Как вы можете видеть, по части заголовков моя фантазия небогата. Обычно мне их дарят авторы вопросов, не давая раскрыть моё убожество.
В Подгорице сегодня прошло шествие в поддержку защитников Украины. Я, к сожалению, работаю без выходных, и подмениться не получилось, так что не присутствовала, только смотрела видео. По моим прикидкам, было от пятисот до тысячи человек. Учитывая, что сейчас не туристический сезон, это означает, что явилась очень большая доля от русскоязычной диаспоры. В местных чатиках выступления тех, кто одобряет войну, буквально единичны. Люди поделились на тех, кто обсуждает, как помочь жертвам нападения, и тех, кто раздражённо фыркает на обсуждение политики, заверив перед этим, что, конечно, глубоко сочувствует украинцам, просто тема для чата офтопик.
Несколько человек, ранее уже выражавших интерес к проекту Монтелиберо в духе “надо бы летом съездить к вам в гости и посмотреть”, теперь сменили тон на “срочно собираю документы и выдвигаюсь к вам с концами”. Рекомендую вам поскорее пополнить их число. Нужен загранпаспорт, диплом или аттестат, справка о несудимости, карта тинькофф-банка, ну и стандартный ковидный набор, дающий право на пересечение границ. Прямого сообщения между Россией и Черногорией нет, пока что самый надёжный маршрут – через Стамбул. С собой по возможности везите наличные евро. Если с этим будут сложности (вполне допускаю, что в России сейчас могут быть неоправданно большие спреды при покупке валюты) – везите биткоины. Доллары тут нафиг не нужны.
Чувствуется, что российское руководство довольно сильно напугало весь мир, а под влиянием паники люди склонны совершать необдуманные поступки. Павел Дуров едва не закрыл российский сегмент телеграма. Европейские страны прекращают выдачу гражданам РФ виз. Ходят слухи про блокировки криптобиржами российских кошельков. Короче, в каждом вахтёре просыпается желание немедленно закрыть какой-нибудь вход или выход, потому что надо же что-то делать, вон какой пиздец творится.
Поэтому, если вы до сих пор пренебрегали рекомендациям по хранению сбережений в некастодиальных биткоин-кошельках, то вполне вероятно, что вы внезапно стали существенно беднее. Также это означает, что если вы прямо сейчас рванёте за рубеж, вы окажетесь там совершенно неподготовленными. Не стесняйтесь обращаться за помощью, но и не считайте, что вам кто-то должен. Как я неоднократно писала про социалку при анкапе – главное достоинство нищих – быть милыми и благодарными.
Если решите оставаться в России – тут мне сложно давать детальные рекомендации, я уже плохо ориентируюсь в обстановке и не знаю, где опаснее – в условной Москве или в условной деревне. Я сильно удивлюсь, если в России не пройдёт волна сообщений о минировании разных госучреждений, а то и оборонных предприятий, а также кибератаки. Реальные теракты более вероятны в приграничной полосе. Постарайтесь не загреметь в войска, это самое глупое, что вы можете сейчас сделать. Если вами заинтересовался военкомат, не надо пытаться судиться или рассчитывать на АГС, просто делайте ноги, хотя бы на уровне переселения в другой район не по прописке. Сейчас с вами вряд ли будут церемониться, так что не надо лишний раз контактировать с государством.
Заключительный абзац – для тех, кто хочет стать героями в этой войне. Жгите военкоматы. Трудно придумать более действенную мирную антивоенную акцию. Рецепт коктейля Молотова общедоступен, военкоматы обычно находятся не в жилых зданиях, так что при ночном поджоге вероятность жертв минимальна, а польза очевидна: уничтожение инфраструктуры для призыва подрывает возможности мобилизации. Буквально парой литров бензина и литром масла вы способны спасти несколько сотен человеческих судеб. При худшем раскладе испортите свою собственную, так что постарайтесь уж не попадаться по-глупому.
Простите, что не отменила отложенный пост Битарха, вообще из головы вылетело со всеми этими событиями, публикация вышла несколько не в тему. Теперь давайте по теме.
В недавнем посте про меркантилизм я указывала, что сегодня это инструмент не для достижения богатства, а для войны. Рыночек – орудие мирных людей, а экономические санкции – оборотная сторона этого орудия. Если конкретно вы, читатель, сумеете найти любой способ, как сделать российское государство беднее, я буду рада, если вы его примените. Ещё больше я буду рада, если вы сумеете сделать это без опасности для своей жизни, и если это не слишком ударит по вашему собственному кошельку – всё-таки ресурсы мирного человека и государства сильно различаются, и лучше избегать явно самоубийственных акций, если, конечно, вы не полагаете, что способны этим добиться какой-то действительно важной для вас цели.
Если вы выйдете на российские улицы протестовать против войны, постарайтесь не свинтиться. Если свинтитесь – хотя бы потом не платите штрафов. Если есть возможность эмигрировать немедленно (например, у вас удалённая работа, вы не обременены недвижимостью, больными родственниками и тому подобным) – сделайте это. Даже если вы продолжите работать удалённо на какое-нибудь российское предприятие, вы хотя бы не будете платить России налоги со своего потребления. Если вы отягощены чем-нибудь вроде шмоток, кошек или учёбы на политолога, надеюсь, вы вскоре переосмыслите приоритеты в своей жизни, хотя вам безусловно виднее.
