Канал Анархия+, в котором я продолжаю время от времени черпать идеи, продемонстрировал творческое применение теории игр к антиэтатистскому движению. Как я неоднократно упоминала, теория игр используется не для доказатальств, а лишь в качестве инструмента иллюстрирования логики своих рассуждений.
Рассуждение там примерно следующее. Нам вечно подсовывают в качестве примера анархии какого-нибудь Безумного Макса, а мы на это злимся и пытаемся показать, что мы белые, пушистые и хотим совсем не того. Предложенная модель раскладывает исходы войны анархистов с государством по простенькой матрице, где желаемое нами состояние анархии оказывается исходом “анархизм выиграл, государство проиграло”, а аморфия, которой нас пугают – это исход “государство проиграло, анархизм тоже проиграл”.
Под конец в статье подвешивается в воздухе вопрос о том, что вписать в квадратик “государство выиграло, анархисты тоже”. Если определять государство как систему централизованного принуждения, а анархизм как систему распределённого сдерживания, то ситуация вин-вин трактуется автором, как неосуществимая.
Разумеется, панархисты на это отвечают: ничего подобного. Федерализация, переход к системе экстерриториальных контрактных юрисдикций или функциональных перекрывающихся конкурирующих юрисдикций, как раз и означает искомую вин-вин. Государство выигрывает, потому что сохраняется в качестве системы централизованного принуждения, при этом его легитимность резко возрастает. Анархизм выигрывает, потому что государство разукрупняется, влияние граждан на политику усиливается за счёт резкого облегчения смены юрисдикции, также увеличивается податливость государства перед системами распределённого сдерживания.
Советую посмотреть лекцию, где Родион более понятно и полно изложил свои взгляды. Многое пересекается рассмотренным вами с роликом из Петербурга.
Как обрести равновесие?
Хоть меня и не спрашивали, позволю себе ответить.
С точки зрения республиканцев, анархизм сам по себе не самоценен, это не конечная цель, так как анархизм – всего лишь учение, отрицающее из некоторых оснований легитимность государства, просто в силу того, что государство – это ОПГ (Почему государство – это ОПГ смотрим/вспоминаем аргументы Спунера и Ротбарда. Пересказывать их в приличном обществе нет смысла). То есть в политической философии государство как внутренне противоречивый концепт снято и мёртво, но как феномен политической действительности оно продолжает существовать по инерции в виде недоразумения. С этой точки зрения, этатисты в политической философии – это что-то вроде последователей теории флогистона в химии, а анархисты, занимающиеся исключительно отрицанием государства сегодня, изобретают велосипед и решают уже решённую до них в 19 веке проблему, ничего не добавляя.
На деле же мы видим, что анархисты не просто остаются анархистами, а занимаются изучением того, как функционирует свободное общество, и предлагают его всевозможные улучшения: Ротбард пишет о частных охранных предприятиях как страховщиках, ориентирующихся на естественное право, понятое как неотчуждаемое право частной собственности; Дэвид Фридман говорит о разработке конкурирующих правовых систем на свободном рынке; наша молодежь в известных пабликах рассуждает о панархизме и создаёт концепт контрактных юрисдикций без обращения к идеям естественного права; русские либертарианцы создают партию, призывают к участию в политике, инфильтрации в органы власти и «антигосударственной диктатуре» с люстрациями и дерегуляциями. Другими словами, все эти люди занимаются тем, что проектируют и строят республику. Оставаясь анархистами, они становятся республиканцами. Например, согласие между людьми в существовании естественного права как неотчуждаемого права частной собственности – это частный случай согласия в вопросах права, на котором строится республика. Добровольно заключённые контракты – это опять же эксплицитно выраженное согласие в вопросах права. Но, с точки зрения республиканцев, согласие в вопросах права и общность интересов могут быть не выражены эксплицитно. Главное, что они есть и вы делаете общее дело (res publica).
