Рубрика: Заметки

Заметки на разные темы

Навязывание культурных традиций

Довольно значимая доля вопросов, которые люди задают насчёт анкапа, сводится к тому, можно ли будет делать то-то и то-то, допустимо ли будет такое-то или сякое-то, как анкап относится к тому-то или сему-то. Можно ли убивать педофилов и живодёров? Допустимо ли рабство и аборты? Как анкап относится к интеллектуальной собственности и глобальному потеплению?

На все эти вопросы, как вы знаете из мемов, у анкапов есть простой, ёмкий и даже полностью корректный ответ: рыночек порешает. Иначе говоря, в ответ на вопрос о предпочтениях умозрительного субъекта “анкап” указывается конкретный умозрительный субъект, “рыночек”, который и установит соответствующие нормы. Разумеется, этот ответ слишком краткий, а потому вопрошающих обычно не удовлетворяет. Давайте я немного разверну тему.

По большей части людей не беспокоит то, как ведут себя другие люди, потому что поведение одного человека укладывается в представления о должном другого человека. А когда перестаёт укладываться, то это человека беспокоит, и он начинает думать, как ему к этому относиться, и что с этим можно сделать.

Либертарианец может грубо описать свои представления о должном, как “самопринадлежность уважается, NAP не нарушается”. Этого недостаточно, и представления о должном дополняются всевозможными “тут так принято”. Например: здесь правостороннее движение; с ребёнком пропускаем вне очереди; в ресторане платит тот, кто приглашает, и так далее. Но, помимо всяких этически нейтральных обычаев, есть и те, которые относятся к разным пограничным ситуациям. Например, после какого возраста секс перестаёт быть делом опекунов и становится делом того, кто занимается сексом. Или какого сорта натуральные компенсации допустимо истребовать с должника или с причинившего ущерб. Или в каких случаях автор произведения имеет право ограничивать других людей в его использовании. Эти вещи не выводятся из базовых принципов либертарианства, как не выводится из них, скажем, правостороннее движение.

В этически спорных случаях человек склонен предлагать в качестве нормы тот вариант, который выгоднее лично ему. Если он при этом также достаточно влиятелен – может больно вломить, может принести много пользы, вызывает всеобщую любовь или просто зануда – то с предложенным им вариантом нормы могут и согласиться. Но дальше это решение запросто может стать прецедентом, и теперь уже другие смогут ссылаться именно на этот вариант нормы, как на местный обычай. После этого тому, кто захочет эту норму пересмотреть, потребуется быть гораздо сильнее, полезнее, обаятельнее или зануднее, потому что он прёт против традиции.

Таким образом, в каком-то смысле можно говорить о праве сильного: тот, кто приложил усилия для появления прецедента, может таким образом создать правовую норму. Менять эту норму каждый раз по своему усмотрению ему будет сложно: в правовой традиции это называется принципом эстоппеля – если некто ранее своими действиями демонстрировал, что придерживается такой-то нормы, то в дальнейшем он не может правомерно настаивать, чтобы к нему эта норма не применялась. В художественной форме принцип эстоппеля хорошо демонстрируется в известном рассказе Максима Шапиро “Уважение культурных традиций“.

Конечно, тот, кто обладает неоспоримым преимуществом в силе, полезности, обаянии или занудстве вообще над всеми и с хорошим запасом, или кто возглавляет сплочённую группу единомышленников, сможет продвинуть и такую правовую норму, как “вот этот конкретный хмырь имеет право действовать в любых ситуациях, как ему заблагорассудится”, создав тем самым государство. Однако до тех пор, пока он не создаст правовые нормы по передаче своей власти, это государство будет неизменно заканчиваться с его смертью, а смерть будет как правило достаточно ранней. По крайней мере, именно эту закономерность нам показывает древняя история. Но мы тут рассматриваем анкап, то есть общественное устройство, при котором вероятность успеха подобных хмырей сознательно уменьшается до минимума.

Так как же всё-таки при анкапе будут относиться к живодёрам, рабству и далее по списку? А это вам решать. Чем больше усилий вы приложите для того, чтобы именно ваше мнение возобладало, чем более нетерпимыми будете к чужому мнению – тем больше вероятность, что живодёрам будут давать именно столько плетей, сколько вы прописали первому, которого встретили. И, конечно же, тем больше вероятность, что в ходе отстаивания своего мнения вы понесёте неприемлемые для вас издержки – и утрётесь. Тем не менее, если подобные темы вас живо волнуют, рекомендую прокачивать заранее силу, полезность, обаяние.