Черногория пока остаётся безвизовой для русских, а потому некоторое время сюда ещё можно будет выбраться относительно свободно. Один из участников Монтелиберо уже выпустил заявление о том, что готов безвозмездно помогать в получении ВНЖ всем, кто будет вынужден уехать в Черногорию из Украины, и обратится за помощью. Аналогичного широкого предложения для всех желающих срочно кинуть Россию я со своей стороны сформулировать не могу, но советами по обустройству точно помогать буду.
Даже если вы в восторге от того, что наконец-то путин прижмёт к ногтю украинских нацистов, я всё равно надеюсь, что вы уедете из России, но хорошо бы подальше от меня.
Вообще, самое лучшее, что может случиться с русскими в ближайшие годы – это если они полностью лишатся собственной государственности и рассеются по миру. Change my mind.
Перечитала написанное, вижу, что вышло ужасно сухо. Вот за это и люблю тексты. Можно написать три абзаца эмоций и пафоса, выдохнуть и стереть.
Довольно распространено утверждение, что уровень летального насилия (гибели людей от рук других людей) в доисторические времена был крайне высоким и в норме мог достигать даже 50%. Это значит, что половина «дикарей» становились жертвами убийств, а не умирали естественной смертью или ввиду других причин. Таким утверждением, в том числе, пытаются опровергнуть аргумент о наличии естественных сдерживателей агрессии у человека, называя неприязнь к насилию и ненасильственные взаимоотношения сугубо социокультурным изобретением, не имеющим ничего общего с тем, кем человек является от природы.
Действительно, археологические свидетельства демонстрируют случаи крайне высокого уровня летального насилия. Мало того, даже в некоторых примитивных обществах современности всё ещё значительная часть людей погибает от убийств. Но сам аргумент об убийстве как естественном и распространённом явлении для человека крайне преувеличен и основан на отдельных ограниченных примерах, а не на общей статистике. Так, исследование, рассматривающее 600 человеческих популяций, показывает, что за всю историю человека разумного уровень летального насилия составил лишь 2%, и это включая случаи войн и геноцидов [1]. В некоторых исследованиях также говорится, что теории об универсальности войны в человеческой истории не хватает эмпирической поддержки, а данные о высоком уровне доисторического насилия (например те, которые были продемонстрированы в труде «Война до цивилизации: миф о мирном дикаре») могут быть необоснованно завышены [2][3].
Опираясь на выборку, предоставляемую исследованием 600 человеческих популяций, а также данные некоторых других исследований, давайте подробнее проанализируем уровень летального насилия в разные эпохи и в разных человеческих обществах, чтобы убедиться в его довольно низкой распространённости во всей истории человечества.
Старый мир
В период палеолита в Старом мире уровень летального насилия составлял 3,97%. В археологических раскопках, относящихся к этому периоду, как правило, было найдено немного человеческих останков, в лучшем случае лишь по несколько десятков их. Однако внимание привлекают раскопки натуфийской культуры из периода эпипалеолита на территории современного Израиля. Из 400 человеческих останков, датируемых периодом 11-15 тысяч лет назад, лишь 5 указывали на насильственный характер смерти.
Этот пример взят из исследования доисторических войн в Европе и на Ближнем Востоке [4]. Утверждение о войнах как причине гибели 15% доисторических людей в нём называется абсурдным. Также в нём говорится, что у человека нет никаких эволюционных предрасположенностей к нападению на людей из других социальных групп, и раскопки, относящиеся к европейскому палеолиту, не показывают свидетельств войн, лишь крайне редкие случаи каннибализма. Конечно, это же исследование говорит о возможности человека легко вступать в насильственные конфликты, исходя из факта всё же возникших позже войн. Но как мы увидим дальше, участие в насильственных конфликтах так и не стало чем-то присущим большинству людей.
Неолит, мезолит и бронзовый век тоже не характеризовались высоким уровнем летального насилия (3,59%, 3,39% и 2,33% соответственно). Однако более детального изучения требуют случаи железного века и средневековья, где уровень летального насилия, как утверждается в исследовании человеческих популяций, составил 5,82% и 12,08% соответственно.
Из рассматриваемой выборки популяций железного века случаи крайне высокого уровня летального насилия относятся к Британии во времена правления Римской империи. Так, одна из археологических раскопок в Лондоне хоть и продемонстрировала большое количество погибших от насилия мужчин, однако объяснено это было «охотой за головами» со стороны Римской армии и/или поражениями в гладиаторских боях [5]. А наиболее «насильственные» кельтские раскопки (впрочем, лишь с останками максимум нескольких десятков человек) относятся к крепости Мэйден-Касл.
С другой стороны, все остальные крупные раскопки и на территории Британии, и в других местах, таких как Испания, Италия, Ближний Восток, Северная Африка, показывают крайне низкий уровень летального насилия. Многие такие свидетельства, относящиеся к территории современной Сирии, не продемонстрировали случаев убийств. Предоставляющее их исследование 25 археологических месопотамских раскопок показывает, что лишь 28 из 1278 (т. е. 2,2%) рассматриваемых останков имеют следы относящихся к насилию залеченных черепных травм. Исходя из свидетельств о кровавых военных конфликтах и некотором уровне насилия в повседневной жизни на данной территории, исследователи ожидали обнаружить куда большее количество травм подобного характера [6].
Такая разница между «насильственными» и «ненасильственными» раскопками железного века может говорить о том, что именно появление организованных армий и стало причиной повышения общего уровня летального насилия в данном периоде. Но это ничего не говорит о насильственности человека в целом, поскольку нападающие и убивающие других людей профессиональные солдаты являются подавляющим меньшинством в обществе. И если мы исключим из выборки лишь лондонские раскопки, относящиеся к действиям солдат и гладиаторов Римской империи, то получим всего 2,9% уровень летального насилия.