Таким образом, равновесие по факту в том, что анархисты на деле являются республиканцами. Весь вопрос только в том, что это за res publica, что это за общее дело, каково оно, с какими правовыми нормами вы согласны и в чем состоит общность интересов, с кем у вас эта общность. У коммунистов тоже есть своя республика и своё согласие в вопросах права и общность интересов. Вот только их согласие в вопросах права сильно расходится с согласием в вопросах права, например, либертарианцев.
Ещё пару слов на счёт различий между либертарианством и правым республиканизмом. Либертарианцы у нас обычно исходят либо из ротбардианской идеи естественных прав собственности, либо говорят, что источником прав и обязанностей является договор, а до тех пор пока договора нет, есть одни сплошные свободы. Дальше все зависит от того, насколько вы испорчены и как вы понимаете слово «свобода». Для либертарианцев свобода – это свобода от насилия и грабежа. Для нелибертарианцев свобода – свобода насиловать и грабить. Дальше вопрос решается, например, через physical removal одних другими. То есть в либертарианстве свобода онтологически первична в политической философии, это естественный порядок, что бы это ни значило. В республиканизме же, судя по тому что говорит в своих лекциях Родион, онтологически первична несвобода: в природе свободы нет, свобода – культурный феномен, и не во всех цивилизациях она встречается, не все люди знакомы со свободой, свободными мы не рождаемся, а становимся. То есть, насколько я понимаю, исходные предпосылки в либертарианстве и республиканизме принципиально разные. Возможное разрешение противоречия тут состоит в том, чтобы не смешивать «феноменальный мир природной необходимости» и «ноуменальный мир человеческой свободы», выражаясь кантовским языком. Свобода и добрая воля – исключительно человеческая вещь в том смысле, в каком о человеке говорит Родион. Индивид как представитель биологического вида Homo sapiens sapiens является частью природы, животным. Если же воспринимать человека как проект, как личность, то его нужно спроектировать, его нужно выбрать, им нужно стать: например, свободным человеком свободного общества. Ну и, как известно, человек – существо свободное в том смысле, что способно действовать не только согласно природе, но и вопреки ей. Мы делаем много противоестественного. Иногда это действия во благо, иногда во вред. Так вот, важно не быть варварами и действовать во благо: строить общество свободных обеспеченных людей. В ответе на вопрос, как такое общество возможно, либертарианцы и правые республиканцы, по-моему, согласны, и это главное.
Вчера я опубликовала пост с описанием моего скромного пользовательского опыта по установке одной-единственной программы на линуксе. Вердикт сводился к тому, что для большинства, будь они хоть трижды либертарианцы, удобство здесь и сейчас запросто может оказаться важнее абстрактных идеалов. Это верно далеко не только когда вы выбираете между графическим интерфейсом и консолью. Точно так же люди пренебрегают ношением средств самообороны, не ставят пароль на телефон и занимаются сексом без презерватива.
Разумеется, пост вызвал много споров, потому что война между адептами разных подходов к взаимодействию с компами тянется с глубокой древности. Ну и, насколько я поняла, каждое оживление этой вечной перебранки всегда состоит минимум из двух постов, первый в порицание линукса, и второй в его защиту. Сегодня время для второго.
Я ставила версию линукса, которую мне позиционировали, как довольно близкую к винде по интерфейсу. Встала она легко и непринуждённо. Все типовые приложения, вроде офиса, браузера, телеграма или менеджера паролей, устанавливаются без всякой консоли через графическую оболочку. Если бы передо мной стояла задача перевести всю свою повседневную работу на открытый софт, я бы переехала на линукс без проблем и не особенно замечала бы разницы. Между тем есть множество нетипичных задач, для решения которых мне и под виндой потребовалась бы помощь человека, обладающего более глубоким знанием системы.