И занудство.

Это мне добрая нейросетка сделала иллюстрацию к “Уважению культурных традиций”

Монтелиберо и Аргентина

Давно от меня не было обзоров того, что творится в Монтелиберо, но тут появился интересный повод: Антон Ехин, политолог, один из идеологов проекта и автор статей, объясняющих, почему свободное общество для русских эмигрантов следует строить именно в Черногории, выпустил новую статью, где уже объясняет, почему это следует делать в Аргентине.

Вкратце.

Плюсы Черногории, как они виделись в 2021 году: малонаселённая демократическая страна без доминирующей нации, с выходом к морю и перспективами вступления в ЕС.

Минусы Черногории, как они видятся в 2025 году: страна, прилежно исполняющая любые директивы ЕС по закручиванию гаек в отношении русских, кроме, пока что, требований по введению визового режима. Также имеет место медийная и частично полицейская кампания против Монтелиберо и лично Антона.

Перспектив у русского либертарианского сообщества в Черногории поспособствовать тому, чтобы в этой стране произошли изменения в сторону свободы – даже не ноль, а минус: чем активнее суетиться, тем жёстче будет противодействие в условиях полного силового доминирования местного государства. Антону не слишком интересны идеи агористов по построению контрэкономики, ему важно, чтобы все эти меры поддерживались официальными властями. В надежде на это чудо он сперва переехал из РФ в ДНР, потом поддержал проект Монтелиберо, а в последний год, наконец, осознал, что чудо уже происходит в Аргентине, и там для либертарианцев более благодатная почва.

В связи с этим Антон предполагает зафиксировать свои убытки в Черногории и сосредоточиться на создании либертарианского сообщества в Аргентине, по принципам, обкатанным на Монтелиберо. Реакция черногорской части сообщества на такие идеи была довольно единодушная: вот пусть сам лично едет в Аргентину и строит там, что хочет, а мы и тут неплохо обжились. Это перекликается с моим прошлогодним тезисом о том, что главный стимул переезда в Черногорию для русскоязычного либертарианца в том, что тут Монтелиберо уже есть, а в других местах столь сильные либертарианские сообщества ещё не построены.

Итак, главный минус идеи переключения на Аргентину в том, что русских либертарианцев не так уж много, в Черногории они уже имеют значимый сетевой эффект от экономических и социальных связей, и переключение на новую площадку ещё довольно долго будет приносить чистый минус: оставшиеся в Черногории будут терять из-за ослабления местного комьюнити, переехавшие в Аргентину будут нести издержки переезда и не получать плюсов от сообщества, потому что оно ещё не создано.

Для тех, кто желает участвовать в политике, исход в Аргентину однозначно предпочтительнее. Причина банальна: там пока ещё реально в относительно небольшой срок получить гражданство, вместе с политическими правами, в Черногории же гражданства у русов нет и не будет. Ресурсы Монтелиберо пытались сделать хорошую мину при плохой игре, заявляя, что не больно-то нужны политические права, будем влиять через местных, но сейчас вроде иллюзии развеялись.

Однако даже те, кто всерьёз рассчитывает примерно за три года добыть себе гражданство, должны эти три года на что-то жить, да и после получения гражданства тоже как-то держаться на ногах. Несмотря на год либертарианских реформ, Аргентина всё ещё представляет собой регуляторный ад, причём для иммигрантов положение в сравнении с домилеевскими временами скорее ухудшилось – гражданство и ВНЖ стало получить сложнее. Помимо регуляторных трудностей, придётся учитывать и то, что стоимость жизни в Аргентине стала явно выше, чем в Черногории. Всё те же знакомые по Черногории высокие импортные пошлины, которые у Милея как-то плохо получается отменять, делают своё чёрное дело.

Кому из русских либертарианцев и впрямь стоит ехать в Аргентину?

  1. Тем, кто имеет ресурсы для создания среднемасштабного легального бизнеса. В Черногории это будет бессмысленным закапыванием денег: бизнес-климат ухудшается, бизнесы русов подвергаются серьёзному регуляторному давлению, особенно неформальному, когда штрафы и предписания о приостановке работы выписываются более или менее по беспределу. В Аргентине налоги выше, проверок тоже хватает, но рынок крупнее, и с определённого масштаба это может перекрыть минусы.
  2. Тем, кто имеет основания для быстрого получения аргентинского гражданства: возможность проинвестировать крупную сумму в местную экономику, подтверждённую крупную легальную ренту, легальное трудоустройство в местную компанию. По рождению ребёнка на территории Аргентины – лотерея.