Похожий результат покажут и свидетельства средневековья, поскольку в случае рассматриваемой нами выборки археологических раскопок статистику летального насилия сильно увеличивают буквально две битвы: сражение при Висби и сражение при Алжубарроте. Исключив только их из выборки мы получим уровень летального насилия всего в 3,3% (и это ещё не исключая другие сражения, оставившие за собой меньшее количество останков).
Крайне интересными свидетельствами являются более современные записи о смерти и её причинах жителей Лондона в период с 1629 по 1659 годы, а также в 1665 году. В первом случае из 263 440 записей лишь 470 относились к насильственной смерти (т. е. 0,18% от всех смертей), а во втором из 97 306 записей лишь 30 (т. е. 0,03%) [7][8]. В среднем это хоть и даёт в десятки раз выше уровень убийств, чем современный мировой уровень (и в сотню раз выше уровня убийств в современной Британии), однако мы чётко видим, что убийцы в те времена (как и в любые другие времена) составляли лишь подавляющее меньшинство населения.
Новый мир
Уровень летального насилия в Новом мире составил 3,19% в архаический период, 3,52% в формативный период, 5,28% в классический период и 9,94% в пост-классический период.
Архаический и формативный периоды не демонстрируют высокого уровня летального насилия. Немного выше его уровень наблюдается в классический период, однако я бы хотел выделить самые крупные раскопки из Центральной Калифорнии. Среди 2182 останков лишь 11 (т. е. 0,5%) имели следы насильственной гибели. Аналогичные раскопки из Центральной Калифорнии, но уже относящиеся к пост-классическому периоду, также показали крайне низкий уровень летального насилия (менее 0,3%).
Уровень летального насилия в Мексиканской Калифорнии, исходя из свидетельств направленных туда колониальных миссий, составил 10%, что намного выше показателей Центральной Калифорнии. Однако стоит отметить, что почти половина случаев относится к действиям военного характера [9]. Да и общее количество зарегистрированных смертей было в десятки раз меньше выборки, предоставляемой центрально-калифорнийскими археологическими раскопками.
Из крайне насильственных примеров стоит выделить Кроу-Крикскую резню, в которой от рук достоверно неизвестных нападающих было за один раз уничтожено целое индейское поселение. Снова можно увидеть, что статистика летального насилия увеличивается за счёт именно насильственных нападений военного характера со стороны отдельных групп людей.
Вопрос насильственности некоторых современных племён
Утверждения о крайне высокой насильственности доисторического человека очень часто опираются на аналогию с высокой насильственностью некоторых современных племён собирателей и охотников, а особенно Хиви и Аче из Южной Америки с 55% и 30% летального насилия соответственно. Однако подобный аргумент будет в корне неверным, поскольку если сравнивать эти племена с другими похожими племенами, то последние оказываются далеко не настолько насильственными [10]. Также бывают случаи и вовсе ненасильственных племён, известный пример чему – народ палияр из Южной Индии. В целом ориентироваться в том, насколько насильственность присуща человеку, нельзя по отдельным случаям крайне насильственных изолированных племён. Также нельзя легкомысленно делать из этого выводы об уровне летального насилия в племенах прошлого – ошибка, которую допускают некоторые исследователи [2].
Выводы
Из рассмотренной нами статистики 600 человеческих популяций и некоторых других свидетельств, мы можем сделать вывод, что в истории человека летальное насилие не было чрезмерно распространённым явлением. Также, как уже говорилось в самом начале, теории об универсальности войны в человеческой истории не хватает эмпирической поддержки, а данные о высоком уровне доисторического насилия могут быть необоснованно завышены. В целом случаи популяций с крайне высоким уровнем летального насилия можно легко отнести к статистическим выбросам.
И самое главное – массовые убийства чаще всего связаны с насильственными нападениями организованных армий. Поэтому основная часть от всего летального насилия является лишь следствием действий небольшого процента людей, инициирующих нападения военного характера. На фоне крайне ненасильственной повседневной жизни во всей истории человечества, это лишь доказывает, что многие люди, вступающие в сражения и становящиеся жертвами военных нападений, погибали от летального насилия, а не многие люди в целом. Ведь разве являлось участие в сражениях нормой для большинства людей? За исключением отдельных случаев – нет.
Источники
1. Gómez, J. M., Verdú, M., González-Megías, A., & Méndez, M. (2016). The phylogenetic roots of human lethal violence. Nature, 538(7624), 233–237. doi:10.1038/nature19758;
2. Haas, J. & Piscitelli, M. (2013). The Prehistory of Warfare: Misled by Ethnography. Pp. 168-190 In: DP Fry ed. War peace and human nature: the convergence of evolutionary and cultural views. Oxford Univ. Press.;
3. Ferguson, R. B. (1997). War before Civilization: The Myth of the Peaceful Savage. American Anthropologist, 99(2), 424-425;
4. Ferguson, R. B. (2013). The prehistory of war and peace in Europe and the Near East. Pp. 191-240 In: DP Fry ed. War peace and human nature: the convergence of evolutionary and cultural views. Oxford Univ. Press.;
5. Redfern, R. & Bonney, H. (2014). Headhunting and amphitheatre combat in Roman London England: new evidence from the Walbrook Valley. Journal of Archaeology Science 43: 214-226;
6. Sołtysiak, A. (2015). Antemortem Cranial Trauma in Ancient Mesopotamia. International Journal of Osteoarchaeology, 27(1), 119–128. doi:10.1002/oa.2478;
8. Champion, J. (1993). Epidemics and the Built Environment in 1665. Champion. Centre for Metropolitan Hist. Working Papers Ser 1 35-52;
9. Hackel, S. W. (2012). From Ahogado to Zorrillo: external causes of mortality in the California missions. The History of the Family 17: 77-104;
10. Gurven, M., & Kaplan, H. (2007). Longevity Among Hunter- Gatherers: A Cross-Cultural Examination. Population and Development Review, 33(2), 321–365. doi:10.1111/j.1728-4457.2007.00171.x.
