Тег: конфликт

Внутренние конфликты волонтёрских организаций

Не так давно у меня вышел длиннопост Внутренняя динамика либертарианских сообществ. Там в числе прочего упоминается про опасность звериной серьёзности в мелочах:

Подспудно понимая некоторую комичность своей позиции, спорщик в полемическом угаре начинает обвинять оппонентов в нарушении уже базовых ценностных принципов.

И вот совсем недавно мне в личку пишут:

Я считаю что текущий Секретарь превысил свои полномочия. Совет не способен урегулировать этот кризис самостоятельно, так как часть членов Совета поддерживает действия Секретаря, а другие остаются безразличными к происходящему. Это не единичный случай к которому есть претензии, но этот случай уже вопиющий.

Что это за вопиющий случай? А это админ телеграм-чата включил в чате медленный режим. Зачем нужен медленный режим в чате на два десятка человек, я понятия не имею, но этот случай как раз и иллюстрирует, как легко в сугубо добровольной организации люди обижаются на малейшее проявление неуважения со стороны тех, кто наделён теми или иными техническими полномочиями.

А вот другой кейс, уже публичный – и тоже возмущение в адрес секретаря: один из судей МТЛ-суда отстранил секретаря суда от ведения дела, поскольку тот некорректно, на его взгляд, вёл переписку со сторонами, а также зачем-то присутствовал в чате, где судьи обсуждали дело. А секретарь возьми и не отстранись, вместо этого отстранили судью.

Этот паттерн повторяется постоянно. Что нужно для его возникновения?

  1. Организация, состоящая из волонтёров
  2. Наличие в ней единоличной административной позиции
  3. Наличие у администратора технических возможностей ограничивать права остальных участников организации.

Всё. Рано или поздно возникнет ситуация, в которой администратор начнёт расширительно трактовать свои функции и применит свои технические возможности таким образом, чтобы ограничить права других участников организации, причём часть участников сочтёт это действие злоупотреблением.

Будь в организации наёмные сотрудники, действия администрации воспринимались бы спокойнее (любой каприз за ваши деньги). Будь вместо одного администратора целая коллегия, можно было бы апеллировать к одному, требуя откатить действия другого (также очень богатый класс конфликтов, однако далеко не столь острых). Наконец, не будь у администратора технических возможностей, которыми можно злоупотребить, ему было бы куда сложнее.

Не трогаем пункт 1, потому что конфликты в иерархических коммерческих организациях пусть обсуждают Битарх с Волюнтаристом.

Пункт 2 побороть куда легче. Если группа небольшая и состоит из формально равноправных участников, то админами надо делать всех (если часть участников имеет некий эквивалент испытательного срока, то админские права им можно вручать после его успешного прохождения) – это является зримым подтверждением взаимного доверия внутри организации. Как вариант – обходиться вовсе без админов.

Что касается пункта 3, то он слишком зависит от выбранных инструментов коммуникации. В Монтелиберо для этого используется почти исключительно телеграм. В нём единственная возможность отключить технические возможности администрирования группы – это создать её при помощи служебного аккаунта, добавить участников, а потом удалить из группы её создателя. В принципе – тоже чем не выход для маленькой сплочённой группы, желающей общаться сугубо по делу и не желающей терять внутреннюю сплочённость из-за чьёго-либо ущемлённого самолюбия.

Разумеется, от администраторов есть и польза. Но это ровно та линия аргументации, при помощи которой этатисты объясняют пользу от государства. Нет, польза есть не от администраторов, а от традиции уважать коллег. Применительно к рабочим группам это означает самоограничение на офтопик и стиль общения. Установилась такая традиция – администратор не нужен. Не установилась – силами одного только администратора её не внедрить. В любом случае нужна добрая воля остальных участников.

Внутренняя динамика либертарианских сообществ

Сейчас будет длиннотекст из трёх частей. Он писался по заказу Соза, за донат в 50 EURMTL. Работа заняла почти целый месяц. Для обычных вопросов с приложенными донатами это неприлично много, но, помнится, во времена, когда Битарх ещё не публиковался сам у меня на канале, а заказывал мне написание лонгридов, темпы были сопоставимыми. Увы, у меня с трудом получается удержать в голове большие замыслы, поэтому с увеличением объёма задачи время работы над ней возрастает явно в нелинейной пропорции: до пары дней на пост телеграмного формата, месяц на лонгрид, полтора года на книжку в 84 страницы…

Задача от заказчика формулировалась не слишком чётко, но сводилась к созданию и подаче примирительного нарратива для сообщества Монтелиберо, испытывающего сейчас внутренние трения из-за различий в подходах к достижению целей движения.

Мне показалось уместным несколько расширить тему, но не настолько, чтобы итоговые рецепты были неприменимы к конкретному сообществу.

Часть 1. Почему либертарианцы не любят контракты?

Бытует мнение, что либертарианцы обожают контракты и чуть ли не молятся на них. Это не так. Либертарианцы в массе своей имеют довольно заурядную систему ценностей, и потому контракты не любят. А любят они, как и все нормальные люди, обстановку открытости и взаимного доверия. Тот же, кто заявляет об обратном, скорее всего, когда-то тоже её любил, но его доверие обманули.

Что такое доверие? Это убеждённость в том, что контрагент будет искренне отстаивать твои интересы, а если они войдут в противоречие с его собственными, то всё равно станет по возможности учитывать твои, и если потребуется, то порой поступаться своими. Открытость же означает, что контрагенты сообщают полные и достоверные сведения о своих интересах и прочих относящихся к предмету взаимодействия фактах. Как такое не любить?

