Рубрика: Дискуссии

Некоторые посты порождают интересные обсуждения…

Константин Морозов и ложная дилемма

Напоминаю, о чём речь. Вот пересказ первой статьи Константина Морозова – о том, что либертарианцы должны принять моральный реализм, а вместе с ним согласиться на кое-какие налоги, а вот пересказ второй статьи – о том, что либертарианцы должны принять моральный реализм, а вместе с ним согласиться на государство и кое-какое государственное принуждение. Кто сомневается, что статьи пересказаны корректно – там есть ссылки на первоисточники, можете ознакомиться с ними.

На мой взгляд, Константин предлагает ложную дилемму. Вот стул с пиками морального реализма, и если сядете на него, то ваши хотелки ничего не значат, пока они противоречат единственно верной объективной морали, которую вам будет диктовать государство устами придворных интеллектуалов. А вот стул с хуями морального субъективизма, сядете на него – и ваши хотелки значат не больше, чем хотелки любого государственника.

Разумеется, после маржиналистской революции в экономической теории сколь-либо серьёзно говорить об объективности ценностей не приходится, и моральные философы могут хоть из кожи вон лезть, пытаясь изобрести силлогизмы, доказывающие обратное – так что, недолго думая, я усаживаюсь на второй стул, и начинаю вещать с этого уютного треножника, стараясь делать это более внятно, чем свойственно пифиям.

В своей книжке про анкап я описываю мораль так:

  • Конфликт это состояние, при котором один и тот же объект (предмет конфликта) рассматривается в качестве средства для достижения различных целей, причём одно использование затрудняет другое или даже делает его невозможным.
  • Каждый человек вырабатывает свои собственные внутренние установки, какую тактику поведения при каких конфликтах выбирать. Это его личные этические нормы.
  • Ну а мораль — это просто вызывающий наибольшее одобрение в том или ином обществе порядок поведения при конфликтах.

Таким образом, мораль основана на субъективных ценностях отдельных людей, но при этом являет собой умозрительный объект, который вполне может быть грубо очерчен в каких-нибудь чеканных заповедях, а тонкости той или иной морали могут обсасываться в сотнях трактатов и тысячах художественных текстов. В частности, мы можем довольно внятно описать и либертарианскую мораль, при этом изрядное число либертарианцев признает в целом для себя эти нормы, но, конечно, не преминет поспорить по разным тонким моментам.

Разумеется, либертарианская мораль включает в себя норму о допустимости принуждения с целью справедливого разрешения конфликтов (справедливость это ощущение соразмерности ценности предмета конфликта и ущерба от конфликта). Но при этом либертарианская мораль также требует от человека личного вступления в конфликт на справедливой стороне, и это полностью отрицает любые поползновения на монополию в сфере легитимного принуждения. Ценность децентрализации для либертарианца выше ценности денежной эффективности. При прочих равных он предпочтёт децентрализованное решение. При большей выгодности централизованного – может допустить для себя его использование в качестве морального компромисса и продолжит поиск более морально комфортной для себя линии поведения.

Я сейчас говорю не в категориях должного. Никто не должен принять именно либертарианскую мораль. Но если примет, то его действия будут обусловлены примерно вышеизложенными соображениями. Либертарианские хотелки лучше, чем хотелки этатистов – для либертарианцев, ибо ценности субъективны. Они лучше, чем хотелки этатистов, также и для многих других анархистов, минархистов, либералов, консерваторов и ещё некоторых других умозрительных моральных типажей. Моё дело простое – сформулировать эти хотелки, и следовать им. А порхание отдельных моральных философов вокруг стула с пиками я предпочитаю считать просто разновидностью интеллектуального мазохизма. Почему бы и нет, лишь бы на людей не кидались.

Анархизм против анархии, экспликация

Прочла статью Константина Морозова с красивым названием Анархизм против анархии.

Если вкратце, то в ней указывается, что: 1) есть философский анархизм, то есть убеждение, что государство не имеет морального права принуждать людей, и есть политический анархизм, то есть убеждение, что государство должно быть упразднено; 2) из философского анархизма не обязан вытекать политический, и можно отказывать государству в праве на принуждение, однако не стремиться государство изжить.