Мир полон технически сложных устройств, которые каждому нет ни малейшей нужды досконально изучать. Магия разделения труда в том и состоит, что каждый сосредотачивается на том, в чём имеет относительное преимущество. Свои тонкости есть в каждом предмете, и некоторые люди специализируются на них, чтобы увеличить свою ценность. Но при этом обычному пользователю, по большому счёту, нет разницы, под какой системой выполнять большую часть задач, ему подойдёт любая.
Так что я уточню свой вчерашний ответ на вопрос о том, почему либертарианцы не сидят на открытом софте. Да, они сидят на том, что удобно, но часто большая часть удобства сводится к сетевому эффекту. Если реклама услуг компьютерных мастеров будет упоминать не настройку винды и установку антивируса, а подбор дистрибутива линукс и конфигурацию системы под задачи пользователя, если инфа на государственных ресурсах будет лежать не в docx, а в odt, если в салонах связи будут продавать аппаратные биткоин-кошельки – это будет наглядным свидетельством работы сетевого эффекта в пользу открытого софта и децентрализованных денег.
Что нужно для того, чтобы либертарианцы использовали открытый софт? Просто начать использовать открытый софт.
Этот пост написан под линуксом, и дальнейшие будут писаться под ним же. Незачем откладывать приобщение к полезным привычкам.
Напомню, что основная идея у Битарха в следующем. Стоимость оружия уменьшается, его разрушительная мощь увеличивается, дальше мы экстраполируем график числа мужей от времени и получаем, что через некоторое время одному человеку окажется под силу лёгким движением руки уничтожить всё человечество. Чтобы этого не допустить, Битарх предлагает заранее связать людям руки, они не смогут совершать ими лёгкие движения, и тогда человечество будет спасено.
Как вязать руки? Требуется поголовное вооружение. В этом случае любое посягательство на жизнь другого человека должно приводить к мгновенному уничтожению агрессора. В таких условиях рациональные агенты ни на чью жизнь посягать не посмеют.
Но есть проблема: помимо посягательств на жизнь, бывают ещё посягательства на собственность, а право собственности – это предмет соглашения между людьми, и оно может оспариваться. Поэтому Битарх постулирует: применять насилие для защиты своей собственности – недопустимо. Предлагают выбрать кошелёк или жизнь – можно выбрать жизнь, а при попытке покушения на жизнь уничтожить покушающегося. Но если, скажем, ваш временно пустующий дом заняли какие-нибудь сквоттеры, то жопа. В лучшем случае можете попросить коммунальщиков отрубить им свет. И то непонятно, пойдут ли они вам навстречу, если сквоттеры оплачивают электричество.
Как решать подобные проблемы? А как хотите, – отвечает Битарх, – это ваши проблемы, лишь бы без насилия. И приводит в качестве воодушевляющего примера байку про то, как государства под страхом насилия запретили использование ДДТ, вместо того, чтобы предоставить это рыночку. При помощи государственной дубинки победили ДДТ, победили озоновые дыры, побеждаем глобальное потепление и короновирус, побеждаем здравый смысл – справимся и с насилием.
Этатизм – это интеллектуальная болезнь, при которой человек ставит предполагаемые ценности умозрительных коллективных субъектов выше реальных индивидуальных ценностей.
Отвечая недавно в режиме блица на серию вопросов, я затронула тему ответственности заказчика преступления, и это вызвало дискуссию в комментах фейсбука. Так что попробую порассуждать об этом более развёрнуто.
Рассмотрим последовательность ситуаций.
1. Заказчик требует от исполнителя совершить преступление, угрожая в случае отказа санкциями: причинить вред самому исполнителю или каким-либо заложникам. Тот совершает требуемое, избегая тем самым угрозы.
2. Заказчик требует от исполнителя совершить преступление, угрожая санкциями за невыполнение и обещая награду за выполнение. Тот совершает требуемое и получает награду.
3. Заказчик просит исполнителя совершить преступление, предлагая взамен награду. Тот совершает запрошенное и получает обещанное.