Именно поэтому либертарианцы предпочитают собираться в сообщества. В кругу людей, разделяющих общие ценности, доверие обычно выше, а если эти ценности либертарианские, то – особенно в деловых вопросах – взаимное доверие может на посторонний взгляд и вовсе граничить с наивностью.

Контракт же – порождение взаимного недоверия. Изволь точно изложить, что будешь от меня требовать и что готов дать мне взамен, и какие у нас есть инструменты, чтобы принудить друг друга к соблюдению написанного. Да ещё уточни значение терминов, чтобы на суде не всплыло, что ты имел в виду совсем не то, на что мне намекал…

Не то чтобы либертарианцы вовсе пренебрегали контрактами, заключая сделки между собой, но обычно это просто краткое резюме общения в чатике, чисто чтобы не забыть: я занимаю столько-то, на такой-то срок, под такой-то процент, выплаты равными долями ежемесячно по первым числам. Чем выше доверие, тем больше нюансов остаётся за бортом.

Доверие в сделках и возможность положиться на людей в том, что они будут отстаивать твои интересы – это огромная драгоценность, поскольку сводит транзакционные издержки к ничтожному минимуму, а значит, обеспечивает максимальную рыночную эффективность. Но эта драгоценность, к сожалению, очень хрупка.

Доверие может разрушить мошенник. Это весьма банальный риск, и он частично купируется простым стажем нахождения в сообществе. Чем дольше мошенник вынужден поддерживать безупречную репутацию, чтобы втереться в доверие, тем более крупная сделка ему требуется, чтобы кинуть в ней контрагента и в конечном итоге всё-таки остаться в прибыли.

Но доверие может разрушить и душнила. Тот, кто в либертарианском сообществе будет требовать как можно более детального контракта, а потом ещё и начнёт настаивать на том, чтобы он был соблюдён до буковки – это отвратительный контрагент. Он буквально позиционирует себя, как чужого, говорит, что вы все подозрительные типы и готовы кинуть любого при первой возможности. Поэтому вот десять страниц мелкого текста на зубодробительном юридическом наречии, теперь идём нотариально заверим, а вот тут у нас прописан государственный суд, а вот тут указана пеня за просрочку, и прочая, и прочая.

Поэтому либертарианские сообщества склонны отторгать и мошенников, и буквоедов, стремясь сохранить невинную простоту доверительных отношений. Но последовательное отторжение тоже требует сознательных и неприятных усилий. Мошенник может быть обаятелен, и если он не кинул лично тебя, возникает соблазн продолжать с ним приятельствовать. Душнила может быть крепким профессионалом, и это даёт стимул его терпеть, несмотря на весь дискомфорт от общения.

Поэтому в реальных либертарианских сообществах редок полный остракизм. Обычно участник сообщества, вызывающий отторжение, просто оттесняется на периферию. Там он может либо перестроить своё поведение и со временем вернуться ближе к ядру, либо оставаться в невнятном статусе частичного изгоя, либо покинет сообщество уже по собственному желанию. Так что к проблемам с отдельными людьми либертарианские сообщества довольно устойчивы, и на обстановку доверия они не оказывают заметного влияния. Зато куда более опасно другое явление. Раскол.

Часть 2. Почему либертарианцы не любят корпорации?

Бытует мнение, что мир победившего либертарианства – это война корпораций. Прочитав первую часть, легко можно заключить, что и это не так. Но не всё так просто.

Сообщества, участники которых разделяют либертарианские ценности, способны иметь очень высокий уровень внутреннего доверия. Однако обычно у либертарианских сообществ есть не только ценности, но и цели. Их участникам не нравится внешний мир, где довольно плохо со свободой, и они стремятся как-то объединить усилия участников сообщества, чтобы повлиять на внешний мир и сделать его свободнее. Это благородное стремление, увы, способно привести к довольно печальным результатам.

Для того, чтобы превратить сообщество в движение – то есть побудить участников сообщества к достижению некой цели – эта цель должна быть либо быстро и проверяемо достижимой, хотя бы даже ценой серьёзных усилий (например, движение за отмену какого-нибудь репрессивного закона), либо легко разбиваться на этапы, очевидным образом приближающие к конечной цели (например, движение за вступление в ЕС, для чего есть чеклист с требованиями).

Однако может оказаться и так, что цель выглядит соблазнительно, но страдает отсутствием конкретики в реализации (например, сделать Черногорию свободной страной). В этом случае вокруг цели может, например, возникнуть сразу несколько движений, различающихся представлением о том, как именно эта цель достигается. Например, часть сообщества решает сосредоточиться на политических преобразованиях в Черногории, а часть на строительстве независимой от государства экономики. А ещё часть заявляет, что не желает придерживаться предложенной цели, и её устраивает просто жить в соответствии со своими ценностями (то есть оставаться просто сообществом).

Ситуация усугубляется, если та или иная деятельность движения со стороны выглядит не то что не приближающей к декларируемой цели, но и вовсе ей противоречит. Например, если целью является свободное общество, то любые регуляции коммуникаций и деловых отношений легко можно объявить противоречащими конечной цели, даже если они выполняют важную тактическую задачу снизить градус конфликта в споре или улучшить координацию в рабочей группе.

Добавим сюда естественное обособление участников одного движения от участников другого движения – и вскоре мы непременно увидим, что уровень доверия между несколькими движениями в рамках одного сообщества снизился, несмотря на сохраняющееся единство базовых ценностей.

Это обособление ещё больше усиливается, если движение оформляется в корпорацию. Была просто координация людей, объединённых целью, а стали процедуры управления, делегирование полномочий, постановка задач рабочим группам, учёт и контроль – в общем, знакомые всем нам приёмы для того, чтобы сделать деятельность эффективнее.