Константин заявляет: принципиальный анархизм требует морального реализма — убеждения, что существуют объективно-истинные моральные суждения … , потому что иначе сам анархизм будет не более, чем набором чьих-то персональных хотелок. Между тем, анархисты же не отрицают правомерность любого принуждения, они допускают его ради предотвращения более ужасного принуждения. Но если принуждение допустимо, например, чтобы предотвратить ещё более ужасное принуждение, то почему этим не может заниматься государство? Иначе говоря, если государство хорошо себя ведёт, то почему мы должны требовать его упразднения? А любые примеры плохих государств всегда можно списать на частные случаи, подлежащие точечному исправлению.

Статья была бы неполной, если бы автор не потрудился разобрать очевидный вопрос: почему государство подавляет своих конкурентов в вопросе легитимного принуждения? В качестве обоснования говорится, что правильное государство, к которому у философских анархистов не должно быть претензий, ограничивает конкурентов ради соблюдения единых прозрачных процессуальных правил, иначе говоря, для исключения самосуда. То есть самооборона это норм, а вот расчленять обезвреженного правонарушителя – не норм (привет Александру Татаркову с его постоянным лейтмотивом “не надо государственных тюрем, дайте мне того, кто домогался моей дочери, я его на органы продам”).

Во второй части статьи автор анализирует вопрос о том, как можно было бы попробовать обойти найденные им дыры в обосновании политического анархизма через моральный субъективизм. Не получится оправдать претензию государства на осуществление оправданного принуждения, если не существует никакого единого и универсального стандарта оправданности принуждения. Дальше он галопом проскакивает по Штирнеру, Светову, Бельковичу и Хоппе. Возражения Константина против идей помянутых лиц сводятся к следующему:

Если только сам человек — это конечная инстанция в определении хорошего и плохого, то почему принуждение кого-либо к тем моральным порядкам, на которые он не давал согласия, будет неправильно? Его субъективное суждение на этот счёт не может иметь больший вес, чем столь же субъективное суждение лица, осуществляющего принуждение, что это принуждение оправданно.

Иначе говоря, по мнению Константина, если мы становимся на позиции морального субъективизма, то мы тем более оставляем идеи о необходимости упразднения государства без какой-либо опоры. Для кого-то государство зло, для кого-то добро, все правы, расходимся.

В заключение автор констатирует, что наиболее перспективным направлением работы для анархистов является поиск сильных практических аргументов в пользу того, что безгосударственное общество будет эффективно, а вот всякую там воинственную риторику в адрес государства лучше бы поумерить, присмотревшись скорее к планам всяких полезных реформ.

Я уже разок пересказывала предыдущую морозовскую статью о моральном реализме, но никак не откомментировала, а он тем временем ещё настрочил. В следующем посте я всё-таки собираюсь высказаться по поднятым им интересным вопросам.

Критика либертарианского движения справа

Вместо обычного вопроса мне поступило довольно развёрнутое рассуждение, видимо, с предложением как-то его прокомментировать.

Если вы действительно либертарианец или анархо-капиталист, то должны отказаться от прогрессивного «окна Овертона», после чего анархо-капитализм становится феодализмом, а вы – реакционером. Если бы у нас действительно был анархо-капитализм, у нас была бы смертная казнь за большинство преступлений, типичных для низшего сословия, а также крепостное право или рабство для бродяг и крепких нищих, смертная казнь за все, отмена голосования, по крайней мере, для бедных и глупых, крепостное право или какой-либо аналогичный способ вывести из строя людей, не склонных к работе.

Большинство «либертарианцев», поскольку либертарианство близко к тому, чтобы быть незаконным, отказались от либертарианства. Теперь это совершенно мертвая доктрина. Большой недостаток прогрессивного “либертарианства” – эгалитаризм. Люди неравны, группы неравны, репродуктивные роли неравны.

