Трамп отпустил Ульбрихта. На первом сроке он это сделать отказался, высказавшись в том духе, что и биткоин ваш скам, и Ульбрихт ваш преступник, и вообще отстаньте, не до вас.
Что поменялось за 8 лет? Либертарианская партия стала более влиятельной и сумела надавить на Трампа сильнее, чем перед его первым сроком? Разумеется, нет. Сравните результаты кандидата в президенты от ЛП в 2016 и в 2024 году. Всё ровно наоборот. Во всём мире уменьшилось влияние политических партий и выросло влияние мемов. Разумеется, организационные структуры значат очень многое, но сегодня им не требуется вековой укоренённости, рулят стартапы. Милея привела в президенты не либертарианская партия, а мем человека-бензопилы. Трамп – не лидер республиканской партии, а Дональд Строитель Стены, Дональд Осушитель Болота, Дональд Миротворец, Дональд Бессмертный, ну и Дональд Фашист, разумеется, тоже.
Человек, который за несколько дней создаёт своему персональному мемкоину капитализацию в 15 миллиардов долларов, уже не может оставить Ульбрихта в тюрьме.
В книге по либертарианской теории войны, которую я с большой натугой пишу уже чёрт знает сколько времени, я уделяю большое внимание умозрительным субъектам (особенно коллективным), для краткости именуемым духами. Духи выражают возникающую между людьми общность, описывают объединяющие их мотивы – короче, используются как костыль для сведения сложных мотиваций каждого участника группы к простым моделькам. Не “Вася хотел драйва, Петя выпендривался перед Машей, Коля рассчитывал пограбить, Олег присоединился за компанию”, а “их обуял дух свободы”.
Мемы рулят. Тот, кто грамотно использует мемы, чувствует дух времени. Форсите правильные мемы, привязывайте к ним тех, от кого многое зависит, пусть мемы их поддерживают, а сами они, в свою очередь, оказываются от них зависимы.
Анкапы не обязаны ебать детей. Но поддержать шутку об этом – их святой долг. Анкапы не обязаны прямо сейчас сражаться за свою свободу. Но мысль о том, чтобы уметь не только убегать за свободу, прятаться за свободу и лгать за свободу, но и сражаться за неё, должна наполнять их трепетом. Это означает, что дух свободы укоренился, и его запросы растут. Когда-нибудь он потребует и сражаться. Сначала вы покупаете мемкоин Трампа, а потом обнаруживаете, что призыв Fight! Fight! Fight! – не пустой звук.
Например, с помощью изменения генов, переноса сознания в цифру, лекарств, дарующих бессмертие, и т. д. К чему это приведет? Есть ли у либертарианства какой-нибудь оригинальный на это ответ?
Не поставят ли такие технологии крест на идеях свободы?
Например, Мизес считает, что тирания разваливается именно вследствие того, что из-за блата на место худо-бедно способных олигархов приходят их бездарные дети, что приводит к такой неэффективности, что государство становится неспособным выполнять даже роль бандита. Как бороться с тираниями в будущем, если несовершенных смертных бандитов заменят совершенные и бессмертные?
Nenavision
Предположим, что наша технология обеспечивает только индивидуальное ненаследуемое нестарение, и никаких более сверхспособностей. Просто теперь есть опция за безумные деньги обеспечить себе отсутствие возрастной деградации организма.
Также допустим, что доступ к нестарению дают только деньги. Если бы был некий актор, способный отказывать в доступе к технологии, то можно было бы спекулировать на тему запрета на бессмертие для диктаторов.
Наконец, допустим, есть некий фактор, не позволяющий со временем заметно удешевить технологию – то есть доля нестареющих в популяции будет расти очень медленно. Иначе мы бы должны были рассматривать довольно короткий переходный период перед переходом к полностью бессмертному человечеству, а вопрос совсем о другом.