На фоне подобного усложнения первичного сообщества те, кто пытается вернуться в счастливое прошлое, критикуя настоящее, воспринимаются как унылые ретрограды, отрицающие любое движение к цели.

Итак, сравнительно однородное сообщество не может согласованно двигаться к сколь-либо сложной цели. Но при появлении в нём структур для достижения сложных целей оно, во-первых, всё равно не может целиком согласованно куда-либо двигаться, а во-вторых, ещё и теряет атмосферу доверия. Что делать?

Часть 3. Как либертарианцам соблюсти баланс доверия и эффективности?

Снаружи довольно легко определить, насколько велико в сообществе внутреннее единство устремлений. Если в нём спорят о фундаментальных вопросах, значит, никакого единства нет. Это просто дискуссионная площадка, сообщество, объединённое ценностью дискуссии как таковой, а не её предмета. Если же споры идут по мелочам, значит, по базовым вещам согласие давно достигнуто, оно даже не обсуждается. Это не делает, впрочем, споры из-за мелких частностей менее смешными и потенциально менее разрушительными.

Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело. Лучший путь к расколу сообщества – звериная серьёзность в мелочах (вспомним душнилу из первой части). Подспудно понимая некоторую комичность своей позиции, спорщик в полемическом угаре начинает обвинять оппонентов в нарушении уже базовых ценностных принципов. Тем самым давая понять, что воспринимает оппонентов как чужаков, непонятно как затесавшихся в сообщество.

Поэтому первое правило для либертарианского сообщества, не желающего расколов – тут все либертарианцы. То есть согласны между собой насчёт базовых принципов своей идеологии.

Второе правило развивает первое: не стоит требовать от других идеологической чистоты. Можно назваться не просто либертарианцем, а агористом. Можно собрать вокруг себя кучку агористов. А вот заявлять другим либертарианцам, что, мол, вы не агористы, а потому латентные этатисты – дурная идея.

Третье правило обобщает второе: излишняя детализация вредна. Чем более детально проработано какое-то описание, какой-то договор, какой-то устав, какие-то правила – тем больше вероятность того, что реальность не впишется в описание, правила будут нарушены, устав будет трактоваться, исходя из сиюминутной выгоды. Хороший документ – краток, образен и стремится запечатлеть именно дух того, что хотелось высказать.

Четвёртое правило развивает третье: союз лучше слияния. Если некая группа может существовать автономно – пусть существует. Если перед ней стоит задача, с которой не выходит справиться своими силами, пусть вступает в союз с другими группами. Если вместо решения задачи группы начнут объединяться в единую организацию для решения задачи, весь запал уйдёт в налаживание процесса объединения.

Пятое правило- антитеза к четвёртому: не надо судить о том, что для других лучше. Если, например, какие-то группы уже слились во что-то, что кажется противоестественно большим, не надо паниковать и объявлять им войну. Либо им так норм, либо со временем сами распадутся. Уж лучше контактировать с отдельными участниками этой группы, применяя четвёртое правило.

Можно было бы фантазировать и дальше, но пять правил – это уже до хрена, см. третье правило. Поэтому ограничусь изложенным, и в завершение кратко резюмирую все три части текста.

  1. Доверие – это то, ради чего либертарианцы объединяются в сообщества. Нельзя рушить доверие, иначе в сообществе пропадает смысл.
  2. Организация – то, без чего сообщество не будет двигаться к цели. Но организация пожирает доверие, а значит, разрушает сообщество.
  3. Баланс между доверием и эффективностью возможен, но не достигается автоматически. Можно сформулировать несколько правил, соблюдение которых поможет удерживать баланс.

Не будьте себе врагами, у нас и так хватает врагов извне.

Как либертарианцу вести себя, если он узнает, что в семье его соседей дети подвергаются домашнему насилию?

Вчера сидели в клубе, и меня спрашивают: вот, дескать, тут на МТЛ-ланче мучили Светова вопросами, и он не ответил на сабж, а ты, дескать, что думаешь на этот счёт?

В оправдание Светова сразу отмечу, что если ему инкриминируют общение заготовками, то и я как правило основываю свои ответы на своих же предыдущих ответах на схожие вопросы, ну или ранее сформулированных мною более общих концепциях. Поэтому, вот, извольте, для начала ответ на родственный вопрос о том, что делать ребёнку, когда он подвергается домашнему насилию. Ну а дальше уже разверну мысль о том, что делать третьим лицам, когда они встречаются с насилием в адрес чужих детей.

Либертарианская мораль велит вмешиваться в конфликты на справедливой стороне. Справедливость это ощущение соразмерности ценности предмета конфликта и нанесённого в ходе конфликта ущерба. Поэтому первым делом, видя конфликт, приходится быстро на глазок выяснять, в чём предмет конфликта, сопоставлять с ущербом, которые понесли стороны конфликта, и дальше принимать для себя решение о вмешательстве или невмешательстве.

Однако в случае с детьми ситуация осложняется тем, что ребёнок не полностью правосубъектен, находится в юрисдикции родителя, а для вторжения в чужую юрисдикцию требуются чертовски веские основания. Поэтому лучшая тактика, которой может придерживаться наш гипотетический либертарианец – это привлечь на свою сторону достаточно солидную группу поддержки. Это могут быть другие соседи (сосед легче всех обоснует, почему этот конфликт его вообще касается – он его слышит, видит и испытывает раздражение), но можно привлечь и просто посторонних, лишь бы они были готовы выразить своё независимое мнение о происходящем.

