Рубрика: Все записи

Как насаждение государством AML/KYC поощряет мошенничество

Одним из требований со стороны государства является идентификация личностей, участвующих в финансовых операциях и источников происхождения их средств. Процедуры KYC (знай своего клиента) и AML (борьба с отмыванием денег, состоящая в анализе истории транзакций) прямо обозначены в законах многих стран. Обычно, когда кто-то хочет совершить обмен криптовалют через «белый» обменник или биржу, его транзакция проверяется средствами AML и, если она оценивается как высокорисковая, клиента обязывают пройти KYC – предоставить свои паспортные данные и данные об источнике происхождения средств. Всё это обосновывается борьбой с различными преступлениями, мошенничеством и даже терроризмом. Однако, как мы сейчас увидим, подобные процедуры напротив могут поощрять мошенническую деятельность.

Одну из мошеннических схем, прямо связанных с AML/KYC, раскрывает создатель мониторинга криптовалютных обменников antiswap.info. Когда кто-то хочет совершить обмен крипты, обменники проводят AML-проверку транзакции через сторонние сервисы. Но методы работы таких сервисов вызывают сомнения. Например, вы сами можете никак не участвовать в преступной деятельности, но если монеты, которые находятся у вас сейчас, ещё за десяток транзакций до этого были вовлечены в неё, то они уже будут считаться грязными, и вам придётся деанонимизироваться и как-то доказывать легальность происхождения средств.

Один из пользователей мониторинга kurs.expert указывает на случаи, когда люди просто выводили средства из закрывающихся бирж, и они обозначались сервисами AML-проверок как ворованные. Также неплохо суть AML-проверок описал один из комментаторов форума miningclub.info: «Я продал Васе велосипед и купил у Маши машину. Через год оказалось, что Вася торговал наркотой и делал закладки катаясь на велике, что приобрёл у меня на деньги наркоманов. Получается я соучастник и Маша обладатель “грязных” денег. В связи с чем её счёт заблокируют, а также кассу магазина, где она вчера колбасу купила?». Кроме того, многие комментаторы указывают там на то, что сервисы AML-проверок могут устанавливать риск транзакций вообще без каких-либо оснований, ведь никто не проверяет, как они проводят эту процедуру.

Разумеется, если вы провалите AML-проверку и обменнику не понравятся ваши доводы при прохождении KYC (или же вы вовсе не захотите себя деанонимизировать), ваши средства могут просто взять и украсть, либо же вам назначат огромную комиссию за их возврат. Как пишет создатель Antiswap, треть обменников, перечисленных на популярном мониторинге Bestchange, были уличены в подобном. Но почему тогда там практически у всех обменников идеальный рейтинг? Дело в том, что изъятие монет по причине непрохождения AML/KYC Bestchange считает сугубо виной клиента, и все жалобы по этому поводу переводятся из негативных отзывов в нейтральные, которые на рейтинг обменников не влияют.

При этом вы вряд ли пойдёте жаловаться на такие обменники в государственные органы, поскольку у них тоже наверняка будут вопросы относительно происхождения ваших средств и так вы можете лишь нажить себе новые проблемы и ничего при этом не вернуть. Таким образом, обменники с нечестными владельцами и сотрудниками могут практически легально заниматься воровством и мошенничеством.

На сайте antiswap.info собран список таких мошеннических обменников, а также список тех, кому можно доверять. Конечно, и среди доверенных обменников очень мало прямо заявляющих о готовности проводить обмен без принуждения к прохождению AML/KYC, поскольку многие всё же боятся репрессий со стороны стационарного бандита и публично сообщают о соответствии своей деятельности его требованиям, даже если на самом деле они не проводят никаких проверок. Это создаёт трудности в поиске обменников, действительно готовых проводить анонимные транзакции. Впрочем, отделить откровенно мошеннические обменники от тех, кому можно с большой вероятностью доверять, всё же важно.

Волюнтарист, Битарх

Обзор ролика Михаила Пожарского о том, как он полюбил войну

Волюнтарист, Битарх

Михаил Пожарский выпустил ролик, в котором стал оправдывать насилие и войну как вполне нормальные для человека явления и инструменты решения проблем, а противников войны – всячески оскорблять и обвинять в несостоятельности их позиции. Конечно, в первую очередь несостоятельной можно назвать позицию самого Пожарского, которую мы сейчас подробнее рассмотрим.

Он хорошо начал с критики трудов Стивена Пинкера, утверждающего, что уровень насилия в течение истории снижался, а доисторический человек страдал от хронических войн, которые могли уносить жизни большинства населения. Пинкер действительно был не прав, он делал выводы, учитывая только удобные его аргументации примеры. Но если учитывать все археологические и антропологические свидетельства, то мы увидим, что доисторическое население не страдало от войн – только 2% представителей племён охотников-собирателей прошлого погибло в результате насилия. После аграрной революции и возникновения государств уровень летального насилия вырос до 5%, после чего начал снижаться, составив всего 3% для 20-го века (и это учитывая произошедшие в нём кровавые конфликты). Как считает антрополог Дуглас Фрай, уровень насилия в истории менялся по «кривой n-типа». Эти данные Пожарский никак не упоминает, и они не соотносятся с его аргументацией.

Зато он решил подробно рассказать о насильственности шимпанзе и сослаться на приматолога и антрополога Ричарда Рэнгема, который считает, что у человека есть врождённая склонность к жестокости. Её он объясняет эволюционным наследием. Но как пишут Роберт Сассман и Донна Харт, эволюционные пути человека и шимпанзе разошлись 8 миллионов лет назад. При этом между шимпанзе и бонобо эти пути разошлись всего 2,5 миллионов лет назад, что не помешало вторым быть миролюбивыми существами. Пожарский тоже упомянул бонобо, но рассказал лишь про агрессивность их самок, не упомянув, что их агрессия преимущественно защитная, а также что у них в принципе не бывает убийств. Кроме того, многие исследователи, включая антрополога Брайана Фергюсона, считают, что большую часть насилия у шимпанзе провоцирует вмешательство людей в их среду обитания, и у них нет никакой врождённой предрасположенности к совершению убийств, как и у человека.