Иначе говоря, в Аргентину есть основания свалить у тех, кто в Черногории уже является очень значимым актором в местном сообществе, и отъезд каждого такого человека из Черногории будет большой потерей для Монтелиберо. Поэтому главная рекомендация для черногорской части Монтелиберо: цените наших китов, выказывайте им знаки уважения, не давайте им повода усомниться в том, что здесь они нужнее.

Что касается среднесрочной перспективы, то расслоение русского эмигрантского либертарианского сообщества на богатое легальное аргентинское и бедное нелегальное черногорское комьюнити могло бы со временем дать некоторый полезный эффект. Однако у тех, кто в принципе мог бы двинуть в Аргентину и создавать там новое сообщество, может появиться разумный вопрос: а почему именно туда? Почему не в Сальвадор, не в Просперу, не в Нью Хэмпшир, наконец? Везде есть свои минусы, но есть они и у Аргентины. Так что, как и в случае с Черногорией в 2021 году, сперва некоторая кучка людей должна рискнуть и вложиться в создание либертарианского сообщества в Аргентине, и только когда произойдёт некоторое укоренение, наличие там своего доморощенного Аргентиберо действительно станет значимым фактором, ради которого туда будет иметь смысл переезжать.

Моё знакомство с Максимом Франтишковым

Наконец-то получилось дослушать анонсированные мной ранее долгие и душные дебаты между Максимом Франтишковым и Алексеем Камендантом о проблемах обоснованности либертарианской теории.

Оным предшествовала беседа Богдана Литвина с означенным Максимом Франтишковым, где тот, поведал о том, какие он видит пробелы в либертарианской теории.

Основной тейк Максима из этой первой беседы был в том, что самопринадлежность – не такой уж нужный концепт, прямое применение которого наталкивается на многочисленные пограничные случаи и коллизии, вроде правового анализа взаимоотношений родителей и детей – а если мы соглашаемся на возможность безнаказанного ущемления родителями основанных на самопринадлежности прав детей во имя их же блага, то это буквально в один шаг оправдывает патернализм в любых сферах, и этатизм как его высшее проявление. У меня в книжке подобные проблемы вкратце разобраны, однако в лице Максима Франтишкова (по крайней мере, в приведённых двух беседах) мы имеем не столько теоретика, сколько эрудита, который детально изучил теоретические труды Мизеса-Ротбарда-Хоппе и уверен, что на последнем либертарианская теоретическая мысль остановилась, и теперь все либертарианцы дрочат на эту троицу вприсядку, не двигаясь в своих изысканиях дальше.

Далее Максим показывает, что нет никакого права, кроме права сильного, а либертарианские соображения об этике и праве – это просто идеология слабых. Сильный берёт, что хочет, а слабый возмущается, мол, по какому праву, однако терпит и восстания не поднимает. В заключение, он предлагает либертарианцам признать этот вывод в качестве факта, и действовать, исходя из этих соображений. Надо сказать, это кое в чём соотносится с моим определением прав как претензий, с которыми смирились, однако либертарианская идеология не будет, на мой взгляд, достаточно жизнеспособной, если она станет органично ложиться только на мировоззрение людей в слабой позиции, а едва человек становится достаточно силён, как он станет с презрением отбрасывать всяческое либертарианство. Именно в демонстрации того, что для сильных либертарианские подходы также способны улучшить жизнь, и состоит наша задача идеологической экспансии.

Что касается дебатов с Камендантом, то мне сильно не понравился формат, модератор мог бы хоть как-то бить Максима по рукам, когда тот нёс офтопик, выходя за любые разумные тайминги. С другой стороны, Максим заявил в самом начале, что вот, дескать, либертарианцы вечно выходят на дебаты лишь для того, чтобы проиграть, ну и тут же наглядно продемонстрировал, что для доминирования в дебатах важно не качество аргументации, а напор. Жанр, дескать, такой, поэтому изучайте бои без правил, может, кого и победите.

Тем не менее, мне глянулась пара тейков. Один от Каменданта, когда он сказал, что по мере универсализации правовой системы и сращивания отдельных местечковых правовых систем локальные особенности из них уходят, а та основа, которая остаётся – и есть естественное право. А либертарианская идеология на это самое естественное право отлично может опираться.