И почему многие считают, что подобная экономическая политика государства приводит к росту благосостояния граждан? И почему они на самом деле заблуждаются?
Меня тут понукают высказаться по украинскому вопросу, но лучше я отвечу вот на этот.
Меркантилизм – это любая политика, основанная на идее о том, что свободная торговля недопустима, и её следует регулировать. Раньше одним из оправданий такой политики служило представление о том, что торговля это война, где один теряет, второй наживается, и если не приструнить наживающегося торговца, то он всех сгноит, а сам упьётся народной кровушкой. Это странное представление о торговле сопровождалось представлением о вреде конкуренции: при конкуренции, дескать, купцу или ремесленнику нельзя сосредоточиться на одном отведённом участке деятельности, и из-за бессмысленной войны между собой в производстве и торговле будет полный хаос. Наконец, это сопровождалось представлением о том, что низкие цены на товар вредны, равно как вредны и высокие цены на труд – потому что есть справедливые цены, и всякий производитель или торговец обязан их соблюдать.
Неудивительно что там, где подобные представления неукоснительно соблюдались, у человечества было мало шансов обогащаться и развивать технологии. Но это сопровождалось также постулатом о пользе нищеты для спасения души, так что никакой проблемы в этом не видели.
Наконец, меркантилизм подразумевал, что правителю крайне глупо позволять людям покупать зарубежные товары за деньги, потому что куда полезнее копить деньги в казне – они всегда пригодятся для покупки предметов роскоши, но главное – для оплаты войн. А это означало, что торговлю следует облагать максимально возможными пошлинами.
Более или менее систематическое изложение ошибочности меркантилистских взглядов сделал ещё Адам Смит в своём Богатстве народов, о чём <Шульман mode on>нам доложил Пушкин, повествуя об образовании в начале 19 века: бранил Гомера, Феокрита, зато читал Адама Смита и был глубокий эконом, то есть умел судить о том, как государство богатеет, и чем живёт, и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет</Шульман mode off>. Окончательно же почва из-под меркантилизма была выбита уже в ходе маржиналистской революции (недавно в Москве прошла конференция в честь 150-летия этого события), когда механизм ценообразования был объяснён через субъективные предпочтения, а не через себестоимость, и это окончательно сделало понятным, почему при добровольной сделке улучшается положение обеих участвующих в сделке сторон.
Почему же сейчас, через 246 лет после публикации Богатства народов и через 150 лет после маржиналистской революции меркантилизм всё ещё жив в головах и активно применяется в политике?
Потому что политика – это война. Это игра с нулевой суммой, где тот, у кого прибавляется власти, уменьшает власть остальных. Но вести горячие войны стало моветон, и вместо них активно используются торговые войны. Хочешь сказать чужому режиму своё фи – вводи против него торговые санкции.
Политика бывает не только внешней, но и внутренней. Вести горячие внутренние войны – это тем более моветон, зато представители одних отраслей могут лоббировать себе торговые преференции, а конкурентам ограничения, как внутри страны, так и вовне. Лозунг защиты отечественного производителя заходит не хуже, чем лозунг защиты родной земли, а приводит к тем же последствиям: отечественный потребитель становится беднее.
Более того, взять даже вполне либертарианский проект Монтелиберо. Мы тоже в первую очередь стараемся для работы на проект нанимать участников проекта, а не фрилансеров. Меркантилизм психологически комфортен: ты отказываешься от толики личной выгоды, зато делаешь добро ближнему, у которого покупаешь более дорогой товар, игнорируя более дешёвые аналоги от тех, кто тебе не по душе. Аналогично, агористы могут принципиально торговать только с теми, кто не платит налогов, даже если эффект масштаба и цена мер безопасности приведут к тому, что с налогами было бы дешевле. Зато государству не достанется ни единого агористского гроша.
Так в чём же разница? Почему либертарианцы считают своё поведение моральным, а государственные регуляции – преступными? Разумеется, дело в добровольности. Сами вы имеете полное право пожертвовать прибылью ради морального превосходства. Но силой требовать того же от остальных – атата!
Как вы планируете с ней бороться? Как маленькие компании, пусть даже с крупными инвесторами, смогут противостоять крупному гиганту, да и будут ли инвесторы идти на такие риски, вкладывая деньги в небольшие компании? Да, я знаю аргументы про то, что монополии не могут возникнуть, но вдруг все-таки это случилось, да и тем более анкап, я так понимаю, не с нуля планируется строить, а уже на существующем рынке, где имеются крупные производители.