Пожарский также приводит в пример народы Дани, среди которых войны и убийства являются довольно частым явлением. Однако с таким же успехом можно приводить примеры народов Палияр, Семаи и многих других, которые являются полными пацифистами. Кроме того, как отмечает Дуглас Фрай, по данным исследований мы получаем, что большинство культур (376 из 590 изученных) были либо абсолютно невоинственными, либо не склонными к войне (участвующими лишь в незначительных военных действиях). И только треть культур значительным образом участвовали в войнах, преследуя конкретные политические или экономические цели.

Дальше Пожарский приводит отдельные примеры насилия в истории, что является подходом, схожим на подход того же Пинкера (использовать удобные для своей аргументации эпизоды, игнорируя полную картину), рассказывает, что война может быть справедливой, если принять ряд правил, снижающих причинение ею вреда (но лишь советует им следовать, не гарантируя их исполнение в реальности), а также наезжает на пацифистов, выставляя их буквально худшими в мире людьми через безосновательное приписывание именно им таких практик, лишь способствующих насилию, как задабривание агрессора или ведение войны против объявленного «зла», не жалея никаких сил и игнорируя правила.

Конечно же, Пожарский ни разу не упомянул позицию антропологов, которые вполне обоснованно не считают войну чем-то естественным для человека, или позицию военных экспертов, по которой большинству здоровых людей присуще сильное внутреннее сопротивление к совершению убийств (или как это называют исследователи психики и нейрофизиологии человека – механизм ингибирования насилия), и только мизер индивидов с высокими психопатическими предрасположенностями способен легко таким заниматься. Всё это было проигнорировано.

Право и закон при переходе к анкапу

В комментах задали очередной вопрос по сабжу, и как-то неохота отвечать с сугубо теоретических позиций, потому что у меня уже три года с хвостиком есть возможность пытаться что-то внедрить. Так что хочу порассуждать о проблемах права и закона в анкап-сообществе на примере Монтелиберо.

Очерчу используемый мною понятийный аппарат. Право – принятый в сообществе порядок разрешения конфликтов. Закон – правовая норма, которую в сообществе считают допустимым навязывать силой. Суд – процедура разрешения конфликтов третьей стороной, не вовлечённой в конфликт. Юрисдикция – подсудность, то есть круг конфликтов, которые в сообществе принято разрешать конкретным судом.

Монтелиберо, как и любое другое анкап-сообщество в эпоху доминирования государств, не может претендовать на полную юрисдикцию над своими участниками. Да, любой вопрос может быть решён в юрисдикции Монтелиберо – но только если государство об этом не в курсе. В противном случае государство может навязать свои требования о том, что стороны конфликта обязаны сделать.

Сообщество Монтелиберо – маленькое. В нём нет возможности для полноценной рыночной конкуренции множества разномастных судов. Однако это не повод идти на поклон к государству. В конце концов, мы же внедрили у себя токеномику – и теперь имеем собственную, очень дешёвую и эффективную финансовую систему. На одном-единственном блокчейне, без конкуренции между ними (пробовали добавить другие, не прижились). Хотя в частном порядке ничто не мешает обмениваться любыми ценностями: хоть товарными, хоть фиатными, хоть разномастной криптой. Точно так же и с судами: по взаимному согласию споры можно разрешать хоть броском монетки, хоть медиацией у заранее оговоренного авторитета, хоть поединком – но если согласия нет, то придётся рассчитывать на некий унифицированный судебный механизм по умолчанию.

Каждая юрисдикция подвержена сильному положительному эффекту масштаба: чем больше конфликтов в ней разбирается, тем для большего числа потенциальных конфликтов будет заранее оговариваться именно эта юрисдикция. Оно и понятно: люди экономят мышление и без особой нужды не станут держать в голове много различных правовых механизмов, в пределе склоняясь к единому варианту, даже если в конкретном деле он не самый оптимальный. Отрицательные эффекты масштаба тоже есть: даже самый эффективный судья вряд ли в состоянии серьёзно нарастить свою производительность, и при увеличении спроса скорее задерёт ценник. Поэтому для масштабирования такого рода услуг удобно применять механизм франшизы: судьи могут различаться, но пользоваться при этом будут единой процедурой и едиными правовыми нормами.

Откуда им взяться? Точка Шеллинга здесь – процедуры, принятые во вмещающей юрисдикции, то есть в черногорских судах. Почему? Хотя бы потому что именно туда теоретически будут обращаться те, кто окажется недоволен решением суда Монтелиберо. Но, поскольку в местном законодательстве полно всякого этатистского мусора, его, конечно, нужно выкидывать, заменяя своими доморощенными понятиями. Базовых принципов в либертарианстве мало, но конкретные правовые нормы, не противоречащие им, могут быть разными. И тут точками Шеллинга станут прецеденты. Каждому следующему суду будет легче применить ранее использованную норму, чем изобретать новую для каждого следующего случая. Да и всем участникам сообщества Монтелиберо будет проще исходить из сложившейся правовой практики, поскольку предсказуемость в делах – основа для доверия.

Но, как известно, мало понять, хороши ли законы, надо спросить, исполняются ли они.