4. Существует высококонкурентный рынок преступлений, где множество исполнителей наперебой предлагают свои услуги. Покупатель выбирает того исполнителя, который предлагает услугу, оптимальную с точки зрения цены и качества, и покупает её.
5. Исполнитель совершает преступление, сообщает об этом, после чего желающие платят ему за это донаты.
Я постаралась расположить ситуации в порядке убывания степени ответственности заказчика и возрастания степени ответственности исполнителя – от полной ответственности первого до полной ответственности последнего.
В ситуации, когда за невыполнение заказа исполнитель подвергается серьёзной угрозе, мы вообще можем де факто считать его простым инструментом. Именно поэтому, скажем, вполне логично полностью освобождать от ответственности за участие в войне солдат призывной армии, действовавших в рамках приказов, если в этой армии принято расстреливать за дезертирство и невыполнение приказов.
Но уже в ситуации, когда исполнитель преступления имеет возможность уволиться, или устроить итальянскую забастовку, требуя письменных распоряжений в связи с каждым неправомерным приказом – но не делает этого – за все совершаемые им преступления он делит ответственность со своим начальством. Это кейс белорусского ОМОНа, например. В условиях, когда уволившиеся могут ещё и рассчитывать на помощь общества, ответственность тех, кто не уволился, закономерно повышается.
Начиная с какого момента можно уверенно утверждать, что заказчик не должен нести вообще никакой ответственности? Понятно, что это возможно лишь в тех случаях, когда исполнитель действует полностью добровольно, но во всех ли таких случаях?
Любой добровольный обмен имеет в основе разделение труда. Я не делаю всё, что мне нужно, сама, вместо этого обменивая часть того, что мне менее нужно, на то, что мне затруднительно добывать самостоятельно. Покупка услуги правонарушения – точно такое же разделение труда. Но раз труд разделён, то разделена и ответственность за тот ущерб, который этот труд кому-то причинил. Логично? Логично. А если мы продолжим усложнять разделение труда?
Один изучил распорядок жизни объекта. Второй закупил оборудование. Третий заложил бомбу. Четвёртый в нужный момент отправил смс, и бомба разнесла жертву вместе с автомобилем и тремя случайными прохожими. Пятый вёл переговоры с заказчиком и координировал работу группы. Шестой – собственно заказчик. Седьмой – основной выгодоприобретатель, в интересах которого действовал заказчик. А ещё давайте добавим схемы оплаты. А ещё добавим поставщиков взрывчатки. А ещё кто-то покупал этим ребятам пончики…
Суд в прекрасном Анкапистане будущего должен будет оценивать степень информированности каждого из задействованных в правонарушении, степень противоправности тех действий, в которые тот был непосредственно вовлечён, возможность соскочить, сотрудничество со следствием и так далее – всё то, что мы уже сейчас видим в нашей обычной скучной реальности. Только что идиотская практика лишения свободы ради лишения свободы будет в основном заменяться денежными компенсациями или их натуральными аналогами.
Знание принципов не позволит дать точное решение на все случаи жизни. Оно лишь позволяет чем-то руководствоваться, оценивая ту или иную ситуацию во всей её сложности. Поэтому не делайте, пожалуйста, из принципа неагрессии догму, это так не работает.
Тут вам и непосредственные исполнители, и съёмка видео для отчёта перед заказчиком, и ещё целая цепочка принятия решений за кадром. Разделение ответственности – самая типичная практика в современном государстве.
Пост про опасных психов вызвал на удивление живую дискуссию, а также сопоставимое число лайков и дизлайков, стало быть, есть, что обсудить.
Во-первых, у многих вызвала сомнение идея о том, что страховые компании столкнутся с клиентским запросом на лечение невменяемых правонарушителей, вместо того, чтобы отстреливать их, разбирать на органы, пускать на корм свиньям или изгонять (куда?)