Второй тейк был от Максима, о том, что этической системе либертарианства нет никакой нужды оправдываться через другую этическую систему, например, утилитаризма; системе следует быть замкнутой на своих собственных ценностях. В принципе, нечто похожее писал и Ротбард, когда, анализируя позицию Мизеса, отмечал, что для либертарианца свобода будет предпочтительнее, даже если каким-то невероятным образом получится соорудить работающую версию коммунизма, которая будет умножать материальное благополучие людей эффективнее, чем свободный рынок. Так что либертарианец может радоваться, что законы экономики на его стороне, но его этическая позиция должна опираться не на это обстоятельство, а корениться в более фундаментальных вещах.

Так что, в конечном счёте, послушать на полуторной скорости эти беседы не было совсем пустой тратой времени, но в дальнейшем я предпочту кого-нибудь не столь говорливого.

Смысл жизни как вишенка на торте нейросетевых глюков

В комментариях к прошлому посту меня попросили подробнее рассказать про спич, который толкнул уважаемый Atomic Cherry в воскресной беседе с Кириллом Гребневым на Образовательном курорте.

Кирилл затронул вопрос смысла жизни. Для меня понятие смысла по определению ретроспективно: осмысляется всегда прошлое, путём рефлексии над тем, что планировалось, что достигнуто, какими средствами, и, соответственно, был ли смысл, и в чём он был. Поэтому говорить о смысле в будущем можно только гипотетически. Мол, практика показывает, что делать вот такие-то вещи – осмысленно, поэтому и в текущей ситуации есть смысл применить такую-то тактику. Будет ли на самом деле смысл в её применении – узнаем по факту. То же со смыслом жизни. Осмысляется уже прожитый отрезок оной. Скучно, инструментально, не о чем спорить.

Ну а Вишенка долго не вмешивался в беседу, после же, мощно пыхнув трубкой, разразился получасовой лекцией, в весьма живом темпе, чтобы не перебивали. Воспроизвожу в меру того, что получилось ухватить.

Многие животные способны к развитому групповому взаимодействию. Обезьяны обладают весьма развитым интеллектом, позволяющим им использовать орудия, отвлекающие манёвры, нападать из засад, вступать в альянсы. Это же умеет и род Хомо. Однако все эти чудеса социального поведения упираются в число Данбара. На коллективы большего размера нейросетевых ресурсов мозга уже не хватает, ослабевает эмоциональная привязанность.

Кроманьонец решил эту проблему через эмоциональную привязанность к фетишам и конструирование умозрительных субъектов, в том числе коллективных (см. у меня про духов в Либертарианской теории войны). Теперь для него свои – это не только те, с кем он всю жизнь тусит и лупит чужаков по башке, но и вообще все, кто потомок того же тотемного зверя, кто верит в тех же богов и разбивает яйцо с того же конца. Именно эта способность к абстрагированию привязанностей позволила человеку собирать союзы племён, благодаря чему он вынес неандертальцев в одну калитку. Ну а дальше – государства, мировые религии, конспирологические теории и прочий нейромусор.

Дело в том, что эту способность к абстрагированию человек не может в себе произвольно отключать. Он ищет паттерны и находит их, всегда. Любая нейросеть галлюцинирует. На примере больших языковых моделей мы видим это наиболее доходчиво, но сами ничем не лучше. Наше сознание, со всеми его поисками высшего смысла – это те самые нейросетевые галлюцинации. Хочешь абстрактного мышления – лови абстрактные глюки.

Абстрактное мышление имеет прикладное значение – оно обслуживает биологическую потребность человека самоутверждаться, нагибая крупные коллективы. Если убрать способность абстрагировать, мы лишь вернём человека на уровень взаимодействия первобытных племён. А если убрать стремление самоутверждаться над другими, мы получим чистую галлюцинирующую нейросеть, лишённую прикладного применения, а потому погрязшую в бесплодных духовных поисках.

Да, потребность в самоутверждении над другими людьми можно сублимировать через творчество, самоутверждение над силами природы и тому подобные челленджи. Но без респекта и уважухи от других людей эти занятия лишаются для человека смысла.

Анархистская практика педагогики

В канале Огуризм появилась ссылка на лекцию про анархистскую теорию педагогики, которая показалась мне очень интересной. Там рассказывается про учение одного премудрого хорвата, который подвизался в качестве католического священника и, как положено нормальному католическому святому, регулярно посрамлял диавола, в роли которого выступали различные чиновники от образования.