Итак, у нас есть нестареющий Путин, и ещё на всю РФ сотня нестареющих миллиардеров. Много ли поменяется в стиле управления страной? Нет. Деградация политики, а затем и экономики в РФ вызвана не физической деградацией Путина, и не сокращением горизонтов его планирования, а, наоборот, укреплением его власти и замыканием всех процессов принятия решений на себя. Диктатор может подняться на волне борьбы с неким кризисом, для которой он наиболее компетентен, и даже благотворно повлиять на ситуацию в стране, но другие кризисы требуют других компетенций, и без сменяемости власти государство быстро растеряет ранние достижения диктатуры. Ну, разве что диктатор со временем не будет утрачивать страсть к пирам и гаремам, так что, возможно, станет меньше интересоваться играми в танчики и чтением Ильина.
То же касается бизнес-империй. Что, разве Баффет поймёт силу биткоина, если физически окрепнет и не будет опасаться смерти от старости? Нет, у него никуда не денется свой набор проверенных временем критериев оценки активов. Бизнес-империи практически перестанут наследоваться – ну, что же, значит, дети их создателей будут сразу искать себя в чём-то другом. Возможно, это будет даже к лучшему, если сын удачливого инвестора станет не неудачливым инвестором, а талантливым музыкантом.
В общем, я предполагаю, что появление такой технологии приведёт к разделению человечества не на суперлюдей и холопов, а на общества, где есть политическая динамика, и общества, где её нет. Это разделение уже существует, но сейчас граница между ними активно плавает: вчерашняя диктатура демократизируется, вчерашняя демократия скатывается в сраный путинизм. Будет более статичной: Путинская Россия или Саудовская Аравия останутся стабильными гнойниками, зато политические режимы со сменяемостью власти будут куда больше ценить свою сменяемость.
То же и с анкапами. Условный Михаил Светов, получив бессмертие, не станет более эффективным проводником либертарианства, он унаследует все свои качества, которые ограничивают его эффективность уже сейчас. Привлекательность либертарианства как системы взглядов не слишком поменяется от того, что отдельные избранные в состоянии обеспечить себе бессмертие. Хотя, пожалуй, амбициозные ребята могут из-за этого стать более нетерпимыми к левым идеям, потому что чем больше государство отберёт, тем дальше заветное бессмертие. Поэтому привлекательность экономического роста и инвестиционного климата может вырасти относительно привлекательности эгалитарных идей.
Вот если мы наделим нашего бессмертного ещё кучей сверхспособностей, то тогда, конечно, и изменения будут куда серьёзнее
Так само получилось? Так легче объяснять либералам с остатками религиозного сознания? Со свободами есть какие-то неочевидные подводные камни, которых нет у объяснения через права?
Λ (вынесено из чатика)
Свобода это естественное состояние человека вне общества. Робинзон свободен на необитаемом острове до появления Пятницы, и никаких прав он не имеет, ведь ему некому выдвигать претензии, и некому с ними смиряться. Когда появляется общество, это означает ограничение свобод и появление прав. Поскольку книга об анкапе посвящена именно жизни в обществе, то в ней обсуждаются скорее права, ведь они именно обществом и порождены.
Свободный человек до появления потребности в анкапе
Разумеется, право на собственность – это именно ограничение свобод других. Право на собственность это претензия на то, чтобы распоряжаться неким объектом и препятствовать тому, чтобы им распоряжались другие. Их свобода распоряжения приватизированным объектом закономерно уменьшится.
При этом, конечно, в разных обществах могут практиковаться совершенно разные порядки осуществления подобных претензий, в том числе применительно к разным классам объектов. Это могут быть порядки типа “хочешь попользоваться – бери, пользуйся, потом верни на место, чтобы могли взять другие”. Могут быть порядки “хочешь пользоваться – бери, а другим обеспечь такую замену, против которой они не станут возражать”. Или “можешь брать до тех пор, пока для других остаётся достаточно объектов того же качества”.
Но всё-таки мы говорим о собственности, когда порядок использования объектов определяется более эксклюзивными правилами, вроде изложенных у меня в книжке в соответствующей главе. Разумеется, даже в этом случае совершенно не обязательно, что любой приобретаемый в собственность объект оказывается в полном и безраздельном распоряжении приобретающего. Практики вроде использования своей собственности во вред другим всё равно будут наталкиваться на вполне закономерное сопротивление.