Анонимный вопрос
Монополия – это желанное и наиболее комфортное состояние для любого бизнеса. В условиях существования централизованной политической власти крупный бизнес оказывается экономически замотивирован заниматься лоббизмом, чтобы обеспечить себе привилегированное положение на рынке через захват регулятора. Мелкий бизнес оказывается экономически замотивирован создавать ассоциации и заниматься лоббизмом уже через них. В стране с достаточно диверсифицированной экономикой это порождает ситуацию, когда большинство предпринимателей так или иначе прикармливает политиков, нормы усложняются, исключения из правил множатся, и бизнес, потратив кучу усилий на приобретение благосклонности регулятора, в лучшем случае остаётся при своих. Если же в государстве выделяются стратегические отрасли, то пиши пропало: это означает гарантированное ущемление прочих отраслей.
И вот мы по условию задачи умудрились постепенно выйти из этой удручающей ситуации к свободному рынку, свободному прежде всего от политической власти. Допустим, это всё же случилось довольно быстро, и мы получили в наследство перекошенный рынок, где какие-то предприятия непропорционально укрупнены, вплоть до монополий в тех или иных отраслях. Что это значит? Если они крупнее, чем это экономически целесообразно, значит, они производят свой товар с большими издержками, чем если бы они были мельче. При этом они имеют серьёзные накопления, и не допускают появления мелких конкурентов, поставляя свой товар в убыток. Это означает только то, что какие-то мелкие (а значит, более экономически эффективные, чем монопольный монстр) предприниматели будут постоянно пытаться войти на этот рынок, и тем создавать давление на монополиста, не давая ему расслабиться и поднять цену к комфортному для него уровню. Спекулянты будут делать запасы его товара, покупая его задёшево, а стоит монополисту приподнять цену, как запасы начнут реализовываться с прибылью, принуждая монополиста вновь сбивать цену. И так будет продолжаться до тех пор, пока акционеры монополиста не поменяют директоров на более вменяемых, потому что хочется роста акций и дивидендов, а не вот этого вот всего.
Мелочь же, которая всё это время просто занималась чем-то иным, где не было монополии, после этого вздохнёт с облегчением и повалит на открывшийся рынок. Ну а потребитель всё то время, пока товар сбывался в убыток, был счастлив и не имел никаких оснований возмущаться поведением монополиста. Так что зачем с демпингующим монополистом бороться, он молодец, так и выглядит социально ответственный бизнес при анкапе.
1) На заброшку часто лазает молодёжь, что не нравится многим горожанам: мало ли что. Могут ли они, и каким образом, организовать её охрану, озаборить, или вообще снести? Не будет ли установка забора взволнованной общественностью ограничением свободы любителей урбан-туризма? 2) Группа сквоттеров поселилась в пустующем кинотеатре, провела себе свет (нашла на свободном рынке тех, кто согласился подключить их) и живёт, устраивая прямо в кинозале концерты неформалов и приглашая автостопщиков на ночлег. Некоторые считают, что это негативно влияет на стоимость недвижимости в округе. Можно ли с ними что-то сделать? 3) Девелопер увидел недостроенный бизнес-центр и захотел, достроив его, ввести его в эксплуатацию. Последний собственник недостроя либо неизвестен, либо не выходит на связь, либо уже упразднён как юрлицо. Что делать девелоперу? 4) Инициативная группа горожан хочет снести заброшку и сделать на её месте парк, многие жители района оставили подпись за идею. Но поселившиеся там сквоттеры не хотят съезжать. Они аппелируют к праву на обретённую ими собственность и отсутствию прав на неё у посторонних горожан, а активисты – к незаконности вселения сквоттеров и отсутствию у них каких-то прав на такое жильё. Кто прав и как быть?
Сталкер
Итак, у нас есть город, то есть довольно плотное поселение, где права его обитателей на те или иные пространственные объекты сложны, взаимно обусловлены, взаимно проникают, постоянно входят в незначительные коллизии, и это воспринимается как норма. Человек платит за развитую инфраструктуру не только деньгами, но и тем, что его постоянно в какой-то мере беспокоят соседи. Иногда коллизии становятся значительными, и тогда это требует разбирательства.
Напомню принципы легитимного приобретения прав собственности при анкапе: гомстед, обмен, возмещение, производство. Как же в описанных выше сложных условиях могут быть приобретены достаточно чёткие права собственности на заброшку? Сквоттеры вполне логично применяют первый способ и занимают пустующее строение, просто потому что никто до них этим способом не воспользовался. Что убережёт их от того, что завтра к ним на порог не явятся возмущённые соседи, размахивая оговоркой Локка? Только остальные три способа приобретения прав собственности.
Добровольный обмен. Сквоттеры могут договориться с другими жителями города о том, какие именно блага они будут поставлять им в обмен на признание их права на сквот. Например, устраивать те самые концерты, обеспечивать ночлег бездомным, поддерживать опрятный внешний вид здания, оплачивать коммунальные счета.
Возмещение. Сквоттеры могут встать на пороге своей новой собственности с ружьями и заявить, что те, кто оспаривает их право собственности, смогут отнять его лишь у их хладных трупов. Готовность нести издержки войны ради защиты своего имущества всегда была очень веским доводом в пользу признания права собственности, если чьи-то ещё права не будут выглядеть более вескими (а в условиях заброшки более веских прав, чем у сквоттеров, ни у кого нет). Также сквоттеры могут объявить, что в возмещение за захват имущества (и, стало быть, за то, что отняли право на захват этого же имущества у других потенциальных желающих) они готовы задонатить такую-то сумму в тот или иной фонд благоустройства города. Согласие принять деньги будет означать признание правомерности сквоттинга.