Пока судебная практика мала, приходится рассчитывать в основном на сознательность сторон и неформальный авторитет судьи. Потенциальная возможность обратиться за энфорсментом судебных решений к государству актуальна только для наиболее крупных дел, где стоящая на кону сумма делает оправданными сопутствующие издержки. В наиболее мелких делах проигравшая сторона без вопросов заплатит, поскольку вопрос копеечный. Проблемой оказываются дела среднего размера, когда привлекать государственный энфорсмент всё ещё слишком дорого и зашкварно, а проигравшей стороне платить жаба давит.

Самый цивилизованный способ добиться исполнения судебных решений – широкое использование залогов. Причём тут я предполагаю постепенную эволюцию от разовых залогов в обеспечение конкретного иска – к постоянным залогам, подтверждающим готовность к исполнению решений конкретной юрисдикции.

Поначалу это может работать примерно так. Участник сообщества желает вступить с другим участником сообщества в правовые отношения. Например, арендовать машину, квартиру, занять денег, заключить трудовой договор. Помимо непосредственного договора контрагентов друг с другом, они также оповещают о нём суд, и переводят на контролируемый судом счёт залоговые суммы, размер которых зависит от величины ответственности, налагаемой заключаемым договором. Далее из этого залога как с работника может быть взыскана неустойка, скажем, за порчу оборудования, так и с работодателя – за произошедшую по его вине производственную травму.

Но постепенно, по мере нарабатывания судом собственной репутации, залоги будут становиться постоянными: признаёшь юрисдикцию МТЛ-суда – помещаешь на контролируемый им счёт некий депозит, этакую цену чести, если в древнеирландских терминах. Теперь любой может быть уверен, что в пределах цены чести тебе можно доверять безоговорочно. Хочешь нарастить репутацию – просто увеличиваешь депозит. Покидаешь страну, или, скажем, последнее решение суда вызвало твоё недоверие – уменьшаешь депозит. Выходишь из юрисдикции – забираешь депозит полностью (с некоторым лагом, чтобы убедиться, что на тебе не висит долгов по старым договорам).

Более того, на базе этого решения может развиться, скажем, институт поручительства, когда поручитель увеличивает доверие к тому, за кого ручается, рискуя собственным судебным депозитом.

Будет совсем здорово, если увеличение цены чести будет способствовать респектам в сообществе, но само по себе такое отношение не сложится – потребуется сперва вырастить традицию вовлечения людей с высокой ценой чести в ответственные правовые отношения, например, в качестве свидетелей крупных сделок или истцов по общественно важным делам. Также вполне может появиться механизм увеличения чужой цены чести через внесение на чужой счёт судебных депозитов – если личная порядочность человека будет далеко опережать его финансовые возможности. На выходе будет нечто вроде хоппеанской естественной аристократии.

Ну и, конечно, весь этот механизм будет работать гораздо хуже, если окажется, что есть большое количество участников сообщества, которые его полностью игнорируют, но точно так же вступают между собой в правовые отношения. Они могут быть слишком бедны, чтобы замораживать деньги ради репутации. Они могут не доверять конкретному суду. И, наконец, они могут не доверять самому механизму.

Фактор бедности до известной степени обходится через механизмы поручительства. Фактор недоверия конкретному суду – через конкурирующие суды. Фактор недоверия механизму – просто вопрос привычки. Доверие нарабатывается, надо лишь не пытаться его навязать.

Жестокое обращение с животными, насилие к людям и психопатия

Волюнтарист, Битарх

Действия, являющиеся жестокими по отношению к животным или приводящие к их смерти без уважительной причины, например, пытки, мучения, нанесение увечий, отравление или выбрасывание, для многих покажутся явным признаком того, что прибегающий к ним человек имеет психические отклонения и вполне может оказаться способным так же легко совершать насилие по отношению к людям. Собственно, многие исследования обнаружили связь между жестоким обращением с животными и разными формами насилия. Также в одном из них подробно исследовалась связь с уровнем психопатии.

Как демонстрирует одно швейцарское исследование, люди, которые жестоко обращались с животными в детстве, в течение своей жизни в 3 раза чаще совершают серьёзные акты насилия, такие как грабёж, похищение или нападение[1]. А другое исследование, проведённое на двух выборках женщин, показало связь склонности к такому обращению с проактивной агрессией, садизмом, психопатическими предрасположенностями и чертами бесчувствия-бессердечия[2]. Около 60% индивидов, заявляющих, что в детстве они были свидетелями или участниками жестокого обращения с животными, также сообщают о наличии опыта жестокого обращения с детьми или домашнего насилия. Как оказывается, жестокое обращение с животными является «красным флагом» насилия в семье[3]. Наконец, по данным разных исследований, от 23% до 77% домохозяйств, где происходит насилие со стороны интимного партнёра, также демонстрируют присутствие жестокого обращения с животными (а если кроме действительного жестокого обращения добавить ещё угрозы прибегнуть к нему, то получим от 21% до 89% таких домохозяйств)[4].

Люди, которые жестоко обращаются с животными, в среднем имеют более высокие показатели психопатии. При этом сильнее всего с психопатией связано применение к животным пыток. Средний показатель для совершавших подобные действия индивидов по тесту PPTS составил 13,04 балла, тогда как для не совершавших – 10,19 балла (средняя разница составила 2,85 балла). Следующим по силе такой связи идёт убийство животных (средняя разница составила 2,65 балла), а после него – причинение животным вреда (средняя разница составила 2,34 балла)[5].

Можно уверенно утверждать, что жестокое обращение с животными действительно связано с большей склонностью человека к совершению насилия по отношению к другим людям. Также имеется значительная связь с психопатическими предрасположенностями, что может указывать на наличие психических отклонений. Особенно стоит обратить внимание на нарушения в работе механизма ингибирования насилия, чем некоторые исследователи объясняют неспособность определённых индивидов воспринимать страдания животных, а также бессердечное и пренебрежительное отношение к ним[2].