Высшие люди должны править низшими людьми, иначе низшие люди будут создавать проблемы друг другу и своим лучшим. Лучшим людям нужно быть более свободными. Низшие люди не могут справиться со свободой, им нужен надзор, дисциплина и контроль. Низшие люди должны быть значительно менее свободными. Чтобы у людей была причина для сбережений и инвестиций, те, кто сберегает и инвестирует, должны обладать большей политической властью по сравнению с теми, кто этого не делает. Детям нужны отцы. Чтобы у детей были отцы, отцы должны иметь власть над своими семьями. Чтобы экономика функционировала, собственность должна быть в безопасности. Чтобы собственность была в безопасности, те, у кого она есть, должны иметь политическую власть над теми, у кого ее нет.

Враг

Я бы сказала, что часть тезисов в этом памфлете совпадает с тезисами московского республиканизма по Бельковичу: люди неравны, у лучших людей должна быть политическая власть, и всё такое. Но здесь позиция даётся даже более утрированно.

Не могу сказать, что описанное общество нежизнеспособно. Тут описана самая обычная городская аристократическая республика, которая в разных ипостасях существовала от античности до модерна. Такое общество достаточно стабильно, и исторически умирало если не от внешнего завоевания, то от вырождения аристократии. Что поделать, политическая власть это отравленный плод, ты можешь сорвать его для сохранения своей собственности, но быстро обнаруживаешь, что власть отлично годится для того, чтобы не давать разбогатеть твоим конкурентам, а ещё лучше – для того, чтобы грабить подвластных. Аристократический мирок замыкается в самом себе, и в лучшем случае через несколько поколений обнаруживает себя всем надоевшим и никому не нужным.

Можно ли в современном мире поддерживать общество, культурно схожее с описанным, но без политической власти? Мне это кажется сомнительным. Как минимум, семьи, опирающиеся на доминирование отца семейства, с натугой выживают в мире, где есть масса женских хорошо оплачиваемых трудовых вакансий. Другое дело, что если политической власти (то есть права отбирать чужую собственность под предлогом реализации общественно важных проектов) нет ни у кого, то собственность оказывается в относительной безопасности, а вам ведь это и нужно.

Ну а что делать с многочисленным сбродом, ленивым, не умеющим в ответственность, живущим одним днём? Да пусть себе тусуются. При нынешнем уровне производительности труда они вполне смогут себе позволить работать по минимуму, не сильно напрягаясь, и им хватит на жизнь. Зачем беспокоиться об этих дауншифтерах? Они не смогут никого объесть и никого свергнуть. Ну, будут они тихо умирать от передоза в пятьдесят – вам-то что за забота? Для человека без накоплений это будет не такой уж плохой выход.

Короче говоря, для того, чтобы воссоздать общество, о котором вы мечтаете для самих себя, вам уже не нужно жёстко напрягать безыдейную массу, и она тоже вас не напряжёт. Можете выдохнуть.

Ну вот зачем вам эти ребята в качестве крепостных?

Кризис 2008, теперь уже прямой ответ на вчерашний вопрос

Вчера, отвечая на вопрос о либертарианской трактовке кризиса 2008 года, я скорее воспользовалась вопросом как поводом, чтобы поговорить о своём. Это ввергло некоторых комментаторов в недоумение, особенно учитывая, что соответствующий дисклеймер не влез в лимиты поста в телеграме и прослеживается только в полной версии поста на сайте.

К счастью, в комментариях в фейсбуке Валерий Кизилов дал ссылку на собственную статью 2008 года, написанную по горячим следам того кризиса, где очень внятно и коротко излагает австрийскую теорию экономического цикла. Также он рекомендует для более развёрнутого изучения темы книжку, где всё изложено куда более детально: Джеффри Фридмен, Владимир Краус. Рукотворный финансовый кризис. Системные риски и провал регулирования. М., ИРИСЭН, 2012.

Ум добар, али јако узак

Не очень люблю жанр публичной перебранки, но в данном случае случившаяся дискуссия показалась мне хорошим поводом для артикуляции некоторых соображений.

Есть канал Доброум, ведомый уважаемым Александром Елесевым. Он позиционируется как философский, и в нём весьма много внимания уделяется проблеме изживания неблагоприятного детского опыта.