Помимо банальной критики доминирующей системы образования, которую только ленивый не пинал за безумную ритуализацию процесса и пренебрежение мнением тех, кто формально должен был бы выступать заказчиком обучения, наш католик немало внимания уделял и конструктиву, а лектор кое-что из этого конструктива пересказал, дополняя своими соображениями. Во многом этот конструктив перекликается с фридмановскими рассуждениями о том, как готовить детей (бросать в них книгами и наблюдать, какие прилипают), хотя и несколько больше внимания удаляет непосредственно технологии преподавания.

Между тем, в этот уикенд мы вывозили частный детсад, которому я время от времени по мелочи помогаю, на образовательный курорт. Хозяин площадки специализируется на изобретении головоломок, ну и для фана создал вокруг себя вдохновляющую среду. Помимо денежных донатов, взял с меня и моих спутников мзду беседами о смысле жизни, либертарианстве, Фрейде с Франклом, нейросетях и эволюционной биологии, остался доволен. Дети же в перерывах между бассейном и наблюдением за павлинами исправно тыкались в наваленные повсюду головоломки и всякие прикольные поделки, так что неизбежно прокачивали себе мозги.

Давайте считать, что весь этот не слишком связный рассказ был тостом, и выпьем за то, чтобы теория не расходилась с практикой!

Война при анкапе

Недавно мне попалось интервью Евгения Вольнова Марку Солонину.

Вкратце: описывается организация бизнес-процесса по децентрализованному волонтёрскому производству расходников для снабжения армии. Под конец Солонин неизбежно размышляет о либертарианстве, так что стоит немного порассуждать и мне.

Вопрос, который меня волнует: все ли необходимые ингредиенты для ведения полномосштабной войны уже готово обеспечивать анкап-сообщество?

Волонтёры в состоянии массово закупать на свободном рынке и доставлять к месту ведения боевых действий всё, что необходимо для логистики, питания и быта. Производство стрелкового вооружения и взрывчатки – это развитые гражданские отрасли. В отсутствие госзаказа они не загнутся, а на увеличение спроса в условиях, когда государство не путается под ногами, в состоянии отреагировать увеличением производства. Распределённое производство, наподобие описанного в интервью, способно насытить армию лёгкими боевыми механизмами. Более тяжёлые специализированные механизмы также могут производиться волонтёрами, просто для этого будут нужны уже не 3D-принтеры на балконе, а небольшие мастерские – украинская война демонстрирует нам, что это также не проблема. К таким механизмам относятся также и дальние дроны, в том числе скоростные.

Связь и спутниковые разведданные уже отлично умеют предоставлять частники.

Что с людьми? Волонтёрские подразделения отлично показывают себя на фронте, и на фоне государственных аналогов демонстрируют куда меньше проблем с поиском желающих в них вступить. Чем лучше репутация отряда, тем выше конкурс.

Координация между подразделениями также показывает результаты как минимум не хуже, чем государственные цепочки командования, а авторитетные командиры способны быстро расширять сферу своего влияния, принимая ответственность за всё более крупные участки работы.

Что на сегодня не готовы обеспечивать частные поставщики, так это пилотируемую боевую авиацию. Однако сегодня боевой самолёт – это де факто платформа для того, чтобы поднять в небо радар и ракеты, а дальше обеспечить, чтобы пилот видел данные с радара и в соответствии с ними запускал ракеты. Пилот уже не нужен для того, чтобы крутить фигуры высшего пилотажа во время воздушного боя между самолётами. При наличии устойчивого канала связи пилот вообще может находиться на земле, а устойчивый канал связи может быть обеспечен, если самолётов в воздухе много, и они образуют ретрансляционную сеть. Радар самолёта – штука, по сложности сопоставимая с терминалом Старлинка – тому тоже надо отслеживать множество спутников и как-то разбираться в каше сигналов. То есть частник может произвести его за не слишком конский ценник. В итоге боевой самолёт при анкапе выглядит как пузатый винтовой носитель нескольких ракет и множества дронов, летающий стаями, которые висят в воздухе круглосуточно, анализируют обстановку на пару сотен километров от периметра стаи и зачищают всё интересное, что там находят – а по мере исчерпания горючего и/или боезапаса летят в автоматическом режиме на базу, заблаговременно вызывая себе замену. Однако это пока ещё не реализованная фантазия.

Остались ещё два вопроса.