Действительно, это всего лишь предположение, экстраполяция текущего тренда на гуманизацию, а также текущего тренда на всё более полное понимание принципов работы сознания и причин психических сбоев. Поэтому я предполагаю, что это лечение будет становиться всё дешевле и надёжнее. Таким образом, опасные психи в большинстве случаев получат своё лечение ещё до того, как это приведёт к трагедии, и лишь в редчайших ситуациях, когда помутнение рассудка оказалось незамеченным и привело к убийству, речь зайдёт о лечении постфактум – а уже после успешного лечения можно будет заводить разговор о материальной компенсации. В долгосрочной перспективе такой подход для страховых компаний остаётся вполне выгодным.
Во-вторых, конечно же, я рассчитываю на то, что при нападении кого бы то ни было, в том числе и психа, на кого бы то ни было, он будет остановлен силой оружия, а потом ему подлечат и дырки в тушке, и мозги, после чего предъявят счёт. Так что общая алертность анкап-сообщества, где люди готовы лично защищать свою свободу и свою собственность, также должна сработать на уменьшение значимости поднятой проблемы насилия со стороны сумасшедших.
В-третьих, споры вызвал вопрос о том, кто гарантирует, что страховые компании не начнут превентивно лечить от психических расстройств здоровых людей. Понятно, что корни вопроса растут из практики карательной психиатрии со стороны государства. Зачем это государству? Затем, чтобы у подданных не шевелились мыслишки и принудительном расторжении социального контракта с правящим режимом. Зачем это страховым компниям? А чёрт его знает. Применять принудительное лечение в отношении своих клиентов – чревато исками, если клиент был здоров. Применять принудительное лечение в отношении чужих клиентов – очень странная форма альтруизма, и уж тем более чревато исками, если человек был здоров. Принудительно лечить незастрахованных – может оказаться полезной профилактической мерой, чтобы не дожидаться, пока они начнут кидаться на клиентов. Тут надо считать выгоды/издержки. Но и здесь принудительное лечение здоровых никакой выгоды не несёт.
Впрочем, в кинематографе тема ещё какое-то время проживёт
Прочитала на RLN.Today завлекушку про чартерный город Просперу на гондурасском острове Роатан. Разумеется, все панархисты с большим интересом следят за этим кейсом, однако пока что излишний энтузиазм выглядит преждевременным. В Гондурасе уже была попытка построить чартерный город, но она сошла на нет, поскольку не удалось договориться с центральным правительством по ряду важных деталей. Сейчас решили попробовать ещё раз, и вроде бы продвинулись дальше, чем в первый раз. Однако если посмотреть буклет с гайдом по иммиграции, то по нему видно, что, по сути, вас приглашают не в особую политическую зону с полностью своим уставом, а просто в Гондурас, согласно гондурасским правилам иммиграции. Не самая плохая страна, более свободная, чем Россия – но всё-таки пока в обёртке вольного города собственно вольного города не видно.
Так что я бы не рекомендовала сейчас срываться и ехать обустраиваться на этом чудесном острове – без предварительного знакомства с инициаторами проекта, чтобы оценить, как далеко на самом деле продвинулись переговоры по политической и экономической автономии будущего города, и каковы будут гарантии её сохранения в будущем.
Впрочем, у Просперы сегодня есть шанс действительно быстро стать вольным городом – нужно всего-навсего открыть свободную иммиграцию для жителей Гонконга и дать новым гражданам возможность установить на новом месте свои гонконгские порядки.
С некоторым опозданием увидела на канале RLN.Today статью Антона Епихина, в которой он дискутирует с идеей абсолютного NAP, высказываемой Битархом. Эти мысли показались мне весьма интересными, поскольку выглядят более практичными и иллюстрируют, что одна и та же цель, если достигать её как тактическую, требует одних методов, а если как стратегическую, то порой прямо противоположных.
С позиций приоритета радикальной трактовки первичности и абсолютизации NAP, например, контрактная армия однозначно лучше чем призывная, а полное отсутствие армии ещё лучше, чем её наличие.