Для либертарианца тут всё сравнительно просто. Насилие над детьми – это насилие над людьми. Никто не имеет права безнаказанно инициировать насилие над людьми. Дальше можно говорить о конкретных механизмах, посредством которых насилие над собственными детьми, не говоря уже о чужих, становится опасной практикой, несмотря на сравнительную детскую беззащитность.

Александр же много внимания уделяет демонстрации того, как неблагоприятный детский опыт негативно сказывается уже во взрослой жизни. Я не знаю, почему он выбрал именно эту тактику капания людям на мозги, и не особенно стремлюсь узнать. Мне неважно, в том ли дело, что он живёт в стране, где терапевт на терапевте сидит и терапевтом погоняет, или в том, что он перенял эту идею из впечатлившей его книжки, или в том, что в его собственном детстве случилось что-то, приведшее к этому результату. Я почти полностью уверена, что единой причины нет, потому что жизнь это вообще сложная и многофакторная штука, где нет простых причинно-следственных связей между двумя изолированными событиями: изолированные события это всего лишь умозрительные модели, а так-то жизнь это сплошной поток впечатлений.

В результате оказывается, что для Александра любые особенности чьёго-либо поведения начинают сигнализировать о каких-нибудь детских переживаниях. Даже аватарка, которую мне заказал один мой читатель из Болгарии, стала для него поводом поговорить о моём детском опыте. Думаю, для тренера по фитнесу моё состояние было бы столь же железно связано с режимом тренировок, для диетолога с диетой, а для политолога с политическим режимом в стране.

В своей книжке про анкап я намеренно не занималась обоснованием исходных принципов, на которые далее наворачивалась вся последующая логика. Фактически, принципы либертарианства таковы, потому что мы так хотим. Нам так нравится. Нам это кажется правильным. Разумеется, это может коррелировать с какими-то фактами, с какими-то детскими переживаниями, прочитанными книгами, случайно услышанным популярным стримером и так далее.

Да, на кого-то хорошо действуют узкоспециальные аргументы, к которым, в частности, можно отнести и доводы в духе “если ребёнка бить в детстве, он вырастет тупым лузером”. Но это не повод зацикливаться и вываливать эти аргументы на всех и каждого, ведь подействуют они отнюдь не на всех.

У меня на канале есть свой маленький доброум по имени Битарх, который также зациклился на одной-единственной теме полного изживания насилия. К сожалению, комментарии, которые он собирает, чаще имеют издевательский характер, и это намекает на то, что его целевая аудитория не слишком-то пересекается с моей. Я, похоже, бессильна как-то повлиять на подобные случаи мономании, и это наполняет меня грустью.

Надеюсь, если вы увидите и в моей собственной писанине признаки того, что меня захватила какая-то одна сверхценная идея, то вы мне об этом просигнализируете.

Изображение

Русский фронтир и его перспективы

Подписалась на канал Русский фронтир. Автор разместил сегодня обзор на проект Монтелиберо, в котором отмечает нашу идеологическую близость во всём, кроме оценок инвестиционного климата в России. Мол, сегодня создание контрактных юрисдикций в России официально никак не регулируется, а значит, на этот рынок можно и нужно входить – до тех пор, пока государство не проявит к ним пристального интереса, после чего их следует перепрофилировать во что-нибудь ещё, хоть в свингерские клубы.

Действительно, сегодня в России ещё сохранилась (и, возможно, сохранится надолго) ниша относительно свободного занятия сельским хозяйством и промыслами – в регионах, где имеется относительный избыток земли. То есть в условном Краснодарском крае развернуться невозможно, а на Алтае, как Джастас Уокер, или даже в не самом ближнем Подмосковье, как Михаил Шляпников или Герман Стерлигов – почему бы и нет. Так что энтузиаст и впрямь может создать крепкое хозяйство с довольно самобытными нравами, причём это хозяйство даже вряд ли отберут, ведь основа его процветания – труд и предпринимательский талант, а не капитал.

Разумеется, такой благодушный игнор со стороны государства будет продолжаться лишь до тех пор, пока конкретный предприниматель не полезет в политику или хотя бы в диссонирующие с общим фоном громкие медийные заявления. А если такие предприниматели будут путаться под ногами не в порядке исключения, а буквально каждый второй, то для них по-быстрому придумают типовое решение, которое их упразднит или сильно отвлечёт.