Чем-то этот процесс похож на биткоин-майнинг. В условиях конфликтующих цепочек истинной считается та, за которой стоит больше накопленного хэшрейта. Вот и в нашем случае – родитель приводит обоснования своей правоты и привлекает сторонников своей позиции – а сосед, выступающий против насилия над ребёнком, приводит свои доводы и привлекает своих сторонников. Каждый сторонник выступает узлом в сети со своим хэшрейтом, то есть способностью обеспечить противной стороне издержки. Если те, кто выступает против домашнего насилия, способны обеспечить серьёзные проблемы, это становится веским доводом прекратить насилие или избежать проблем как-то иначе, например, переездом.

Разумеется, столкновение позиций не обязательно будет настолько жёстким, вполне вероятно, что стороны придёт к компромиссу. Например, будет достигнута договорённость, что в день получки ребёнок уходит ночевать к соседке, а дальше родители могут пьянствовать в своё удовольствие, пока ребёнок в безопасности. Или соседями будет предложена система ненасильственных взысканий в адрес ребёнка, если он действительно склонен наносить окружающим серьёзный ущерб.

Тем не менее, сценарий возможной эскалации всегда полезно держать в уме, чтобы вмешиваться в чужие конфликты с оглядкой на свои возможности. Ну и чтобы прокачивать возможности заранее.

Сеть морального давления

Кошерно ли с ходу бить в табло бегунам в футболках с Z? Или сперва надо уточнять “действительно ли вы являетесь частью силы, лишившей меня страны?”

VoiceInTel

Ничто не хорошо и не плохо само по себе, но всё – смотря по обстоятельствам. Давайте посмотрим, какие у нас обстоятельства.

Для начала – и мы с тобой, и упомянутые тобой зетники – эмигранты.

У нас и у зетников – конфликт. То есть мы рассчитываем использовать один и тот же объект в разных взаимоисключающих целях. Что же это за предмет конфликта? Это общественное мнение среди граждан принимающего нас государства, сиречь Черногории.

Мы планируем использовать его для того, чтобы черногорцы считали: все понаехавшие в Черногорию русы против Путина и путинской агрессии, они такие же мирные цивилизованные европейские люди, как и сами черногорцы, и их надо принимать у себя в стране с той же готовностью, что и украинских беженцев, ну или хотя бы на общих основаниях, как каких-нибудь немцев.

Зетникам требуется совершенно другое общественное мнение – чтобы черногорцы знали: все русы поддерживают Путина, он ведёт справедливую войну против напавшей на Россию в Украине НАТО, Россия всегда была другом и старшим братом для всех братских балканских народов, и вот сейчас, когда Россия прогонит НАТО с Украины, она придёт и прогонит НАТО и из Черногории, потому что эта злокозненная англосаксонская организация, вообще говоря, Черногорию бомбила, так пусть убирается. И вообще – Црна Гора е Србия. Черногорские братушки молодцы, вон, выбрали себе просербского президента, пусть продолжают в том же духе.

Казалось бы, у нас с зетниками одно и то же желание – иметь хорошие отношения с местными. Однако мы апеллируем к разным группам местных. Они – к болеющим великосербским ресентиментом. Мы – к тем, кто считает захватнические войны недопустимыми. То есть мы и зетники эксплуатируем местный политический раскол. К чему это может привести? К тому, что граждан России начнут выставлять из страны – просто за вмешательство в местную политику, поскольку это частная драка, и обе высокие дерущиеся стороны не желают эскалации.

Именно поэтому мы не бегаем по улицам с флагами БСБ и не кричим, что Путин хуйло. Бегать по улицам с флагами это привилегия украинцев, их никто из страны не выставит.

Так что, конечно, мы заинтересованы в том, чтобы зетники по черногорским улицам не бегали. Однако сходу бить им в табло всё-таки некошерно. Во-первых, зетник может вообще оказаться сербом, и это обстоятельство во избежание неловкости имеет смысл выяснить до того, как бить в табло. Во-вторых, зетник, даже будучи русом, может просто не понимать вышеизложенных умозаключений, и относиться к беганию с зет-символикой просто как к поддержке любимой спортивной команды.

Короче говоря, в нашей ситуации лучше всё-таки подходить к ним и заговаривать. И если это рус, то аргументированно давать понять, что русам не стоит размахивать на улице своей политической ориентацией, это против духовных скреп. Ну а если он начнёт на это агриться – вот тогда, конечно, стоит его раззадорить – и бить в табло уже в рамках самообороны, как учит нас великий и ужасный принцип ненападения.

Вопрос про взаимодействие между ЭКЮ и людьми вне ЭКЮ

Развёрнутый вопрос от Занудного (никакими донатами не подкреплён, но зануде всегда лучше дать то, что он хочет, не сильно затягивая)

Как, в случае отказа от территориального принципа, будут регулироваться отношения между двумя суверенными субъектами, не связанными никакой ЭКЮ/ФПКЮ и т. д.?

Представим статистически реальную ситуацию в условиях конкуренции суверенных юрисдикций за территорию. Тех, что устанавливают обязательные законы для граждан (но не всех людей вообще, включая апатридов, как существующие государства для “человека и гражданина”). Они ж контрактные, значит, не все резиденты вступят в предложенные соглашения. Если суверенные юрисдикции экстерриториальны, значит, оппортунистов не согнать. Кто и по каким законам сможет их осудить, если они не создадут собственной КЮ? Что граждан защитит от произвола “апатридов”, в т. ч. насилия, если территориально их не развести, нет зон ответственности. Что защитит самих оппортунистов от насилия со стороны отдельных “граждан”?