Внутренние конфликты волонтёрских организаций

Не так давно у меня вышел длиннопост Внутренняя динамика либертарианских сообществ. Там в числе прочего упоминается про опасность звериной серьёзности в мелочах:

Подспудно понимая некоторую комичность своей позиции, спорщик в полемическом угаре начинает обвинять оппонентов в нарушении уже базовых ценностных принципов.

И вот совсем недавно мне в личку пишут:

Я считаю что текущий Секретарь превысил свои полномочия. Совет не способен урегулировать этот кризис самостоятельно, так как часть членов Совета поддерживает действия Секретаря, а другие остаются безразличными к происходящему. Это не единичный случай к которому есть претензии, но этот случай уже вопиющий.

Что это за вопиющий случай? А это админ телеграм-чата включил в чате медленный режим. Зачем нужен медленный режим в чате на два десятка человек, я понятия не имею, но этот случай как раз и иллюстрирует, как легко в сугубо добровольной организации люди обижаются на малейшее проявление неуважения со стороны тех, кто наделён теми или иными техническими полномочиями.

А вот другой кейс, уже публичный – и тоже возмущение в адрес секретаря: один из судей МТЛ-суда отстранил секретаря суда от ведения дела, поскольку тот некорректно, на его взгляд, вёл переписку со сторонами, а также зачем-то присутствовал в чате, где судьи обсуждали дело. А секретарь возьми и не отстранись, вместо этого отстранили судью.

Этот паттерн повторяется постоянно. Что нужно для его возникновения?

  1. Организация, состоящая из волонтёров
  2. Наличие в ней единоличной административной позиции
  3. Наличие у администратора технических возможностей ограничивать права остальных участников организации.

Всё. Рано или поздно возникнет ситуация, в которой администратор начнёт расширительно трактовать свои функции и применит свои технические возможности таким образом, чтобы ограничить права других участников организации, причём часть участников сочтёт это действие злоупотреблением.

Будь в организации наёмные сотрудники, действия администрации воспринимались бы спокойнее (любой каприз за ваши деньги). Будь вместо одного администратора целая коллегия, можно было бы апеллировать к одному, требуя откатить действия другого (также очень богатый класс конфликтов, однако далеко не столь острых). Наконец, не будь у администратора технических возможностей, которыми можно злоупотребить, ему было бы куда сложнее.

Не трогаем пункт 1, потому что конфликты в иерархических коммерческих организациях пусть обсуждают Битарх с Волюнтаристом.

Пункт 2 побороть куда легче. Если группа небольшая и состоит из формально равноправных участников, то админами надо делать всех (если часть участников имеет некий эквивалент испытательного срока, то админские права им можно вручать после его успешного прохождения) – это является зримым подтверждением взаимного доверия внутри организации. Как вариант – обходиться вовсе без админов.

Что касается пункта 3, то он слишком зависит от выбранных инструментов коммуникации. В Монтелиберо для этого используется почти исключительно телеграм. В нём единственная возможность отключить технические возможности администрирования группы – это создать её при помощи служебного аккаунта, добавить участников, а потом удалить из группы её создателя. В принципе – тоже чем не выход для маленькой сплочённой группы, желающей общаться сугубо по делу и не желающей терять внутреннюю сплочённость из-за чьёго-либо ущемлённого самолюбия.

Разумеется, от администраторов есть и польза. Но это ровно та линия аргументации, при помощи которой этатисты объясняют пользу от государства. Нет, польза есть не от администраторов, а от традиции уважать коллег. Применительно к рабочим группам это означает самоограничение на офтопик и стиль общения. Установилась такая традиция – администратор не нужен. Не установилась – силами одного только администратора её не внедрить. В любом случае нужна добрая воля остальных участников.

Как корпоративные психопаты влияют на условия труда и долгосрочный успех компании

Волюнтарист, Битарх

В бизнесе с быстрой текучестью кадров и относительно поверхностной оценкой черт личности работников при их назначении на различные должности нередко возможность продвигать себя получают бессовестные и лживые корпоративные психопаты. А такие их характеристики, как ультра-рациональность и отсутствие эмоционального беспокойства и эмпатии к другим работникам могут даже поначалу казаться полезными в деятельности, нацеленной на получение прибыли. Впрочем, в долгосрочной перспективе действия корпоративных психопатов способны привести к катастрофическим последствиям.

Начнём с того, что многие работники психологически не выдерживают быть их подчинёнными. При психопатичных менеджерах значительно увеличивается текучесть кадров. Также из-за них в компании снижается уровень кооперации между разными отделами. Например, психопатичные менеджеры могут приказать работникам не взаимодействовать с другими отделами каким-либо образом, кроме как через их посредничество. Это делается, чтобы скрыть мошеннические схемы, которые они осуществляют. Ещё одной чертой управления корпоративных психопатов является травля и запугивание подчинённых с целью включить их в свои схемы, а также принудительное увольнение всех, кто не согласен безоговорочно им подчиняться.

При этом для высшего руководства, как бы это контринтуитивно не звучало, психопатичные менеджеры кажутся отличными работниками, ведь они хорошо справляются со снижением денежных расходов компании. Разумеется, на самом деле это не их заслуга, они присваивают её у других менеджеров, которых принудили к участию в своих схемах. Они хорошо справляются с тем, чтобы обманывать высшее руководство и скрывать травлю, которой занимаются по отношению к своим подчинённым.

Конечно, в долгосрочной перспективе подобные манипуляции и создание невыносимых условий труда только причиняют вред. Как считается, именно корпоративные психопаты зачастую являются причиной банкротства компаний. Хорошие люди с навыками и талантами под их руководством увольняются, этическая репутация компании падает, качество продукции снижается, из-за чего теряются клиенты. Также обманным путём и манипуляциями корпоративные психопаты получают должности, для которых они не годятся, при этом ради своих личных интересов они «затыкают рот» действительно опытным работникам.