Производство. Сквоттеры могут развернуть переоборудование захваченного строения под свои нужды, и тогда каждый, кто мог бы претендовать на альтернативное использование заброшки, будет прикидывать, что если бы он, например, силой выгнал их месяц назад, когда они только въехали, а те взялись бы судиться, то максимум бы получили с него цену аренды хостела за пару ночей. А сегодня они уже слупят с него возмещение издержек за все вложенные в сквот силы и ресурсы.
Что делать сквоттерам, я обрисовала. А что делать горожанам, если они уж очень не хотят, чтобы заброшки доставались кому попало? Просто по возможности избегать их образования. Например, в договорах об оказании коммунальных услуг мог бы содержаться пункт о том, что в случае, если собственник обслуживаемого объекта утратил своё право, не разорвав договора на обслуживание, то на период до вступления нового собственника в право владения поставщик продолжает обслуживание по последним действующим расценкам в долг под залог объекта. Таким образом, сквоттеры оказываются перед ситуацией: этот дом не ничей, он в залоге у компаний, поставляющих в дом воду, электричество, интернет, обслуживающих канализацию и вывозящих мусор. Если хоть одной из этих компаний нужен дом, она сама его засквотит (но ей придётся договориться с остальными об отступных). А если ни одной не нужен, то все они будут рады хоть кому-то, кто готов взять строение на баланс и оплатить долги по коммуналке.
Я привела лишь один возможный механизм, но могут быть и какие угодно ещё, вплоть до городского фонда заброшек, которому горожане будут жертвовать средства за то, чтобы тот первым сквотил заброшки, создавал по каждой группы для обсуждения их наилучшего применения, искал инвесторов и всё такое. Ну а если в какую-то заброшку уже вселились лица, не вызывающие восторга горожан, то этот же фонд может выступать переговорщиком о смене формата использования сквота или выплате сквоттерам отступных, чтобы съехали.
Принципиальным отличием между идеей свободного общества и любой государственнической идеологией является не то, к какой конкретной модели общественного устройства стремятся их сторонники, а то, какими методами они реализуют эти стремления. Если бы разница состояла только в конечных целях, то никакого принципиального отличия и вовсе не было бы. Ведь действительно, в свободном обществе могут быть реализованы любые модели общественно-экономического устройства и системы взаимоотношений субъектов на основании принципа ненасилия, добровольных договорённостей и в рамках свободных ассоциаций. В противовес этому политические идеологии всегда предлагают одну конкретную общественную модель, необходимую для обязательной реализации по отношению ко всем людям, в том числе через насильственное принуждение.
Когда люди сталкиваются с незнакомой для них идеей общественного устройства, то они почти всегда начинают задавать вопросы формата «как в рамках этой идеи будет решаться такая-то проблема». Подобный подход к познанию идей неудивителен, ведь большинство из них предлагают конкретное и единое для всех решение. Люди привыкли к тому, что нужно выбирать всеобщую цель, обязательную для каждого под угрозой применения насилия. Однако если пытаться объяснять идеи свободы находясь в этих рамках, то скорее всего ничего не получится – слушатель оценит ваш ответ исходя из собственных предпочтений и представлений о возможных решениях, которые могут далеко не совпадать с вашими позициями. Очевидно, в его глазах это выставит идеи свободы непривлекательными, а то и вовсе несостоятельными.
Разумеется, моделирование возможных решений важно, полученный ответ всё же способен выступать в качестве убедительного довода, однако он не может быть чем-то большим, чем дополнением к основной аргументации. А сама основная аргументация должна показать людям то, о чём говорилось в прошлом абзаце – конкретного и обязательного решения не существует!
Но как всё же та или иная проблема будет решена? Да очень просто – так, как сам человек захочет исходя из собственных предпочтений и взглядов. Вот как каждый человек подойдёт к решению своих проблем, так они решены и будут. Если же брать общие для множества людей вопросы и проблемы, то они будут решены исходя из того, как люди договорятся их решать. Каждый человек может объединяться в ассоциации с другими людьми ради создания собственного общественного порядка, распространяющегося на членов этой ассоциации.
Поэтому необходимо спрашивать слушателя о том, как он сам бы решил ту или иную проблему, если бы возможность принимать решение находилась в его же руках, а реализация распространялась на тех, кто имеет с ним соответствующие соглашения или участвует в одной ассоциации. Его ответ на ваш вопрос будет ответом и на его вопрос. Только так идея свободного общества может быть объяснена наиболее точно и привлекательно. Лишь так получится донести, что она состоит в методе – свободе деятельности, договорённости и ассоциации, а также ненасильственном сосуществовании, но цели при этом могут быть совсем разными.
Конечно, это не прозвучит убедительно для тех, кто беспрекословно считает, что реализация своих личных стремлений или стремлений некой разделяющей их взгляды ассоциации требует насильственного принуждения других людей к принятию их идеалов. Скорее всего в данной ситуации необходимо применять аргументы, демонстрирующие отрицательные экстерналии насилия и дискредитирующие его как явление в целом. Но если и это не прозвучит убедительно, тогда остаётся лишь прекратить разговор. В конце концов объяснять что-то людям, имеющим сильные насильственные убеждения (или даже склонности к совершению насилия) просто бессмысленно, на них можно только надавить осуждением, остракизмом и различными санкциями, а также от них стоит готовиться защищаться, ибо они при первой же возможности и вас решат принудить силой к подчинению.