Насколько такие решения хорошо тиражируются? Похоже, что не очень. Скорее всего, ассоциации свободных фермеров будут изводить под корень с большей охотой, чем одиночек, да и положительный эффект масштаба от той или иной ассоциации конкретно в этой отрасли невелик. Произодитель молока в Белгороде никак не поможет производителю мёда в Башкирии, каждый имеет дело с уникальной средой разной степени агрессивности.

Насколько такие решения хорошо масштабируются? А это, скорее всего, опасно. Стоит хозяйству достаточно серьёзно продвинуться от эксплуатации труда к эксплуатации капитала, как оно становится лакомым кусочком для отжима.

Так что я бы рассматривала русский фронтир в качестве хорошей тренировочной площадки для тех, кто имеет достаточные компетенции, чтобы поднять единоличное хозяйство. При этом культурная самобытность способна обеспечить такому хозяйству медийность – а это может привлечь и инвесторов, и покупателей продукции, и даже послужить какой-никакой прививкой от не слишком мотивированных наездов. Так что рядиться в личину контрактной юрисдикции для такого хозяйства – это тоже отличная идея, можно брать.

Но когда некоторый опыт и капитал накоплены, есть смысл вместо расширения текущего проекта вкладываться всё-таки в хозяйство в странах с более надёжной защитой частной собственности. Благо глобализация позволяет не делать жёсткого выбора между русским и черногорским фронтирами. В лучшем случае это будет просто диверсификация, а в худшем – ещё и площадка для эвакуации.

Ну и я всё-таки надеюсь, что накопленный на русском фронтире опыт просто захочется применить для чего-то большего, и тогда добро пожаловать в Монтелиберо.

Страхование сделок, дополнение

Хочу дополнить вчерашний пост Волюнтариста о страховании сделок.

В комментариях в телеграме вполне справедливо отметили несколько моментов.

Во-первых, классическое индивидуальное страхование всегда основано на статистике и вероятностях, поэтому будет применяться прежде всего там, где сделки типовые, а риски достаточно случайны. Довольно сложно себе представить, скажем, страхование банка от умышленной невыплаты заёмщиком кредита при запрете для страховой компании на принудительное взыскание этого самого кредита. Если бы такая страховая услуга предоставлялась, то для сотрудников банка был бы довольно сильный соблазн организовать схему с выдачей фирмам-однодневкам невозвратных кредитов за откат и последующим получением банком страховки, когда этот кредит не возвращается.

Во-вторых, применение эскроу-счетов обычно навязывается участникам сделки владельцем площадки, устанавливающим правила торговли. Если сделки проходят без посредника, то использование схемы с эскроу маловероятно, особенно если заморозка средств предполагается долгой, как в случае с договорами долевого строительства.

В-третьих, мне напомнили мой годичной давности пост про, внезапно, ювенальную юстицию, где я отмечала определённые трудности со страхованием ответственности.

В связи с этим хочу упомянуть о ещё одном удобном способе сокращения рисков неисполнения контрактов, не связанном с насильственным принуждением. Это старые добрые страховые группы, то есть дремучая архаичная коллективная ответственность. В старину за человека отвечал весь его род, племя, клан, община – короче, группа родственников и, возможно, соседей. Поэтому можно было не заморачиваться особо с личной репутацией, а судить о человеке по тому, из каковских он.

Разумеется, в безгосударственном обществе нет нужды непременно восстанавливать общинное бытие, хотя фактор принадлежности к страховой группе будет веской причиной для того, чтобы кучковаться подобным образом. Другое дело, что сейчас уж точно незачем организовываться именно по родовому признаку, ведь роль рода сегодня играют друзья и единомышленники. Но я сейчас хочу обсудить не тусовки по интересам, а то, каким образом ещё могут снижаться риски по сделкам.