Во-первых, мотивация. Государства – это рассадники патриотизма, а патриоты как раз и составляют топливо войны. Будет ли анкап-сообщество достаточно патриотично, чтобы организовать крупномасштабное сопротивление государству? Пример начала вторжения в Украину показывает, что шансы на это довольно велики: первичное сопротивление внезапному нападению в тех районах, где боевые действия не шли с 2014 года, было главным образом волонтёрским, и как минимум сорвало блицкриг.

Во-вторых, экономические санкции. Санкции – это надругательство над стихией свободного рынка. Их накладывают государства, и государства же следят за их соблюдением, а рыночек способствует тому, что санкции работают плохо. Можно достаточно уверенно утверждать, что санкции как инструмент воздействия на противника при анкапе будут иметь крайне слабое влияние, представляя собой единичные примеры отказа от сделок по моральным соображениям. Просто одним будут активно донатить и работать для них за идею, а другим будут оказывать услуги только за хорошие деньги. Поскольку каждая из сторон может иметь довольно пёстрый состав, то и там, и там будут как волонтёры, так и наёмники. А победа окажется на той стороне, которая будет эффективнее в этом ресурсном противостоянии. Но в долгосроке эффективность будет определяться тем, сколько идейных и талантливых людей будет работать на победу той или иной стороны. А это, в свою очередь, будет зависеть от того, на чьей стороне по мнению большинства окажется справедливость.

Либертарианская теория войны. Глава 2.5. Подводим итоги войны.

Написание новой главы моей книжки про войну по чистой случайности оказалось приурочено к очередной годовщине завершения европейской фазы Второй Мировой войны, а также к витающим в воздухе вайбам завершения текущей Российско-Украинской. Глава получилась какой-то задумчиво-лиричной. Ещё меня во время её создания время от времени терзал синдром самозванца: какое право я имею писать о подобных материях, не имея военного опыта. Да простят меня те, кто его имеют, а ещё лучше – да откомментируют со своей экспертной колокольни мои дилетантские фантазии.

На этом заканчивается основная, теоретическая, вторая часть книги. В третьей ожидаются уже практические приложения теории.

Как работают анкап-суды на оккупированных государствами территориях

Заблуждение о том, что в сфере энфорсмента решений суда сила государства непреодолима для негосударственных сообществ, чрезвычайно глубоко укоренено в головах, несмотря на регулярные практические опровержения.

Никто и ничто не может быть сильно во всём, и у государства хватает точек слабости. С одной стороны, государство это довольно-таки централизованная организация. С другой – полностью децентрализованный ментальный паразит. Слабость централизации – в долгом прохождении приказов по цепочке иерархии, помноженном на искажения приказа на каждом этапе. Слабость децентрализации – в возможности скрытной независимой атаки на любой узел.

Государство – инструмент институциализированного насилия. Однако не единственный возможный. Любой охотник за головами, кровный мститель или дуэлянт – точно такой же инструмент институциализированного насилия, просто из другого лора. Но если человечество чему и научил постмодернизм, так это конструированию лоров и переключению между ними.

И вот, представьте себе столкновение двух лоров: этатизма, с его законами, которые пишут бюрократы, принимают политики и энфорсят низкооплачиваемые служащие под командованием бюрократов, лезущих в политики – и анкапа, с его децентрализованной плюралистической правовой системой, в основе которой лежит право на возмещение ущерба, и которая энфорсится любыми заинтересованными лицами. В хорошо устроенной этатистской системе место второму лору где-то на задворках сознания, где обитают персонажи приключенческих романов. А в этатистской системе на этапе надлома?

На этом оставим теоретизирование и обратимся к практическому примеру.

Есть государство РФ, которое воюет с государством Украина. Война – глубоко антиправовое мероприятие. Ради её ведения государство грубо попирает установленные им же права собственных подданных. Подданные, которые в обычной ситуации подчиняются просто по привычке (и это наиболее энергоэффективный способ подчинять), в условиях, когда к ним предъявляют чрезвычайные требования, подчиняются благодаря более сильным стимулам, например, серьёзному вознаграждению и/или сильному страху. И деньги, и страх с каждой дозой теряют свою ценность в качестве стимула, поэтому для сохранения управляемости дозы приходится увеличивать. Люди, к которым применяются столь сильнодействующие стимулы для подчинения, осваивают навык серийного убийства незнакомых им людей.

Учтём ещё пару факторов. Во-первых, учёт оружия в условиях войны неизбежно становится крайне небрежным, и оно наводняет чёрный рынок. Во-вторых, противник, гражданин Украины, культурно близок, в совершенстве владеет русским языком и без проблем коммуницирует с любым подданным РФ. Эти факторы приводят к тому, что на территории РФ постоянно взрываются какие-нибудь военные объекты или начальственные шишки. Исполнитель может быть и украинским диверсантом, и идейным российским диссидентом, и простым российским наёмником, для которого это менее опасный и более надёжный заработок, чем гнить в блиндаже, ожидая прилёта дрона.