Спрашивается, если права собственности – это сплошные ограничения свобод, то почему мы вдруг заявляем, что общество, где они соблюдаются – свободное? От чего свободное? Прежде всего, конечно, от войны всех против всех. Зная, что у тебя есть право на этот предмет, и другие его уважают, ты не будешь тратить уйму ресурсов на ежесекундную готовность отстоять свою власть над предметом в схватке с другими претендентами, это освобождает ресурсы на более приятные занятия, то есть увеличивает свободу. Зная, что у тебя нет права на этот предмет, потому что он принадлежит другому, ты не будешь изыскивать способы его прямого отъёма, а сосредоточишься на увеличении своих возможностей к рыночному обмену. Это увеличивает богатство возможностей, то есть, опять-таки, свободу.
Более витиеватое, но развёрнутое изложение того, как права собственности обеспечивают свободу в обществе, вы всегда можете прочитать у Дэвида Фридмана в Механике свободы, в главе В защиту собственности.
На вопрос, имеет ли человек право совершить насилие, у нас есть только один ответ – не имеет! Ни один человек в мире не должен обладать правом инициировать акт насилия по отношению к другому человеку. Но некоторые люди (а чаще всего сторонники авторитарно-консервативных взглядов и силовых методов решения проблем) могут сказать, что это ведь ограничение свободы. Свобода на насилие – это такая же свобода, как и другие свободы, а значит мы сами же себе противоречим и сами же являемся авторитаристами, которые хотят принудительно навязать всем единый сценарий жизни.
Довольно неадекватная по своему сути манипуляция, в которой игнорируется тот факт, что насилие приводит людей к лишению свободы. То есть, когда один человек инициирует акт насилия по отношению к другому человеку, он тем самым лишает его свободы. Соответственно, насилие – это несвобода. Право же на насилие – это право лишать людей свободы. А вот устранение насилия, стремление к его полному искоренению как явления в целом – это устранение фактора, который приводит людей к несвободе. И никакие словесные манипуляции не изменят сути явления насилия!
Если непонятно, где именно признаёшь – вот диалог в чате:
Фиолетовый дракон: @ancapsan, интересно, а если Битарх всё-таки изобретёт свою либертарианскую прививку, протестирует её и получит одобрение от независимых врачей, то ты привьёшься?
Анкап-тян: Тут важно понимать, какие именно изменения будут происходить в организме, и решать, исходя из конкретики. Если действие будет именно таким, как мечтается Битарху, и во что я не верю, потому что вроде бы генетика ни фига так не работает – то почему бы и нет, на возможностях самообороны это не скажется, а если мне потребуется именно насильственно отомстить, я бы и сейчас предпочла для этого не сама действовать, а нанять специалиста.
Сначала думала отшутиться, но отвечу, пожалуй, серьёзно.
Предмет моего главного разногласия с Битархом – моя неприязнь к оперированию холистическими конструкциями. Я предпочитаю рассматривать не насилие как явление, а насилие, которое проявляет один конкретный субъект в адрес другого конкретного субъекта. И уже это конкретное насилие рассматриваю в контексте либертарианской идеологии, которая провозглашает своей ценностью свободу. И эта самая свобода означает, что я оставляю за собой право в том числе и на месть, если так будет мне угодно. Разумеется, я при этом оставляю за окружающими право пытаться меня остановить и привлечь к ответственности.
Мои собственные моральные воззрения, которые могут побудить меня вступить в конфликт, в том числе насильственный, для меня выше абстрактного желания иметь мир, полностью лишённый агрессивного насилия. Попытки сманипулировать мной в духе “пока в мире остаётся насилие, человечество в опасности” могут привести разве что к хмыканью: “значит, пусть остаётся в опасности”. Я бы пожалуй, даже заострила тезис. Если допустить, что существует кнопка, нажатие на которую уничтожает человечество, я бы хотела её иметь. Не для того, чтобы нажать, а для того, чтобы знать, что могу это сделать. Это очень важный стимул для человека – расширение возможностей, то есть степеней свободы. Свободы.
И уж тем более для меня важно иметь возможность ответить на насилие в мой адрес, как непосредственно в момент атаки, так и постфактум, если мне так будет удобнее. Добровольно уничтожать в себе способность к подобному я не стану. Так что простите уж, в вышеприведённом диалоге я наврала.