Предприниматели, желающие заработать доверие потенциальных контрагентов, могут образовывать ассоциации. Приём в такую ассоциацию может проводиться по разным критериям. Кого-то возьмут за уже сложившееся доброе имя. Кого-то – за обещания вести бизнес безукоризненно честно и крупный залог. Кого-то – под поручительство уважаемых членов ассоциации. Для внешних же контрагентов ассоциация выступает групповым гарантом по сделкам своих членов.

Каждый член ассоциации, с одной стороны, заинтересован в росте её численности, потому что это означает, что в случае наступления коллективной ответственности потери каждого из членов ассоциации уменьшаются. С другой стороны, каждый заинтересован в том, чтобы в ассоциацию попадали только честные и надёжные предприниматели, которые страхуют других, а не паразитируют на коллективе. Ассоциация покроет расходы от срыва контракта не только по классическим страховым случаям, но и в случае форс-мажора, и даже если член ассоциации оказался мошенником. Но, разумеется, в последнем случае для такого предпринимателя это будет означать волчий билет.

Наконец, отмечу, что доказанная общеизвестная недобросовестность предпринимателя отнюдь не означает, что он сдохнет в канаве, потому что ему никто ничего не продаст, и никто его ни для чего не наймёт. Просто ему не будут верить на слово, и все сделки для него будут проходить по принципу “деньги вперёд”.

Любые попытки обрисовать безгосударственное общество в виде чего-то тотально людоедского подразумевают либо неимоверную скудость ресурсов, за которые приходится грызть друг другу глотки, либо посттоталитарный синдром полного взаимного недоверия. Разумеется, постепенное отмирание ненасильственных практик в целом и государства в частности не может сопровождаться такими катастрофическими симптомами.

Собеседование о приёме в ассоциацию агропроизводителей

С какого боку грызть Темасек?

После публикации вчерашнего поста я встретила интересное возражение Антона Епихина, ведущего канала RLN.Today. Он утверждал, что моя идея о приватизации прибыльной госкомпании – не самое лучшее, что можно сделать для упразднения государства. Вкратце, рассуждения таковы. Люди привыкли к тому, что есть некоторый набор поставляемых государством общественных благ, и отказ государства их поставлять вызовет широкое возмущение, а потому ситуацию быстро откатят назад. Поэтому чисто политически довольно сложно отнять у государства какие-нибудь привычные функции вроде полиции или судов, даже если оно поставляет эти услуги дорого и очень низкого качества. Зато можно попытаться продать гражданам идею того, чтобы эти услуги оказывались акционерными обществами, где акционерами являются все граждане. Но АО “Суд” тоже не самая очевидная идея. Однако если начать с государственной инвестиционной компании, то почему бы и нет, такой вид госсобственности уж точно не является обязательным, и идея передачи его гражданам будет иметь успех. Вместо того, чтобы продать её с аукциона частным лицам, с последующим распределением между гражданами выручки, можно распределить поровну между гражданами акции компании. Компания после смены номинальных владельцев продолжит работать в прежнем режиме, просто вместо выплаты дивидендов единственному акционеру – государству – будет выплачивать их новым акционерам – гражданам.

Я на это резонно возразила, что не всё ли равно. Люди, получив акции, всё равно будут дальше сами решать, что с ними делать – держать, продавать или скупать у других для получения крупного пакета. С таким же успехом можно было сперва продать желающим, а потом пусть пускают выручку, куда хотят. Но нет, – отвечает Антон, – разница есть. Убедившись на примере высоколиквидных активов государства, что их можно передать в собственность граждан, граждане войдут во вкус и с большей вероятностью через какое-то время потребуют повторить эту операцию и с другими активами, в том числе с армией и полицией. А если бы инвестиционную компанию просто продали и раздали деньги, то про другие госструктуры будет гораздо легче сказать, что вы не понимаете, это другое, и это другое мы будем финансировать из налогов.

Мне всё ещё кажется, что особой разницы нет. Точнее, её нет с точки зрения экономики, а какое именно решение с точки зрения психологии и политической риторики будет легче продать людям, и за каким с большей вероятностью последуют дальнейшие шаги по разгосударствлению общества – это мне сложно сказать. Так что просто описываю эту точку зрения, возможно, она действительно справедлива, и тогда присутствующие среди моих читателей сингапурцы, конечно же, должны настаивать именно на таком варианте реорганизации Темасек Холдингз.