И вот на этом-то фоне анкап получает серьёзный шанс прописаться в головах не просто как оторванная от реальности теория, но и как вполне рабочая практика.

Выходец из Чувашии Мишши Орешников перебирается в Украину, вооружается лором, согласно которому Чувашия никогда добровольно не входила в состав РФ, а является оккупированной территорией, констатирует, что до формирования государственных правовых институтов будущей свободной Чувашии вполне уместно использование норм обычного права – и просто начинает предлагать услуги суда. В первую очередь – над теми, с кем наиболее бессмысленно судиться в государственных судах, то есть над госчиновниками. В зоне наибольшего риска здесь оказываются чиновники средней руки – те, которые принимают хоть какие-то ответственные решения, но которых слишком много, чтобы государство могло обеспечить им всем мало-мальски надёжную защиту.

В интервью Соте Мишши раскрывает механизмы работы суда и свои мотивации более подробно, ну а ведущий демонстрирует некоторые грани своего понимания явления.

Какие ещё можно отметить особенности анархо-капиталистического правового механизма на оккупированной государством территории?

  1. Судов несколько, вход на рынок формально открыт, однако механизмы приёма в ассоциацию неформальны. При этом точное количество судов в системе принципиально неизвестно, а какая-то часть публично обозначенных организаций, принимающих участие в движе – плейсхолдеры, ложные цели. Декларируется возможность апелляции на решение одного суда ассоциации в другом суде ассоциации. По факту в случае судов над госчиновниками в этом вряд ли будет возникать необходимость.
  2. Сбор средств на исполнение решений суда ведётся непубличными организациями через криптовалюты. Технически, львиную долю бюджета могут составлять средства от государства Украина, но это совершенно неважно.
  3. Исполнители приговоров – непубличные организации, формально не имеющие никакой связи с судами. Технически исполнители могут быть кадровыми украинскими диверсантами, но это совершенно неважно.
  4. Инициатор движа находится вне досягаемости от прямых угроз армии и полиции РФ, поскольку между ним и силовиками РФ находится украинская армия. Так что он может быть уничтожен разве что случайно при налёте или же в результате диверсии. Сколько человек способны подхватить знамя в случае его устранения, неизвестно. Технически этим может заниматься какой-нибудь кадровый украинский офицер, но это совершенно неважно.
  5. Приговоры госчиновникам и, что куда важнее, приведение этих приговоров в исполнение – это прежде всего реклама. Чиновник совершает преступление по работе, а потому вряд ли станет серьёзно рассматривать возможность выплаты компенсации пострадавшим из своих личных средств. Поэтому на нём удобно демонстрировать, что случается с теми, кто отказывается от выплат компенсаций. После нескольких таких демонстраций уже можно выкатывать суд в продакшн, для разбора конфликтов между частными лицами. Там уже куда более вероятно появление ответчика на заседании суда и его полноценная защита, а потому вероятны и оправдательные приговоры, и отказ по решению суда в части исковых требований, и собственно выплаты компенсаций, и прочее богатство правоприменения.
  6. Однако даже если дальше ритуализированной расправы над членами ОПГ “Государство” конкретно эта модель судов не продвинется, это всё равно значительный шаг в продвижении идей анкапа в жизнь.

В нескольких местах я оговариваю, что для нас совершенно неважно, в какой мере мы имеем противостояние анкапа и государства, а в какой – противостояние государств. Поскольку речь идёт о борьбе идей мироустройства, государство, имитирующее механизмы анкапа, работает на анкап.

Либертарианская теория войны, глава 2.4. Выходим из войны

Новая главка книжки по либертарианской теории войны получилась короткая, возможно, я её потом объединю со следующей – про подведение итогов. А может, так и оставлю. Основная мысль проста: выходить из войны нужно как можно раньше, но в зависимости от хода войны есть некоторые нюансы.