При этом всём я глубоко ценю изыскания Битарха с Волюнтаристом, касающиеся исследования механизмов, влияющих на отношение людей к проявлению насилия. Более того, я уважаю стремление Битарха получить в своё распоряжение кнопку, которая истребляет в человечестве склонность к агрессивному насилию. В конце концов, чем это хуже желания иметь кнопку уничтожения человечества? Правда, он алчет этой кнопки для того, чтобы её нажать, и это немного меняет расклад: возможно, мне его ещё предстоит останавливать, как в классических боевиках останавливают сумасшедших учёных. Что ж, это будет интересно.
Я бы, пожалуй, добавила к нему для ясности ещё одно слово: “открыто и безнаказанно”, но это, в сущности, просто уточнение термина “возможность”.
Но это общее определение, которое позволяет понять степень свободы человека в каком угодно обществе, хоть в тоталитарном. Вопрос же касался именно анкапа. А в анкапе существует важное ограничение свободы, именуемое принципом неагрессии:
Никто не вправе безнаказанно инициировать насилие
Формулировка NAP от Анкап-тян
Таким образом, определение свободы для анкапа можно переформулировать так:
Свобода в рамках анкапа – это возможность открыто и безнаказанно делать что угодно, кроме инициации насилия, даже если это кому-то не нравится.
Осталось уточнить, что насилие с точки зрения анкапа трактуется, как несанкционированный ущерб собственности.
Разумеется, границы собственности, а также границы допустимого ущерба собственности, в любом обществе могут быть определены лишь с некоторой конечной точностью. Поэтому и в отношении конкретных проявлений свободы при анкапе возможны трактовки и разночтения. Например, свобода слушать музыку, начиная с какого-то уровня громкости, превращается в свободу наносить ущерб третьим лицам, то есть выходит за рамки свободы при анкапе. При этом заранее определять пороговый уровень громкости бессмысленно, уточнение текущих рамок свободы происходит через разрешение возникающих конфликтов.
В своей недавней статье про идейное разнообразие я говорила про то, как расползаются идеи свободы, и про то, почему это лучше, чем прямое миссионерство в рамках единого жёсткого учения. Теперь хотелось бы глянуть на смежную пробему: что делать с идеями несвободы и их носителями.
Чем привлекательны идеи несвободы?
Во-первых, они релевантны текущему положению вещей. Сегодняшний мир весьма далёк от идеалов свободы и де юре, и де факто. Поэтому вполне естественным оказывается желание мыслить в рамках реалистичного подхода, и не заморачиваться утопиями. Понимание того, что государство родилось как чисто бандитское образование, а затем развилось в современную корпоративную структуру ради ещё более эффективного и стабильного подавления недовольных, отъёма средств у подданных и захвата новых подданных у соседей, никак не поможет в общении с государственными структурами. А поможет изучение взаимосвязей между этими самыми структурами, как формальных, так и неформальных, заведение знакомств с государственными функционерами и прочие реальные темы, которые способны принести бабки, влияние и достойное качество жизни.
Во-вторых, есть множество примеров распада государственных структур, перехода территории к состоянию failed state – и всякий раз неизменно оказывается, что территория превращается в бандитский анклав, и о свободе в нём можно говорить лишь как о свободе грабить и убивать, не опасаясь возмездия от государства, в силу его отсутствия. То есть государство очевидно сдерживает разгул частного бандитизма, и потому должно рассматриваться как благословение, а эти ваши идеи свободы расшатывают устои, так что извольте заплатить штраф за экстремизм, и скажите спасибо, что не срок.
Аргумент от failed state: на заднем плане расшатанные устои
В-третьих, есть простой и понятный принцип: работает – не трогай. Сторонники статус кво всегда предпочтут текущую более или менее изученную ситуацию, и даже если сами прекрасно видят недостатки системы, предпочтут мириться с ними, лишь бы не выбирать неопределённость будущего. Если у потенциального реформатора нет чёткого реалистичного пошагового плана, с каждым пунктом которого оппонент будет полностью согласен, этот самый оппонент всегда предпочтёт ничего не трогать.
Как с этим работать?