Однако, если понимать NAP как проектное направление движения, а не религиозную догму, то будет очевидно, что наличие национальной армии обеспечивает обществу коллективный суверенитет. Поэтому лучше чтобы она была, чем её не было, а наличие массового военного призыва, в отличие от компактной призывной армии, распределяет в обществе силу, вовлекая в оборонительную функцию широкие слои населения, не позволяя концентрировать репрессивный аппарат лишь в руках правительства.
Поэтому оптимальной системой обороны для движения к NAP будет повсеместная, пусть даже в данный момент принудительная милиция-ополчение, а не сугубо “профессиональная армия” или тем более устранение репрессивного аппарата государства как такового, поскольку это лишь гарантирует утверждение чужого репрессивного аппарата, не подчинённого местному сообществу. Постепенно, став общепринятой нормой, практики местной милиции объединённых в общенациональную систему обороны, смогут стать сугубо добровольными, однако важнее для NAPа здесь не сама эта добровольность, а физическое наличие подобной милиции.
Допустим, я писатель. Живу в Анкапистане. Написал книгу. Разместил её на своём сайте, бесплатно для читателей. Сверху повесил баннер, который крутится с каждым просмотром и приносит мне копеечку. Снизу поставил кнопочку для доната.
Злобный пират скопировал мою книгу на свой сайт. Выкинул пару глав, которые ему не понравились. Сверху повесил свой баннер. Внизу поставил свою кнопочку для доната.
Если я возьму ружьишко и пойду его убивать, присяжные меня оправдают?
анонимный вопрос
Это дополнение к вопросу, предложенному Королём Секса и Чайных Пакетиков, но на сей раз без подписи.
Как ни странно, я довольно часто занимаюсь как раз тем, что вы описали. Вывешивает какой-нибудь Битарх или Виталий Тизунь у себя статью. Я беру текст, исправляю в нём запятые, выкидываю не нравящиеся мне абзацы, сопровождаю это каким-нибудь своим комментарием и выкладываю у себя, не забыв под постом разместить кнопку “донаты”. Как-то так вышло, что ни один из них на меня за это с ружьишком не кидается, а иногда ещё и хвалят, мол, отредактированный текст лучше читается. Возможно, дело в том, что я при этом указываю автора и даю ссылку на исходный пост. Поэтому авторы текстов видят свою выгоду от такого моего поведения, и не возражают.
Но что если бы я пренебрегала нормами сетевого этикета, брала бы чьи угодно тексты, правила в них что угодно по своему вкусу и размещала в канале от своего имени? Одно было бы в этой ситуации очевидно: в моём отношении после этого также соблюдать нормы сетевого этикета необязательно. Возможно, оболганные авторы обрушивались бы на меня с нападками в соцсетях и занудно объясняли бы публике, что именно они авторы текста, именно у них нужно брать оригиналы, и именно им донатить, если понравилось. А я бы продолжала свой странный подход к созданию контента, сосредоточившись на том, что именно и как именно я меняю в размещаемых текстах. Например, разместила бы у себя текст Илиады, оставив от второй песни только первую половину, а всех возмущающихся посылала бы к Мандельштаму. Со временем я бы получила сообщество ценителей именно моих правок. А может, читателям бы быстро наскучило. Это рыночек.
Ну а если бы я сосредоточилась не на самоутверждении через правки, а на том, чтобы просто разместить побольше вкусных текстов, то у меня бы получилась самая обычная электронная библиотека. В этом случае для меня было бы излишним вырезать из текстов даже имя автора и подставлять своё, размещала бы, как есть, зато позаботилась бы о шустрых серверах, выдаче во всех популярных форматах читалок и тому подобных ценимых пользователями вещах. Я бы постаралась, чтобы у меня нашлось всё, что людям только интересно, и в самой удобной для прочтения форме. Развивала бы комьюнити читателей, брала бы интервью у авторов и так далее. И авторы сами бы пошли ко мне, предлагая, мол, смотри, у меня тут свежая книжка, бери, а мне бы процент с донатов. Я бы говорила: ок. Выделяла бы автору персональный раздел в своей библиотеке, ставила бы его туда модератором, пусть отвечает на вопросы читателей и вообще всячески их развлекает, а доход мы поделим в оговоренной пропорции.