Прошу заметить, я здесь не рассматриваю непризнание и конфликт между юрисдикциями. Если нет общих правил игры и высшей инстанции, с оглядкой на историю это кажется неизбежным. Также это и не вопрос о диктате локального большинства, хотя в отсутствие претензий на территорию претензии на блага будут сохранены (иначе не будет частной собственности). Что не обязательно запустит рыночек, ведь даже вступление в торговые отношения – это контракт, а ведь речь о суверенных юрисдикциях, которые могут автаркизоваться ради безопасности или создать монополию. Вопрос в том, что будет гарантировать свободы тех, кто бы хотел просто уехать (а то и остаться) на данной территории, не признавая систему права соседей, в случае конфликта, если за ними не стоит “крыша”?

Ответ Анкап-тян

Вопросы становятся всё длиннее. С одной стороны, это показывает, что люди усваивают предыдущий материал. С другой – посты перестают укладываться в формат телеграм-канала. Да и чёрт с ним, с форматом, не привыкать.

Итак, на некоей территории есть несколько контрактных юрисдикций, а также какое-то число лиц, которые все эти юрисдикции в гробу видали, и никуда присоединяться не хотят. Это вполне логично, поскольку для чего нужна юрисдикция? Чтобы разрешать конфликты с другими людьми при помощи некоего посредника. Но подавляющее число конфликтов прекрасно утрясаются без всякого посредника! Многим ли из вас хоть раз в жизни приходилось с кем-то судиться? При этом в ситуации попадания в зону действия чьих-то правил люди оказываются постоянно. Если эти правила им заранее известны, и они с ними согласны, правила обычно соблюдаются. Если правила заранее неизвестны, люди ведут себя, как привыкли, а потом им указывают, что здесь иной порядок, и они как-то корректируют своё поведение. Если правила известны, и люди с ними не согласны, они как-то пытаются обойти правила, прямо их саботировать или же подчиняться им, но с видимой неохотой.

Как я уже писала, панархия это неустойчивое переходное состояние от террториальных монопольных юрисдикций к чистому анкапу. Вы как раз и затрагиваете проблему того, как вести себя людям, для которых уже наступил анкап, с теми, у кого пока в голове панархия. Да так и вести себя: по анкапу. Пока всё разруливается полюбовно, жить себе по добрососедски рядом. Когда перестаёт разруливаться, организовывать движ в свою поддержку, с участием наёмных профессионалов или же без оного.

Самое главное для того, чтобы неустойчивая ситуация панархии сдвигалась в сторону анкапа, а не к старым добрым территориальным монополистам – это отсутствие запроса на единые правила, на единый порядок, на высший принимающий решения орган. На одной чаше весов у нас будет максимизация удобства – каждый хочет, чтобы правила были адаптированы под его представления о должном. На другой чаше весов окажется желание сэкономить мыслительные усилия. Проще помнить единые правила, чем держать в голове разные варианты.

Таким образом, чем проще окажется свод установлений, тем больше вероятность, что он сумеет стать почти всеобъемлющим. Чем сложнее, тем больше шансов на то, что он останется сугубо нишевым. В упрощённом изложении вся либертарианская теория сводится к одному-двум принципам. Действительно, на базе голых принципов самопринадлежности и ненападения можно поверхностно взаимодействовать практически с кем угодно, но для всяких узкоспециальных правовых вопросов потребуются кодексы посолиднее, не на одну страничку. К счастью, они будут нужны не всем и не очень часто.

Так выпьем же за то, чтобы правая чашка и дальше перевешивала!

Как будут взаимодействовать люди, например, в деревне либо в городе, где каждый дом будет в разных контрактных юрисдикциях?

анонимный вопрос

Тут, как мне кажется, путаницу вносит утверждение про контрактные юрисдикции, что они придут на замену государству. Ага, говорит человек, то есть каждый дом в деревне будет принадлежать разному государству, это что за хрень у нас получится?

Что вообще означает для человека тот факт, что его дом находится в такой-то юрисдикции? Это означает, что если дом становится предметом конфликта, либо на его территории имеет место конфликт, то разрешением этого конфликта (если хозяин дома почему-то решил не делать это самостоятельно) занимается юрисдикция.

Единственный случай, когда при таком подходе возникает коллизия – это пограничный конфликт. Например, имеет место спор о том, кому принадлежат плоды с ветки растущего на одном участке дерева, нависающей над другим участком. Тут придётся привлекать обе юрисдикции, и дальше это уже их задача – договориться о том, как разрешить конфликт.

Ну и, понятное дело, если клиента не устраивает, как его контрактная юрисдикция разруливает конфликты, он ищет такую, которая, предположительно, будет делать это лучше, и заключает контракт с ней. В общем, принципиально тут ничто не отличается от покупки страховки на дом, договора с провайдером о подключении дома к интернету, газу, воде или электричеству. Разве что сменить юрисдикцию куда проще, чем поставщика газа.

Если пример про яблоки кажется несерьёзным, что скажете о пограничном конфликте из-за месторождения нефти?

Кейс про увод бизнеса

Милош

Завязка

Один ученый и талантливый руководитель, назовем его УР, на закате советской власти возглавил экспериментальную лабораторию, а после 1991 года создал частную фирму, монетизирующую ее научные разработки. Партнерство оказалось успешным. Появилась клиентура, размещающая коммерческие заказы, и стабильный поток наличности. Увеличились заработки ученых, в лабораторию стало престижно попадать, в том числе для защиты диссертации. В новых экономических условиях УР укрепил свое доброе имя, личный бренд, как теперь говорят.