В исследованиях часто приводится пример американского кризисного менеджера Альберта Данлопа, специализировавшегося на «спасении» компаний, которое состояло в приведении их в пригодный для продажи вид, полностью игнорируя их будущее. Как считают многие исследователи, он был психопатом. На Уолл-стрит он был известен за свой безжалостный и запугивающий подход к сокращению расходов и бессердечное безразличие к увольнению сотрудников. Став генеральным директором компании «Scott Paper», он избавился от активов на сумму около 2 миллиардов долларов, уволил треть работников, и через год успешно продал её конкуренту. Но эта компания оказалась уже нежизнеспособной, её главный офис был закрыт. В итоге работу потеряли около 11 тысяч человек. Данлоп же остался со 100 миллионами долларов выходного пособия. Схожим образом Данлоп поступил с компанией «Sunbeam». Через год его управления компания отчиталась об огромном повышении продаж и её акции выросли на 50%. Однако позже выяснилось, что это было обманом. В самом начале Данлоп создал впечатление, будто компания несёт огромные убытки, чтобы позже казалось, что её положение резко изменилось в лучшую сторону. В итоге за мошенничество он попал на скамью подсудимых, а компания обанкротилась.

Руководители, в личности которых прослеживаются черты психопатии, такие как безжалостность и бессердечность, создают невыносимые рабочие условия, и в преследовании сугубо личной выгоды могут даже уничтожить компанию. Таких индивидов стоит опасаться, они никогда не должны получать руководящие должности, по крайней мере пока не пройдут терапию, исправляющую дисфункцию механизма ингибирования насилия, из-за которой они и являются безжалостными психопатами.

Сетевое государство – всё!

Итак, это свершилось. Последняя, она же ключевая, глава Сетевого государства переведена. В ней Баладжи подробно разъясняет:

  • Что такое сетевое государство (это Монтелиберо, получившее дипломатическое признание от Сальвадора);
  • Что будет, если выкинуть из определения сетевого государства одну из частей (в большинстве случаев оно сломается, но если выкинуть пункт о необходимости диктатуры основателя сетевого государства, то будет даже лучше – условно говоря, Биткоин вместо Эфириума);
  • Что цифра проникает во всё, бороться с этим невозможно, а сетевое государство – это как раз способ возглавить процесс, вместо прямой борьбы с цифровым гулагом от централизованных национальных государств;
  • Что стартап-сообществу, если оно претендует на развитие, необходим высокий уровень внутреннего доверия, а приятными бонусами будут наглядные демонстрации сплочённости (например, МТЛ-фест) и отсутствие публичных срачей;
  • Что токеномика – это круто (но Баладжи зацикливается на внутренней валюте сообщества, хотя как раз собственная расчётная единица – дело десятое, куда важнее сам принцип публичной фиксации денежных и социальных обязательств);
  • Что крайне важно выцыганить первое дипломатическое признание от кого угодно, хоть от Науру, а дальше будет уже проще;
  • Ну и накидывает разных технологических идей по связи офлайна с онлайном, по которым чувствуется, что человек мыслит, исходя из парадигмы изобилия капитальных благ – порадуемся же за него.

Если кто-то ещё не брался за книжку, то теперь самое время. Делать из неё аудиокнигу я большого смысла не вижу – слишком много внешних ссылок, многие из которых довольно интересно просматривать. По этой же причине маловероятно изготовление текста в формате epub – всё равно такую книгу надо читать, будучи онлайн, и желательно в браузере. Автор обещает периодически дополнять книгу. Если кто-то будет следить за обновлениями, присылайте мне ссылки на новые куски текста, буду актуализировать перевод.

Ну а пока – всем спасибо за долгое ожидание, теперь канал официально выходит из отпуска. Надо будет прошерстить, не накопилось ли каких интересных вопросов от читателей, написать новую статью для Ежа, ну и с переводами Мака и Молинью пора бы уже заканчивать, сколько можно.

P.S. Читатели оперативно сгенерировали pdf. Он не без косяков – внутренние сноски в нём стали внешними ссылками – но в целом для чтения вполне пригоден.

Почему физические «наказания» к детям абсолютно недопустимы

Волюнтарист, Битарх

Так называемые физические (телесные) «наказания» или порка – варварская практика применения насилия к детям с целью изменить их поведение. К сожалению, всё ещё существуют родители, считающие такую практику допустимой, а то и абсолютно нормальной. Также она поддерживается некоторыми общественными деятелями ультраконсервативных и авторитарных взглядов, например, американским психологом Джеймсом Добсоном. Как он считает, одних мягких методов воспитания недостаточно – их необходимо смешивать с причинением детям боли за неподчинение и оспаривание авторитета родителей, поскольку это лучший метод предотвращения плохого поведения. Кроме того, авторитарное воспитание детей, по его мнению, должно способствовать сохранению общественного порядка и предотвращению социальных волнений наподобие тех, которые происходили в США в 1960-х годах. Наверняка большинству людей позиция Добсона покажется крайне жестокой, вводящей в заблуждение, варварской, неадекватной, а то и вовсе бредовой. Впрочем, мы всё же рассмотрим конкретные аргументы против применения насилия к детям.