Всё, что связано с “криптой” – хайповая тема, да ещё и источник непрекращающихся споров между адептами разных путей развития новомодной криптоиндустрии. Хотелось бы внести чуть больше ясности в то, как это устроено у нас в Монтелиберо, чтобы вы могли принимать взвешенные решения о том, стоит ли в нас инвестировать, а если инвестировать, то во что именно.
Что такое токеномика? Это экономика токенов, то есть устройство рынка, на котором они обращаются, правила, традиции и (что немаловажно) смысл их обращения.
Что такое токены? Применительно к нашей ситуации это информационные объекты, обращающиеся вместо реальных объектов, которые токены символизируют. Акция компании – это токен доли владения компанией. Фьючерс на баррель нефти – это токен на обязательство поставки барреля нефти. Фунт стерлингов – это токен на фунт серебра. Точнее, он им когда-то был, а потом соскамился, и теперь сохраняет хождение уже без прежнего товарного обеспечения.
Токены – это не криптовалюты. Мы даже не будем здесь пытаться определить, что такое криптовалюты, потому что под этим норовят понимать слишком широкий класс объектов. Поэтому просто констатируем, что существуют некоторые криптовалюты, на базе которых удобно выпускать собственные токены. Для токеномики Монтелиберо был изначально выбран блокчейн стеллар, в котором ходит собственная криптовалюта по имени люмен. Для этого были исключительно технические основания:
транзакции очень дёшевы
язык транзакций довольно продвинутый
для управления токеномикой на базе стеллара есть неплохой инструментарий
среди участников проекта Монтелиберо есть люди, разбирающиеся в этом инструментарии
Ради чего мы затеяли создание токеномики вокруг Монтелиберо? В принципе, существуют прецеденты создания коллективных проектов, где просто есть инициативная группа, которая делает дело, к ней могут присоединяться волонтёры, и ей можно донатить. Также у неё можно покупать продукт её деятельности или фьючерсы на него.
Но это всё довольно непрозрачная история. Если вы купите у нас обещание на кусок земли, и запись об этом будет храниться где-нибудь в истории нашей переписки, или у нас на сайте, то вы резонно будете опасаться, что завтра эта запись может оттуда пропасть, и вы ничем не докажете, что она там была. Если токены всех наших публичных обещаний лежат на неподконтрольном нам блокчейне, то мы не сможем сделать вид, что их не существует, хотя нам всё ещё ничто не мешает отказаться от обещаний, несмотря на несомненный факт их наличия. Увы, стопроцентную гарантию не дают даже страховые компании, и тут вам (и нам) придётся полагаться в основном на институт репутации.
Цель проекта Монтелиберо – широкое внедрение в Черногории либертарианских практик. Для этого нам нужно, чтобы в Черногории появилось много успешных либертарианцев, действующих в соответствии со своими принципами. Для этого нам нужно обеспечить переселяющимся в Черногорию либертарианцам этот самый успех.
Поэтому ключевой токен в токеномике Монтелиберо – это токен одноимённого инвестиционного фонда, называющийся MTL. Средства, вырученные от эмиссии этих токенов, мы вкладываем в развитие необходимой переселенцам инфраструктуры, инвестируем в их бизнес, а также инвестируем в бизнес либертарианцев вне Черногории, если рассчитываем получить с этого доход. Ну или просто копим для будущих целевых вложений. Покупатели токенов MTL, соответственно, получают право на регулярные дивиденды, размер которых не фиксирован и определяется исключительно тем, какая прибыль была получена от инвестиций фонда.
В чём платятся дивиденды? Позвольте представить вам второй ключевой токен системы – стейблкоин EURMTL… Стоп. Теперь надо сказать подробнее о стейблкоинах.
Стейблкоины это частные деньги со стабильной покупательной способностью, обычно привязанной к тем или иным государственным деньгам. Зачем деньгам быть частными, и как при этом будет обеспечиваться стабильность курса, можно вкратце прочесть во фридмановской Механике свободы в главе Рынок денег. В мире ходит много стейблкоинов, но в основном они привязаны к доллару, а в Черногории используется евро. Поэтому мы сделали собственный, и выпустили его на том же блокчейне, что и все наши прочие токены. Теперь это главная расчётная единица всей нашей токеномики, за которую можно приобрести любой торгуемый в рамках проекта актив. Но не только.
Ещё EURMTL можно обменять 1:1 на наличные евро у любого из наших гарантов в Черногории. Поэтому мы, уже переселившиеся в Черногорию, используем между собой EURMTL в качестве безналичных евро, например, в ситуациях, когда нужно поделить чек в кофейне. Это гораздо удобнее, чем переводы между банковскими счетами. Надеемся, что со временем сеть пользователей нашего стейблкоина расширится достаточно, чтобы начать заметно влиять на экономику Черногории, и эта конкуренция подстегнёт местные неуклюжие банки к повышению качества услуг.
Ну а если вы ещё не живёте в Черногории, но участвуете в нашей токеномике, то мы также гарантируем вам возможность поменять EURMTL на люмены по текущему биржевому курсу евро (для этого мы держим на встроенной в систему стеллар биржу открытые ордера на выкуп EURMTL за люмены, автоматически пересчитывая курс в соответствии с колебаниями цены евро). Далее с вырученными люменами вы можете отправиться в любой пользующийся вашим доверием обменник и поменять их на государственные деньги по вашему вкусу (в том числе на деньги государства Сальвадор, то есть биткоины).