Со сторонниками жизни в реальном мире всё довольно просто. Как только у них перед глазами будут примеры из реального мира, что какая-то свободная технология эффективно справляется и держит удар государства, они просто включают её в свою картину реального мира. Так, любой реалист точно знает, что в интернете ничего невозможно заблокировать, это простой и понятный легко наблюдаемый факт. И реалист сам будет смеяться над наивными мечтателями из какого-нибудь Роскомнадзора, в манямирке которого внесение ресурса в реестр блокируемых ресурсов немедленно уничтожает соответствующую информацию или сервис. Аналогично, для реалистов не подлежит сомнению, что государство не в состоянии заблокировать переводы в биткоинах, а потому вполне закономерно воспринимают комплекс аннтиотмывочного законодательства как некий набор плохо работающих заклинаний, который не стоит принимать близко к сердцу. Так что просто кормите их фактами из жизни, и через какое-то время они сами будут высмеивать наивных этатистов, которые хоть в чём-то ориентируются на этот жалкий рудимент семнадцатого века, так называемое государство.
К адептам идеи не трогать работающее также нетрудно найти подход. Они в целом психологически готовы поддержать такую концепцию, как “всё новое – свободно”. Им можно продемонстрировать, как то или иное начинание прекрасно работало и развивалось после своего появления, а потом приходило государство и начинало чинить то, что работает. После этого обычно начинало работать хуже. Это и попытки госрегулирования интернета, и закрепощение сферы электронных переводов, и режимы KYC в банках и на биржах, и всевозможные платформенные сервисы, вроде убера – везде принцип “работает – не трогай” нарушался именно государством. Точно так же оно норовит залезть вообще в любые добровольные сделки. Наконец, можно привести многочисленные примеры того, как государство чинит уже работающие механизмы, относящиеся непосредственно к функционированию государства. Граждане научились добиваться относительно честного подсчёта голосов на выборах – государство меняет закон о выборах, усложняя для граждан возможность контроля фальсификаций. Появляется опасность ухода округа к оппозиции – государство занимается джерримендерингом или снимает оппонента с выборов. Короче говоря, государство настолько активно само нарушает принцип не чинить работающее, что предлагать не трогать государство, потому что оно работает – оказывается по меньшей мере непоследовательным.
Осталось разобраться с аргументом про failed state. Здесь основной контраргумент в том, что это состояние возникает не из-за того, что люди стремились к анкапу. Failed state всегда возникает после диктатуры. Если диктатура игнорировала реальность, наживала себе внешних и внутренних врагов, накапливала критические уязвимости в системе – то в конце концов государство ломалось, оставляя граждан нищими, разобщёнными и некомпетентными в том, что касается мирного сотрудничества. Это и порождало ситуацию failed state, когда люди доверяют лишь самым крепким социальным связям, самым грубым аргументам, вроде угрозы оружием, и самым краткосрочным стратегиям, поскольку в условиях сильной неопределённости нет смысла планировать вдолгую.
Соответственно, если граждане уже сейчас учатся доверять слабым социальным связям, планируют вдолгую, не включая в свои планы государственные подачки, и не основывают свои стратегии обогащения на грабеже – то чем их больше, тем менее вероятно появление failed state, когда очередная диктатура навернётся. Ряд стран, не сумевших одолеть свою диктатуру, тем не менее не свалились в failed state после смерти диктаторов, а принялись строить нечто более пристойное. В качестве примера хорошо подходят Испания и Португалия. Получается, что чем активнее сторонники диктатуры выкорчёвывают в стране гражданское общество, пусть даже и нелояльное диктатору, тем выше вероятность, что это закончится failed state. Так что они попросту не туда воюют.
С таким гражданским обществом предпоследней диктатуре Европы, например, failed state уже не грозит
В ролике про короновирус и государство я указывала, что главная опасность эпидемии не в смертях, и даже не в том, что государство, прикрываясь безопасностью, наступает на свободы – а в том, что это наступление будет принято благосклонно, и по окончании эпидемии многие из введённых ограничений останутся.
И действительно. Михаил Светов лайкает сообщение о том, что в Майами за семь недель изоляции не произошло ни одного убийства. Михаил Пожарский пишет статью о том, какие людоеды шведские социалисты, морящие своих стариков ковидом. И буквально почти каждый недовольно фыркает на любого, кто признаётся, что не соблюдает запрет на прогулки или другие выходы из дому не по неотложной надобности.