В первую очередь необходимо отметить, что телесные «наказания» попросту не работают. Мы намеренно пишем в кавычках, поскольку жестокие родители используют слово «наказание» для маскировки своего насилия, чтобы избежать обвинений в том, что они открыто поддерживают причинение вреда детям. Так вот, вместо установления родительского авторитета порка лишь демонстрирует родительскую слабость и эмоциональный срыв. Также анализ 75 исследований, проведённых на 161 тысяче детей, демонстрирует, что физические «наказания» не устраняют нежелательное поведение, но и приводят к 14 значительным негативным последствиям:

– Ухудшению способности к моральным рассуждениям;
– Повышенной детской агрессивности;
– Повышенному антисоциальному поведению;
– Усилению деструктивного или вредного поведения, направленного на других людей или предметы;
– Усилению симптомов тревожности или депрессии;
– Проблемам с психическим здоровьем ребёнка;
– Ухудшению отношений между родителями и ребёнком;
– Снижению когнитивных способностей и ухудшению успеваемости;
– Снижению самооценки;
– Большей вероятности стать жертвой физического насилия;
– Антисоциальному поведению во взрослом возрасте;
– Проблемам с психическим здоровьем во взрослом возрасте;
– Проблемам со злоупотреблением алкоголем или наркотиками во взрослом возрасте;
– Поддержке насилия к детям во взрослом возрасте (здесь будет уместно ещё раз вспомнить о Добсоне, которого тоже в детстве избивали).

Последствия физических «наказаний» являются аналогичными тем, которые возникают ввиду травмы, вызванной некоторыми другими типами детского опыта – физическим и эмоциональным насилием, пренебрежением, сексуальным насилием, домашним насилием и наличием психических заболеваний в семье. Также исследования показали, что, когда дети сталкиваются с вредным опытом, они становятся сверхчувствительными к эмоциональным реакциям других людей, так как некоторые из них, например, злость, начинают ассоциироваться с последующими плохими действиями. У детей, подвергшихся физическим «наказаниям», мозг начинает работать тем же образом, что и у детей, подвергшихся другим формам насилия. Кроме того, негативный детский опыт может увеличивать риск возникновения некоторых физиологических проблем, например, ухудшения мышечного метаболизма.

Наконец, некоторые исследователи считают, что карательная политическая позиция, включая одобрение войны как инструмента национальной политики и смертной казни, является последствием насильственного воспитания. Те, кого в детстве избивали, запугивали и пристыжали родители, и кто не справился с соответствующими психологическими проблемами с помощью психотерапии, склонны переносить свой детский гнев на политические взгляды и другие группы людей. Существует мнение, что широкая практика жестоких методов воспитания детей в Германии начала 20-го века сыграла немалую роль в последующем росте количества сторонников нацистских взглядов.

Внутренняя динамика либертарианских сообществ

Сейчас будет длиннотекст из трёх частей. Он писался по заказу Соза, за донат в 50 EURMTL. Работа заняла почти целый месяц. Для обычных вопросов с приложенными донатами это неприлично много, но, помнится, во времена, когда Битарх ещё не публиковался сам у меня на канале, а заказывал мне написание лонгридов, темпы были сопоставимыми. Увы, у меня с трудом получается удержать в голове большие замыслы, поэтому с увеличением объёма задачи время работы над ней возрастает явно в нелинейной пропорции: до пары дней на пост телеграмного формата, месяц на лонгрид, полтора года на книжку в 84 страницы…

Задача от заказчика формулировалась не слишком чётко, но сводилась к созданию и подаче примирительного нарратива для сообщества Монтелиберо, испытывающего сейчас внутренние трения из-за различий в подходах к достижению целей движения.

Мне показалось уместным несколько расширить тему, но не настолько, чтобы итоговые рецепты были неприменимы к конкретному сообществу.

Часть 1. Почему либертарианцы не любят контракты?

Бытует мнение, что либертарианцы обожают контракты и чуть ли не молятся на них. Это не так. Либертарианцы в массе своей имеют довольно заурядную систему ценностей, и потому контракты не любят. А любят они, как и все нормальные люди, обстановку открытости и взаимного доверия. Тот же, кто заявляет об обратном, скорее всего, когда-то тоже её любил, но его доверие обманули.

Что такое доверие? Это убеждённость в том, что контрагент будет искренне отстаивать твои интересы, а если они войдут в противоречие с его собственными, то всё равно станет по возможности учитывать твои, и если потребуется, то порой поступаться своими. Открытость же означает, что контрагенты сообщают полные и достоверные сведения о своих интересах и прочих относящихся к предмету взаимодействия фактах. Как такое не любить?

Именно поэтому либертарианцы предпочитают собираться в сообщества. В кругу людей, разделяющих общие ценности, доверие обычно выше, а если эти ценности либертарианские, то – особенно в деловых вопросах – взаимное доверие может на посторонний взгляд и вовсе граничить с наивностью.

Контракт же – порождение взаимного недоверия. Изволь точно изложить, что будешь от меня требовать и что готов дать мне взамен, и какие у нас есть инструменты, чтобы принудить друг друга к соблюдению написанного. Да ещё уточни значение терминов, чтобы на суде не всплыло, что ты имел в виду совсем не то, на что мне намекал…

Не то чтобы либертарианцы вовсе пренебрегали контрактами, заключая сделки между собой, но обычно это просто краткое резюме общения в чатике, чисто чтобы не забыть: я занимаю столько-то, на такой-то срок, под такой-то процент, выплаты равными долями ежемесячно по первым числам. Чем выше доверие, тем больше нюансов остаётся за бортом.

Доверие в сделках и возможность положиться на людей в том, что они будут отстаивать твои интересы – это огромная драгоценность, поскольку сводит транзакционные издержки к ничтожному минимуму, а значит, обеспечивает максимальную рыночную эффективность. Но эта драгоценность, к сожалению, очень хрупка.

Доверие может разрушить мошенник. Это весьма банальный риск, и он частично купируется простым стажем нахождения в сообществе. Чем дольше мошенник вынужден поддерживать безупречную репутацию, чтобы втереться в доверие, тем более крупная сделка ему требуется, чтобы кинуть в ней контрагента и в конечном итоге всё-таки остаться в прибыли.