Эстетика и приличия применительно к книжному пиратству

Родион Белькович впервые публично отреагировал на появление электронной версии его “Крови патриотов”. Из него отчётливо видно: я и Родион Белькович могли бы жить в рамках одной республики, поскольку мы согласны по вопросам права (право авторства безусловно; копирайт сомнителен, однако ограничения на копирование могут вводиться договором; ну и, конечно же, обращение к бандитам для помощи в разрешении конфликтов, возникших не из-за применения насилия, недопустимо) и имеем общность интересов (хотим, чтобы как можно больше людей читали нравящиеся нам умные книжки).

В чём мы с Родионом расходимся, так это в представлениях об эстетике и о приличиях. Для Бельковича бумажные книги несут эстетическую ценность, это респектабельность и уважение традиций. Для меня бумага это труха и затхлость, синоним косности и один из неотъемлемых атрибутов Путина, с его знаменитыми папочками. Для Родиона неприлично, предоставляя бесплатную услугу неопределённо широкому кругу лиц, напоминать публике о возможности выразить свою благодарность в денежной форме. Для меня неприлична древняя советская традиция продавать товар в нагрузку, требуя, чтобы желающий купить рыночно востребованного Бельковича заодно оплатил издание неликвидного Фичино (зато вполне прилично рекламировать книжку Фичино хоть прямо на бумажных страницах своего бестселлера).

Именно поэтому я щепетильно перечислила: вот сюда платить для поддержки автора, вот сюда для поддержки бумажного издателя, вот сюда – для поддержки электронного издателя. Это для меня действительно важный этический вопрос – обеспечить потребителю максимальную прозрачность условий. Из этих же соображений я, скажем, не размещу в канале джинсу, укажу, какие донаты я получила за ответы на те или иные вопросы, сколько стоит контракт на размещение контента с Битархом, и даже сколько я получу реферальных отчислений с ваших сделок в боте btc_banker. Говоря шире, сферы разрешённого и уместного для меня, как достаточно типичного либертарианца, конечно же, сильно отличаются.

Так что, хоть мы и можем жить с Родионом Бельковичем в рамках одной res publica, нам будет комфортнее жить поодаль и чётко обозначив границы своей res privata. Глядишь, не подерёмся.

Книги валяются на полу. Попробовали бы они сделать это в мичети!

Государство побеждает, анархизм тоже

Канал Анархия+, в котором я продолжаю время от времени черпать идеи, продемонстрировал творческое применение теории игр к антиэтатистскому движению. Как я неоднократно упоминала, теория игр используется не для доказатальств, а лишь в качестве инструмента иллюстрирования логики своих рассуждений.

Рассуждение там примерно следующее. Нам вечно подсовывают в качестве примера анархии какого-нибудь Безумного Макса, а мы на это злимся и пытаемся показать, что мы белые, пушистые и хотим совсем не того. Предложенная модель раскладывает исходы войны анархистов с государством по простенькой матрице, где желаемое нами состояние анархии оказывается исходом “анархизм выиграл, государство проиграло”, а аморфия, которой нас пугают – это исход “государство проиграло, анархизм тоже проиграл”.

Под конец в статье подвешивается в воздухе вопрос о том, что вписать в квадратик “государство выиграло, анархисты тоже”. Если определять государство как систему централизованного принуждения, а анархизм как систему распределённого сдерживания, то ситуация вин-вин трактуется автором, как неосуществимая.

Разумеется, панархисты на это отвечают: ничего подобного. Федерализация, переход к системе экстерриториальных контрактных юрисдикций или функциональных перекрывающихся конкурирующих юрисдикций, как раз и означает искомую вин-вин. Государство выигрывает, потому что сохраняется в качестве системы централизованного принуждения, при этом его легитимность резко возрастает. Анархизм выигрывает, потому что государство разукрупняется, влияние граждан на политику усиливается за счёт резкого облегчения смены юрисдикции, также увеличивается податливость государства перед системами распределённого сдерживания.