у кого много денег и нужные бумажки) и «неквалов» (всех остальных). Квалы могут инвестировать куда угодно: венчурные стартапы, хедж-фонды, IPO, криптовалюты, сложные деривативы – короче, любые лакомые кусочки с потенциалом роста в сотни процентов.

А вот обычному человеку, даже если у него IQ выше, чем у многих миллионеров, дорога туда закрыта. Правда, в некоторых случаях люди нашли обходные пути через криптовалюту: благодаря ей можно инвестировать в стартапы и проекты, которые иначе были бы полностью недоступны из-за формальных ограничений. Государство защищает нас, простых смертных, от рисков. Типа, мало ли чего – вдруг мы потеряем свои деньги и станем ещё беднее?

Но вот парадокс: казино и букмекерские конторы – пожалуйста. Лотерея – всегда рады! Кредиты под 25% годовых – «дорогой, заходи, тебе рады!». А вот стартап твоего знакомого – нет уж, слишком рискованно, ты же не миллионер, чтобы инвестировать в такое! Иронично, правда?

Такие ограничения приводят к банальному финансовому апартеиду: богатые получают доступ к самым сочным инвестициям и становятся ещё богаче, а средний класс и бедные вынуждены довольствоваться крошками – депозитами и облигациями с низкой доходностью. В США, например, только 13% домохозяйств попадают под категорию аккредитованных инвесторов. И именно они получают доступ к венчурным сделкам, которые делают из 1000 долларов миллион. А среднестатистическому Джону Смиту приходится грустно наблюдать за успехом других, довольствуясь скучными ETF-ами на S&P 500.

Россия пошла ещё дальше: «неквалам» вообще нельзя инвестировать в иностранные акции. Tesla, Apple, Nvidia? Забудь! Твой удел – акции «Газпрома», депозит с доходностью ниже инфляции и пенсия от государства. Короче, сиди тихо и мечтай о повышении зарплаты на заводе. А Европа? Там регуляторы и вовсе решили, что люди «не имеют легитимной потребности» инвестировать в криптодеривативы или использовать высокое кредитное плечо. Это как сказать человеку: «Ты не имеешь легитимной потребности зарабатывать больше». Спасибо, очень заботливо!

Кому это выгодно? Представьте: если человек много зарабатывает на инвестициях, он становится финансово независимым. Он уже не боится начальника, увольнений, кризиса. У него появляются деньги, время и самое страшное для власти – возможность думать о политике. Власти совершенно не выгодно, чтобы средний класс быстро разбогател и перестал зависеть от зарплаты и государства. Ведь пока ты с утра до ночи впахиваешь на нелюбимой работе, выплачиваешь кредиты и пытаешься свести концы с концами, тебе точно не до митингов и протестов. Некогда задумываться, кто там наверху ворует бюджет – надо семью кормить и ипотеку платить! Таким образом, инвестиционные ограничения играют на руку не только сверхбогатым (которые сохраняют эксклюзивные инвестиционные возможности), но и государствам, которым легче управлять уставшим и экономически зависимым населением.

Что делать и как жить дальше? Проблема не в том, что инвестиции опасны. Проблема в том, что государство решило, что вы – ребёнок, неспособный сам принять решение о собственных деньгах. Если завтра появится новая Apple или Google, вы об этом узнаете последним, когда акции уже выйдут на биржу и вырастут в десятки раз. А до этого времени сливки снимут те самые «квалы». Пора вернуть право на риск!

Волюнтарист, Битарх

Стефан Молинью, Практическая анархия, перевод главы 23

Сегодняшняя глава Практической анархии Стефана Молинью не в пример предыдущей длинна и основательна. Ещё бы, ведь она посвящена теме, которой посвящено множество мемов – дорогам при анкапе.

Сперва автор объясняет, что лучший способ понять, с какого перепугу на свободном рынке вдруг кто-то захочет заплатить деньги за постройку и обслуживание дороги – это представить себя девелопером, пришедшим к инвесторам. Затем разбирает всякие типовые пугалки. И в заключение кидает добивающий удар из смежной сферы, тоже, однако, относящейся к общественным благам.