Но доверие может разрушить и душнила. Тот, кто в либертарианском сообществе будет требовать как можно более детального контракта, а потом ещё и начнёт настаивать на том, чтобы он был соблюдён до буковки – это отвратительный контрагент. Он буквально позиционирует себя, как чужого, говорит, что вы все подозрительные типы и готовы кинуть любого при первой возможности. Поэтому вот десять страниц мелкого текста на зубодробительном юридическом наречии, теперь идём нотариально заверим, а вот тут у нас прописан государственный суд, а вот тут указана пеня за просрочку, и прочая, и прочая.

Поэтому либертарианские сообщества склонны отторгать и мошенников, и буквоедов, стремясь сохранить невинную простоту доверительных отношений. Но последовательное отторжение тоже требует сознательных и неприятных усилий. Мошенник может быть обаятелен, и если он не кинул лично тебя, возникает соблазн продолжать с ним приятельствовать. Душнила может быть крепким профессионалом, и это даёт стимул его терпеть, несмотря на весь дискомфорт от общения.

Поэтому в реальных либертарианских сообществах редок полный остракизм. Обычно участник сообщества, вызывающий отторжение, просто оттесняется на периферию. Там он может либо перестроить своё поведение и со временем вернуться ближе к ядру, либо оставаться в невнятном статусе частичного изгоя, либо покинет сообщество уже по собственному желанию. Так что к проблемам с отдельными людьми либертарианские сообщества довольно устойчивы, и на обстановку доверия они не оказывают заметного влияния. Зато куда более опасно другое явление. Раскол.

Часть 2. Почему либертарианцы не любят корпорации?

Бытует мнение, что мир победившего либертарианства – это война корпораций. Прочитав первую часть, легко можно заключить, что и это не так. Но не всё так просто.

Сообщества, участники которых разделяют либертарианские ценности, способны иметь очень высокий уровень внутреннего доверия. Однако обычно у либертарианских сообществ есть не только ценности, но и цели. Их участникам не нравится внешний мир, где довольно плохо со свободой, и они стремятся как-то объединить усилия участников сообщества, чтобы повлиять на внешний мир и сделать его свободнее. Это благородное стремление, увы, способно привести к довольно печальным результатам.

Для того, чтобы превратить сообщество в движение – то есть побудить участников сообщества к достижению некой цели – эта цель должна быть либо быстро и проверяемо достижимой, хотя бы даже ценой серьёзных усилий (например, движение за отмену какого-нибудь репрессивного закона), либо легко разбиваться на этапы, очевидным образом приближающие к конечной цели (например, движение за вступление в ЕС, для чего есть чеклист с требованиями).

Однако может оказаться и так, что цель выглядит соблазнительно, но страдает отсутствием конкретики в реализации (например, сделать Черногорию свободной страной). В этом случае вокруг цели может, например, возникнуть сразу несколько движений, различающихся представлением о том, как именно эта цель достигается. Например, часть сообщества решает сосредоточиться на политических преобразованиях в Черногории, а часть на строительстве независимой от государства экономики. А ещё часть заявляет, что не желает придерживаться предложенной цели, и её устраивает просто жить в соответствии со своими ценностями (то есть оставаться просто сообществом).

Ситуация усугубляется, если та или иная деятельность движения со стороны выглядит не то что не приближающей к декларируемой цели, но и вовсе ей противоречит. Например, если целью является свободное общество, то любые регуляции коммуникаций и деловых отношений легко можно объявить противоречащими конечной цели, даже если они выполняют важную тактическую задачу снизить градус конфликта в споре или улучшить координацию в рабочей группе.

Добавим сюда естественное обособление участников одного движения от участников другого движения – и вскоре мы непременно увидим, что уровень доверия между несколькими движениями в рамках одного сообщества снизился, несмотря на сохраняющееся единство базовых ценностей.

Это обособление ещё больше усиливается, если движение оформляется в корпорацию. Была просто координация людей, объединённых целью, а стали процедуры управления, делегирование полномочий, постановка задач рабочим группам, учёт и контроль – в общем, знакомые всем нам приёмы для того, чтобы сделать деятельность эффективнее.

На фоне подобного усложнения первичного сообщества те, кто пытается вернуться в счастливое прошлое, критикуя настоящее, воспринимаются как унылые ретрограды, отрицающие любое движение к цели.

Итак, сравнительно однородное сообщество не может согласованно двигаться к сколь-либо сложной цели. Но при появлении в нём структур для достижения сложных целей оно, во-первых, всё равно не может целиком согласованно куда-либо двигаться, а во-вторых, ещё и теряет атмосферу доверия. Что делать?

Часть 3. Как либертарианцам соблюсти баланс доверия и эффективности?

Снаружи довольно легко определить, насколько велико в сообществе внутреннее единство устремлений. Если в нём спорят о фундаментальных вопросах, значит, никакого единства нет. Это просто дискуссионная площадка, сообщество, объединённое ценностью дискуссии как таковой, а не её предмета. Если же споры идут по мелочам, значит, по базовым вещам согласие давно достигнуто, оно даже не обсуждается. Это не делает, впрочем, споры из-за мелких частностей менее смешными и потенциально менее разрушительными.

Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело. Лучший путь к расколу сообщества – звериная серьёзность в мелочах (вспомним душнилу из первой части). Подспудно понимая некоторую комичность своей позиции, спорщик в полемическом угаре начинает обвинять оппонентов в нарушении уже базовых ценностных принципов. Тем самым давая понять, что воспринимает оппонентов как чужаков, непонятно как затесавшихся в сообщество.

Поэтому первое правило для либертарианского сообщества, не желающего расколов – тут все либертарианцы. То есть согласны между собой насчёт базовых принципов своей идеологии.