Внезапно порция новостей Монтелиберо

Вчера прекратил свою работу Montelibero Space, он же Первый клуб Монтелиберо, о чём его создатель рассказал у себя в блоге. Почему арендодатель расторг договор? Потому что к нему пришли из полиции. Почему к нему пришли из полиции? Потому что он имел юридическое касательство к МТЛ-Сити. Почему он имел это касательство? Потому что недвижимость в Черногории куда дешевле оформлять через черногорцев. Почему у Монтелиберо сложности с оформлением недвижимости? Потому что это зона тотальной коррупции: никто не может сделать по закону, но все могут сделать неформально. Почему именно за Монтелиберо зацепилась полиция? Потому что ей надо было отработать инфоповод. Почему возник именно этот инфоповод, хотя Черногория буквально набита россиянами, имеющими куда более выраженные связи с российскими властями, чем те, которые удалось подверстать к Монтелиберо в статье? Потому что одна из исходных концепций Монтелиберо подразумевала открытое взаимодействие с черногорскими медиа и политическими силами с целью адвокации либертарианских ценностей. Журналист, задававший свои вопросы, до самого выхода статьи воспринимался как идейно близкий сторонник либеральных ценностей. Однако, как нас научили недавние мировые события, не следует путать либеральные ценности и гранты USAID.

Если образно резюмировать первый абзац, то Монтелиберо выехало на войну, но снарядилось, как на парад. Была совершена та же ошибка, что и у Путина в феврале 2022, когда он почему-то предполагал, что население встретит его армию освободителей цветами. Тот факт, что Монтелиберо действительно готовилось к роли освободителей, с тактической стороны значения не имеет. Пренебрегать тем, что государство наш враг, а его податное население и медийная обслуга в массе своей держат сторону черногорского государства, было неумно.

Какие следует сделать выводы и какие предпринять действия?

Во-первых, следует стать скромнее. Мы не авангард сил свободы, а беженцы от диктатуры, куда более страшной, чем черногорская. У нас тут беженцы из таких тоталитарных государственных образований, как Россия, Украина, Израиль, Норвегия и Германия. И мы тут, потому что тут чуточку легче дышится, и потому что отсюда нас с меньшей вероятностью выгонят куда-то ещё.

Во-вторых, “легче дышится” и “свободно дышится” – не синонимы. Здесь есть очевидные опасности, ими не стоит пренебрегать. У нас есть уязвимые места, их стоит прикрыть. Какие это уязвимые места? Прежде всего, всё то, за что может ухватить государство. Да, государство может ухватить за что угодно, как какой-нибудь хаймарс может достать любую цель в пределах радиуса поражения своих ракет. Но ракеты дороги, поэтому лучшие меры противодействия им – рассредоточение и скрытность. Каждый из нас должен выглядеть дешёвой целью, на которую не стоит тратить усилий. Просто какие-то рандомные мелкие бизнесмены и фрилансеры, шапочно друг с другом знакомые. И никаких построений на плацу, вроде МТЛ-Феста. Это больше не красивая вдохновляющая картинка, а заманчивая мишень, на уничтожение которой противнику будет не жалко потратить усилий.

В-третьих, любой черногорец должен восприниматься, как агент государства. И полицейский, и тот, кто помогает решать проблемы с полицией – оба бенефициары действующей системы, и оба сдадут нас государству, как только им это станет выгодно, или как только их просто об этом попросят, или просто во избежание проблем, как это случилось с арендодателем клуба. Они не станут отказывать государству из идейных соображений, потому что идейно они на его стороне, не на нашей.

И что, даже личных контактов с местными не заводить? Конечно, заводить. Вести бытовые беседы, поздравлять с праздниками, угощать странными русскими вкусняхами. Но. Симпатия к тебе конкретного черногорца никак не будет распространяться на твоих друзей. Попросишь помочь конкретному другу – шансы есть. Но боже упаси вместо этого превентивно пытаться купить черногорскую крышу – из категории приятелей сразу переходишь в категорию лохов. Как только в крыше наступит необходимость, тебя кинут.

Итак. Для внешнего мира мы должны выглядеть безобидными одиночками: приятными, компанейскими, с кучей приятелей, беспроблемными. Между собой важно продолжать чувствовать общность. Меньше апеллировать к ней, больше проявлять. Фиксировать ли отношения в блокчейне? Опасности от этого пока что больше, чем потенциальной пользы. Блокчейн хорош именно для токеномики, когда твои обязательства счётные и передаваемые. А вот состоят ли два аккаунта в родственной связи – это скорее почва для раскопок господина майора. Свои и так знают, а чужим, возможно, и знать не стоит.

Вообще, суровые условия стимулируют делить мир на своих и чужих. И нам пора учиться чётко проводить подобные границы, несмотря на весь универсализм нашей либертарианской идеологии.