Да, если всех запереть по домам, на улицах будут меньше убивать. Больше убивать будут дома. Если не давать людям ходить на работу, они не умрут от пневмонии. Они умрут с голоду. У любых ограничений, которые вводятся государством для спасения жизней, есть цена, которая выражается не только в деньгах. Но и в тех же жизнях.
Я очень надеюсь, что шведы упрутся и всё-таки не станут разменивать свободу на безопасность. И ещё я очень надеюсь, что когда всё это закончится, и мы посчитаем избыточную смертность у шведов и у их соседей, то окажется, что выбрав свободу, шведы выиграли не только деньги, но и жизни, а хвалёная безопасность из рук государства на деле означала не только разрушение экономики, но и ещё больше смертей. Если урок для человечества окажется именно таким, я буду счастлива. Но если даже выяснится, что свобода означает увеличение риска умереть, это всё равно не повод от неё отказываться. Иначе зачем это всё?
“В школе Саммерхилл учащиеся сами выбирают, какие уроки им посещать. Кроме того, здесь отсутствует какая-либо система оценивания. При прогуливании уроков никакое наказание не несется” (Википедия). Можно ли назвать эту школу неким либертарианским проектом?
2R
Недавно левоанархистский канал Прометей запостил статью про анархизм и образование, которая, в свою очередь, является конспектом статьи Екатерины Толкачёвой Немного анархизма системе образования. Там рассказывается и про Саммерхилл, и про многие другие схожие проекты именно в качестве примеров реализации либертарного подхода.
Из того, что я бегло нагуглила про Саммерхилл, видно, что это один из наиболее последовательно либертарных образовательных проектов, где свобода ребёнка ограничена только тем, что он физически находится в интернате, но занимается при этом чем ему будет угодно. Насколько можно судить по попавшимся мне отрывкам из книги основателя школы Александра Нилла “Воспитание свободой”, чем раньше ребёнок попадал в школу, тем больше он проявлял охоты к занятиям: инфицированным обязательным образованием детям требовалось время, чтобы вернуть себе вкус к познанию.
Выпускники школы обычно оказывались людьми с предпринимательской жилкой, либо гиками, которым никто не мешал заниматься только тем, что им было по душе, и они продолжили на этом специализироваться и во взрослой жизни. Вместе с тем, совсем уж гениев из школы не выпускалось: то ли это особенность образовательной методики, то ли сыграло роль скромное число учеников, не более сотни детей всех возрастов.
Таким образом, могу предположить, что эта школа здорово опередила своё время: в индустриальную эпоху был востребован другой тип выпускников, а вот сейчас именно такие люди в основном и нужны. Об этом, например, рассуждает Екатерина Шульман в интервью изданию “Такие дела”. Она описывает проблемы современной российской школы в свете изменившихся в обществе тенденций – но не называет рецептов, потому что не знает их. Однако один из рецептов – это такие вот интернаты, наподобие Саммерхилла. Возможно, это даже лучше, чем надомное образование, потому что педагогические способности родителей могут быть скромны.
Главный недостаток Саммерхилла – такое образование не может быть массовым. Поэтому единственная реальная альтернатива современному обязательному среднему образованию – это просто полная отмена его обязательности. В современном обществе у человека безумно длинное детство. За это время минимально необходимые для дальнейшей взрослой жизни навыки приобретаются даже от бесцельного серфинга в интернете, несложной работы по дому и общения с друзьями. Кто желает большего, получат чрезвычайно замотивированных преподавателей в различных саммерхиллах. Ну а тем, кому подобное не по карману, останутся онлайн-курсы. Опыт Саммерхилла показывает, что когда ребёнок предоставлен самому себе, он охотно усваивает новое, ему достаточно знать, что он получит свои знания в тот момент, когда за ними обратится.
Разумеется, есть множество профессий, для которых нужно соответствие жёстким стандартам. В системе свободного образования достаточно, чтобы эти стандарты были известны. Те дети, которых интересует профессия, будут знать, чего именно добиваться, а когда освоят нужный объём знаний, просто сдадут открытый экзамен. Никакие государственные нормативы для этого не нужны, профессиональные стандарты в конечном счёте диктуются работодателями.