Конечно, если бы я вела себя, как эталонная мудесса, общалась с авторами текстов через губу, мол, скажите спасибо, что вас, бездарей, хоть где-то публикуют, вы мне, по хорошему, ещё и приплачивать за это должны, или, скажем, вставляла в чьи-нибудь книги сцены, выставляющие автора идиотом – ну, тогда, возможно, я бы кого и довела до того, что он пошёл бы ко мне с ружьишком. Но с таким же успехом я могла бы довести кого угодно ещё по какому угодно ещё поводу, тут собственно деятельность по размещению чужих текстов уже непринципиальна. И чем гнуснее я бы себя вела, чем больше бы люди удивлялись, как меня до сих пор не пристрелили – тем с большим удовлетворением они бы восприняли этот свершившийся факт. Конечно, тем, кто потребует от убийцы возмещения за моё убийство, будет сложно найти достаточно непредвзятый суд, но не все же в мире фанаты литературы. Так что оправдают вряд ли, но и строго судить тоже, пожалуй, не станут.
Спасибо за Ваш комментарий. Я обходил вопросы политического обустройства системы, и представленная концепция описана языком текущей системы. Но архитектура куда шире. Эти протоколы я делал с неистовыми криптоанархистами, которые видели в идее “фильтра как юрисдикции” свое преимущество. Они применяются для самоорганизованных общин, то есть не нужны центральные органы власти, можно упразднить делегативную демократию, например, можно сделать прямое е-голосование на том же самом блокчейне.
Одна из проблем, на которую я обращал внимание – неверно полагать, что мы сможем обойтись без третьих лиц. Просто сейчас главное третье лицо – это государство в виде держателя реестров. Но сам реестр уже не нужно “держать”. Блокчейн выполняет эту функцию. Осталось только заменить чиновников регистраторов на децентрализованную систему валидаторов в разных сферах. Но самое главное – устойчивость этой модели ко всякого рода притеснениям. В своей научной работе я описываю, как можно противостоять возможной цифровой диктатуре.
На уровне блокчейнов цифровая диктатура не сможет ничему воспрепятствовать. Люди могут писать в блокчейны всё, законно это или нет – неважно, это просто репозиторий, где фиксируются все факты. Как я пояснил, над блокчейнами у нас система “фильтров”, то есть то, что мы считаем законным, попадает в общий котел – в актуальный реестр прав собственности и гражданского состояния. Но эту базу никто не держит. Поскольку протокол одинаков для всех, каждый, кто желает взглянуть в базу данных (она может быть не одна общая, а много специализированных: ЗАГС, земельный кадастр и т.п.), закачивает связку блокчейнов и накладывает поверх них этот протокол.
Пока мы верим власти, мы используем протокол, накладываем его поверх, и все независимо друг от друга получаем одну и те же базу данных локально у себя на ПК. Легитимизация происходит через добровольное принятие протокола. Элементы протокола (умные законы и решения судов) тоже записываются в блокчейн. Но если власть зарвалась, то всю эту надстройку можно снести, а данные в блокчейне никак не пострадают (все факты, законны они или нет, записаны там, включая незаконные решения чиновников и судов). И в результате перезагрузки власти, можно наложить на все те старые записи новый образ справедливости и закона. Если чиновник Боб отобрал землю у Алисы, то после свержения власти новое правительство просто сносит нафиг старую базу данных, создаёт новые фильтры и пересканирует блокчейны с новыми фильтрами. По новым правилам Алиса оказывается восстановлена в своих правах, путём простого объявления записи об отъёме участка невалидной.
В продолжение темы вот короткий ролик о CBDC и криптовалютах центральных банков, которые вообще не криптовалюты, а форменная ложь.