Второе правило развивает первое: не стоит требовать от других идеологической чистоты. Можно назваться не просто либертарианцем, а агористом. Можно собрать вокруг себя кучку агористов. А вот заявлять другим либертарианцам, что, мол, вы не агористы, а потому латентные этатисты – дурная идея.

Третье правило обобщает второе: излишняя детализация вредна. Чем более детально проработано какое-то описание, какой-то договор, какой-то устав, какие-то правила – тем больше вероятность того, что реальность не впишется в описание, правила будут нарушены, устав будет трактоваться, исходя из сиюминутной выгоды. Хороший документ – краток, образен и стремится запечатлеть именно дух того, что хотелось высказать.

Четвёртое правило развивает третье: союз лучше слияния. Если некая группа может существовать автономно – пусть существует. Если перед ней стоит задача, с которой не выходит справиться своими силами, пусть вступает в союз с другими группами. Если вместо решения задачи группы начнут объединяться в единую организацию для решения задачи, весь запал уйдёт в налаживание процесса объединения.

Пятое правило- антитеза к четвёртому: не надо судить о том, что для других лучше. Если, например, какие-то группы уже слились во что-то, что кажется противоестественно большим, не надо паниковать и объявлять им войну. Либо им так норм, либо со временем сами распадутся. Уж лучше контактировать с отдельными участниками этой группы, применяя четвёртое правило.

Можно было бы фантазировать и дальше, но пять правил – это уже до хрена, см. третье правило. Поэтому ограничусь изложенным, и в завершение кратко резюмирую все три части текста.

  1. Доверие – это то, ради чего либертарианцы объединяются в сообщества. Нельзя рушить доверие, иначе в сообществе пропадает смысл.
  2. Организация – то, без чего сообщество не будет двигаться к цели. Но организация пожирает доверие, а значит, разрушает сообщество.
  3. Баланс между доверием и эффективностью возможен, но не достигается автоматически. Можно сформулировать несколько правил, соблюдение которых поможет удерживать баланс.

Не будьте себе врагами, у нас и так хватает врагов извне.

Теория морального нативизма и моральная интуиция

Волюнтарист, Битарх

Моральный нативизм – это теория, которая на вопрос о том, откуда берутся моральная интуиция, моральное суждение и другие важные элементы моральной психологии, даёт ответ, что они в определённой мере являются врождёнными и возникшими в результате биологической эволюции человека. Моральный нативизм полагается на двухэтапный аргумент. Первый аргумент состоит в том, что разум содержит моральную грамматику: сложную систему принципов, правил и концептуальных строительных блоков, генерирующую и связывающую различные ментальные представления, от которых зависит моральная интуиция. Второй аргумент состоит в том, что по крайней мере некоторые основные атрибуты этой моральной грамматики являются врождёнными и не основаны исключительно на опыте, а, скорее, выходят «из руки природы». Культурные факторы, безусловно, оказывают влияние на развитие морали; тем не менее, значительное количество фактов свидетельствует, что по крайней мере некоторые аспекты морального познания являются врождёнными.

Как мы можем подтвердить позицию морального нативизма? Дарвин, Де Вааль, Кропоткин и другие биологи подчёркивали, что эмпатическое и альтруистическое поведение, по-видимому, имеет глубокие эволюционные корни. Крысы испытывают стресс, когда слышат крики других крыс, и совершают альтруистические акты, чтобы защитить их от причинения вреда. Человекообразные обезьяны испытывают явное горе по поводу смерти или исчезновения тех, к кому они были привязаны, а также часто утешают жертв нападений. Человеческие младенцы сильнее плачут в ответ на плач других младенцев, чем на сопоставимые, сгенерированные компьютером звуки или даже на запись собственного плача; это означает, что «они реагируют на осознание чужой боли, а не просто на определённую высоту звука». Человеческие дети также биологически предрасположены к тому, чтобы распознавать и утешать тех, кто испытывает эмоциональные страдания. В более широком смысле маленькие дети предрасположены к тому, чтобы помогать другим в достижении их целей, делиться с ними ценными ресурсами и предоставлять им полезную информацию. Также клинические и экспериментальные исследования подтвердили, что отдельные области мозга лежат в основе морального познания, и что повреждение этих областей может привести к нарушению моральных суждений, оставляя при этом другие когнитивные функции неповреждёнными.

Мы можем также сослаться на нормы, которые являются универсальными для всех обществ. Исследование сотен юрисдикций показывает, что запрет на убийство представляется универсальным и в высшей степени инвариантным. Все известные оправдания и уважительные причины для совершения убийства состоят из относительно короткого списка всем знакомых защитных аргументов. При этом конкретно к умышленным убийствам отношение ещё более строгое. А исследование, проведённое среди десяти культур с разных частей мира, включая жителей сёл, городов, и даже представителей кочевых народов, показывает, что побои, изнасилование, кражу, клевету и лжесвидетельство оценивают как противоправные (то есть «плохие» или «чрезвычайно плохие») поступки около 95% людей.

Наконец, нельзя не упомянуть и теорию механизма ингибирования насилия, по которой многие виды животных и человек обладают сильными сдерживателями к причинению вреда представителям собственного вида. У животных эти сдерживатели чаще всего выражаются ритуализацией сражений. У человека они состоят из безусловных (врождённых) и условных (приобретённых в ходе социализации) рефлексов, прежде всего вызывающих реакцию отторжения и внутреннее сопротивление к наблюдению страданий других людей и совершению по отношению к ним агрессивных действий. Многие исследования, включая антропологические и военные, подтверждают, что среднестатистический и здоровый индивид обладает сильным внутренним сопротивлением к совершению насилия. И лишь немногие, совсем дисфункциональные индивиды, не испытывают ни малейшего сопротивления даже к совершению убийства – их ещё называют психопатами.