Во что преимущественно инвестирует фонд? Поскольку мы готовим инфраструктуру для переселенцев, то фонд приобрёл гектар земли и сейчас его благоустраивает. Этот гектар также был токенизирован, так что третий важный токен в нашей токеномике – это MTLCITY. Часть этих токенов была куплена переселенцами или теми, кто планирует переезд в Черногорию в ближайшем будущем. В соответствии с долей в общей массе токенов MTLCITY их владельцы получат во владение свои земельные участки, когда земля будет подготовлена к приватизации. Этот токен уже не торгуется на первичном рынке и имеет значение только для учёта, кому какая площадь земли причитается. Непосредственно перед приватизацией мы проведём финальный взаимозачёт, когда те, чьё количество токенов избыточно для того реального участка, на который они претендуют, продадут их по номиналу тем, чьё количество токенов недостаточно.
Другое важное направление инвестиций фонда – токены GPA – бизнеса одного из наших первых переселенцев, специализирующегося на офлайновой торговле непосредственно в Черногории, а также токены MTLBR– строительной компании, которая занимается в данный момент благоустройством приобретённой фондом земли, но со временем рассчитывает выйти и на более широкий рынок.
Я не буду перечислять в этой статье вообще все токены в системе Монтелиберо – как минимум, я их все и не знаю. Вообще говоря, свой токен может выпустить кто угодно, другое дело – обеспечить его хождение. Так, например, у меня тоже есть токен ANCAPCHAN, но, как вы можете убедиться, ликвидность его выдающейся не назовёшь. С его помощью я всего лишь зафиксировала свой долг перед фондом, который потратился на мою натурализацию в Черногории, а затем спустя некоторое время погасила его.
В следующей статье я собираюсь дать уже практические инструкции для тех, кто соберётся погружаться во всю эту кухню, а третью статью хочу посвятить последним перспективным разработкам на стыке токеномики и криптовалют, про которые я даже не буду притворяться, что сама до конца их понимаю.
Развлёкшись об Исландию Века саг, далее я продолжила перевод фридмановской книги о правовых системах, сильно отличающихся от наших, уже по порядку, так что на очереди у меня четвёртая глава, и едва ли не самая длинная во всей книге, потому что посвящена она праву избранного народа, который накопил за свою многолетнюю историю просто бездну разного законодательного материала.
Как обычно, с переводом сносок и довёрстыванием этой главы в формате электронных книг я расправлюсь позже, а пока хочется уже скорее представить вашему вниманию то, что есть, не вылизывая. Как обычно, прозрачно намекаю, что неплохо бы задонатить.
Дальше на очереди исламское право, и мне заранее любопытно, какое место в нём занимают такие общеизвестные практики, как извинения без штанов.
В своих идеях сторонники силовой государственной власти ссылаются на так называемое допустимое (а то и якобы необходимое) или «легитимное» насилие, на совершение которого притом должна быть монополия у одного-единственного агента (государства) в обществе. Но тому, какое именно насилие можно считать допустимым, необходимым или легитимным, и в чьих руках оно должно находится, как правило, чёткого определения не даётся. Всё сводится к целям, каких целей придерживается тот или иной этатист – в тех рамках для него насилие и оправдано, а «монополия» на насилие должна принадлежать ему и/или тем, кто разделяет лично его взгляды. Этого не меняет даже приверженность демократии, поскольку демократ хотел бы, чтобы монополия на насилие точно принадлежала именно приверженцам демократии, просто он не считает важным, какие у них будут взгляды на другие вопросы.
По этой причине о какой-то определённой легитимности насилия не может быть и речи. Так, авторитарный консерватор должен понимать, что по мнению авторитарного коммуниста его место находится на глубине двух метров под землёй, и наоборот. У каждого сторонника насилия своё собственное понимание его легитимности, о котором никак не получится договориться.
Монополии на насилие и вовсе не может существовать как реализованной на практике модели. «Монополия» стационарного бандита на насилие теряется, как только другие люди, даже в рамках одного и того же государства, берут правление в свои руки. Вечных правительств не бывает, рано или поздно происходит либо смена власти, либо смена взглядов некоторых членов текущей власти (которые конечно же устраняют из политической жизни ещё своих вчерашних коллег, оставшихся с предыдущими взглядами). И с помощью насилия в новых руках, и насилия, легитимность которого теперь обоснована иначе, уничтожаются достижения тех, кто до этого считал насилие легитимным лишь в рамках своих собственных взглядов и монопольно принадлежащим лишь своим собственным рукам.
Мало того, монополия на насилие вполне себе нарушается теми, кто совершает его в частном порядке. Пока в обществе есть люди, способные при тех или иных обстоятельствах совершить насилие, высказывания о владении монопольным на него правом будут преувеличением. В конце концов, «нелегитимные» насильники могут даже попытаться устроить переворот. Посчитали бы сторонники монархии или демократии понимание применимости насилия со стороны большевиков легитимным? Нет. Но на практике это ничего бы не поменяло.
В действительности государство может обладать лишь «сравнительным преимуществом в применении насилия», о чём и писал Макс Вебер в определении, собственно, государства. Но эта формулировка многими была неверно понята или просто неверно пересказана, из-за чего и возникло понятие «монополии на насилие», которой в реальности не существует. А уже обладая лишь сравнительным преимуществом в насилии, а не фиктивной монополией на него, государственник никак не может гарантировать, что насилие будет играть на руку именно ему – когда-то у него отнимут этот инструмент и со всей силой ударят им по нему самому, его сторонникам и его идеям. И это ещё раз говорит о том, чем же лучше инструмент свободной деятельности и добровольной договорённости в сравнении с инструментом силы.