Ученый был мудр, понимал, что не вечен, и в середине нулевых годов, на хорошем седьмом десятке лет, выбрал в преемники своего лучшего ученика (ЛУ), который был очень многим обязан шефу. Они устно договорились, что спустя несколько лет учитель передаст ученику на определенных условиях свой научный пост и долю в бизнесе. А пока этого не случилось, преемник был назначен на должность заместителя УР с правом первой подписи.

Время шло. Но дедушка старел медленно. Напротив, развив завидную энергию, умудрился в очередной раз жениться на молодой (очень молодой и красивой) ученице — соискательнице ученой степени с периферии. УР интенсивно принялся обустраивать быт новой семьи: широко разрешил жилищный вопрос, стал разъезжать с юной женой по курортам, на старости лет полюбил горные лыжи и при этом все меньше отдавался работе. Но дела шли хорошо: заместитель не подводил, деньги приходили на карточку УР регулярно. Коммерческие заказы росли, лаборатория укреплялась новыми кадрами, которые приводил уже ЛУ. Со своей стороны УР будущего преемника не обижал и, как он сам считал, платил ему щедро, очень щедро. Все было хорошо, для начальника началась теплая почти болдинская осень.

Кульминация

Однако в душе у заместителя накапливались непростые и нехорошие вопросы, вроде «доколе ждать?». Возникали те же мысли, как у пушкинского Онегина про дядю, который был, как известно, самых честных правил. Лучший ученик продолжал оставаться №2, хотя очень рвался на позицию №1. Прямо спросить у шефа, когда он ее займет, ЛУ не мог. Но при этом он получал от УР косвенные сигналы, что договоренности в силе. Смысл был такой: подожди, дружок, и будет тебе счастье, а пока наш бизнес – это мой личный бизнес.

Не сразу, но ЛУ осознал, что пора прекратить переживать и начать как-то действовать. Начал он с простого, с создания своей клиентской базы путем перехвата клиентов своего босса. Он зарегистрировал собственную компанию, и подталкивал заказчиков к тому, что формально контракт на выполнение работ по соображениям налогового характера следует заключать именно с ней, а не с фирмой шефа.

Со временем ЛУ предпринял попытки переключить на себя самые крупные компании, руководители которых лично знали его УР. И они подписывали документы, распространяя доверие к имени учителя на его ученика. Возможно, и здесь бы все проскочило, но ЛУ стал нет-нет, да проговариваться в беседах со старыми заказчиками: мол, все дела в научной компании фактически ведет он, ЛУ, а от дедушки нет никакого толка. Им де помыкает молодая жена, он мало соображает в делах, и ему уже давно пора на покой. Все это не укрылось от внимательных ушей собеседников. И некоторые из них в аккуратных выражениях информировали УР об опасности, которой он не замечал, будучи занят интенсивной семейной жизнью.

Развязка

Так прошло несколько лет. Жена УР успешно защитилась и по протекции получила очень хорошее место, оставаясь по-прежнему молодой и красивой. Чего нельзя было сказать о ее супруге, который перешел рубеж своего восьмого десятка. Он оставался безупречным в обеспечении материальных потребностей семьи, но уже не мог поддерживать на должной высоте сильно возросшие духовные и иные потребности, каковых жаждала и, безусловно, заслуживала такая красавица. А вот некоторые другие мужчины, далеко не доктора наук, вполне эти иные потребности обеспечивали. И к такому неутешительному выводу профессор однажды пришел, сопоставив соответствующие концы и начала. Семейная жизнь дала трещину и быстро пришла к логическому завершению. Супруги расстались, при этом жена на память о муже умудрилась закрепить за собой завидную общую жилплощадь.

Учитель, оставшись один, как бы очнулся от обморока, и после недолгих раздумий вернулся к своей лаборатории, или, сказать по-новому, в бизнес. В свой бизнес. Оказалось, что трудовые навыки не пропали, любимое дело не только утешало, но и опять стало доставлять удовольствие. Но эйфория возврата продлилась не долго, лишь до тех пор, пока УР не занялся детальным анализом заказов и договорных отношений. Сначала возникли подозрения, что куда-то уходят заказы, а потом он посмотрел документы, быстро вспомнил предупреждения своих друзей, встретился с ними. И раскрылась перед ним истина во всем ее суровом обличье, и понял он, обратившись, наконец, к фактам, что его заместитель нагло и фактически открыто уводит его бизнес.

Состоялся разговор между учителем и учеником, если это можно было назвать разговором. После чего, успокоившись и рассуждая конкретно как бизнесмены, но без экстремизма, свойственного иногда бизнесменам (все же интеллигентные люди), УР и ЛУ осознали, что оказались в непростой ситуации, и стали думать, как жить дальше. Поначалу каждый видел доводы эмоционального характера за немедленный и жесткий «развод». Но при более детальном анализе появлялись факторы за продолжение сотрудничества, что бы под этим не понималось.

Тем временем раскол между УР и ЛУ обнажился, соответственно рассорив сотрудников. При этом, как ни странно, линия боевого столкновения прошла не между «старыми» и «новыми» кадрами, привлеченными шефом или его заместителем, а по моральным позициям сторон, в основном, по вопросу, кто кого обманул. А тут еще запутанная схема прохождения заказов стала сказываться на качестве работ. У заказчиков возникло и стало укрепляться недоверие к лаборатории, ее руководителю и заместителю: кто из них прав, а кто – нет, со стороны не разобрать. Появились другие негативные факторы, что в итоге привело к ослаблению потока заказов и отразилось на финансовом положении сотрудников.

С каждым днем ситуация становилась все хуже…

Вопросы

  1. Как следовало действовать героям кейса, чтобы не попасть в подобную ситуацию?
  2. Как разрешить создавшуюся коллизию? Что бы вы рекомендовали предпринять УР и ЛУ, чтобы достигнуть соглашения?
  3. Можно ли в такой ситуации сохранить прибыльный бизнес, который создал УР? Как это сделать?

Ограничения. Владельцу компании уже больше 70 лет. Даже если он вернется к оперативному управлению бизнесом, долго заниматься развитием компании не сможет. Кроме того, важно учесть, что частная исследовательская фирма создана благодаря авторитету и связям владельца на базе государственной лаборатории. Одна часть бизнеса без другого существовать не сможет.

Ответы

1. Как следовало действовать героям кейса?

Как нетрудно видеть, все недоразумения в приведённом кейсе появились из-за нечётких договорённостей. Первая нечёткая договорённость: ЛУ вынужден тянуть всю работу за зарплату, под обещание в неопределённой перспективе получить бизнес в наследство. Вторая нечёткая договорённость: отсутствие брачного контракта и, соответственно, конфликт ожиданий между УР и его супругой. Третья нечёткая договорённость: сомнительный правовой статус всего бизнеса, поскольку официально это всё остаётся лабораторией в государственном НИИ, и именно эта правовая форма вынуждает к тому, чтобы первая договорённость оставалась нечёткой.

Понятно, почему в начале девяностых УР предпочёл оставаться под крылом государства: это даёт огромную экономию на том этапе, когда бизнес ещё не поднялся на ноги. Вот тебе за бюджетный счёт помещения в институте, плюс уйма разных неформальных связей в госструктурах разного уровня, за счёт которых можно мутить разные темы.

В новой постсоветской экономической реальности передавать по наследству место заведующего лабораторией – несколько архаично. Своевременное выстраивание более адекватной схемы устройства компании могло бы предоставить инструментарий для предотвращения конфликта между УР и ЛУ. Так, УР мог получить, помимо зарплаты, долю в бизнесе, и постепенно наращивать её. Сам бизнес можно было бы куда увереннее масштабировать, а не замыкаться в масштабе лаборатории – но это уже, конечно, дело вкуса, амбиций и рыночной конъюнктуры.

Вообще, единственная задача собственника бизнеса, которую невозможно делегировать менеджерам – это контроль за тем, чтобы менеджмент не растащил бизнес. Если собственник бизнеса не исполняет эту единственную задачу, то только он и несёт в конечном счёте ответственность за то, что бизнес уплывает у него из рук. В той мере, в которой государство можно уподобить коммерческой компании, безусловно, народ несёт ответственность за отвратительное качество государственного управления и за растаскивание госсобственности по карманам госслужащих – но это в данном случае офтопик.

Итак, если в том, что касается бизнеса, решение заключается в по возможности полном выводе его из-под госрегулирования, то в том, что касается брака, подобное семейным кодексом не дозволяется. Брачный контракт согласно кодексу не может предусматривать экономические санкции за любовные связи на стороне, что делает позицию УР в этой сделке более уязвимой. Впрочем, это не так уж важно. Все договорённости тем не менее можно было заключить заранее. Другое дело, что подобные романтические увлечения на старости лет непременно сопряжены с определённой аффектацией, так что ожидать от УР трезвого взгляда во время брачного гона было бы странно.

Кстати, если бы компания в своё время была выведена из состава НИИ и представляла собой самостоятельный бизнес, то появление на горизонте супруги УР непременно привело бы к тому, что ЛУ потребовал бы чётких гарантий получения бизнеса, потому что в противном случае оный по умолчанию переходил бы по наследству супруге УР, без всех этих плясок с назначением нового завлаба на учёном совете.

2. Как разрешить создавшуюся коллизию?

Я бы посоветовала формализовать разделение ролей. УР остаётся завлабом в НИИ, пока не решится выйти на пенсию, а также имеет в компании ЛУ статус научного консультанта с хорошим окладом. ЛУ сохраняет в лабе шефа должность завсектора, или какая бишь там у него была, и остаётся гендиром своей компании. В какой форме сохранить компанию УР, советовать не берусь. Можно передать руководство ЛУ. Можно ликвидировать одну из компаний. Можно объединить их в холдинг. Непринципиально.

Смысл предлагаемого решения в том, что каждая из сторон имеет инструменты против второй, но не имеет стимулов применять их без крайней нужды. УР продолжает научную работу, что должно благотворно сказаться на его настроении и вкусе к жизни, а оклад в компании ЛУ позволит ему продолжить жизнь на широкую ногу, как он и привык. При этом ему более не нужно следить, чтобы бизнес не разворовывался, поскольку бизнес уже передан, осталась рента. ЛУ сохраняет всех клиентов и оперативное руководство, а значит, имеет гарантии сохранения контроля над бизнесом и стимулы всячески его развивать. Он может уволить УР, но тогда он потеряет свои позиции в лаборатории.

Что я делаю не так?

Если вам пригрозили государством

Колонка Битарха

Предположим, кто-то из ваших знакомых или бизнес-партнёров чем-то на вас обиделся и стал угрожать левиафаном. Допустим, законы тоже на его стороне, и он требует от вас денег или чего-то ещё. Вы не согласны с этими требованиями и считаете себя правым, а государственные законы предпочли бы проигнорировать, вот только вашему контрагенту выгодно применить их против вас. Что делать?

Если у вашего доброго слова недостаточно убедительной силы, чтобы решить конфликт в частном порядке, нет ничего ужасного в том, чтобы пригрозить со своей стороны также обратиться к государству. Его законы составлены так, что перед ним виновен всякий, так что ваша угроза – это что-то вроде прибегания к доктрине взаимного ядерного сдерживания.

Опишите ему покрасочнее все те проблемы, которые вы оба получите на свою голову, если начнёте официальные разборки, скажите, что готовы идти до конца, но с удовольствием обойдётесь без всего этого обоюдного позорища, если он вслед за вами проявит сознательность, и откажется применять государство против людей.

Совершенно неважно, чем угрожать. Одного государство взгреет за самовольную перепланировку в квартире, второго за оформление персонала вчёрную, третьего за мат в публичном месте. Что-нибудь да найдётся.

Это же так здорово, когда даже собственные мелкие неурядицы можно превратить в акцию неповиновения режиму!

При анкапе вряд ли все страны вмиг станут одноэтажными, так что вопрос о коллективной собственности.

А именно о многоквартирном доме: что можно сделать в либертарианской России будущего с безумцами, которые разводят в квартире бешеных собак, носят мусор со свалки, сверлят каждый день, etc?

анонимный вопрос

Я уже отвечала на практически идентичный вопрос, но раз мы вернулись к этой теме, сейчас зайду немного с другой стороны.

В недавнем посте про монополии я упоминала про наличие на свободном рынке как факторов, способствующих укрупнению компаний, так и факторов, способствующих их дроблению. То, с какими неудобствами сталкиваются владельцы отдельных квартир при попытке совместно управлять многоквартирным домом, ясно говорит нам, что на свободном рынке в этой области более сильной будет тенденция к укрупнению компаний. И действительно, строить многоквартирный дом удобнее одному застройщику, управлять – одному юридическому лицу, и так далее. Так что по мере сглаживания первоначального российского нерыночного распределения собственности (у каждой квартиры свой хозяин) мы всё чаще будем приходить к ситуации, когда квартиры находятся в собственности лендлорда, и сдаются им в аренду.

Таким образом, рамки допустимого при эксплуатации апартаментов будут определяться в основном собственником, а не арендатором, и для тихого приличного жильца это, безусловно, удобно: сообщил хозяину, что сосед с ума сходит и забил квартиру какой-то вонючей дрянью, и тот уже наведёт порядок.

Ну а в случае, если мешающий вам сосед всё-таки является собственником своей квартиры, мы попадаем в рамки обычной задачи об отрицательных экстерналиях: предъявление претензии, переговоры, угрозы, суд, компенсация. Причём, опять же, если вы не собственник, а арендатор, задача решается проще, поскольку легче определить сумму ущерба. Вы декларируете готовность съехать, если ваш лендлорд не урегулирует проблему с соседом, и тот предъявляет соседу претензии, оцениваясь на размере арендной платы, которой он рискует лишиться, и это куда более надёжная база для судебного разбирательства, чем иные способы оценки ущерба.

Мораль. Содержание жилья – это тоже бизнес, и никто не обещал, что заниматься бизнесом это легко. Но способы облегчить себе жизнь есть, это же рыночек.

В связи с шутингом, но не о шутингах

Как обычно, после каждого шутинга начинается дискуссия о регуляции оборота оружия. Интересный заход сделал Михаил Пожарский. В целом будучи сторонником либерализации этого самого оборота, он указывает, что и те, кто в связи с шутингами требует запрета оружия, и те, кто в связи с шутингами требует его либерализации, основываются на иллюзии контроля. Мол, этатисты находятся под воздействием иллюзии того, что государство может эффективно защитить от шутингов, а либералы точно так же убеждены, что эффективно защититься могут вооружённые граждане, между тем эффективной защиты от шутингов не существует, просто люди боятся признать, что их жизнь зависит от случайности. И дальше приводит статистику.

Я уже обещала воздерживаться тут от формул, точно так же не хочется погрязать в анализе той самой статистики. К ней есть ряд претензий, в качестве примера дам ссылку на пост Владимира Попова, можно найти ещё, но не буду зарываться в дебри.

Тот фактор, который представляется мне наиболее важным, статистикой измерить практически нереально, поскольку это психология. Я уже вчера упомянула об этом в контексте того, что оружие – мощный стимул выработки взаимной вежливости, поэтому увеличение вооружённости школьников приведёт к тому, что им придётся умерить энтузиазм в буллинге и прочих подростковых забавах, а это скажется и на частоте массшутингов. На это Михаил ответил, что не понимает, откуда взялся миф о вежливости вооружённых людей. Взять, дескать, Штаты, там никакой особой вежливости не наблюдается, fuck через слово.

Да, давайте возьмём Штаты. Понятно, что ссылаться на крайне низкое число убийств на Диком Западе – это банально, всегда можно отпарировать нерелевантностью столь древних данных. Возьмём современную Америку, причём самых что ни на есть афроамериканцев, то есть, с точки зрения обывателя, поголовно отморозков с пушками и полным презрением к закону.

Чем эти ребята обогатили мировую культуру? Рэп-батлами! В России искусство мата – это прежде всего искусство унизить полностью бесправного подчинённого. Боцманский загиб, прапорщики, ну и так далее. В меньшей степени – безадресная жалоба на трудную жизнь. Там же это именно диалог между равными, в котором ценится виртуозность оскорбления, и именно за неё присуждается победа, а если кто вспылил и достал ствол во время батла, так это, извините, моветон.

Это просто вам ещё один образчик того, что любое вооружённое сообщество непременно выработает свои средства деэскалации конфликтов, в то время как насильно разоружённое скорее будет изобретать изощрённые средства нагадить исподтишка.